Когда мне придется снова найти тебя

Долгая вьющаяся дорога, ведущая к двери твоей

«Долгая вьющаяся дорога, ведущая к двери твоей… Дикая ветреная ночь, напрочь смытая дождем… Лужица выплаканных за день слез… Она всегда здесь – прямо перед моими глазами…»

С этой песней у меня ничего не было связано до сих пор. Просто хорошая песня. Оказалось, что я всю жизнь берег этот странно притягательный образ: одинокая фигурка в утренних сумерках после дождя, отражение в лужах посреди черной дороги из ниоткуда в никуда.

Всю жизнь эта фигурка просто принадлежала Полу Маккартни. Теперь – это моя собственная плоть и кровь.

Когда-то давно, весной шел я к тебе с остановки и бросился в лицо весенний ветер, и я остановился, послушал его и пошел дальше – улыбнувшись, потому что вспомнил эту песню и подумал, что мое настроение сейчас как никогда далеко от ее ночного ветра и дождя.

Я ее и раньше знал – такую дорогу. «Много раз оставался один и плакал от одиночества» – Маккартни. И сколько таких дорог на моей памяти: от станций метро, от трамваев, от пристаней… К тем, для кого я давно умер.

Было утро середины апреля, у меня в Измайлово еще лежал снег, а у тебя в Сокольниках его уже свезли. Ожидалось бурное цветение деревьев. Солнце отовсюду заглядывало в глаза. Из всех случайных стекол.

И вдруг пролетела она – эта тень будущего. Я подумал: а ведь будет так, буду когда-нибудь идти по той же самой дороге, когда все кончено, когда от любви останется лишь тоска, горькая, словно некая правда. Ветру подобная пустота. Тень птицы на тротуаре.

И вот я опять пришел сюда, осенью, спрыгнул с подножки трамвая, иду той же дорогой к тебе, к двери твоей.

Зачем? Как преступник на место преступления.

А если я случайно здесь встречу тебя? Каким же дураком я буду выглядеть! Но нет – не встречу.

Просто у меня образовались лишние полчаса жизни, я оказался на Преображенке раньше, чем надо, сел в трамвай и проехал две остановки. Я только сделаю круг, пройду мимо твоих окон и вернусь к метро, где меня будет ждать некий серьезный и глупый человек. Бизнесмен.

На твоих окнах новые занавески. Я помню, какой код у двери подъезда. Почему-то я взбегаю по ступенькам, тычу тремя пальцами в черные кнопки… Замок щелкает. Я быстро несусь вверх по лестнице. На стенах все те же граффити, да и куда им деться? Я звоню. Слышу за дверью шаги. Дверь открывается, ты отступаешь, как прежде, пропуская меня. Я обнимаю тебя крепко…

Хочется продлить эту сладкую галлюцинацию… Ты тянешь меня обеими руками в комнату, ведешь мимо своего велика, вокруг рояля, коленкой сбрасываешь какие-то бумаги с табуретки, усаживаешь…

– Я так и знала, что именно так и будет. Что ты просто придешь и все. Ведь я так звала тебя… Мысленно.

Хватит. Ничего такого не было, как обмолвился однажды Александр Блок. Я действительно обогнул твой дом и с унылым любопытством рассмотрел занавески, которые приобрели новые жильцы… В середине лета ты уже не смогла оплачивать эту квартиру и переселилась куда-то в Медведково. Отсюда можно трамваем, а после на метро. Ведь ты привязана к этому району: здесь художественная школа, куда ты водишь дочку, здесь твоя церковь, здесь ты прожила с мужем несколько счастливых лет.

И я вернулся опять на свою дорогу. Это всего лишь кленовая аллея до остановки. Странно, но я никогда не ходил по ней в обратном направлении. Мы выходили из твоего дома вместе, в другую сторону: ты исчезала за дверью школы, а я садился в трамвай на другой остановке.

И вот теперь я впервые иду этой дорогой обратно, что символично. В таком ракурсе я свою дорогу не узнаю. Ту самую дорогу, по которой я шел к тебе, прислушиваясь, потому что еще издали было слышно, как ты играешь на своем старом рояле. В сладком таком ожидании, когда через твой порог переступлю я.

Я слышал тебя издали

Я слышал тебя издали, за несколько кварталов, если шел с подветренной стороны. Звук твоего рояля блуждал среди зданий, отражаясь от стен, и я слышал его, иногда сразу же, как только сходил с трамвая.

Это было чудесное нечто. Никогда прежде у меня такого не было. Да и ни у кого такого не было: ты идешь к своей любимой девушке, а вокруг весна и утро, и ты слышишь издали, как она играет.

Ты жила на втором этаже, в угловой квартирке с окнами на две стороны. Прохожие подымали головы. Бабушки с палками. Милиционеры. Один раз даже какой-то делового вида кавказец остановил машину, распахнул дверцу.

– Как играет, как играет! – приговаривал он, цокая языком. – Слушай, ну что ты идешь, куда спешишь? Ты только постой, послушай! Кто же это там так играет?

Я помотал головой, смеясь, взбежал по ступенькам высокого крыльца, ткнул пальцами в черные кнопки… Я очень хорошо знал, куда спешу, и кто там играет, что играет и почему. Через несколько секунд мы целовались с тобой на пороге. Я подумал, что, так же как и музыку, хорошо слышно на улице твои крики.

В такие дни я любил не только тебя – я любил весь этот мир.

Утро, улица… На углу стоит клен, со спиленной ветки капает сок на асфальт. Я люблю этот клен. Согбенная старушка бредет, отщелкивая палкой такт. Я люблю ее. Вот школа, я иду через ее двор. Это моя школа. Точно такая же, только на другом конце города. Вся страна застроена моими школами. Я люблю ее. Я все и всех люблю. Даже милиционеров. Даже кавказца с иномаркой, нового хозяина моей Москвы.

Теперь все кончилось. От этой сияющей любви, которая, казалось, будет вечной, осталась лишь горечь и боль. И галлюцинации: улица, солнце, музыка...

Конец ознакомительного фрагмента.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.