Джоан и ее внутренние голоса

Джоан и ее внутренние голоса

Джоан была умной привлекательной женщиной, участвовавшей в перспективной программе вуза. Она была предметом зависти других студентов: успешная, привлекательная и популярная. Большинству ее сокурсников учеба давалась нелегко. Они проводили бесчисленные часы за зубрежкой, готовясь к очередному экзамену и беспокоясь, что могут не сдать. Но не Джоан. Казалось, ей достаточно прочитать материал всего раз, чтобы усвоить его и сдать под развевающимися знаменами. В глазах других людей ей доставалось все.

Но действительность была совсем иной. Джоан чувствовала себя неудачницей. Она считала себя «грубой», «отвратительной» и «полной». У нее были проблемы с питанием, что-то вроде смеси из анорексии (когда она морила себя голодом) и булимии (когда сначала объедалась, а потом прочищала кишечник).

На нашей первой встрече Джоан очень ясно дала понять, что не должна так себя чувствовать.

Она знала, что была популярна, умна и успешна. Подсознательно даже знала, что совсем не была полной.

– Но я чувствую себя толстой, – настаивала она с жаром. – Люди говорят мне, какая я замечательная, но я этому не верю. Чувствую себя самозванкой. Они не знают, какая я на самом деле.

В течение большей части учебного дня Джоан испытывала немного проблем. Она любила свою работу и с искренним удовольствием постигала медицину и способы помощи другим людям. Действительно, это был единственный повод для самоуважения среди сплошного негатива: Джоан понимала, что была заботливым человеком, и знала, что умела работать с пациентами.

Она описала случай, когда потратила дополнительный час на необразованного иммигранта, который крикливо жаловался на свои «семейные проблемы». Он был госпитализирован из-за осложнений, связанных с болезнью сердца и высоким артериальным давлением. Дежурные врачи или отклоняли его семейные жалобы, или указывали, что он будет передан консультанту по семейным вопросам после того, как будут решены его медицинские проблемы. Только по-настоящему внимательно выслушав этого человека, Джоан поняла, что эти семейные проблемы были на самом деле проблемами сексуальными. Мужчина страдал эректильной дисфункцией, вызванной лекарством, которое он принимал от давления. Лицо Джоан светилось гордостью, когда она описывала радость того человека, узнавшего, что проблема была в лекарстве, а не в его мужской силе.

Но едва рабочий день заканчивался и Джоан возвращалась домой, как центр ее внимания поворачивался внутрь и она погружалась в неустанную самокритику. Часами взвешивалась, примеряла одежду, измеряла порции еды и вертелась перед зеркалом в отчаянной надежде, что сможет сбросить вес. В других случаях полностью теряла самоконтроль, пытаясь утопить отвращение к своему телу в коробках лучшего мороженого, печений и кексов. Эпизоды обжорства делали ее еще более подавленной из-за неспособности похудеть и заставляли чувствовать еще большее отвращение к собственному телу. Таким образом, вечера стали бесконечно повторяющимся циклом из ненависти к себе, усилий похудеть и попыток утешить себя едой. Она чувствовала, что совершенно теряет контроль над собой. Если бы поведением действительно управляло одно только позитивное подкрепление, Джоан обладала бы образцовым чувством собственного достоинства. Она не страдала от отсутствия успехов, популярности и похвалы. Охарактеризовала воспитание в своей семье как дружественное и гармоничное. Ее родители были ориентированы на достижение успеха и прямо подталкивали детей к тому, чтобы быть лучше других, но не упрекали их, если отметки, спортивные результаты или игра на фортепьяно оказывались ниже ожиданий. Напротив, Джоан помнит, что родители все время хвалили ее, когда она приносила домой хорошие отметки.

Казалось, однако, что ни один из этих плюсов не пошел ей на пользу. И казалось, что Джоан цеплялась за свое негативное представление о самой себе независимо от того, что происходило в ее жизни и что говорили или делали другие. Это, конечно, чрезвычайно расстраивало тех немногих людей, которые знали о проблемах Джоан и хотели помочь ей. Чувствуя их беспокойство, Джоан прилагала все усилия, чтобы сохранить свои гастрономические проблемы в тайне. В отчаянном усилии удержать проблемы при себе она избегала по-настоящему близкой дружбы, позволяя людям видеть только компетентную, уверенную в себе оболочку человека. Это еще более усиливало ее чувство изоляции, неудачи и бесполезности. К тому времени, когда Джоан обратилась за психотерапевтической помощью, она была в состоянии серьезной депрессии.

Когда Джоан в первый раз вошла ко мне в кабинет, она выглядела измученной. Призналась, что плохо спит, и также призналась, что любит объедаться, а потом заставляет себя извергать пищу. Это стало порочным кругом: она чувствовала себя подавленной и ела, чтобы улучшить свое настроение, но, поев, чувствовала себя виноватой и извергала пищу, затем впадала в депрессию из-за своего неконтролируемого поведения. Недавно, рассказала Джоан, она стала тратить ценное учебное время на рассматривание своего тела в зеркале.

– Так скажите мне, что происходит перед зеркалом, – предложил я. – О чем вы думаете и что чувствуете, когда стоите перед ним и смотрите на себя?

– Я чувствую отвращение, – ответила Джоан. – Мне не нравится, как я выгляжу.

– Не могли бы вы перенести меня в какое-то конкретное время, недавнее, когда вы стояли перед зеркалом, испытывая к себе отвращение? – спросил я. – О чем вы при этом думали? Что чувствовали? Попытайтесь поставить меня на свое место.

Это, вероятно, самый распространенный вопрос, который я задаю в психотерапии: «Не могли бы вы привести мне пример?» Разговор о деталях помогает приблизить людей к их переживаниям, к состоянию эмоционального и физического подъема. Наоборот, когда люди переполнены эмоциями и переживают серьезный кризис, я стараюсь держаться от деталей как можно дальше, пытаясь вместо этого помочь им понять свои чувства концептуально. Решающим элементом помощи является знание того, когда люди приходят на психологическое консультирование со слишком подробной структурой – скрывая переживания, а когда они переполнены переживаниями и нуждаются в структуре. Напомню об идее – унять беспокойное и расшевелить спокойное.

Джоан отвела взгляд.

– Не знаю, – сказала она. – Вот только не нравлюсь я себе.

Снова это фрейдистское «сопротивление». Повторное переживание ненависти к самой себе для Джоан слишком болезненно, поэтому она избегает ответа на мой вопрос. Отделываясь общими местами вместо того, чтобы пуститься в эмоциональные детали своего времяпрепровождения перед зеркалом, она защищает себя от неприятного волнения. Сопротивление изменению, как я упоминал ранее, является фундаментальной чертой человеческого сознания, а не только реакцией на беспокойство, как в случае Джоан.

Оказывается, чувство беспокойства – интересное явление. О нем обычно думают как об отрицательной эмоции, но есть от него и своя польза. Моим самым первым психотерапевтом была Элизабет Хофмайстер, психоаналитик из маленького канзасского городка, последовательница Юнга. Это была чувствительная, с развитой интуицией женщина, обладавшая настоящим даром по части толкования снов. Однажды, после того как я некоторое время молол свой смехотворно интеллектуализированный вздор, Лиз заметила мои увертки и предположила, что я отдался беспокойству. Мы склонны бояться неизвестного, сказала она, но именно здесь скрывается наш рост. Мы не сможем расти, если будем оставаться с известным, рутинным и знакомым. Именно благодаря Лиз я достиг понимания, что путь к росту лежит в следовании за вашим беспокойством, в опасном путешествии в неизвестное.

Вот почему не слишком полезно проводить бесчисленные часы сеансов, интерпретируя и анализируя сопротивление. Такая работа помогает лишь еще больше отдалить людей, подобных Джоан, от их эмоционального опыта. Во многих случаях с помощью нежного давления сопротивление можно преодолеть, открывая дверь в богатый эмоциональный мир человека. Действительно, даже простой прорыв сквозь сопротивление может сам по себе значительно изменить состояние человека и дать доступ к давно скрываемым воспоминаниям и восприятиям.

– Джоан, посмотрите на меня, пожалуйста, – попросил я. Она сразу же подняла взгляд, и в течение секунды мы смотрели друг другу в глаза. – Теперь, пожалуйста, закройте глаза и используйте свое воображение. Вы пришли домой после долгого дня учебы. Вы не ели весь день, поэтому устраиваете себе большой обед. После него чувствуете себя немного переевшей, и это напоминает вам о вашем весе. Вы встаете на весы и смотрите в зеркало. Снимаете одежду. Смотрите на свою грудь, живот, бедра, ноги. Что вы видите?

Джоан испытывала явное неудобство от вызываемых из памяти образов.

– Я просто видеть себя не могу! – выкрикнула она. – Я выгляжу толстой и отвратительной. Не могу выйти из дома. И не хочу, чтобы меня такой видели. Мне даже не нравится носить одежду. Она слишком тесно сидит на мне после еды. Я хочу просто исчезнуть. Я чувствую себя такой вульгарной.

Лицо Джоан было полно муки. Не было ни малейшего сомнения, что она видела себя не так, как все остальные. Ее тело вызывало у нее отвращение, и она страстно желала похудеть. Тем не менее саботировала каждую попытку успешно регулировать свой рацион питания. Однако больше всего мое внимание привлекло то, что, разговаривая, она напрягала мышцы и впивалась пальцами в кожу, как будто желая причинить себе боль. Ее слова говорили об «огорчении» и «боли». Ее тело, однако, вопияло о «гневе».

Ее боль по-настоящему тронула меня. Я испытывал желание попытаться утешить ее, сказать ей, что она не отвратительна; но понял, что это будет неправильный подход. Именно это говорили ей все остальные, и это, очевидно, пока не помогло. Она просто решила бы, что я не могу понять ее в принципе и отклонила бы любое предложение поддержки.

Я был также убежден, что говорить о еде, калориях и весе тоже было бы неправильно. Слежение за ее диетой и весом просто поставило бы меня в роль нежелательного контролера и отравило бы нашу работу. Необходим был перевод, выход из этого бесконечного цикла депрессии и ненависти к себе, ограничения в приеме пищи, фрустрации, переедания и чистки и снова депрессии и ненависти к себе.

Проблемой Джоан, как мне показалось, было не столько расстройство режима питания, сколько разрушение представления о самой себе, проявляющееся через еду и вес. Ключ, как я подозревал, был в сжатых пальцах.

– Как идет учеба? – спросил я жизнерадостно.

Джоан выглядела озадаченной и немного смущенной внезапной сменой темы и настроения.

– Да вроде бы хорошо, – сказала она.

– Где вы сейчас работаете на практике? – Как и Уолт, все третьекурсники участвуют в клинической практике, в рамках которой они работают по различным специализациям, таким как хирургия, семейная медицина, психиатрия.

– Я занимаюсь акушерством, – ответила Джоан. – Мне оно очень нравится.

– Замечательно! – воскликнул я с энтузиазмом. – А скажите-ка мне вот что. Если бы у вас по отделу акушерства и гинекологии проходила пациентка, в точности такая же, как вы, и с такими же симптомами: которая бы выглядела как вы, чувствовала себя как вы, имела те же проблемы с едой и весом и с чувством собственного достоинства, – что бы вы ей сказали? Как бы стали ее лечить?

Джоан ответила немедленно, улыбаясь от понимания того, к чему я вел:

– Я попыталась бы помочь ей не слишком терзать себя. Взяла бы ее за руку и сказала, что она может быть замечательным человеком независимо от того, сколько она весит, – голос Джоан смягчился и звучал жалостливо.

– Да неужели? – сказал я с деланным сомнением. – Неужели вы сказали бы так, если бы она выглядела и чувствовала себя, как вы? Вы не сказали бы ей, что она отвратительна, вульгарна и не должна появляться на публике?

Джоан громко рассмеялась.

– Нет, этого я не сказала бы говорить.

– А почему бы и нет? – спросил я. – Ведь это была бы правда, не так ли? Почему вы стали бы лгать своему пациенту? Зачем говорить, что она может быть замечательной, когда на самом деле это не так?

– Это было бы гадко! – воскликнула Джоан, как будто объясняя очевидное. – Так нельзя делать. Это ухудшило бы проблему. Нельзя судить ее только по внешнему виду.

– А вы сами не поверхностны? – спросил я.

– Не думаю, – твердо сказала Джоан. – Мне кажется, что я хорошо справляюсь со своими пациентами.

– Мне кажется, что вы правы, – согласился я. – Вы попытались бы увидеть в своей пациентке ее личность, а не просто ее внешность или вес. Вы были бы добры к ней, взяли бы ее за руку и утешили.

Джоан кивнула.

– Тогда почему плохое обращение с пациентом гадко и непрофессионально, а так же относиться к себе приемлемо? Почему вы автоматически заслуживаете меньшего, чем пациент?

На мгновение лицо Джоан утратило всякое выражение, затем появилось замешательство. В глазах ее стали собираться слезы.

– Не знаю, – сказала она очень тихо.