Джеймс Джойс (1882–1941)

Джеймс Джойс (1882–1941)

«Человек малодобродетельный, склонный к экстравагантности и алкоголизму» – так однажды охарактеризовал самого себя ирландский романист.

В повседневной жизни он впрямь не обнаруживал ни самоконтроля, ни склонности к соблюдению режима. Если не было необходимости поступать иначе, Джойс поднимался позже и середину дня, когда, по его словам, «разум пребывает в наилучшей форме», посвящал творчеству или же выполнению каких-либо своих профессиональных обязанностей: ради заработка он давал уроки английского языка и игры на фортепиано. Вечера он проводил в кафе или ресторанах и нередко засиживался до утра, распевая старинные ирландские песни (Джойс гордился своим красивым тенором).

Известны подробности быта Джойса в Триесте, где он жил в 1910 г. с женой Норой, двумя детьми и младшим братом Станислаусом, который, как более ответственный человек, многократно выручал все семейство из финансовых передряг. Джойс все искал издателя для «Дублинцев» и давал частные уроки игры на пианино у себя дома. Биограф Ричард Эллман так описывал его день:

«Он просыпался около десяти часов, примерно через час после того, как Станислаус, позавтракав, выходил из дома. Нора подавала ему в постель кофе с рогаликами, и он продолжал лежать, “варясь в собственных мыслях”, по выражению его сестры Эйлин, примерно до 11.00. Иногда заглядывал его польский портной и присаживался поболтать на край кровати, а Джойс слушал и кивал. Около одиннадцати он поднимался, брился и садился за пианино (которое ему пришлось медленно и с большим риском для себя выкупать в рассрочку). Зачастую игру на пианино и пение прерывал приход сборщика долгов. Джойса вызывали и спрашивали, что делать. “Впустите их”, – говорил он обреченно, словно в дверь ломился вражеский отряд. Сборщик входил, без особого успеха напоминал о необходимости оплатить счета и довольно быстро оказывался втянут в разговор о музыке или политике. Избавившись от посетителя, Джойс возвращался к пианино и продолжал играть, покуда Нора не прерывала его замечанием: “Ты помнишь про свой урок?”, а то и: “Ты опять надел грязную рубашку”. На последнее он преспокойно возражал: “И снимать не стану”.

В час – обед, затем уроки с 14.00 до 19.00 или до еще более позднего часа. Во время уроков Джойс курил длинные обрезанные сигары Virginia, а в перерывах подкреплялся черным кофе. Дважды в неделю он прекращал занятия пораньше, чтобы сходить вместе с Норой на оперу или спектакль. По воскресеньям он иногда присутствовал на службе в храме, принадлежавшем Греческой православной церкви».

Это описание «уловило» Джойса в пору писательского простоя. В 1914 г. он взялся за «Улисса» и над этой книгой трудился неустанно, хотя по-прежнему придерживался своего расписания: творить во второй половине дня, а потом допоздна выпивать с друзьями. Ежевечерние выходы в бар были ему необходимы, чтобы проветриться и отдохнуть от изнурительного труда. (Однажды, когда в результате двух дней работы на бумагу легло всего лишь два предложения, Джойса спросили, бьется ли он в поисках верного слова. «Нет, – ответил он. – Слова уже есть. Мне нужно правильно расставить их во фразе».) Наконец в октябре 1921-го Джойс завершил книгу после семи лет работы, «прерывавших, как он отмечал, восемью болезнями и девятнадцатью переездами, из Австрии в Швейцарию, в Италию, во Францию». В совокупности, писал он, «я провел над “Улиссом” примерно 20 000 часов».