Глава вторая Начало делового товарищества длиной в жизнь

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава вторая

Начало делового товарищества длиной в жизнь

Трамвай со звоном остановился в конце моей улицы. До школы было немногим более трех километров, и иногда кондуктор, видя закутанного в шерстяное пальтишко с поднятым воротником мальчика в надвинутой на уши шапочке, утопающего по колено в снегу, проникался жалостью и бесплатно подвозил меня до школы. Должно быть, кондукторы приметили, что мне приходилось ходить до школы пешком намного дальше, чем большинству моих однокашников, – в мороз и в слякоть, в снег и дождь. Иногда, правда, я ездил автобусом, но он шел кружным путем, делая несколько остановок в центре Гранд-Рапидса, прежде чем доезжал до школы. Чтобы ехать в автобусе и не опоздать, мне приходилось вставать до рассвета.

Мне позарез нужно было более эффективное средство передвижения. И тут мне пришла в голову превосходная идея. Я заметил, что мимо нашего дома по Ист-Фултон-стрит по утрам проезжает машина «Форд-А» с откидным сиденьем. Эту же машину я увидел и во дворе школы. Мне подумалось, что автомобильные поездки будут лучшим решением, чем езда в автобусе, на трамвае или – уж тем более – хождение пешком, и в один прекрасный день я познакомился с учеником нашей школы, который и был счастливым обладателем автомобиля. Я сказал, что живу всего в паре кварталов от него, и спросил, не сможет ли он по утрам подвозить меня в школу. Он, как и я, оказался прирожденным предпринимателем, и ответил: «Хорошо, как насчет двадцати пяти центов в неделю за бензин?» В те дни галлон бензина стоил десять центов, и я согласился на сделку, не зная, что он уже подвозит и других школьников за ту же цену. Это было мое первое официальное деловое соглашение с Джеем Ван Анделом, ставшим затем моим верным другом и деловым партнером на всю жизнь.

Отец Джея Джеймс и еще один голландец Джон Фликкема были совладельцами дилерской автомобильной компании Van Andel & Flikkema, и именно поэтому в годы Великой депрессии юный Джей разъезжал на собственной машине. Когда я с ним познакомился, он был спокойным прилежным парнем. Джей – единственный ребенок в семье, и их дом, в отличие от нашего, был очень тихим, а родители – весьма сдержанными людьми. Как я уже рассказывал, в то время я любил погулять на улице и не слишком серьезно относился к учебе. Джей же отличался замкнутостью и очень серьезным подходом к занятиям. Мне казалось, он был настолько способным, что мог бы получать высший балл по всем предметам, не открывая учебников. Таким образом, меня привлекла к нему не общность интересов, а одно-единственное обстоятельство – у него была машина, которой я хотел воспользоваться. Он дружил с несколькими парнями, с которыми ходил в церковь. Эти друзья жили на окраине города, где раньше обитал и Джей, но потом его родители переехали на восточный конец нашей улицы, где у него вообще не было знакомых.

Мы познакомились, будучи абсолютно разными. Мы были непохожи не только как личности, но и чисто внешне. Я – коренастый темноволосый коротышка, а Джей – высоким худым подростком со светлыми вьющимися волосами. Я был общителен, он – застенчив. Я мог заставить рассмеяться любого человека; сухой рассудочный юмор Джея мог вызвать разве что вежливую улыбку. Кроме того, Джей был на пару лет старше меня. Говорил он мало, но заинтересовал меня, потому что его кругозор был много шире, чем у большинства учеников средней школы. Мне никогда не хватило бы терпения стать ученым, но тем не менее я был любознателен, и мне всегда хотелось расширить горизонты. Постепенно мы сблизились с Джеем и вели интересные разговоры.

Однажды по дороге в школу я спросил его: «Почему бы нам сегодня не пойти на игру?» По-моему, он даже не понял, что я имел в виду баскетбольный матч. Мне думается, что до этого он ни разу не был там. Тем не менее он ответил: «Да, это должно быть забавно». С тех пор мы ходили на игры регулярно, а потом шли в какое-нибудь кафе посидеть за колой и бургерами. Так, благодаря мне, Джей познакомился с новыми людьми и даже сумел обзавестись парой друзей. Мы начали много общаться и даже вместе ходили на свидания.

Много лет спустя в Reader’s Digest нас с Джеем назвали «голландскими близнецами». Это было неверно в том смысле, что мы сильно отличались друг от друга внешностью и характером, но верно в отношении нашего мировоззрения и философии. По прошествии всех этих долгих лет я могу сказать, что нас с Джеем связывала очень зрелая дружба. Это мое ощущение подкрепляется тем фактом, что многие люди не сближаются друг с другом, ибо склонны к скоропалительным суждениям, основанным на поверхностных впечатлениях о различиях в характере и типе личности. Мы с Джеем совершенно не похожи друг на друга, но если бы ни один из нас не сделал попытки подружиться с человеком, который думает и действует по-другому, то мы никогда бы не узнали о том, что мы – единомышленники.

Прошло совсем немного времени, и Джей не только подружился со многими ребятами, но и – употребив свой талант предпринимателя – нашел себе множество платных пассажиров. Периодически он сверх всякой меры нагружал свой «Форд-А» соучениками. Они не только сидели, как сороки на заборе, на откидных сиденьях, но и, рискуя жизнью, висели на подножках. В те времена еще не было ремней безопасности и соответствующих современных правил, но Джей никогда не ездил быстрее сорока километров в час, так что полицейские смотрели на все это сквозь пальцы, наверное, сказав себе, что хотя бы так дети могут ездить в школу во времена Великой депрессии.

У меня во дворе стоял баскетбольный щит с корзиной, и я до сих пор, закрыв глаза, вижу, как к нам приезжает Джей в маленькой машине и, не присоединяясь к остальным, жадно смотрит, как мы бросаем мяч в корзину. Он вместе с другими моими друзьями часто приходил ко мне в гости, и я помню, как мама нас кормила. Мама очень любила Джея – да и какой матери не понравилось бы, что ее сын дружит с более зрелым, предприимчивым и старательным мальчиком, который к тому же ездит на отцовской машине? Со временем наши отношения становились все теснее и глубже. Я вдохнул в Джея бодрость и способность к действию, но и сам многому у него научился – прежде всего его рассудительности и его уму. Это была превосходная смесь.

Отец Джея познакомился со мной достаточно близко для того, чтобы предложить нам с Джеем вместе поработать, чтобы удостовериться в нашей способности отвечать за взрослые дела. Мне было всего четырнадцать лет, Джею – шестнадцать, но его отец за нашей молодостью и неопытностью сумел разглядеть людей, на которых можно положиться в серьезном деле. Он спросил, не хотим ли мы отогнать из Гранд-Рапидса два пикапа покупателю в городок Боузмен в штате Монтана. Хотели ли мы? Да мы были просто в восторге! Во время войны в США производили только армейские машины, поэтому крупные фермеры в Монтане покупали пикапы везде, где могли их найти. В наше время доверить такую ответственность двум мальчишкам – дело совершенно немыслимое. Но тогда люди считали, что во времена, когда их чуть более зрелые сверстники сражаются и умирают за океаном, мальчики должны быстро расти. Считалось, что в годы войны мальчики уже могут выполнять мужскую работу, и поэтому я в четырнадцать лет получил водительское удостоверение.

Помнится, моя мама тогда сказала отцу Джея: «Джим, он же еще слишком мал, чтобы ехать в такую даль». «Все будет хорошо, – ответил тот. – Они уже большие мальчики». Вот так, получив неохотное благословение матери, я, в том возрасте, когда современные дети только начинают ездить на велосипедах вокруг своего квартала, сел за руль пикапа, чтобы проехать сотни километров до Монтаны. Мы с Джеем в то время были способны говорить только об этой поездке, и перед выездом мы всю ночь не могли сомкнуть глаз. Наверняка нам грезились просторы Дикого Запада, горы, прерии и ранчо. Денег у нас было немного, отели в те времена считались большой редкостью, и в пути мы ночевали в машинах на соломенных матах. У нас был жесткий буксир, поэтому мы ехали вдвоем в одной машине, таща на прицепе вторую. Останавливались мы в разных местах у знакомых. В Айове жили несколько прихожан реформатской христианской церкви, дети которых учились в кальвинистском колледже Гранд-Рапидса. Мы останавливались в таких домах, и там нас кормили по-королевски. В одной семье – кажется, эти люди были из немцев – нас накормили квашеной капустой. Я помню, как рассмеялись хозяева, когда меня передернуло от одного ее вида. Я просто ненавижу квашеную капусту.

В те времена, когда еще не было скоростных магистралей, скорость на дорогах имела ограничение в семьдесят километров в час, все дороги были двухполосными и проходили вдоль границ графств. Поэтому нам приходилось проезжать вперед, потом сворачивать налево, ехать некоторое время, а затем снова поворачивать направо, и так по нескольку раз подряд. Дороги были извилистыми, потому что тогда фермы считались важнее дорог. Мы проехали Айову, а потом Южную Дакоту, где, помнится, остановились в знаменитой аптеке Wall Drug, а после этого проследовали мимо горы Рашмор с ее барельефами четырех президентов, которые до тех пор видели только в учебниках по истории. Шины у нас оказались лысыми уже на выезде из Гранд-Рапидса. Помню, как у нас было три прокола за один жаркий день. Мы кое-как залатали шины и дотащились до ближайшей бензоколонки. Там, в этой несусветной дыре, с нас потребовали за накачку шин целых пять центов. Такую трату мы себе позволить не могли, поэтому нам пришлось, потея на жарком солнце, самим накачивать шины ручным насосом. Это научило нас рассчитывать только на собственные силы.

Путешествие выявило в нас страсть к приключениям, страсть, которой была пронизана вся наша дальнейшая деловая и личная жизнь. Путешествие, кроме того, позволило нам взглянуть на подлинную Америку, понять душу страны, что впоследствии помогло определить принципы и стиль нашего бизнеса. Мы научились работать в команде, научились полагаться друг на друга, научились взаимному доверию, чувству ответственности; мы научились гордиться хорошо выполненной работой. Нам всегда нравилось путешествовать. Работая позднее в Nutrilite, мы пару раз в год посещали штаб-квартиру компании, расположенную в Калифорнии. Нам безумно нравилось ездить на машине в Калифорнию и обратно, заезжая по пути в национальные парки, где мы зимой катались на лыжах. Наша дружба подкреплялась совместной учебой, досугом и приключениями, которым позавидовал бы любой подросток. К тому моменту, когда я окончил среднюю школу, мы с Джеем были близки, как братья, и превосходно изучили характеры друг друга. Мы уже тогда не сомневались, что останемся друзьями на всю жизнь. Когда я учился в выпускном классе, Джей записал в моем выпускном альбоме: «Настоящее золото не ржавеет».

Я очень скучаю по тем временам, когда молодые юноши могли пускаться в такие приключения. Мне кажется, что в наши дни родители слишком опекают своих детей, стараются все время держать их под зонтиком своей заботы и пытаются всегда страховать их на случай возможного падения. Мы оказываем своим детям плохую услугу, когда не даем им хотя бы несколько раз упасть, а потом самостоятельно подняться, прежде чем они научатся твердо стоять на ногах. В сегодняшнем сложном и небезопасном мире такое путешествие на машине в Монтану, какое совершили мы с Джеем, решительно невозможно, и я от всей души благодарен родителям, поверившим в мои силы. Оно помогло нам с Джеем превратиться из мальчиков в мужчин. Я уверен, что именно на это надеялись – и не напрасно – мой отец и отец Джея.

Я не помню, конечно, подробностей наших с ним разговоров во время поездок в школу. Уверен, что мы обсуждали наши надежды и устремления, говорили, что настанет день, когда у нас будет свое дело, но, как и положено мальчишкам такого возраста, говорили и о спорте, о девочках, о трудных экзаменах. Но зато я очень хорошо помню, что по большей части мы тогда говорили о войне. Сейчас это трудно себе представить, но тогда пустяковая болтовня уступила место серьезным разговорам о Второй мировой войне. Все стало второстепенным в сравнении с событиями в Европе и на Тихом океане. Эти происходившие за тридевять земель войны живо задевали нас, живших в Америке. Мы с жадностью хватали оставленные почтальоном на крыльце газеты и впивались взглядами в аршинные заголовки на первых страницах, говорившие о победах или поражениях. На черно-белых фотографиях наши солдаты шли по полям Европы, а морские пехотинцы высаживались на берега Азии. Все радиопередачи начинались и заканчивались сводками с театров военных действий.

Мы слышали названия незнакомых стран, нам говорили о сражениях и о значениях побед и поражений. В кинохронике мы видели немецких солдат в касках и немецкие танки, катившиеся по Европе. Джей живо интересовался подоплекой и историей этой войны, он всегда имел свое мнение и хотел обсуждать то, что происходило в Европе и на Тихом океане – в местах, таких далеких от двух мальчишек из Гранд-Рапидса. Для будущих учредителей компании, основанной на американских принципах свободы предпринимательства, интерес к борьбе за свободу против диктаторских режимов Германии и Японии был, наверное, вполне естественным. Каждый сидевший в зале кинохроники мальчишка видел, как Гитлер, Муссолини и Тодзио выступали перед беснующимися многотысячными толпами, и понимал, каковы ставки в этой борьбе и как трудно будет союзникам одолеть врага. Все мы тогда были полны желания участвовать в войне, чтобы приблизить победу.

К тому времени, когда Джей окончил школу, – а это было весной 1942 года – разговоры о войне и просмотры военной кинохроники сменились реальной войной. Осенью Джей ушел в армию, рядовым в резервный военно-воздушный корпус, а позже был аттестован вторым лейтенантом и оставлен в команде подготовки экипажей для бомбардировщиков Б?17. Уезжая на действительную службу, Джей оставил мне свой «Форд-А», и я стал ездить в школу на его машине. Это были счастливые годы: друзья, развлечения и маленькие личные достижения, но где-то в глубине души я сознавал, что скоро мне стукнет восемнадцать и, как и большинству молодых парней, мне надо будет надеть военную форму, чтобы защитить страну в час тяжких испытаний. Школу я окончил в июне 1944 года, а в начале июля был уже в армии – за пару недель я превратился из школьника в солдата.

Все, кто тогда вступал в вооруженные силы, думали о том же, о чем думал тогда я: «Мы должны победить, мое место в армии». Те, кого не брали на службу по состоянию здоровья, очень переживали. Все сразу узнавали, если кому-то выдавали белый билет. Благополучно прошедшие медкомиссию были счастливы, так как знали, что их возьмут в армию. Наверное, сегодня в это трудно поверить – особенно после вьетнамской войны и отмены призыва. С тех пор в наших войнах сражаются только добровольцы. Я не пожелаю никому из молодых американцев воевать, но все же думаю, что мы утратили немалую толику американского патриотизма, боевого духа и готовности пожертвовать жизнью за родину. Их было в избытке в то время, когда будущее нашей свободы зависело от победы в мировой войне.

Джей стал бомбардиром и обучал курсантов получать и подвешивать бомбы, а также работе с прицелом и практическому бомбометанию. (Во время захода на цель командование самолетом практически переходит к бомбардиру. Пилот ведет машину по курсу, но, когда она оказывается над целью, полетом начинает руководить бомбардир.) Вскоре после этого его послали в Йель учиться на офицера. Парень он был толковый и офицером стал очень быстро. В одном из своих писем ко мне (а в то время я тоже служил в армии) Джей упоминал, что у него день рождения, но он пришелся на воскресенье, и его оставили дежурным по части – это был авиационный полк, расквартированный в Южной Дакоте. Джею исполнился двадцать один год, а его оставили командовать всеми бомбардировщиками, солдатами и обслуживающим персоналом. Только во время войны могли доверить таким молодым людям столь высокую ответственность.

Когда я шел в армию, то надеялся тоже попасть в авиацию. Однако к лету 1944 года стало ясно, что война приближается к концу, и командование ВВС решило, что нет нужды готовить новых пилотов. Вместо этого меня определили в команду механиков, обслуживавших десантные планеры. Моя служба началась на вокзале Гранд-Рапидса. Я ожидал поезда в гражданской одежде, которую мне предстояло вскоре сменить на «х/б б/у», с бесплатными проездными документами до Чикаго. Меня провожали родители, пытавшиеся не слишком сильно выказывать свои эмоции. Было, однако, видно, что они очень переживали за единственного сына, отправлявшегося навстречу неизвестности.

Позже, во время службы, я часто вспоминал поездку через всю страну в поезде, набитом новобранцами, наше братание и бесшабашное поведение. Я бродяга по натуре, и поэтому путешествие в переполненном вагоне, плечом к плечу с другими новоиспеченными солдатами, поначалу представлялось мне веселым приключением. Но во время поездки – это была моя первая поездка на такое дальнее расстояние, тем более, я ехал в по-настоящему большой город – я остался наедине со своими мыслями. Я слушал, как гремел на стыках поезд, смотрел, как в окнах проносились мимо фермы, городки и заводы Среднего Запада, области, лежавшей между моим родным городком и вторым по величине городом Америки. Мне было о чем подумать.

Как и все люди в такой ситуации, я размышлял об опасностях войны и о том, что, может быть, меня убьют. Каждый день в газетах печатали имена солдат, раненных и убитых в боях. Я понимал, что, возможно, я попаду на какой-нибудь опасный участок фронта и что могу не вернуться домой. Мои мысли тогда – и позже, уже во время участия в войне – стали серьезным испытанием для моей веры. На военной службе вера приобретает очень большое значение, так как человек начинает понимать цену жизни, видя, как умирают люди. Вчера твой товарищ был жив, а сегодня его нет. Жизнь и смерть ходят на войне рука об руку, а вера становится более глубокой, более серьезной; ты сам решаешь, во что тебе верить, а во что нет. Война укрепила меня в вере, и мне было радостно думать, что меня хранят высшие силы.

Тем не менее я был горд тем, что пошел в армию добровольцем, чтобы разделить судьбу моей страны и победить вместе с ней. Мы не могли представить себе альтернативу – делать то, что велел бы нам господин Гитлер. Сама эта мысль пугала американцев, и я был преисполнен решимости спасти Америку от такой участи. Так я превозмог страх смерти. Ее угроза перестала висеть надо мной как дамоклов меч. Возможность смерти – это часть войны, но тот, кто молод, часто думает, что эта участь постигнет кого угодно, но только не его. Время было напряженное, и, вместо того чтобы бояться опасностей или даже говорить о них, мы просто делали то, что предписывал нам воинский долг. Однако, садясь в поезд, идущий в Чикаго, я понимал, что вернусь домой нескоро. Позже я узнал и прочувствовал, что для солдат, проходящих службу за океаном, нет слова, которое трогало бы за душу сильнее, чем слово дом. Дом приобретает новое, неведомое доселе значение, становится главной ценностью. Многие из тех, кто служил во время войны, были рады уехать из дома, чтобы повидать мир, но потом всей душой хотели вернуться на родину, домой.

Ниточкой, которая связывала меня с домом, были письма, которые я получал от родителей, сестер и друзей. Они рассказывали мне о том, что происходило дома. С родителями мы обменивались письмами не реже раза в неделю. Солдаты с нетерпением ждали приезда почтальона. Даже если нам писали регулярно, это не значило, что мы с такой же регулярностью получали письма. Часто весточки с родины шли к нам извилистыми путями, потому что порой домочадцы не знали, где мы находимся. Они писали по адресу полевой почты – в войска, находившиеся либо на островах Тихого океана, либо в Европе. С Джеем мы тоже регулярно переписывались. Его письма были мне дороги, в особенности потому, что я находился в тысячах километров от дома, на крошечном островке в Тихом океане. Я писал в основном о происшествиях на службе, а его письма были скорее философскими.

Так же как и я, Джей сильно скучал по дому. Однажды он написал: «Сегодня я чувствовал себя очень одиноко, Рич. Думаю, это из-за погоды. Лето в том году выдалось на редкость холодным. Мне так хочется осенью вернуться домой. Как будет здорово, если ты, я и все наши друзья вернемся домой уже этой осенью». В другом письме он писал: «Наши жизни неразрывно связаны. Мы с тобой – два товарища, наша дружба настолько сильна, что война ее не разрушит, она не разлучит нас. Мы продолжим с того места, с которого ушли на войну, все наши мечты исполнятся, и мы достигнем даже большего, ибо нас двое. Твой верный друг и товарищ Джей». Я до сих пор храню эти письма, как бесценные свидетельства нашей дружбы. Сейчас мы склонны слишком легкомысленно относиться к слову «друг». Любого знакомого мы именуем другом, а при более близких отношениях говорим о «близком личном друге» или о «лучшем друге навсегда». У людей в Facebook тысячи «друзей», но в наши дни друг – это был друг. Дружба считается редким и особым родом отношений.

Итак, я сел в поезд до Чикаго, имея в кармане билет и предписание, куда явиться по прибытии. Привокзальная площадь в Чикаго была забита солдатами. Гремел военный оркестр. Из Чикаго я поехал в Шеппард-Филд, в большой тренировочный лагерь на границе Техаса и Оклахомы, где стал одним из 7700 курсантов, обучавшихся по специальности «авиационный механик». Я был приписан к команде механиков десантных планеров, на которых в тыл противника будут доставлять десантные войска, оружие и боеприпасы. После полутора лет обучения в Штатах я весной сорок пятого получил назначение на базу, расположенную на каком-то крошечном островке в Тихом океане. Островок назывался Тиньян и находился к юго-востоку от Японии. К тому времени, когда я получил назначение, Германия уже капитулировала, да и война с Японией близилась к победоносному завершению. 15 августа 1945 года я ехал на машине в Солт-Лейк-Сити. Там, в авто, я и услышал новость о том, что война на Тихом океане закончилась. Мы поднялись на автомобиле в горы, и сигнал заглох, но потом, когда мы снова оказались в долине, сигнал восстановился, и мы убедились, что не ослышались – война действительно кончилась. Японцы сдались. Вместе со всей страной мы в Солт-Лейк-Сити праздновали победу, надеясь, что теперь нам не придется ехать за океан.

Но, несмотря на окончание войны, нас все-таки туда послали. Я провел на Тиньяне полгода. Это тот самый островок, на котором снаряжали к полету «Энолу Гэй», бомбардировщик, сбросивший атомную бомбу на Хиросиму. Я участвовал в демонтаже аэродрома, который наши построили на острове, отобрав его у японцев. На Тиньяне я был водителем грузовика. Обязанности мои сложными не назовешь, но я знал, что мы выполняем важную миссию, и гордился своим участием в ней. Джей был страшно разочарован тем, что так и не попал за океан. Как он потом мне рассказывал, их часть начали грузить на транспортное судно, уходившее в Европу. Внезапно погрузка закончилась. Офицер, руководивший ею, закричал: «Мы не можем больше никого взять, судно переполнено. Всем остальным приказываю вернуться в казармы». Джей еще сказал: «Когда они по алфавиту дошли до буквы V, корабль был уже полон. Я не смог погрузиться, потому что я Ван Андел, а не ДеВос[6]».

Война познакомила меня с людьми различных вероисповеданий и взглядов на просторах от Соединенных Штатов до островов Тихого океана. Служба научила меня соблюдать дисциплину, выполнять приказы и поддерживать себя в хорошей физической форме. Армия научила меня командовать, научила военной жесткости, научила четко формулировать правила и инструкции, предназначенные для множества людей. Я подчинялся приказам, не думая о том, что настанет день, когда моему партнеру и мне придется управлять тысячами сотрудников и миллионами дистрибьюторов по всему миру. Для этого нам пришлось воспользоваться армейскими принципами.

Моя военная служба закончилась в августе 1946 года, когда мы плыли на корабле из Японии в Сан-Франциско. В Сан-Франциско я сел в поезд до Чикаго. Мне было всего двадцать, но я мог назвать себя уже по-настоящему взрослым человеком – военная служба и жизнь вдали от дома закалили меня. Я был полон радужных надежд. Наш народ станет знаменем экономического прогресса и светочем свободы для всего мира. Все вокруг были воодушевлены и взволнованы. В то время мы все испытывали непоколебимую уверенность в завтрашнем дне. Мы доказали свою способность совместными усилиями преодолевать трудности и стремиться к величию. Мы были готовы снова начать работать, покупать новые машины, домашнюю обстановку и сами дома, а также производить все, чего нам так не хватало во время войны. Мы все были настроены оптимистично и не сомневались что будем жить лучше, чем когда-либо в прошлом. Возвратившиеся домой солдаты и офицеры открывали бензоколонки, магазины и другие предприятия или шли на работу, чтобы прилежно трудиться. Америка была свободна и могла ринуться к звездам.

Когда мы с Джеем после войны вернулись домой, то ничем не отличались от других ветеранов, не желавших упустить свой шанс в Америке – стране, как казалось, неограниченных возможностей. Во время войны мы даже набросали предварительный бизнес-план. Джей один раз побывал в отпуске до того, как я отправился на службу. Вернувшись домой после двойного свидания, мы с ним много говорили о деле. Учитывая наше прошлое и стремление начать собственное дело, мы были уверены, что колледж – это не вариант для нас. Чем больше мы говорили, тем больше убеждались в том, что нам надо начать совместное дело. Партнерство длиною в жизнь – большая редкость в бизнесе. Причина нашего пожизненного партнерства проста и естественна, но ее трудно изложить словами так, чтобы было понятно тем, кто не имеет такого опыта. Начало наших отношений ни к чему нас не обязывало: это была сделка, проезд до школы за двадцать пять центов в неделю, но всего лишь несколько лет спустя, во время войны, Джей подписывал свои письма мне: «Твой верный друг и товарищ». И вот мы – двое мальчишек, едва ставших мужчинами, – сидели в гараже моих родителей и строили планы будущего партнерства.

Позже, много лет спустя, мне не раз приходилось выступать перед многочисленными аудиториями и говорить о силе партнерства. Очень редко бизнесмен-одиночка обладает всей мудростью, знаниями, навыками и талантами, необходимыми для создания предприятия. Мы с Джеем знали и понимали это с самого начала. Думаю, что Джея тянуло ко мне, потому что благодаря мне он вкусил радость знакомства и дружбы со многими людьми, научился наслаждаться жизнью так, как это умеют делать общительные и приветливые люди. Я же с самого начала уважал Джея за его ум и мудрость. Учась в школе, он уже имел свое мировоззрение. Он был начитан и запоминал все, что читал. В обычных разговорах с Джеем я узнавал вещи, обычно неизвестные мальчикам его возраста. Его отец занимался бизнесом, и он обладал кое-какими познаниями в этой области. По субботам он ремонтировал машины в магазине отца, и это привило ему любовь к труду и навыки автомеханика.

Мы начали вместе работать еще в те времена, когда чинили «Форд-А» в мастерской его отца. Джей нравился мне, потому что он был умный парень, а я нравился ему, потому что смог оторвать его от книг и вывести в большой мир, где столько радостей и удовольствий. Когда мы учились в школе, я приходил к нему и обычно заставал за чтением. Я нередко спрашивал:

«Джей, не хочешь пойти сегодня на игру?»

Он отрывал взгляд от книги и отвечал:

«Знаешь, я как-то не думал об этом».

Я настаивал:

«Давай все же пойдем».

«Хорошо, – произносил он, немного подумав. – Ладно. Если ты собираешься на игру, я пойду с тобой».

Мы часто говорим, что противоположности притягиваются, или что целое всегда больше суммы составляющих его частей, или многое другое в таком же роде. Мы с Джеем оказались двумя частями одного целого, такого целого, которое заставляло работать всё, к чему мы прикасались. Мне нужен был автомобиль, чтобы ездить на нем в школу. У Джея был автомобиль, и он переехал в тот же район, где жил я. Судьба открыла нам ворота в будущее. Если бы я не вошел в эти ворота, то, вероятно, моя жизнь сложилась бы совсем иначе. Когда меня спрашивают, смог бы я добиться такого же успеха без Джея, я, не задумываясь, отвечаю: «Нет, ни за что на свете». Я уверен, что на этот вопрос Джей дал бы точно такой же ответ. Незадолго до своей смерти в 2004 году Джей сказал своему сыну Дэвиду: «Главное, что ты должен сделать, – это сохранить партнерство».

После того как мы проработали с Джеем двадцать пять лет, я написал ему поздравительную открытку по случаю дня рождения. Он хранил эту открытку до конца своих дней. Чувства, выраженные в этом коротком тексте, говорят о нашей дружбе больше, чем самые напыщенные слова и подробные объяснения.

«С днем рождения! Это всего лишь повод сказать тебе, как много ты для меня значишь. За последние двадцать пять лет мы не раз расходились во мнениях, но что-то большее, чем простое согласие, все равно пробивалось сквозь облака и освещало нам путь. Я не знаю, можно ли высказать это простыми словами, но, наверное, это можно назвать взаимным уважением. Еще лучше здесь подошло бы слово “любовь”. Это были хорошие и во многом удачные для нас годы, и мне трудно выделить какие-то частности, но я радуюсь тому простому факту, что все это мы сделали вместе. Да, все началось с поездки ценой двадцать пять центов, но я до сих пор благословляю эту поездку. С любовью, твой Рич».

К концу Второй мировой войны мы с Джеем уже точно знали, что мы – лучшие друзья и потенциально удачливые деловые партнеры. Мы были уверены в способностях друг друга, знали, что мы дополняем друг друга, и, помимо всего прочего, доверяли друг другу. Например, я доверил Джею все сбережения, заработанные в армии. Это было мое вложение в наш первый совместный бизнес. Мы затеяли уникальное и весьма рискованное предприятие, но были на сто процентов уверены, что у нас все получится.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.