Густав Малер (1860–1911)

Густав Малер (1860–1911)

Хотя ныне Малер славится как один из лучших композиторов рубежа XIX – ХХ вв., при жизни он был более известен как дирижер. Сочинение музыки занимало лишь часть его времени, и симфонии зрелого периода были созданы в пору летних перерывов в насыщенной работе дирижера Венской придворной оперы[34]. Малер проводил лето за летом на вилле в Майерниге, на озере Вертерзее в южной Австрии. Замечательно подробно его привычки описываются в мемуарах жены композитора Альмы (она была 19 годами моложе).

Они познакомились в ноябре 1901 г., четыре месяца спустя поженились и летом вместе поехали на ту же виллу. Альма ждала первого ребенка; Малер привез с собой наброски Пятой симфонии, будущего шедевра, который – от похоронного марша в начале до пронзительно прекрасной Четвертой части, посвященной молодой жене композитора, – тонко передавал оттенки различных чувств.

Но если творчество Малера отражало страстную и бурную внутреннюю жизнь, то его повседневная жизнь на вилле являла прямую этому противоположность. Эта жизнь, как обнаружила Альма, «была полностью избавлена от всего лишнего, почти нечеловечески проста». Композитор просыпался в 6.00 или 6.30, немедленно вызывал звонком кухарку и требовал свой завтрак: свежемолотый кофе с молоком, диетический хлеб, масло и варенье. Все это кухарка доставляла в каменную хижину в лесу, где Малер занимался творчеством (композитор не желал ни с кем говорить и никого видеть, пока не сядет за работу, поэтому из страха нечаянно столкнуться с хозяином кухарка пробиралась к нему по крутой и скользкой тропинке, а не по главной дорожке).

В хижине Малер разжигал спиртовой обогреватель. «Он почти всегда обжигал пальцы, – сообщает Альма, – не по неуклюжести, а из-за мечтательной рассеянности». Грел молоко, пил кофе и завтракал на скамейке возле хижины. После этого он запирался и приступал к работе. С этого момента Альма должна была следить, чтобы, покуда Малер работает, до его беседки не доносилось ни звука. В это время она воздерживалась от игры на пианино и, обходя соседей, сулила им билеты в оперу, если они будут держать своих собак взаперти.

Малер работал до полудня, потом тихонько возвращался домой, переодевался и шел на озеро. Плюхнувшись в воду, он свистом подзывал к себе жену. Выкупавшись, Малер лежал на берегу, обсыхая, а потом вновь бросался в воду, так пять-шесть раз, пока не чувствовал прилив сил и аппетит. Малер предпочитал простую и легкую пищу, тщательно приготовленную и почти неприправленную – «чтобы насытиться, не раздразнив аппетит и не вызвав тяжести в желудке», поясняет Альма, которой это казалось скорее «диетой инвалида».

После обеда Малер выводил Альму на долгую прогулку вдоль берега, изредка останавливаясь, чтобы записать в блокнот несколько нот, отбивая при этом такт карандашом. Иногда работа поглощала его более чем на час, и тогда Альма присаживалась на пень или на траву, не осмеливаясь даже глядеть на супруга. «Если он чувствовал прилив вдохновения, он улыбался мне, – пишет она. – Он знал, что ничто на свете не могло бы доставить мне большую радость».

На самом деле Альма вовсе не так легко принимала свое новое положение – супруги своенравного, привыкшего к одиночеству гения. (До замужества она и сама сочиняла музыку, но Малер заставил ее бросить творчество, заявив, что одного композитора в семье достаточно.) Тогда, в июле, Альма писала в дневнике: «Во мне происходит тяжкая борьба. И как я тоскую по человеку, который думал бы ОБО МНЕ, помог бы мне обрести СЕБЯ. Я превратилась в домохозяйку!»

Малер либо не подозревал о переживаниях своей супруги, либо предпочитал их игнорировать. К осени он завершил вчерне Пятую симфонию и следующие несколько лет каждое лето возвращался все к той же рутине, сочинив в Майерниге Шестую симфонию, а затем Седьмую и Восьмую. Если работа шла успешно, композитор чувствовал себя совершенно счастливым. Он писал своему коллеге: «Вы же знаете: все, чего я хочу от жизни, – сохранить желание работать».