9. Об идеальном типе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

9. Об идеальном типе

История занимается уникальными и неповторимыми событиями, необратимым потоком человеческих дел. Историческое событие нельзя описать, не ссылаясь на вовлеченные в него личности, на место и дату его совершения. Если о случившемся можно рассказать без подобных ссылок, то это не историческое событие, а факт естественных наук. Сообщение о том, что профессор Х 20 февраля 1945 г. провел определенный эксперимент в своей лаборатории, является отчетом об историческом событии. Физик считает себя вправе абстрагироваться от личности экспериментатора, времени и места эксперимента. Он рассказывает только про те обстоятельства, которые, по его мнению, относятся к получению достигнутого результата и при повторении воспроизведут тот же самый результат. Он трансформирует историческое событие в факт эмпирических естественных наук. Он пренебрегает активным вмешательством экспериментатора и пытается представить его безразличным наблюдателем и рассказчиком о неподдельной реальности. Эпистемологические проблемы этой философии не дело праксиологии.

Являясь уникальными и неповторимыми, исторические события имеют одну общую черту: они деятельность человека. История понимает их как человеческое поведение; она постигает их смысл посредством праксиологического познания и понимает их значение, рассматривая их индивидуальные и уникальные черты. Для истории важно только значение для человека: значение, которое люди придают состоянию дел, которое они желают изменить; значение, которое они придают своей деятельности; значение, которое они придают результатам своего поведения.

Аспектом, с точки зрения которого история упорядочивает и сортирует бесконечное разнообразие событий, является их значение. Единственный принцип, который она применяет для систематизации своих объектов людей, идей, институтов, социальных общностей и артефактов, равнозначность. В соответствии со степенью равнозначности она группирует элементы в идеальные типы.

Идеальные типы это специфические понятия, применяемые в историческом исследовании и в представлении его результатов. Это концепции понимания. Как таковые они в корне отличаются от праксиологических категорий и понятий и от понятий естественных наук. Идеальный тип не является родовым понятием, поскольку его описание не указывает на признак, присутствие которого ясно и недвусмысленно определяет принадлежность к данному классу. Идеальный тип нельзя определить; он должен задаваться перечислением тех признаков, наличие которых, вообще говоря, определяет, встретился ли нам в данном конкретном случае образец, принадлежащий к рассматриваемому идеальному типу. Особенностью идеального типа является то, что не все его признаки должны иметься в наличии в каждом конкретном примере. Вопрос о том, препятствует ли отсутствие некоторых характеристик включению конкретного образца в данный идеальный тип, зависит от понимания оценки значимости. Сам идеальный тип есть результат понимания мотивов, идей, целей действующих индивидов и применяемых ими средств.

Идеальный тип не имеет ничего общего со статистическими усредненными и средними величинами. Многие из его признаков не поддаются численному определению и по одной этой причине не могут участвовать в вычислении средних. Но основную причину следует искать в чем-то другом. Статистические средние обозначают поведение класса или типа, уже заданного определением или описанием, отсылающим к другим признакам, относительно признака, на который нет ссылки в определении или описании. Принадлежность к классу или типу должна быть известной до того момента, когда статистики могут начать исследование особых признаков и использовать результаты своих исследований для установления среднего значения. Мы можем установить средний возраст сенаторов Соединенных Штатов или подсчитать средние показатели поведения возрастной группы населения относительно какой-либо проблемы. Но логически невозможно сделать, чтобы принадлежность к классу или типу зависела от средней.

Без идеального типа нельзя решить ни одной исторической проблемы. Даже когда историк изучает отдельную личность или единичное событие, он не может обойтись без ссылок на идеальный тип. Если он говорит о Наполеоне, то должен ссылаться на такие идеальные типы, как командующий, диктатор, революционный лидер; а если он занимается Великой Французской революцией, то должен ссылаться на такие идеальные типы, как революция, крушение установленного режима, анархия. Может получиться так, что ссылка на идеальный тип будет состоять только в отрицании его применимости в данном случае. Но все исторические события описываются и комментируются посредством идеальных типов. Обыватель, рассматривая события прошлого или будущего, должен использовать идеальные типы, невольно он так и делает.

Оценить целесообразность использования определенного идеального типа и узнать, дает ли он адекватное понятие явления, можно лишь с помощью понимания. Не идеальный тип определяет способ понимания; наоборот, способ понимания требует конструирования соответствующих идеальных типов.

При конструировании идеальных типов используются идеи и понятия, выработанные неисторическими отраслями знания. Разумеется, любое историческое знание обусловлено данными, полученными другими науками, зависит от них и не должно противоречить им. Но историческая наука имеет свой предмет и свой метод, отличающиеся от других наук, в свою очередь последние бесполезны для исторического понимания. Таким образом, идеальные типы не следует смешивать с понятиями неисторических наук. То же самое относится и к праксиологическим категориям и понятиям. Безусловно, они предоставляют необходимые средства для изучения истории, однако не имеют отношения к пониманию уникальных и единичных событий, которые составляют предмет истории. Поэтому идеальный тип никак не может быть простым заимствованием понятий праксиологии.

Часто бывает так, что термин, используемый в праксиологии для обозначения праксиологического понятия, служит для определения идеального типа. В этом случае историк использует одно слово для выражения двух разных вещей. Иногда у него термин имеет праксиологическую коннотацию, но чаще обозначает идеальный тип. В последнем случае историк вкладывает в него смысл, отличающийся от праксиологического значения; перенося его в другую область исследований, он его изменяет. Экономическое понятие предприниматель относится к уровню, отличному от идеального типа предприниматель, используемого в экономической истории и дескриптивной экономической теории. (На третьем уровне находится юридический термин предприниматель.) Экономический термин предприниматель является строгим понятием, которое в рамках теории рыночной экономики обозначает четко интегрированную функцию[См. с. 238–241. ]. Исторический идеальный тип предприниматель не включает тех же представителей. Используя его, никто не вспоминает о чистильщиках обуви, таксистах, имеющих в собственности автомобиль, мелких коммерсантах и фермерах. То, что установлено экономической наукой в отношении предпринимателей, строго действительно для всех представителей класса безотносительно к временным и географическим условиям, отраслевой принадлежности. То, что устанавливает история для своих идеальных типов, может различаться в зависимости от конкретных обстоятельств, разных эпох, стран, отраслей и многих других условий. Общему идеальному типу предпринимателя мало прока от истории. Последняя больше интересуется такими типами, как американский предприниматель эпохи Джефферсона, тяжелая промышленность Германии во времена Вильгельма II, текстильное производство Новой Англии в десятилетия, предшествовавшие первой мировой войне, протестантская haute finance[80)] Парижа, предприниматели, сделавшие себя, и т.д.

Рекомендуется ли применять определенный идеальный тип или нет, полностью зависит от способа понимания. В наши дни широкое распространение получили два идеальных типа: левые партии (прогрессисты) и правые партии (фашисты). Первые включают западные демократии, некоторые латиноамериканские диктатуры и русский большевизм; вторые итальянский фашизм и германский нацизм. Эта типизация результат определенного способа понимания. Другой способ будет противопоставлять демократию и диктатуру. Тогда русский большевизм, итальянский фашизм и германский нацизм будут принадлежать к идеальному типу диктаторских государств, а западные системы к идеальному типу демократических государств.

Основная ошибка исторической школы Wirtschaftlische Staatswissenschaften* в Германии и институционализма в Америке заключается в интерпретации экономической науки как описания поведения идеального типа homo oeconomicus**. Согласно этой теории традиционная, или ортодоксальная, экономическая наука изучает не реальное поведение человека, а абстрактные и гипотетические образы. Она описывает существо, движимое исключительно экономическими мотивами, т.е. одним стремлением получить наибольшую вещественную или денежную выгоду. Такое существо, говорят критики, не имеет аналога в реальной действительности; это фантом ложной кабинетной философии. Ни один человек не подвержен исключительно страсти стать как можно более богатым, а некоторые вообще находятся вне влияния этого усредненного стремления. Изучая жизнь и историю, бессмысленно обращаться за помощью к этому призрачному гомункулусу.

Если бы вышеизложенное и в самом деле соответствовало смыслу классической экономической теории, то homo oeconomicus определенно не мог бы служить идеальным типом. Идеальный тип не является воплощением какой-то одной стороны или аспекта разнообразных человеческих целей и желаний. Это всегда образ сложного явления, будь то люди, институты или идеологии.

Классические экономисты пытались объяснить механизм ценообразования. Они отдавали себе отчет, что цены не являются результатом деятельности особой группы людей, а представляют собой продукт взаимодействия всех членов рыночного общества. В этом заключается смысл их утверждения о том, что спрос и предложение определяют установление цен. Однако попытки классических экономистов разработать удовлетворительную теорию ценности оказались неудачными. Им не удалось разрешить очевидный парадокс ценности. Они были озадачены мнимым парадоксом, заключающимся якобы в том, что золото ценится выше железа, хотя последнее более полезно, чем первое. Они не смогли построить общую теорию ценности и, выясняя происхождение явлений рыночного обмена и производства, не дошли до его первопричины поведения потребителей. Этот недостаток заставил их отказаться от своего грандиозного плана разработки общей теории человеческой деятельности. Они были вынуждены удовлетвориться теорией, объясняющей лишь действия бизнесмена, не обращаясь к выбору каждого человека в качестве исходного определяющего фактора. Они изучали только поведение бизнесмена, стремящегося купить на самом дешевом рынке и продать на самом дорогом. Потребитель оказался вне сферы их теоретизирования. В дальнейшем эпигоны классической экономической теории объясняли и оправдывали этот недостаток как намеренную и методологически необходимую процедуру. В соответствии с их утверждениями это было обдуманное намерение ограничиться только одним аспектом человеческих усилий, а именно экономическим аспектом. Они сознательно использовали вымышленный образ человека, движимого исключительно экономическими мотивами, и игнорировали все остальные, хотя они полностью осознавали, что человек движим и многими другими, неэкономическими мотивами. Изучение этих других мотивов, считают некоторые из таких толкователей, не входит в задачу экономической науки, а относится к другим отраслям знания. Другая группа признавала, что исследование этих внеэкономических мотивов и оказываемого ими влияния на установление цен также является задачей экономической теории, но, по их мнению, остается на долю следующих поколений. Ниже будет показано, что деление мотивов на экономические и внеэкономические несостоятельно[См. с. 219–221 и 226–230.]. Здесь же важно только осознать, что доктрина экономической стороны человеческой деятельности чрезвычайно искажает учения классических экономистов. Они никогда не делали того, что им приписывает эта теория. Они стремились постичь механизм установления реальных, а не фиктивных цен, которые установились бы, если бы люди действовали под влиянием гипотетических обстоятельств, отличающихся от реальных. Цены, которые они пытались объяснить и объясняли (хотя и без обнаружения их причины в выборе потребителей), это реальные рыночные цены. Спрос и предложение, о которых они говорят, это реальные факторы, определяемые всеми мотивами, побуждающими людей покупать и продавать. Но недостатком их теории осталось то, что они не объяснили спрос выбором потребителей; им не хватало удовлетворительной теории спроса. Но они не утверждали, что спрос (как они трактовали это понятие в своих трудах) определяется исключительно экономическими мотивами, отличными от внеэкономических мотивов. Классические экономисты ограничили свое теоретизирование поведением бизнесмена, не изучали мотивы конечного потребителя. Тем не менее их теории имели в виду объяснение реальных цен независимо от мотивов и идей, которыми руководствуются потребители.

Современная субъективная экономическая теория начинает с решения очевидного парадокса ценности. Она не ограничивает свои теории поведением одних бизнесменов, не изучает вымышленного homo oeconomicus. Она исследует непоколебимые категории деятельности любого человека. Ее теоремы, касающиеся цен на товары, заработной платы и процентных ставок, относятся ко всем явлениям безотносительно к мотивам, побуждающим людей покупать, продавать или воздерживаться от купли-продажи. Пора полностью отказаться от любых ссылок на подобные безуспешные попытки оправдать недостатки ранних экономистов обращением к фантому homo oeconomicus.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.