Глава 12 Ключевые партнеры

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 12

Ключевые партнеры

«ЭТО БЫЛО самое быстрое подписание соглашения с МIТ за всю его историю», — говорил голубоглазый человек с живым взглядом. На своей страничке в «Живом Журнале» он сфотографирован с красной повязкой на рукаве. Он — левый оппозиционер и при этом один из главных пропагандистов технологической модернизации страны по западному образцу. В этом, конечно, можно усмотреть противоречие. Впрочем, и вся биография этого человека выглядит противоречивой.

Предприниматель в сфере высоких технологий, в прошлом руководитель IT-проектов печально известной компании ЮКОС, политолог, политтехнолог, основатель Левого фронта — молодежного крыла российской компартии, руководитель рабочей группы по созданию технопарков при Министерстве связи, интеллектуал, прогрессист, «наш человек» в Кремниевой долине. Наконец, депутат российского парламента от партии «Справедливая Россия».

Человек, компетентности и лоббистским устремлениям которого многие отдают должное, но при этом и опасаются, как часто бывает в отношении людей с «непонятной» бюрократической траекторией.

Это — Илья Пономарев, «Черный Плащ» модернизации, «Зорро» технологического ренессанса, человек, который много сделал в теории и на практике, чтобы этот ренессанс приблизить. Он лоббировал многие инновационные инициативы, например законопроект, который сделал возможным в России деятельность классических венчурных фондов, активно участвовал в создании одного из немногих успешных в России технопарков в Новосибирске. Он — деятельный участник становления проекта «Сколково», можно сказать, помогал сделать ему первые шаги: Илья Пономарев был советником руководителя фонда «Сколково» Виктора Вексельберга.

Так получилось, что в этом качестве он принимал непосредственное участие в организации подписания первого предварительного соглашения о сотрудничестве между Сколково и Массачусетским технологическим институтом. Соглашение было одним из ключевых моментов в зарождении Города, который изменит Будущее.

Без преувеличения судьбоносный документ был подписан 24 июня 2010 г. в ходе визита тогда еще президента Дмитрия Медведева в Вашингтон. Сам процесс подписания больше напоминал политический триллер, чем формальную бюрократическую процедуру.

«Это было самое быстрое подписание соглашения с МIТ за всю его историю, — вспоминает Пономарев. — Оно было подготовлено всего за два месяца»[39].

Мне же не давал покоя вопрос: почему выбор остановили на МIТ? В мире немало достойных технологических университетов. Была ли в этом своя внутренняя логика, или это прихоть, каприз наших чиновников, которые побывали на экскурсии в Бостоне и были по-хорошему потрясены увиденным?

Пономарев говорит, что целесообразность была. Нам было важно использовать в России именно опыт бостонского кластера. «В Стэнфорде, например, вокруг которого возникла Кремниевая долина, все инновации находятся как бы вовне университета, а в МIТ многое сосредоточено внутри, они умеют делать все своими руками».

Причина, впрочем, была не только в этом. При всем кажущемся богатстве выбора особо вариантов у России не было. Когда проект «Сколково» делал свои первые шаги, список возможных кандидатов в партнеры, с которыми можно было вести переговоры, был довольно широк. Но в итоге все университеты, которые российская сторона рассматривала как потенциальных партнеров, в частности из первой десятки американских исследовательских университетов, просто отказались от сотрудничества. Их не устроил формат взаимоотношений, предложенный российской стороной.

Это может показаться странным. Что значит, отказались? Ведь не секрет, что за то, чтобы в России появился исследовательский университет нового типа, правительство было готово хорошо заплатить. Значит, вопрос не только в цене?

Если в Россию не хотел приезжать, к примеру, футбольный тренер, то люди, которым очень хотелось, чтобы он приехал, предлагали ему столько, сколько он не смог бы получить ни в какой другой стране. И тренер соглашался. Не секрет, что иностранным топ-менеджерам, которых приглашали на работу в Россию крупные компании, платили больше, чем где бы то ни было. Говорят, что это было неизбежно, ведь, по сути, мы переплачивали за негативный имидж своей страны, за отсутствие комфорта, махровую бюрократию, диковатость нравов и недоверие к чужеземцам. Переплачивали людям, которые рисковали приехать и привезти нам то, чего у нас не было: опыт, знания, высокие стандарты профессионализма и корпоративной культуры. В конечном счете этот «ментальный экспорт» должен был привести к тому, что когда-нибудь необходимость переплачивать отпала бы сама собой. Более того, в идеале люди должны были бы еще доплачивать за то, чтобы приехать пожить и поработать в России, как это ни странно тогда звучало. Это бы означало, что Россия стала конкурентной страной.

И эта схема работала. Тренеры и топ-менеджеры, которым в качестве бонуса к высокой зарплате могли предложить пока только не испорченных знанием слова «харассмент» русских красавиц, становились нашими партнерами, пусть и не всегда удачными.

Но подходил ли этот формат для выстраивания отношений с ведущими западными университетами?

Клоны и филиалы западных вузов росли по всему миру как грибы. Особенно преуспели в этом так называемые страны догоняющего развития. В одном только Сингапуре работали филиалы Чикагского и Стэнфордского университетов, Университета Джона Хопкинса, Технического университета Эйндховена, знаменитой французской бизнес-школы INSEAD. Тот же MIT участвовал в создании Индийского технологического института, Института науки и технологии в Абу-Даби и Технологического университета в том же Сингапуре. Правда, MIT никогда и нигде не открывал своих филиалов и не выдавал своих дипломов за пределами США. Специалисты института могли помочь в создании нового образовательного центра, используя свою репутацию, вывести его на соответствующий рынок, что сильно сокращало для него время попадания «из грязи в князи». Но чаще всего дело ограничивалось оказанием консультационных услуг.

«Нам нужен был не просто консалтинг, а формат, подразумевающий непосредственное участие в создании вуза здесь, в России, — объяснял Пономарев. — И к этому не все оказались готовыми. Например, в Стэнфордском университете нам прямо дали понять, что проект, который мы придумали, им неинтересен. „Хотите нас использовать, — сказали они, — пожалуйста. Но мы — Стэнфорд, и мы были, есть и будем здесь, в Америке. Вот наши курсы: платите деньги, присылайте ваших ребят сюда, мы их всему научим, и они вернутся дипломированными специалистами. Хотите, мы сделаем для вас какую-нибудь специальную программу. Но не более“. Такую же схему предлагали и другие. Нас это категорически не устраивало».

Я спросил Пономарева: «Почему же тогда согласился MIT?»

«В МIТ, пожалуй, лучше других понимают, что инновационный потенциал Америки достиг предела, — объяснял Пономарев, — Они видят, что у них сокращается приток своих кадров, что индусов и китайцев уже больше уезжает, чем приезжает. Они осознают, что без притока зарубежных не просто мозгов, но и технологий уже начинают задыхаться. И посчитали, что участие в этом проекте станет для них серьезным конкурентным преимуществом. MIT не единственный, кто согласился на партнерские условия, но он согласился на то, что не просто нас консультируют, а мы вместе создаем университет здесь, в России».

Один из наиболее авторитетных американских специалистов по истории российской науки, профессор MIT, сотрудник гарвардского Центра российско-евразийских исследований им. Дэвиса Лорэн Грэм рассказывал в интервью журналу «Эксперт», что идея проекта состоит в том, что MIT и Сколково будут вместе работать над высокотехнологичными проблемами, что ученые из MIT будут не только заниматься исследовательской работой, но и демонстрировать российским коллегам, как, основываясь на результатах этих исследований, создавать компании. «MIT нужны контакты с лучшими учеными, доступ к лучшим технологиям, — объяснял Грэм. — Они думают, что смогут найти все это в России. MIT также ищет деньги на исследования и надеется, что Россия сможет профинансировать совместные научные разработки» [40].

«Достигнутое соглашение было, пожалуй, самым важным из того, что удалось сделать в ту весну, — говорит Пономарев. — Оно было подписано, несмотря на страшные интриги и противодействие американской стороны». Изначально планировалось, что подписание состоится в Белом доме в присутствии Дмитрия Медведева и Барака Обамы. Это должно было продемонстрировать значимость начинания, придать событию столько необходимый России политический вес. Но в последний момент американцы отказались, мотивируя свое решение тем, что российская сторона не выполнила всех определенных формальностей. Хотя на самом деле все они были соблюдены.

Пономарев объяснил, что никакого «заговора» против русских инноваций в этом не было, все дело в нюансах американской внутренней политики. В Вашингтоне сильное калифорнийское лобби, в том числе и Стэнфордского университета. Например, бывший советник Белого дома по России, а ныне посол США в Москве Майкл Макфол — выпускник Стэнфорда. Стэнфордский же университет и MIT — давние конкуренты. В общем, у «стэнфордского лобби» в американской столице не было прямой задачи противодействовать заключению соглашения между Массачусетским технологическим институтом и Сколково, но и помогать особо никто не собирался.

В общем, в проведении церемонии в Белом доме было отказано. Вышел скандал. Подключился наш МИД, Администрация Президента России. Фактически был поставлен ультиматум — если не будет подписано соглашение, то и вообще никаких документов в ходе визита подписано не будет. В итоге церемония состоялась, правда, не в Белом доме, а в Торгово-промышленной палате США.

«Что тоже было непросто, — вспоминает Пономарев, — Были и звонки, и просьбы, и выкручивание рук, и взаимные ультиматумы. Соглашение подписывали фактически на ходу. Вексельберг и проректор MIT Рафаэль Ральф сделали это в вестибюле ТПП, что называется в полумраке и без камер».

— Отчего же в вестибюле?

— Потому что ТПП США отказалась предоставлять другое помещение на том основании, что MIT не является ее членом.

Впрочем, на тот момент, исходя из ситуации, россиян устраивал и вестибюль. Политический триллер увенчался пусть и своеобразным, но все-таки хэппи-эндом. Но основная работа была еще впереди.

Довольно споро шло и привлечение к участию в проекте транснациональных корпораций, по крайней мере на уровне предварительных соглашений. Принять участие в проекте выразили намерение Nokia, Intel, Gsto. Siemens Microsoft, Boeing, Ericsson, EADS. Интересно, что изначально приглашать глобальных партнеров в проект не предполагалось. «Но возник вопрос, — вспоминал один из экспертов. — Пока не заработает университет — как будут возникать компании-стартапы? Для этого нужны управленцы с опытом создания новых инновационных компаний».

Правда, изначально планировалось, что в Сколково разместятся представительства и офисы продаж крупных западных компаний. Позже по непонятной причине идея трансформировалась в создание исследовательских центров. А затем в Сколково поняли, что количество привлеченных в проект западных корпораций — хороший показатель, по которому можно отчитываться о проделанной работе. Предварительные соглашения пошли потоком, и мало кто обращал внимание на то, что это были всего лишь соглашения о намерениях, пока Дмитрий Медведев не потребовал превратить меморандумы в обязывающие соглашения. Ключевым партнерам проекта пообещали различные преференции, например налоговые льготы, максимально комфортные условия для работы, возможность участвовать в управлении Сколково.

Впрочем, основной преференцией для крупных западных игроков были благосклонность российских властей, расширение лоббистских возможностей для получения крупных государственных заказов. К тому же некоторые компании, например Intel и Boeing, и до того уже имели свои центры НИОКР в России.

Компания Cisco пообещала инвестировать в развитие инновационной отрасли в нашей стране 1 млрд долл., что выглядело на тот момент необычайно щедрым обещанием.

«Мы поможем вырастить этот рынок, и когда здесь появится большая инновационная отрасль, которая будет тратить много денег на технологии, мы получим свой кусок этого пирога, — объяснял генеральный директор российского представительства Cisco Павел Бетсис мотивацию крупнейшего в мире производителя телекоммуникационного оборудования. — Это абсолютно коммерческий интерес. При этом мы понимаем риски: для нас Сколково — венчурный проект, долгосрочные инвестиции»[41].

Выгоды ключевых партнеров от участия в проекте топ-менеджер видел такими: «В Сколково должен появиться живой механизм, который сначала при участии государства, а потом и самостоятельно должен будет создавать инновационную отрасль. Сюда будут приезжать компании, чтобы получить признание своих идей, финансирование, разрабатывать свои технологии и в восьми из десяти случаев становиться банкротами, потому что их идеи не найдут практического применения. Один из самых успешных примеров — Кремниевая долина, где компании-гиганты соседствуют с тысячами малых успешных, неуспешных, живых, мертвых и полумертвых маленьких компаний. Они работают бок о бок, в одних и тех же зданиях. Так начиналась и Cisco, которая за 25 лет из стартапа выросла в очень большую компанию. Построить такое место без участия компаний-гигантов и их огромного опыта было бы очень сложно».

Ключевые партнеры обещали разместить в Сколково свои центры НИОКР, привлечь к совместной работе российские исследовательские институты и заняться инвестированием в стартапы. Предполагалось, что в Городе который изменит Будущее, будут работать 4 тыс. сотрудников западных корпораций, а совокупные инвестиции в проект ключевых партнеров к 2017 г. составят 1 млрд долл.

Правда, учитывая все риски, заходили ключевые партнеры в проект весьма осторожно. К концу 2011 г. подписать контракты о сотрудничестве удалось с 11 крупными компаниями. Инвестировать начали Nokia, Siemens, Ericsson, IBM. Dow Chemical, EADS, General Electric. В общей сложности эти компании выделили 135 млн евро и планировали израсходовать эти деньги на создание своих лабораторий и заработную плату исследователей. Чем планировали заниматься эти лаборатории? Например, в Центре сетевых инноваций Cisco 30 российских инженеров должны были работать над технологическими проблемами видеоаналитики. Единственным российским инвестором на тот момент выступило ОАО «Информационноспутниковые системы имени академика М. Ф. Решетнева».

Компании потянулись в Сколково, хотя проект уже начал испытывать довольно жестокую конкуренцию со стороны Великобритании. Британское правительство выступило с инициативой создать свой центр технологических инноваций в лондонском Ист-Энде. Ему планируют передать инфраструктуру Олимпийского парка, сооружаемого к Играм 2012 г. Предварительное согласие инвестировать в этот проект уже дали компании Google, Facebook, Intel, Barclays, Cisco. «При всех возможностях крупных компаний распылять ресурсы на участие в нескольких новых проектах не очень целесообразно, — говорил мне представитель одной из западных корпораций. — Наш головной офис сейчас решает, куда направить большую часть усилий — в Россию или Британию».

Но для того чтобы запустить механизм по воспроизводству инноваций, такой же эффективный, как в Кремниевой долине или Бостоне, одних крупных компаний недостаточно. Привлекая в Россию исследовательские центры западных корпораций, мы не придумывали ничего нового. Так же поступали все правительства, когда запускали свои инновационные центры. Работая над созданием университета, мы опирались на опыт MIT. Но чтобы все это склеилось в инновационную экосистему, чтобы успешно инсталлировалось в российскую действительность, предстояло поработать самим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.