Большая ложь

Большая ложь

Я слышу ваши жалобы. Некоторые из них абсолютно необоснованны. Не банки создали ипотечный кризис. Совершенно очевидно, что именно конгресс заставил их выдавать людям рискованные ипотечные кредиты. Я не утверждаю, что эта политика была совсем уж неверной, поскольку многие из тех, кто приобрел дома, сохранили их; в противном случае у них никогда не было бы собственного жилья.

Именно законодатели вынудили «Fannie» и «Freddie» [19] выдавать, если можно так выразиться, неблагоразумные кредиты. Именно они заставили банки выдавать кредиты всем. А теперь мы хотим очернить банки, потому что это легкая мишень, а конгрессмены, естественно, не собираются признавать свою вину. Одновременно конгресс пытается заставить банки ослабить стандарты кредитования, чтобы увеличить число кредитов. Но ведь как раз за это он же их и критиковал.

Майкл Блумберг, мэр Нью-Йорка, по поводу протестов движения «Захвати Уолл-стрит»

Самоуспокоенность и дерегулирование, о которых я рассказал, были основными характеристиками ситуации, сложившейся в преддверии кризиса. Но вы, возможно, слышали совсем другое объяснение — то, о чем говорит Майкл Блумберг в приведенной выше цитате. По его словам, в росте долгов виноваты либеральные благодетели человечества и чиновники, заставлявшие банки кредитовать ненадежных покупателей домов и субсидировавшие рискованную ипотеку. Такое альтернативное объяснение, возлагающее всю вину на правительство, является догмой правых. С точки зрения большинства, или практически всех республиканцев, это непреложная истина.

Разумеется, сие не так. Глава компании «Fusion IQ» и блогер Барри Ритгольц, который не является политиком, но которого сложно провести, называет такие утверждения большой ложью финансового кризиса.

Но откуда нам знать, что это — большая это ложь или истина? Существует два вида доказательств.

Во-первых, любое объяснение, в котором конгресс США обвиняется в желании обеспечить собственными домами не самые богатые семьи, сталкивается с неудобным фактом: мыльный пузырь на рынке недвижимости стал большим и кредитный бум распространился довольно широко, в том числе на многие рынки и активы, не имеющие никакого отношения к заемщикам с низкими доходами. Ажиотаж на рынке жилья не обошел стороной и Европу. Рост цен, а затем неплатежи и потери после того, как пузырь лопнул, отмечались в секторе коммерческой недвижимости. В США максимальный бум и наибольшее число банкротств пришлись не на городские районы, а на ближние и дальние пригороды, где преимущественно живут хорошо обеспеченные люди.

Во-вторых, подавляющее большинство рискованных ссуд выдавали частные кредиторы, к тому же не охваченные мерами регулирования. В частности, субстандартные кредиты — ипотека для заемщиков, не соответствующих принятым разумным стандартам, — в большинстве своем выдавались частными фирмами, не подпадавшими под действие закона о местных реинвестициях, который был призван стимулировать кредиты членам миноритарных групп, и не контролировавшимися «Fannie Mae» и «Freddie Mac» — агентствами, финансируемыми государством, призванными поощрять ипотечное кредитование. В действительности во время надувания пузыря доля «Fanni» и «Freddie» на рынке недвижимости стремительно уменьшалась, поскольку частные кредиторы брали себе тех заемщиков, от которых отказывались государственные агентства. В конце концов компания «Freddie Mac» стала приобретать субстандартные кредиты у инициаторов кредитования, но все равно осталась подражателем, а не лидером.

В попытке опровергнуть последний аргумент аналитики из правых «мозговых центров», в частности Эдвард Пинто из «American Enterprise Institute», опубликовали данные, из которых следовало, что «Fanni» и «Freddie» гарантировали множество субстандартных и прочих ипотечных кредитов высокого риска, в массовом порядке выдавая кредиты заемщикам, имеющим небезупречную кредитную историю, и тем, кто не удовлетворял строгим требованиям выдачи кредита по каким-либо другим причинам.

Читатели незнакомые с истинным положением дел могут подумать, что «Fanni» и «Freddie» на самом деле активно участвовали в рекламируемом субстандартном кредитовании. Они этого не делали, а прочие высокорискованные операции, как выяснилось, были не такими уж рискованными — уровень неплатежей по ним оказался намного ниже, чем по субстандартным кредитам.

Можно продолжать приводить примеры, но суть вы, наверное, уже поняли. Попытки обвинить в финансовом кризисе правительство оказываются несостоятельными даже при беглом знакомстве с фактами, а желание замолчать эти факты отдает преднамеренным обманом. Возникает вопрос: почему консерваторы так хотят верить сами и заставить поверить других, что во всем виновато правительство?

Ответ очевиден: в противном случае следует признать ошибочной собственную политику, проводившуюся на протяжении нескольких десятилетий. Современный консерватизм верен идее, что ключом к процветанию служат свободные рынки и неограниченное стремление к прибыли и личной выгоде, а усиление роли государства после Великой депрессии не может принести ничего, кроме вреда. Однако на самом-то деле консерваторы, получив власть, принялись демонтировать многие защитные меры времен Великой депрессии, и экономика снова скатилась в депрессию, не такую сильную, как прошлая, но все-таки достаточно серьезную. Консерваторам крайне необходимо объяснить такие реалии, выдвинуть версию, в которой злодеем является воля государства, а не отсутствие таковой.

Безусловно, эти попытки заставляют задуматься об истоках проблемы. Как получилось, что консервативная идеология, вера в то, что государство не решает проблемы, а лишь усугубляет их, так сильно влияет на наш политический дискурс? Ответить на этот вопрос труднее, чем кажется на первый взгляд.