Глава 4 Падение Дубны

Глава 4

Падение Дубны

…ЗА ДЕСЯТЬ ЛЕТ до визита российских чиновников в Бостон бизнесмен Анатолий Карачинский уже придумал, как все исправить в России.

Но прежде инженер-системотехник сумел построить высокодоходную компанию, которая работала по мировым корпоративным стандартам, имела серьезных клиентов, успешно привлекала иностранные инвестиции и вынашивала амбициозные планы по выходу на международные рынки. Компания IBS, начинавшая 1992 г. с автоматизации Сбербанка, к 1998 г. стала лидером в сегменте IT-консалтинга и бизнес-приложений.

На взгляд Анатолия, все, что происходило за пределами офиса IBS, было неприятным и циничным. Люди в основном возили товары из-за границы, при этом обманывали государство и не платили налоги. Анатолий справедливо считал, что это неправильный путь развития и страна, которая сумела отправить человека в космос, должна более серьезно использовать свой интеллектуальный и креативный потенциал.

Самым простым способом задействовать его Анатолию Карачинскому казалось программирование. В те годы у всех на глазах пышным цветом расцвел индийский феномен, который явил всем развивающимся странам пример, как сделать шаг на пути к инновационной экономике. Разработка на аутсорсинге программного обеспечения для крупных западных корпораций была очень перспективным бизнесом. Уже тогда индийские компании, собранные в технопарки, зарабатывали на офшорном программировании 10 млрд долл. в год.

«Деньги, которые зарабатывают компании на экспорте интеллектуальных продуктов, принципиально отличаются от денег, которые получают от экспорта сырья, — объяснял Карачинский. — В себестоимости нефти доля заработной платы колеблется от 3 до 10 %, все остальное идет на добычу и обработку последующей тонны. У интеллектуальных компаний доля заработной платы в себестоимости продукта составляет от 60 до 80 %. Каждый доллар, полученный от интеллектуального экспорта, равен примерно 7–8, вырученным от продажи сырья. Значит, 10 млрд „интеллектуальных долларов“, которые получала Индия, по уровню воздействия на экономику равнялись 70–80 млрд долл. сырьевых»[8]. В конце 1990-х гг. Россия зарабатывала на экспорте нефти 120–130 млрд долл. в год.

Тогда Анатолий Карачинский не был до конца уверен, что с индусами можно конкурировать. Чтобы попробовать, он создал в 1999 г. дочернюю компанию Luxoft.

«Нам не хватало опыта в маркетинге и продажах, но профессионализм и креативность наших программистов были, несомненно, выше, — вспоминал бизнесмен. — Мы стали быстро расти и забирать у индусов контракты. Стало понятно, что за пять лет российский IT-рынок программирования вполне мог достичь объемов экспорта в 10 млрд долл. Главное — правильно выстроить механизм его работы».

Анатолий Карачинский вместе с партнерами провел масштабное социологическое исследование. Выяснилось, что у этого процесса несколько драйверов. Во-первых, правильный налоговый режим. Во-вторых — это жилье. Беда России в низкой мобильности трудового населения. «В России было очень много хороших ребят, которые жили в тех местах, где не было достойной работы, — объяснял Карачинский — Например, в Томске с его 600-тысячным населением шесть университетов. Понятно что 80 тысячам студентов, которые ежегодно заканчивали эти вузы, найти работу было очень сложно. Переезжать в Москву — дорого. Жилье тогда, в основном, строилось элитное. Ни один нормальный программист, получающий 1500 долл., не мог себе позволить купить квартиру, которая стоила 50–60 тыс. долл. И третий драйвер — миграционная политика. Тогда был шанс, упростив процедуру получения гражданства, „перетащить“ хороших специалистов из Украины, Белоруссии, Молдавии».

Вывод был следующий — создать специальное место, недалеко от Москвы, c жильем, налоговыми льготами, обеспечить мощный приток иногородних кадров. Так возник проект, получивший название «Русский центр программирования».

«Мы понимали, как построить дома, чтобы приезжий программист мог купить квартиру по ипотеке, — вспоминал Карачинский. — Надо было внести поправки в законы, которые позволили бы продавать землю на конкурсах не тем, кто дороже заплатит, а тем, кто дешевле построит, потому что это — социальный проект. От государства требовалось принципиальное решение о том, что такой проект запущен, сделать налоговые послабления и обеспечить инфраструктуру — инженерные коммуникации, построить школы, детские сады и больницы».

Задумав свой проект, Карачинский не стал обходить с ним инстанции, размещать его в Интернете, рассчитывая тем самым привлечь общественное внимание. Он даже не позвонил знакомым журналистам. Анатолий собрал свои предложения в папку и прямиком отправился на прием к тогдашнему президенту России Владимиру Путину. На дворе был 2001 год.

Президент отнесся к проекту русского Бангалора с недоверием.

«Было трудно его убедить, что это нужно не мне лично, а стране в целом, — вспоминал бизнесмен. — Помогло то, что в окружении президента и в правительстве оказалось много людей, которым идея очень понравилась, и они искренне постарались помочь».

Для разработки проекта при Госсовете была создана рабочая группа, которую возглавил глава Чувашии Николай Федоров. В качестве «пилота» была выбран подмосковный наукоград Дубна на живописном берегу Волги. Здесь работают ядерные институты РАН, из Москвы до Дубны можно добраться за полтора часа на скоростной электричке. Предполагалось привлечь в Дубну 10 тысяч программистов, отработать все механизмы и затем начать тиражировать опыт в других российских регионах.

Один из участников рабочей группы вспоминает, что процесс сразу же пошел очень тяжело.

«Все понимали, что у Карачинскиого нет задачи „распилить“ и обмануть, у него и без Дубны все было в порядке с бизнесом. Проблема была в другом. У президента тогда „высокие технологии“ не ассоциировались с IT. Потребовалось приложить очень много усилий, чтобы объяснить, что „высокие технологии“ — не только ракеты и самолеты, это еще и другой очень большой сегмент производства. Два года мы пытались организовать поездку президента в Бангалор. Помог Михаил Погосян, гендиректор авиастроительной компании „Сухой“, которая построила в Бангалоре завод по сборке своих истребителей. Он пригласил Путина „перерезать ленточку“.

В конце 2004 г. Путин отправился в Дели с официальным визитом, заехал в Бангалор на завод, а затем на несколько часов заглянул и в IT-кластер. Вместе с ним тогда был и Карачинский. Президент был по-настоящему потрясен увиденным. Сказал: „Все, делаем“».

Сразу по прилете в Москву он дал указание тогдашнему министру по налогам и сборам Анатолию Сердюкову и главе МЭРТ Герману Грефу в течение двух недель подготовить предложения.

«Прошел месяц, — вспоминает Карачинский. — Я уехал в отпуск. В январе мне позвонили и велели через неделю быть в Новосибирске, где должно было состояться совещание по нашему вопросу».

Один из участников этого совещания вспоминал, что Владимир Путин страшно кричал на Сердюкова и Грефа за то, что ничего не было сделано. На подготовку предложений им был дан еще месяц.

Совещание в Новосибирске стало началом конца «Русского центра программирования». «Герман Греф жестко вмешался в процесс, — вспоминал один из чиновников, знакомый с ситуацией. — Он как либеральный фундаменталист-рыночник сказал, что мы задумали развивать отдельные отрасли, а это не по-либеральному, так не полагается, надо создать механизм универсальной поддержки экономики. И выдвинул контрконцепцию „особых экономических зон“. Сотрудники Грефа выудили откуда-то старый законопроект, который готовился под промышленную автосборку в Калининграде. Концепция подходила для крупных промышленных компаний, но совсем не годилась для IT-производств».

Тем не менее законопроект был утвержден и принят. В России началось создание закрытых территорий, резидентам которых предлагался пакет льгот. На развитие инноваций должны были работать четыре технико-внедренческие зоны: в Дубне, Томске, Зеленограде и Санкт-Петербурге. Их резидентам предлагались нулевые налоги на имущество, землю, транспорт, снижение до 20 % ставки налога на прибыль, предусматривалось снижение до 14 % ставки единого социального налога. На создание инфраструктуры ОЭЗ из бюджета было выделено более 40 млрд руб. Планировалось, что до конца 2010 г. государство потратит на это проект еще примерно 180 млрд.

Программа универсальной поддержки экономики, придуманная Грефом, развивалась ни шатко ни валко, несколько раз менялись управляющие проектом. В конечном счете Федеральное агентство по управлению ОЭЗ было ликвидировано, а его полномочия переданы в МЭРТ. Как писали эксперты Института экономики переходного периода, «общеэкономический климат настолько неблагоприятен для инноваций, что создание закрытых территорий не может улучшить условия для инновационной деятельности. Кроме того, у резидентов зон нет весомых экономических стимулов заниматься технологическими инновациями» [9].

«В Дубне на средства из бюджета построили бизнес-центр, конгресс-центр, спорткомплекс с бассейном — эдакую „потемкинскую деревню“, — говорил мне Карачинский. — Но никакого Русского центра программирования, конечно же, не получилось. Людям просто негде было жить. В концепции ОЭЗ не было прописано самого главного — механизма приобретения доступного жилья. Потому запустить процесс интеллектуальной миграции не получилось».

С тех пор Анатолий Карачинский охладел к идее «перевоспитания» российского рынка в целом и полностью сосредоточился на развитии собственного бизнеса, который в итоге обошелся без Дубны. В 2005 г. холдинг IBS первой из российских IT-компаний провел частное размещение своих акций, по итогам которого акционеры выручили 109 млн долл.

Дочерняя компания IBS — Luxoft открыла свой центр по разработке программного обеспечения в Украине, потом настал черед Румынии, Вьетнама, Сингапура. K 2010 г. общая выручка холдинга достигла 500 млн долл. По всему миру на IBS работало 7500 человек.

«Там проще, — объяснял Карачинский. — Нам всячески помогают, ведь мы создаем рабочие места».

Но бизнесмен по-прежнему считает, что русские программисты, которые, к слову, написали большую часть софта для проекта Boeing 787 Dreamliner, — одни из лучших в мире.

Все хорошо и у Индии, которая занимает уже до 70 % мирового рынка офшорного программирования. В индустрии работает 2,5 млн человек, капитализация сектора выросла до 71 млрд долл. и составляет на сегодня 16 % индийского экспорта и 5,8 % индийского ВВП.

В России же тем временем продолжались упорные попытки по-своему приладить к недружелюбному экономическому ландшафту успешные иноземные конструкции. Образно говоря, «мыши кололись, плакали, но продолжали грызть кактусы». В 2006 г. правительством была принята Целевая федеральная программа строительства технологических парков.

У специальных площадок, на которых были бы объединены исследовательские институты, промышленные лаборатории и офисные центры, была простая, как у валенка, задача — создание новых бизнесов на основе новых знаний в области биомедицины, нанотехнологий, приборостроения и IT.

Авторы программы справедливо надеялись, что новые компании, взращенные в 12 технопарках по всей России, до 2010 г. смогут произвести продукции и окажут услуг на 3 млрд долл. и с лихвой окупят 1 млрд долл., потраченный государством на создание инфраструктуры технопарков.

Депутат Государственной думы Илья Пономарев в то время в ранге советника замминистра связи руководил проектным офисом по созданию технопарков.

«Проект „города-сада“ для программистов в Дубне хоть и не удался, тем не менее сыграл важную роль, — вспоминал Пономарев. — Он привлек внимание к теме высоких технологий. Стало очевидным, что технико-внедренческие зоны не годятся для создания новых инновационных компаний. Это территориально замкнутые образования за колючей проволокой, где все управляется государством, все ему принадлежит, и соваться в них частному инвестору неинтересно. Потому команда Леонида Реймана стала лоббировать программу технопарков»[10].

Предполагалось, что федеральный центр и регионы на паритетной основе профинансируют создание инженерной инфраструктуры на государственных земельных участках, после чего передадут их для возведения объектов технопарков частным инвесторам.

Налоговые послабления для компаний — резидентов технопарков предусмотрены не были. Планировалось, что стартапы будет привлекать в технопарки не только дешевая аренда и интеллектуальная среда, но и доступ к специальным сервисам. Резидентам обещали консалтинговую, юридическую поддержку, но самое главное — помощь в поиске инвесторов и продвижении продукции на международные рынки.

Технопарки должны были привлечь к сотрудничеству венчурные фонды. Финансовым гарантом государственной поддержки должен был выступить создаваемый по инициативе Леонида Реймана венчурный фонд «Росинфокоминвест», который на паритетной основе с частными инвесторами финансировал бы проекты. В 2007 г. в капитал фонда государство внесло 1,45 млрд руб.

«Мы успели поработать ровно год, — вспоминает Илья Пономарев, — потом поменялось руководство Минсвязи. Новые люди явно не были заинтересованы в проекте и, по сути, его „прибили“. Чтобы технопарки могли развиваться самостоятельно и помогать начинающим компаниям, мы предлагали строить там жилые объекты и за счет их продажи или сдачи в аренду формировать фонд поддержки инновационных проектов на „посевной“ стадии. Руководство Минсвязи сказало решительное нет. Без этого технопарки превращались в просто хорошие девелоперские проекты».

За три года на развитие технопарков было направлено из бюджета около 5 млрд руб. Весной 2009 г. в регионы отправилась правительственная комиссия с целью выяснить, как используются эти средства. «Оказалось, что спустя три года после принятия федеральной целевой программы большинство технопарков все еще находилось в стадии разработки и согласования проектно-сметной документации, а в бизнес-планах можно было обнаружить статьи расходов на строительство гостиниц, выставочных центров и даже кладбища»[11]. Большая же часть компаний, допущенных в технопарки, никакого отношения к высоким технологиям не имела.

Фонд «Росинфокоминвест», которому государство выделило 1,45 млрд руб. на развитие инноваций, в течение нескольких лет не мог начать инвестиционную деятельность. В итоге в правительстве решили программу технопарков не бросать, но сократить количество финансируемых объектов. После секвестра субсидии продолжали получать проекты в Татарстане, Мордовии, Новосибирской, Нижегородской и Кемеровской областях.

По словам Ильи Пономарева, по-настоящему удалось поднять только два технопарка — «Академпарк» в Новосибирские и «Химград» в Казани. В Татарстане благодаря очень активному участию руководства республики, в Новосибирске — за счет грамотной управленческой команды и продуманной стратегии. На свое развитие «Академпарк» должен был получить из госбюджета 3,4 млрд руб. Офисы и производственные помещения планировали достроить к 2012 г. Обещали, что в Новосибирске будет построен специальный жилой микрорайон с льготными квартирами для резидентов.

В 2010 г. в «Академпарке» работало 100 инновационных компаний и якорные резиденты — исследовательские центры Intel, Schlumberger и Parallels. Определенные надежды внушало наличие в Новосибирске серьезной научной школы: институтов РАН, Новосибирского национального исследовательского университета (НГУ) и НГТУ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.