(а) Система с центральным банком, который управляет и осуществляет надзорные функции по отношению к совокупности частных банков, ведущих операции на началах частичного резервирования

(а)

Система с центральным банком, который управляет и осуществляет надзорные функции по отношению к совокупности частных банков, ведущих операции на началах частичного резервирования

Система, состоящая из центрального банка и частных банков с частичным резервированием, является наиболее деструктивным примером «централизованного планирования» в финансовой сфере[684]. В сущности, такая система базируется на привилегии (частичный коэффициент резервирования), предоставленной частным банкам. Эта привилегия естественным образом вызывает разрушительные последствия в форме кредитной экспансии, ошибочных инвестиций и периодического повторения цикла экономических бумов и спадов. Более того, банковская система в целом организована, управляется и поддерживается центральным банком, который выступает в качестве кредитора последней инстанции и осуществляет систематическое, институционализированное принуждение в сфере банковского дела и финансово-денежной системе.

Предоставляя банкам необходимую ликвидность в периоды кризисов, центральный банк блокирует действие механизма свободного рынка, позволяющего нейтрализовать последствия кредитной экспансии. Этот механизм, собственно говоря, и состоит в том, что быстрее всего разоряются те банки, которые проводили наиболее безоглядную экспансионистскую кредитную политику и которые поэтому оказываются в трудные времена наименее платежеспособными. Соответственно процесс создания депозитов и расширения кредитования, не обеспеченного реальными добровольными сбережениями, может продолжаться бесконечно. Соответственно увеличивается и масштаб ущерба, который эта политика наносит производственной структуре. Неизбежные [в этом случае] экономические кризисы и спады становятся более разрушительными.

Система финансового планирования, опирающаяся на институт центрального банка, не в состоянии устранить периодические экономические кризисы. Максимум, что можно сделать с ее помощью, это отложить их наступление, создавая новые объемы ликвидности и оказывая поддержку тем банкам, чье положение во время кризиса представляется угрожающим. За такую политику приходится расплачиваться углублением неизбежного спада. Рано или поздно, но рынок опять стихийно реагирует и ликвидирует последствия денежной агрессии, противоречащей его логике. Поэтому попытки сознательного предотвращения болезненных последствий кредитной экспансии посредством принуждения (или предоставления привилегий) обречены на провал. В лучшем случае они могут отложить и, следовательно, сделать более болезненным прекращение кредитной экспансии, или экономический кризис, но предотвратить его они не способны. При свободной банковской деятельности и частичном резервировании (т. е. в условиях, когда институт центрального банка отсутствует) этот поворот обычно происходит значительно раньше — благодаря стихийным процессам межбанковского клиринга. Таким образом, производственная структура оказывается искаженной в существенно меньшей степени. Создание центрального банка, имеющее целью учреждение института кредитования в последней инстанции, поставляющего ликвидность в трудные времена, нейтрализует стихийное рыночное прекращение кредитной экспансии и процессы восстановления. Таким образом, периоды экспансионистской политики становятся более продолжительными, а сама она гораздо более опасной[685].

Институт центрального банка, понимаемый как «финансовое центральное плановое бюро», содержит в себе внутреннее противоречие. Как показал Ф. Хайек, все центральные банки сталкиваются с фундаментальной дилеммой, поскольку они, располагая огромной дискреционной властью в части проведения своей политики, не имеют информации, необходимой для достижения своих целей. Центральный банк реализует свою власть над частными банками по большей части посредством угрозы не обеспечить их необходимой ликвидностью. В то же время считается общепризнанным, что главная обязанность и цель центрального банка состоит как раз в том, чтобы не отказывать в предложении ликвидности тогда, когда случается банковский кризис[686].

Это объясняет огромные трудности, с которыми сталкиваются руководители центральных банков, пытаясь элиминировать экономические кризисы, несмотря на все их усилия и профессионализм. Этими же соображениями объясняется тот жесткий контроль, под которым центральные банки держат банки частные, осуществляя административное регулирование и прямое вмешательство[687].

Более того, подобно Госплану^{31}, наиболее важному экономическому ведомству теперь уже бывшего СССР, центральный банк вынужден предпринимать неустанные усилия по сбору поистине гигантских объемов информации о банковской отрасли, компонентах денежного предложения и спроса на деньги. Эта статистическая информация не включает качественные данные, которые могут понадобиться центральному банку для такого вмешательства в дела банков, которое не наносило бы им ущерба. Дело не только в том, что такая информация чрезвычайно обильна. Более важным является то, что она также субъективна, динамична, постоянно изменяется и ее трудно получить, особенно в финансовом секторе. Итак, печальный вывод таков: центральный банк не в состоянии собрать ту информацию, которая требуется для того, чтобы координировать положение дел в отрасли. Эта неспособность — еще одна иллюстрация действия теоремы невозможности социализма, в данном случае в приложении к финансовому сектору.

Знание о различных компонентах денежного предложения и спроса на деньги вообще никогда не наличествует в объективной форме и не поддается регистрации и накапливанию. Оно, наоборот, имеет практическую, субъективную, распределенную природу, его трудно даже артикулировать. Это знание возникает из субъективных желаний агентов, желаний, которые постоянно изменяются и в сильнейшей степени зависят от динамики самого денежного предложения. Выше было показано, что любое количество денег является оптимальным. Поскольку любое изменение в предложении денег изменяет структуру относительных цен, экономические агенты могут использовать покупательную способность своих денег в полной мере вне зависимости от совокупного объема денег. Это означает, что, когда общее количество денег и их распределение по держателям изменяются посредством расширения кредитов, не обеспеченных сбережениями, или посредством непосредственного расходования вновь созданных денежных единиц в некоторых секторах экономики, тогда в экономике начинают возникать серьезные искажения, умножаются ошибочные инвестиции, растет рассогласованность в действиях различных экономических агентов.

Поэтому неудивительно, что создание системы центрального банка, анализируемой в данном случае, ознаменовалось наступлением эпохи самого значительного в истории межвременного рассогласования. Мы видели, что денежная политика, проводившаяся центральными банками, в особенности в Англии и США, с целью «стабилизировать» покупательную способность денежной единицы, в период «ревущих двадцатых» спровоцировала гигантскую по масштабам кредитно-денежную экспансию, которая привела к самой тяжелой экономической депрессии столетия. Экономические кризисы после Второй мировой войны повторялись регулярно. Некоторые из них по своей остроте достигали уровня Великой депрессии. Таковыми были рецессия конца 1970-х годов и, в какой-то мере, рецессия начала 1990-х годов. Эти события происходили, несмотря на множество заявлений политиков о том, что правительствам и центральным банкам необходимо проводить стабильную денежную политику, и несмотря на значительные усилия и человеческие, информационные и материальные ресурсы, израсходованные на достижение этой цели. Тем не менее провал этих усилий не может быть более очевидным[688].

Центральный банк как институт централизованного финансового планирования не в состоянии никаким образом выполнять те функции, которые выполнялись бы на свободном рынке частными деньгами, подчиненными принципам права. Центральный банк не только не обладает необходимой информацией. Само его существование усиливает искажающие экспансионистские эффекты банковской системы с частичным резервированием. Это приводит к возникновению значительной межвременной рассогласованности рынка, которую даже центральный банк может обнаружить только тогда, когда уже слишком поздно что-либо предпринимать. Даже такие защитники института центрального банка, как, например, Чарльз Гудхарт, вынуждены признать, что, несмотря на все прилагаемые усилия и используемые модели равновесия, в действительности руководители центральных банков практически не в состоянии адекватно координировать предложение и спрос на деньги при том непредсказуемом и изменчивом поведении множества переменных, с которыми они имеют дело. Чрезвычайно сложно, если не невозможно, манипулировать агрегатами (вроде так называемой «денежной базы») и параметрами (вроде индекса цен, процентной ставки и валютного курса), не порождая ошибочной и дестабилизирующей денежной политики. Кроме того, Гудхарт признает, что центральный банк подвержен такому же внешнему давлению и внутренним напряжениям, которые имеют место в случае любой другой бюрократической структуры и изучаются школой общественного выбора. Центральными банками руководят люди, в отношении которых действуют те же мотивы и ограничения, что и в отношении всех других государственных служащих. В процессе принятия решений они подвергаются давлению со стороны групп, заинтересованных в проведении той или иной денежной политики. Такие группы образуют политики, заинтересованные в голосах на выборах, сами частные банкиры, инвесторы фондового рынка и масса других лиц и сил с узкогрупповыми интересами. Гудхарт заключает:

«Есть соблазн совершить ошибку, предавшись монетарной распущенности. Повышение процентной ставки (политически) непопулярно, а ее снижение — популярно. Даже если не принимать во внимание эти — политические — соображения, всегда найдутся аргументы, чтобы отложить момент повышения процентной ставки до тех пор, пока не будет собрано больше информации о текущем состоянии дел. Политики редко видят себя теми людьми, кто обрушивает на электорат внезапную инфляцию. Вместо этого они полагают, что политически дискомфортное повышение процентной ставки следует отложить, а ее снижение — ускорить неким безопасным образом. Но в конце концов всегда происходит одно и то же. Политическое манипулирование процентной ставкой и, следовательно, денежными агрегатами приводит к потере общественного доверия и росту скептицизма в отношении антиинфляционной риторики политиков»[689].

Признание вреда, который способны приносить официальные лица центральных банков, находящиеся под политическим давлением политиков и заинтересованных групп (эта проблема была исследована в работах авторов школы общественного выбора), сформировало консенсус в отношении того, что центральный банк должен быть как можно более «независим» от текущих политических решений, вплоть до того, что эта «независимость» должна быть установлена законодательно[690]. Это, конечно, является некоторым (небольшим) продвижением к реформированию финансовой системы. Однако, даже если риторика независимости центрального банка находит отражение в самой конституции и эта независимость каким-то образом обеспечена на практике (что в большинстве случаев более чем сомнительно), многие положения школы общественного выбора в отношении поведения центрального банка сохраняют свою силу. Важно также подчеркнуть, что центральный банк генерирует масштабные, рассогласованные во времени ошибочные инвестиции, даже когда на первый взгляд проводит «стабильную» денежную политику[691].

Как ни странно, дискуссия о независимости центрального банка породила контекст для другой дискуссии — о структуре стимулов, которые бы наилучшим образом мотивировали руководителей центральных банков проводить правильную денежную политику. Эти бесплодные дебаты возобновились в связи с проблемой «финансового центрального планового органа», став продолжением дискуссий 1960–1970-х годов, в которых теоретики в странах Восточного блока извели тонны чернил. Предложения увязать жалованье руководителей центрального банка с выполнением ими задач по поддержанию стабильности цен и в самом деле имеют много общего с поисками систем материального стимулирования, которые велись в социалистических странах в тщетной попытке мотивировать менеджеров государственных предприятий вести дела более «эффективно». Те попытки провалились, и точно так же суждено провалиться нынешним, предпринимаемым из лучших побуждений, попыткам в отношении центральных банков. Они обречены на неудачу, поскольку игнорируют существенное обстоятельство: руководители государственных контор, будь то государственные предприятия или центральные банки, не могут, осуществляя свою повседневную деятельность, игнорировать бюрократическое окружение, в котором они работают. Они не могут также преодолеть неустранимую неполноту знания о ситуации, в которой им приходится действовать. По поводу бесплодности попыток разработать искусственные системы стимулов, которые должны заставить функционеров работать более эффективно, Янош Корнай сделал следующее замечание:

«Можно внедрить искусственные системы стимулирования, поддерживаемые вознаграждениями и штрафами. Система может соответствовать неким подразумеваемым мотивам, упомянутым выше. Но если она вступит с ними в конфликт, это породит неустойчивость и неопределенность. Руководители организаций либо попытаются повлиять на тех, кто вводит систему стимулирования, либо станут нарушать ее правила… В результате мы получим не эффективно стимулируемый рынок, а обычный конфликт между регулятором и фирмами, регулируемыми бюрократией… В политическую бюрократию встроен внутренний конфликт, отражающий разногласия в обществе и разные виды давления со стороны различных общественных групп. Они преследуют свои индивидуальные и групповые интересы, включая интересы того государственного ведомства, к которому относятся. Власть порождает непреодолимый соблазн воспользоваться ею. Бюрократ является интервенционистом, поскольку такова его общественная роль; это диктует ему ситуация, в которую он поставлен»[692].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.