Глава II. Денежное соперничество

Глава II. Денежное соперничество

В процессе эволюции культуры возникновение праздного класса совпадает с зарождением собственности. Это непременно так, ибо эти два института являются результатом действия одних и тех же экономических сил. На этапе зарождения это всего лишь разные аспекты одних и тех же общих фактов о строении общества.

В свете стоящих перед нами целей собственность и праздность представляют интерес именно как элементы социальной структуры, как традиционное явление. Привычное пренебрежение работой не достаточно для выделения праздного класса; одно только механистическое рассмотрение факта наличия в обществе пользования в потребления также не позволяет выделить институт собственности. В настоящем исследовании, таким образом, не рассматривается зарождение праздности, а также начало присвоения полезных предметов в целях индивидуального потребления. Интересующими нас моментами являются происхождение и природа традиционного праздного класса, с одной стороны, и истоки индивидуальной собственности как освященного традицией права или справедливого притязания — с другой.

Ранней дифференциацией, из которой возникло расслоение общества на праздный и работающий классы, является поддерживающееся на низших ступенях варварства различие между мужской и женской работой. Таким же образом самой ранней формой собственности является собственность на женщин со стороны здоровых мужчин общины. Этот факт можно выразить в более общих словах и ближе к пониманию жизни самими варварами, сказав, что это — собственность на женщину со стороны мужчины.

До того как возник обычай присвоения женщин, несомненно, имело место присвоение каких-то полезных предметов. Такая точка зрения оправдывается практикой существующих архаичных общин, в которых нет собственности на женщин. Во всяком обществе его члены того и другого пола привычным образом присваивают в личное пользование целый ряд полезных вещей, но эти полезные вещи не мыслятся как собственность человека, который их присваивает и потребляет. Закрепленное привычкой присвоение и потребление определенного незначительного движимого имущества происходит без возникновения вопроса о собственности, т. е. вопроса, установленного традицией справедливого притязания на посторонние по отношению к индивиду предметы.

Женщины попадают в собственность на низших ступенях варварской культуры, по-видимому, начиная с захвата пленниц. Первоначальной причиной захвата и присвоения женщин была, вероятно, их полезность в качестве трофеев. Практика захвата у врага женщин в качестве трофея привела к возникновению собственности в форме брака, приведшему к семье с мужчиной во главе. Вслед за этим рабство распространяется на других пленников и людей, попадающих в подчинение, кроме женщин, а собственность в форме брака распространяется не только на тех, что захвачены у врага, а и на других женщин. Продуктом соперничества в условиях хищничества таким образом явились, с одной стороны, возникновение формы брака, опирающегося на принуждение, и, с другой — обычай владения собственностью. Эти два института неразличимы в начальной стадии своего развития, они оба возникают из стремления преуспевающих мужчин представить в доказательство проявленной доблести что-то надежное. Они оба также находятся в подчинении у той склонности к мастерству, которая пронизывает все хищнические общества. Понятие собственности распространяется от женщин как объектов собственности на продукты их труда; таким образом, возникает собственность как на людей, так и на вещи.

Таким путем устанавливается стройная имущественная система. И хотя на поздних ступенях развития общества полезность предметов в потреблении стала наименее явным параметром их ценности, богатство все же ни в коей мере не утратило своего сугубо практического значения как престижное свидетельство силы владельца.

Где бы ни обнаруживался институт частной собственности, пусть даже в слаборазвитой форме, там процесс экономического развития носил характер борьбы за обладание имуществом. В экономической теории, особенно среди тех экономистов, которые привержены современным доктринам классического толка, вошло в обычай понимать эту борьбу за богатство как, по сути дела, борьбу за существование. Несомненно, она носит по большей части именно такой характер на ранних, менее производительных этапах трудовой деятельности. Таковым является ее характер и там, где «скупость природы» так велика, что предоставляет обществу лишь скудное пропитание в обмен на энергичные и непрестанные усилия, направляемые на добывание средств к существованию. Однако во всех развивающихся обществах в настоящее время сделан шаг вперед от той ранней ступени развития технологии. Эффективность производства доведена в настоящее время до-такого уровня, когда производство предоставляет занятым, в трудовом процессе нечто существенно большее, чем едва-достаточные средства к существованию. В экономической, теории стало обычным говорить о продолжающейся на новой производственной основе борьбе за благосостояние как о соревновании за увеличение жизненных благ — прежде всего материальных, — предоставляемых системой материального потребления.

Целью приобретения и накопления принято считать потребление накопленных материальных благ — будь то потребление непосредственно самим владельцем или его семьей, которая при таком теоретическом подходе отождествляется с ним. По крайней мере считается, что экономическая теория вправе принимать в расчет одну только эту цель приобретения. Можно, конечно, подразумевать, что такое потребление служит материальным нуждам потребителя — его материальному благу или же его так называемым высшим запросам, духовным, эстетическим, интеллектуальным и всяким прочим, причем последние обслуживаются материальным потреблением косвенно, что должно быть некоторым образом знакомо всем интересующимся экономикой.

Однако только в том случае, когда термин «материальное потребление» взят в далеком от своего наивного смысла значении, можно сказать, что материальное потребление дает силу стимулу, от которого неизменным образом происходит накопление. Мотив, лежащий в основе собственности, — соперничество; этот же мотив соперничества, на базе которого возникает институт собственности, остается действенным в дальнейшем развитии этого института и в эволюции всех тех черт социальной структуры, к которым собственность имеет отношение. Обладание богатством наделяет человека почетом, почет выделяет людей и делает их объектом зависти. Нельзя сказать ничего столь же веского ни о потреблении материальных благ, ни о каком-либо другом стимуле к приобретению, и в частности ни о каком стимуле к накоплению.

Не следует, конечно, упускать из виду тот факт, что в обществе, где почти все материальные ценности являются частной собственностью, необходимость зарабатывать средства к жизни есть мощный вездесущий стимул для более бедных членов общества. Потребность в поддержании существования и в увеличении материальных благ может в течение какого-то времени быть преобладающим мотивом приобретения для тех классов, которые, по обычаю, заняты ручным трудом, чьи средства к существованию не имеют надежного основания и которые владеют малым и обыкновенно немного накопляют; однако в ходе рассмотрения выяснится, что даже у этих бедных классов преобладание стимула потребления материальных благ не является таким неоспоримым, как иногда предполагают. С другой стороны, для членов и слоев общества, которые главным образом заняты накоплением богатства, стимул поддержания жизни и потребления материальных благ значительной роли не играет. Причины зарождения и становления института собственности не связаны с тем минимумом средств, который нужен для поддержания жизни. Главный стимул исходил сначала из различий и зависти, связанных с уровнем благосостояния, и никакой другой стимул, кроме как временно и в силу исключения, на более поздней ступени развития не захватывал главенствующего положения.

Имущественная собственность появилась, когда добыча, захваченная в ходе успешных набегов, стала выступать в качестве трофеев. До той поры, пока группа не отошла далеко от первобытнообщинной организации и находилась в тесном соприкосновении с другими, враждебными группами, полезность людей и вещей, попадавших в собственность, заключалась главным образом в том, что обладание ими давало основание для проведения завистнического сопоставления между их владельцем и врагом, у которого они были отобраны. Обычай дифференциации интересов индивида и интересов тех, кто принадлежит к его же группе, появился, по-видимому, позже. Завистническое выявление соотношения между обладателем престижной добычи и его менее удачливыми соплеменниками, вероятно, рано стало выступать в качестве полезного компонента, хотя вначале оно и не составляло главного элемента ценности в предметах собственности. Мужская доблесть еще была прежде всего групповой доблестью, и обладатель добычи еще чувствовал себя главным образом хранителем чести своей группы. С такой оценкой доблестной деятельности с общинной точки зрения мы встречаемся также и на более поздних ступенях развития общества, особенно в военных почестях.

Одпако как только обычай индивидуальной собственности обретает постоянство, начинает меняться и точка зрения в завистническом сопоставлении, на котором покоится частная собственность. На самом деле одно изменение является лишь отражением другого. Начальная стадия развития института собственности, стадия приобретения путем откровенного захвата и обращения в свою пользу, переходит в следующую стадию — стадию организации производства, зарождающегося на основе частной собственности (на рабов); племя развивается в более или менее экономически самостоятельную производственную общность; теперь приобретения начинают цениться не столько как свидетельства успешного исхода набега, а, скорее, как свидетельства превосходства обладателя этих материальных ценностей в силе над другими индивидами в пределах общности. Завистническое сопоставление теперь становится прежде всего сравнением владельца собственности с другими членами группы. Собственность еще сохраняет природу трофея, но с развитием культуры счет трофеев, свидетельствующих об успехах, все более становится счетом успехов в азартной погоне за собственностью, ведущейся между членами группы но квазимиролюбивым правилам кочевой жизни.

По мере того как хищническая деятельность вытесняется производственной деятельностью в повседневной жизни общины, а также в образе мышления людей, трофеи хищнических набегов как общепринятый показатель успеха и превосходства в силе постепенно, но все более заменяются накопляемой собственностью. С ростом налаженного производства обладание богатством приобретает все большее относительное значение и набирает силу в качестве привычной основы уважения и почета. Не то чтобы другие, более непосредственные свидетельства доблести перестают вызывать уважение или что успешный акт хищнической агрессии или военный подвиг перестают вызывать одобрение и восхищение толпы или возбуждать зависть менее удачливых соперников; но возможность отличиться посредством такой прямой демонстрации своей превосходящей силы становится все меньшей и предоставляется все реже. В то же время возможностей для агрессии в сфере производства и накопления собственности квазимирными способами в кочевом скотоводстве становится больше, и они предоставляются чаще. Еще: более уместным будет сказать, что собственность является теперь самым ярким доказательством успеха, достойного почитания, отличаясь от героического или выдающегося достижения. Она становится, таким образом, общепринятой основой уважения. Для того чтобы занять сколько-нибудь почетное положение в обществе, обладание некоторой собственностью просто необходимо. Чтобы сохранить свое доброе имя, каждый человек теперь обязательно должен накоплять и приобретать собственность. Став, таким образом, общепринятым признаком способностей, накопленные материальные ценности вскоре приобретают характер независимой и определенной основы уважения. Обладание материальными ценностями, добытыми своими собственными агрессивными усилиями или же пассивным образом, путем унаследования от других, является общепринятой основой почета. Обладание богатством, которое сначала ценилось просто как свидетельство проявленных способностей, само по себе становится в представлении людей похвальным делом. Само богатство по сути своей теперь почетно, ибо оно наделяет почетом своего обладателя. При дальнейшем совершенствовании института собственности богатство, приобретенное пассивно, путем унаследования от родственных предков или других предшественников, вскоре становится даже более почетным, чем состояние, приобретенное собственными усилиями владельца, однако это различие относится к более поздней ступени эволюции денежной культуры, и о нем будет идти речь в соответствующем месте изложения.

Хотя основой банальной почитаемости и безупречного положения в обществе становится обладание богатством, подвиги и доблесть могут все еще оставаться основанием для снискания самого высокого уважения людей. Хищнический инстинкт, а вслед за ним и одобрение хищнических способностей глубоко укоренились в образе мышления тех народов, которые прошли школу длительной хищнической культуры. Самыми высокими почестями, которые только можно заслужить у народа, все еще остаются почести, добытые проявлением чрезвычайных хищнических склонностей на войне или квазихищнических способностей в государственном управлении; но просто для приобретения приличного положения в обществе эти средства к достижению славы заменились приобретением и накоплением материальных ценностей. С тем чтобы пристойно выглядеть в глазах общества, необходимо подходить под некий несколько неопределенный, принятый в обществе уровень благосостояния, точно так же как на ранней хищнической стадии варвару необходимо было подходить под принятый у племени уровень физической выносливости, ловкости и владения оружием. Некоторый уровень, в одном случае — наличие богатства, а в другом — доблести, есть необходимое условие почитания, а всякое превышение этого уровня достойно похвалы.

Те члены общества, которые не дотягивают до этой несколько неопределенной степени доблести или нормы собственности, теряют уважение своих собратьев, а вскоре теряют и свое собственное уважение, так как его обычной основой является почтение, оказываемое соседями. Только индивиды с характером, отклоняющимся от нормы, способны в конечном счете сохранить уважение к себе, несмотря на неуважение со стороны своих товарищей. Встречаются и видимые исключения из общего правила, особенно среди людей с сильными религиозными убеждениями. Однако эти случаи вряд ли представляют собой настоящие исключения, так как такие люди прибегают, по обыкновению, к мнимому одобрению со стороны некоего сверхъестественного свидетеля их деяний.

Как только обладание собственностью становится основой для уважения людей, оно тем самым становится также необходимым для той удовлетворенности собой, которую мы называем самоуважением. Во всяком обществе, где имеется обособление материальных ценностей, индивиду ради его собственного душевного покоя нужно владеть такой же долей материальных ценностей, как и другие, те, в один класс с которыми он, по обыкновению, себя помещает; и крайнее удовольствие — обладать несколько большим, чем другие. Но коль скоро человек делает новые приобретения и достигаемый им в результате этого новый уровень благосостояния становится для него привычным, этот новый уровень тотчас перестает доставлять сколь-нибудь большее удовлетворение, чем доставлял прежний. Во всяком случае, наблюдается общая тенденция к превращению существующего денежного уровня в отправной момент для нового увеличения богатства, а это в свою очередь выдвигает новый уровень достатка и новую расстановку сил между благосостоянием своих соседей и своим собственным. В том, что касается данного вопроса, цель, преследуемая накоплением, состоит в том, чтобы возвыситься над другими, приобрести большую денежную силу по сравнению с остальными членами общества. Пока для нормального, среднего индивида результат такого сравнения оказывается явно неблагоприятным, он будет жить в постоянной неудовлетворенности своим настоящим уделом; когда же он достигнет уровня, который можно назвать престижной денежной нормой данного общества или данного слоя общества, его постоянная неудовлетворенность уступит место беспокойному, напряженному стремлению вырваться вперед и все более увеличивать разрыв между своим денежным состоянием и той средней престижной нормой. Индивид никогда не будет настолько удовлетворен результатом своего завистнического сопоставления, чтобы в борьбе за денежную престижность не иметь охоты поставить себя еще выше по отношению к своим соперникам.

Жажду богатства в силу ее природы почти невозможно утолить в каждом отдельном случае, а об удовлетворении общего стремления к богатству большинства, очевидно, не может быть и речи. Как бы всеохватывающе, поровну или «справедливо» ни распределялся общий прирост общественного благосостояния, он нисколько не приблизит насыщение той потребности, почвой для которой является стремление каждого превзойти всякого другого в накоплении материальных ценностей. Если бы, как иногда полагают, стимулом к накоплению была нужда в средствах существования или в материальных благах, тогда совокупные экономические потребности общества понятным образом могли быть удовлетворены при каком-то уровне развития производственной эффективности, но, поскольку борьба по сути является погоней за престижностью на основании завистнического сопоставления, никакое приближение к определенному уровню потребления невозможно.

Только что сказанное нельзя понимать так, что нет никаких других стимулов приобретения и накопления, кроме этого желания превзойти других в денежном положении и таким образом добиться уважения и зависти своего собрата. Стремление к большему комфорту и обеспеченности выглядит как повод к накоплению на каждой стадии этого процесса в современном промышленном обществе, хотя престижный уровень достатка в этом отношении в свою очередь находится в очень большой зависимости от привычки к денежному соперничеству. Этим соперничеством в значительной мере обусловлено формирование способов потребления и выбор предметов потребления для личных благ и приличных средств к жизни.

Помимо этого, мотивом к накоплению является власть, даруемая богатством. Склонность к целенаправленной деятельности и отвращение, испытываемое при всякой бесплодности своих усилий, присущи человеку в силу его свойства выступать в качестве агента действия и не покидают его даже тогда, когда он поднимается над уровнем наивной общинной культуры, где доминирующей нотой является не подвергаемое анализу и безраздельное единение индивида и группы, с которой связана его жизнь. Когда перед ним открывается хищнический путь, где своекорыстие в узком смысле слова становится преобладающим, эта склонность еще остается при нем как всепроникающая черта, формирующая образ его жизни. Скрытым экономическим мотивом остается склонность к достижению успеха и нерасположение к тщетности усилий. Изменяются лишь форма выражения этой склонности и непосредственные объекты, на которые она направляет деятельность человека. При системе индивидуальной собственности наиболее доступными для достижения цели являются те средства, которые предоставляет приобретение и накопление материальных ценностей, и, когда складывающийся на базе уважения к себе антитезис «я — он» становится более осознанным, склонность к достижениям — инстинкт мастерства — все более стремится принять форму напряженных стараний превзойти других в денежном успехе. Денежный успех, поверяемый завистническим сопоставлением себя с другими людьми, становится общепринятой целью всякого действия. Сопоставление себя с другими людьми приобретает благоприятный для человека исход в результате стремления к одной цели — денежному успеху, — являющейся в текущий момент общепринятой и законной, и, следовательно, нерасположение к тщетным действиям в значительной степени сращивается со стимулом соперничества. Оно направлено на усиление борьбы за денежную престижность путем наложения резкого неодобрения на всякий промах и всякое свидетельство промаха в деле денежного преуспевания. Целенаправленными начинают считаться главным образом те усилия, которые ведут к более достоверному проявлению накопленного богатства. Среди мотивов, которыми руководствуются люди при накоплении богатства, первенство и по размаху, и по силе остается за этим мотивом денежного соперничества.

Возможно, излишне говорить, что при использовании термина «завистническнй» у нас нет никакого намерения отнестись к какому-либо из явлений, для характеристики которых употребляется это слово, с пренебрежением или превознести его, счесть его достойным похвалы или предосудительным. Термин используется в специальном значении, описывая сопоставление людей друг с другом в целях оценки и расположения их по рангу достоинств и значимости — в каком-то эстетическом или моральном смысле, — таким образом закрепляя за ними соответствующие степени самодовольства, которое от них можно ожидать или на которое они вправе рассчитывать сами. Завистническое соперничество есть процесс оценки людей в отношении их достоинства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.