Постскриптум Три мысли напоследок

Постскриптум

Три мысли напоследок

Благодаря специфичности темы и привычке автора предаваться размышлениям эта книга продолжает расти, как живое существо. Я добавлю в данный раздел несколько запоздалых мыслей, которые пришли ко мне, когда я принимал душ и во время скучных лекций по философии (не хочу обидеть моих новых коллег по интеллектуальному цеху, но я понял, что, когда слушаешь лектора, пунктуально читающего свои заметки, неудержимо хочется спать).

Мысль первая: проблема инверсии способностей

Чем выше человек поднимается по корпоративной лестнице, тем выше его заработная плата. Это может быть оправданно, ведь есть определенный смысл в том, чтобы платить в зависимости от личного вклада в общее дело. Однако чаще всего (мы не говорим сейчас о бизнесменах, принимающих на себя риск) чем выше место в иерархии, тем меньше подтверждений такого вклада. Я называю это «правилом инверсии».

Выведем это при помощи простых логических рассуждений. В главе 2 проводится различие между видимыми способностями (например, навыками стоматолога) и гораздо менее заметными, особенно если человек имеет профессию, на которую большое влияние оказывает случайность (скажем, если он иногда играет в «русскую рулетку»). Видимое содержимое навыков и способностей человека зависит от степени случайности в действиях человека и нашего умения выделить его вклад в общее дело. Соответственно, повар в штаб-квартире компании или рабочий завода будут выполнять свои прямые обязанности с минимальной неопределенностью. Их вклад может быть скромным, но при этом легко определимым. Откровенно некомпетентного профессионального повара, такого, который постоянно пережаривает мясо и не может отличить соль от сахара, очень легко выявить, при условии, что у обедающих работают вкусовые рецепторы. И если ему повезет вкусно приготовить в первый раз, трудно будет сделать то же самое по чистой случайности во второй, третий и тысячный.

Повторяемость является ключом к раскрытию способностей вследствие эргодичности (см. главу 8), то есть долгосрочных свойств, особенно когда они существуют. Если в следующий свой приезд в Лас-Вегас вы спустите миллион долларов в рулетку всего за одну ставку, вам будет недостаточно этой одной попытки, чтобы с уверенностью сказать, казино ли жульничало или боги к вам как-то особенно не расположены. Если же вы поделите свою игру на миллион ставок по одному доллару, сумма, которая останется у вас по итогам игры, покажет наличие у казино систематического преимущества. Это суть теории выборочного метода, традиционно ее называют законом больших чисел.

Чтобы взглянуть на это с другой стороны, рассмотрим разницу между суждением о процессе и суждением о результате. О сотрудниках нижнего звена компании судят и по процессу, и по результату (благодаря повторяемости, присущей их действиям, их процесс быстро конвертируется в результат). Однако высшее руководство зарабатывает только в зависимости от результата, процесс неважен. Это кажется не таким уж и глупым решением, если результат выражается в прибыли. «Деньги решают все» — мы часто это слышали. И нечего философствовать.

Заглянем теперь в кабинет генерального директора. Ясно, что повторяемость его действий низка. Он принимает небольшое количество (но серьезных) решений, как человек, идущий в казино, чтобы сделать единственную ставку в миллион долларов. Внешние факторы играют при этом значительно большую роль, чем в работе повара. Связь между способностями генерального директора и результатами компании весьма тонка. В некотором смысле руководитель компании может обладать не способностями, а такими атрибутами, как харизма и внешние данные, которые необходимы для успешной беседы в стиле магистра делового администрирования. Другими словами, к нему, возможно, нужно подходить с позиций проблемы «обезьяна за пишущей машинкой». Есть так много компаний, которые совершают так много действий, что некоторые из них непременно примут «верные решения».

Это очень старая проблема. Однако в связи с экспоненциальным ростом воздействий на наше общество закона «победитель получает все», различия в результатах акцентируются, становятся более заметными и сильнее задевают присущее всем людям чувство справедливости. В прежние времена генеральный директор зарабатывал в десять-двадцать раз больше, чем уборщик. Сейчас его доходы могут быть выше в несколько тысяч раз.

По очевидной причине я исключаю из рассмотрения бизнесменов: эти люди подставляют свою голову из-за какой-либо идеи и рискуют оказаться на огромном кладбище проигравших. Но генеральные директоры не бизнесмены. На самом деле они нередко просто пустые пиджаки. В мире «квантов» определение «пустой пиджак» применяется к категории людей, которые хорошо выглядят, — и только. В соответствии с этим они лучше умеют продвигаться внутри компании, нежели принимать оптимальные решения, мы называем это «знанием корпоративной политики». Лучше всего «пустые пиджаки» умеют создавать презентации в Power Point.

И тут возникает асимметрия, ведь таким руководителям практически нечего терять. Предположим, что два одинаково харизматичных близнеца — «пустых костюма» сумели подняться по корпоративной лестнице и занять одинаковые должности в двух разных компаниях. Предположим также, что у них хорошие костюмы, степень MBA и высокий рост (единственный видимый признак будущего успеха в корпоративном мире — рост выше среднего). Они втайне подбрасывают монету и случайным образом предпринимают прямо противоположные действия, приводящие к крупным неудачам одного и крупным успехам другого. В итоге мы получаем умеренно богатого, но уволенного руководителя и его чрезвычайно богатого и все еще работающего брата-близнеца. Акционеры рискуют, руководители получают вознаграждение.

Проблема столь же стара, как и лидерство. К тем, кто принимает безумные решения, но достаточно удачлив, чтобы победить, мы относимся как к героям; заблуждаясь, мы продолжаем молиться на тех, кто выиграл битвы, и презираем проигравших вне зависимости от причины поражении. Мне интересно, много ли историков в своих интерпретациях успеха используют удачу — то есть сколько из них сознают разницу между процессом и результатом.

Я настаиваю на том, что это проблема не общества, а инвесторов. Если акционеры настолько глупы, что платят кому-то 200 млн долларов за то, что он одет в хороший костюм и умеет звонить в колокольчик, как в случае Ричардом Грассо, который возглавлял Нью-Йоркскую фондовую биржу в 1995–2003 годах, то это значит, что они расстаются со своими собственными деньгами, не вашими и не моими. Это вопрос корпоративного управления.

В бюрократической экономике ситуация не намного лучше. За пределами собственно капиталистической системы предполагаемые таланты стремятся на государственные посты, туда, где валютой являются престиж, власть и социальный статус. Однако и там они распределяются непропорционально. Оценить вклад чиновников, может быть, еще труднее, чем руководителей корпораций, — и контроль за ними меньше. Председатель Центрального банка снижает процентные ставки, происходит восстановление экономики, но мы не знаем, вызвано ли оно действиями банкира или же замедлено им. Мы даже не знаем, не дестабилизировал ли он экономику тем, что выросли риски инфляции в будущем. Он всегда может дать подходящие теоретические обоснования. Ведь экономика является описательной дисциплиной, так что задним числом это сделать легко.

Может быть, проблема неискоренима. Но мы должны вложить в головы тех, кто измеряет вклад руководителей, следующее: то, что они видят, не обязательно является тем, что есть на самом деле. В конце концов именно акционеры оказываются одураченными случайностью.

Мысль вторая: о дополнительной пользе от случайности

Неопределенность и счастье

Ужинали ли вы когда-нибудь с человеком из пригорода Нью-Йорка, каждый день приезжающим на работу в город? Вполне возможно, что расписание электричек уже отпечаталось в его мозгу. Он четко отслеживает время и регулирует скорость пережевывания пищи так, чтобы не пропустить поезд в 19:08, ведь после этого экспресс-поездов больше нет, и ему придется ехать на местном в 19:42, что крайне нежелательно. Он оборвет разговор сразу после 18:58, быстро пожмет вам руку и исчезнет из ресторана, чтобы, проявив максимальную расторопность, вскочить в свой поезд. Ну и конечно, счет придется оплачивать вам. Поскольку вы еще не кончили ужинать и счет еще не принесли, воспитание заставит вас сказать ему, что вы заплатите сами. После чего вы в одиночестве допьете свой эспрессо без кофеина, глядя на его пустое кресло и удивляясь, почему люди по собственной воле попадают в ловушку такой жизни.

А теперь освободите его от расписания — или сделайте случайным время отправления поездов, чтобы они больше не подчинялись фиксированному и известному графику. С функциональной точки зрения то, что вы не знаете, и то, что случайно, — одно и то же, так что для проведения эксперимента вам не придется просить Управление пассажирского транспорта города Нью-Йорка сделать случайным время отправления поездов: просто предположите, что ваш собеседник не знает, когда они уходят. Все, что он знает, — это то, что они отправляются, скажем, каждые тридцать пять минут. Что он делал бы при таком сценарии? Хотя за ужин, возможно, все равно пришлось бы платить вам, он позволил бы себе съесть его в естественном темпе, потом лениво дошел бы до ближайшей станции, где и ждал бы появления следующего поезда. Разница во времени между этими двумя ситуациями составила бы ненамного более четверти часа. Еще один способ увидеть контраст между известным и неизвестным расписанием — это сравнить положение этого человека с тем, кто после такого же ужина уезжает домой на метро, на аналогичное расстояние, но без известного и фиксированного расписания. Использующие метро свободнее в своем графике, и не только из-за большей частоты поездов. Неопределенность защищает их от самих себя.

В главе 10 на примере буриданова осла показано, что случайность не всегда нежелательна. Из этого примера становится ясно, что некоторая степень непредсказуемости (или недостаток знания) может быть полезна нашему неполноценному виду. Слегка случайное расписание удерживает от оптимизации и избыточной эффективности, особенно там, где они не нужны. Небольшая неопределенность могла бы сделать ужин более расслабленным и позволила бы забыть о прессинге времени. Человек стал бы действовать по принципу разумной достаточности, а не достижения максимума (в главе 11 обсуждался термин «разумная достаточность», предложенный Саймоном и отражающий смесь удовлетворительного и максимального) — исследования счастья показывают, что те, кто живет под самими себе навязанным прессом оптимальности получаемого удовольствия, испытывают значительный стресс.

У различия между живущими по принципу разумной достаточности и оптимизаторами есть несколько аспектов. Мы знаем, что люди, предрасположенные к счастью, склонны быть ближе к разумной достаточности, они имеют неизменные взгляды относительно того, чего хотят в жизни, и способны остановиться, получив удовлетворение. Их цели и желания не меняются с жизненным опытом. Они не склонны испытывать эффект «внутренней бегущей дорожки», постоянно пытаясь увеличить потребление товаров в поисках все более высоких уровней совершенства. Другими словами, они и не скупы, и не алчны. Для сравнения, оптимизатор — это человек, который сорвется с насиженного места и изменит официальное место жительства только для того, чтобы сократить размер уплачиваемых налогов на несколько процентов. (Вы могли бы подумать, что конечной целью более высокого дохода является свобода выбора места проживания; но на самом деле оказывается, что богатство лишь усиливает зависимость таких людей!) С ростом богатства они видят все больше недостатков в приобретаемых ими товарах и услугах. Кофе недостаточно горячий. Повар больше не заслуживает трех звезд, присвоенных ему путеводителем Michelin (надо написать в редакцию). Стол слишком далеко от окна. Люди, поднявшиеся до важных должностей, обычно страдают от плотного графика: на все выделено определенное время. А когда они путешествуют, все «организовано» с намерением оптимизировать, включая ланч в 12:45 с президентом компании (стол не слишком далеко от окна), тренажерный зал в 16:40 и оперу в 20:00.

Причинно-следственная связь неясна, и остается открытым вопрос, то ли оптимизаторы несчастны, потому что постоянно ищут лучшие условия сделки, то ли несчастные люди склонны все оптимизировать из-за своих невзгод. Похоже, что при любых обстоятельствах случайность действует как лекарство или как новокаин!

Я убежден, что мы не предназначены для четких и строгих расписаний. Мы созданы жить как пожарные, когда между вызовами есть время для неспешных прогулок и размышлений под защитой надежной неопределенности. К сожалению, некоторые люди могут быть насильно превращены в оптимизаторов, как ребенок из состоятельного предместья, выходные дни которого поделены между карате, уроками игры на гитаре и религиозным образованием. Я пишу эти строки в медленном поезде в Альпах, в комфортабельной изоляции от путешествующих людей из мира бизнеса. Вокруг меня или студенты, или пенсионеры, или те, у кого нет «важных встреч», следовательно, они не боятся, что потеряют время. Чтобы попасть из Мюнхена в Милан, я вместо самолета сел на поезд, идущий семь с половиной часов, чего ни один уважающий себя бизнесмен не сделал бы в рабочий день, и теперь я наслаждаюсь атмосферой, не загрязненной выжатыми жизнью людьми.

Я пришел к таким выводам, когда десять лет назад перестал пользоваться будильником. Я встаю по-прежнему примерно в одно и то же время, но следуя своим «внутренним часам». Десять минут гибкости и переменчивости в моем расписании привели к огромным переменам. Конечно, есть занятия, требующие такой точности, что без будильника не обойтись, но я свободен в выборе профессии, которая не превращает меня в раба внешнего давления. Когда живешь таким образом, можно также рано отправляться спать и не оптимизировать график, выжимая из вечера каждую минуту. В пределе вы сами можете решить — или быть (относительно) бедным, но свободно распоряжаться своим временем, или богатым, но несвободным, как раб.

Мне потребовалось время, чтобы понять: мы не созданы для расписаний. Осознание этого пришло ко мне, когда я ощутил разницу между написанием статьи и книги. Книги писать весело, статьи — мучительно. Я считаю, что писательство — великолепное развлечение, при условии что у меня нет внешних ограничителей. Вы пишете и можете прервать свои занятия даже посреди предложения, когда привлекает сам момент остановки. После успеха первого издания этой книги редакторы различных профессиональных и научных журналов стали просить меня написать для них статьи. Потом они сказали мне, какого объема должны быть эти статьи. Что? Какого объема? Впервые в жизни я не испытывал удовольствия от того, что писал! После этого я сформулировал личное правило: чтобы писательская работа доставляла мне удовольствие, объем текста должен быть непредсказуемым. Если я знаю его границы или вынужден подчиняться хоть какому-то плану, я сдаюсь. Я повторяю, что у наших предков не было планов, графиков и крайних сроков, установленных администрацией.

Еще один способ увидеть отвратительный аспект расписаний и точных прогнозов — это подумать о пограничных ситуациях. Хотели бы вы точно знать дату своей смерти? Хотели бы вы знать до начала фильма, кто преступник? На самом деле не лучше ли было бы, если бы длительность фильма сохраняли в секрете?

Шифрование сообщений

Помимо влияния на самочувствие неопределенность имеет ощутимую информационную пользу, особенно вследствие того, что шифрует потенциально разрушительные и самореализующиеся сообщения. Рассмотрим валюту, курс которой искусственно поддерживается Центральным банком. Официальная политика банка предполагает использование резервов для сохранения курса неизменным с помощью покупки и продажи валюты на открытом рынке, эта процедура называется интервенцией. Но стоит валюте немного упасть, как люди немедленно решат, что интервенция не помогла удержать курс и что грядет девальвация. Фиксированный курс валюты подразумевает отсутствие колебаний, малейшее его движение вниз — предвестник плохих новостей! Стремительные продажи станут причиной нарастающего безумия, действительно ведущего к девальвации.

А теперь рассмотрим ситуацию, когда Центральный банк допускает некоторый «шум» на официальной частоте. Он обещает не фиксированный курс, а курс, который может немного плавать, пока банк не начнет проводить интервенции. Небольшое падение не будет нести в себе важную информацию. Существование «шума» приводит к тому, что мы не пытаемся слишком внимательно изучать отклонения: Fluctuat nec mergitur («его качает, но он не тонет»).

Это замечание применимо к эволюционной биологии, эволюционной теории игр и конфликтным ситуациям. Некоторая степень непредсказуемости в вашем поведении может помочь вам защититься в ситуации конфликта. Скажем, у вас всегда один и тот же порог реакции. Вы переносите определенное количество оскорблений, например, семнадцать неприятных замечаний в неделю, прежде чем прийти в ярость и ударить восемнадцатого обидчика в нос. Подобная предсказуемость позволит людям иметь перед вами преимущество, пока они не достигнут этого хорошо известного поворотного пункта, перед которым они будут останавливаться. Но если вы внесете элемент случайности, иногда слишком бурно реагируя на невинную шутку, люди не смогут знать заранее, как долго им можно на вас давить. Это же справедливо и для государств: им нужно убедить своих противников, что они достаточно сумасбродны и могут неадекватно отреагировать уже на небольшой грешок. Недругам должно быть трудно предсказать даже величину их реакции. Непредсказуемость — сильное сдерживающее средство.

Мысль третья: стоя на одной ноге

Периодически я сталкиваюсь с трудной задачей — выразить всю тему случайности в нескольких предложениях, так чтобы ее смогли понять даже обладатели степени MBA (удивительно, но эти люди, несмотря на нападки, представляют собой значительную долю моих читателей; очевидно, они считают, что мои слова относятся к другим обладателям MBA, а не к ним).

Это напоминает мне историю равви Гиллеля, которого особенно ленивый ученик спросил, может ли равви научить его Торе за то время, что он простоит на одной ноге. Гениальность равви Гиллеля проявилась в том, что он не стал обобщать, вместо этого он дал базовый генератор идеи, аксиоматические рамки, которые я перефразирую следующим образом: не поступай с другими так, как ты не хочешь, чтобы поступали с тобой; все остальное — просто комментарии.

У меня вся жизнь ушла на то, чтобы выяснить, в чем состоит мой генератор. Вот он: мы благоволим видимому, изначально присущему, личному, сказанному и осязаемому; мы презираем абстрактное. Похоже, что из этого вытекает все, что есть в нас хорошего (эстетика, этика) и плохого (одураченность случайностью).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.