Глава 7 Сияние РОСНАНО
Глава 7
Сияние РОСНАНО
ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР проектного офиса РОСНАНО Михаил Чучкевич любил пошутить, что пришел в компанию кучерявым брюнетом. «Тогда у нас была только печать и 5 млрд долл. в рублях на счету.
Со временем опыт работы на ниве инноваций существенно огранил мой ум»[19], — говорил мне советник гендиректора компании, оптимистично сияя гладко выбритой головой.
Офис РОСНАНО, просторные коридоры которого, по проекту итальянских дизайнеров, выкрашены в радушные зелено-желтые тона, — образец эргономики и технологичности. «Атомная бомба Чубайса», витрина российских инноваций — один из немногих работающих и один из самых нещадно критикуемых проектов в новой российской истории.
Идея нанопрорыва принадлежала вовсе не Анатолию Чубайсу, а Михаилу Ковальчуку, директору НИЦ «Курчатовский институт», брату бизнесмена и одного из ближайших соратников Владимира Путина Юрия Ковальчука.
Михаил Ковальчук, которого тогда прочили в президенты РАН, любил сравнивать нанопроект со знаменитым советским атомным проектом. Ему справедливо казалось, что нанотехнологии смогут стать точкой роста, помогут России сохранить статус великой державы.
Технологии, основанные на использовании компонентов размерами менее 100 наномикрон, обещали промышленную революцию: могли появиться принципиально новые материалы, лекарственные препараты, дешевые водородные двигатели и супермощные нанокомпьютеры.
Моду на «нано» ввел президент США Билл Клинтон, объявивший в 2000 г. о «Национальной нанотехнологической инициативе».
C каждым годом государственные вливания в эту программу возрастали и к 2007 г. составили 1,3 млрд долл.
Михаилу Ковальчуку удалось увлечь проектом Владимира Путина. После развернутой экскурсии, организованной для президента по Курчатовскому институту, развитие нанотехнологий стало одним из приоритетных государственных проектов. Правда, первая концепция РОСНАНО, предложенная Ковальчуком, все-таки предполагала «поддержать революцию снизу», закупку отсутствовавшего в России дорогостоящего исследовательского оборудования для научных исследований на атомарном уровне, например электронные микроскопы Titan. В этом была своя логика. Из 1,3 млрд долл., выделенных американцами в рамках NNI, большая часть пришлась именно на фундаментальные исследования и лишь 83 млн долл. — на поддержку технологических компаний и коммерциализацию технологий.
У нас получился иной вариант. Как писал тогда деловой журнал SmartMoney, «во всем мире нанотехнологии — предлог для финансирования науки, но Россия идет другим путем»[20]. В результате серии аппаратных интриг госкорпорацию РОСНАНО возглавил ставленик Анатолия Чубайса Леонид Меламед, который благополучно заблокировал идею Ковальчука по техническому апгрейду российской нанонауки.
Согласно новой концепции, РОСНАНО должна была сразу, «без захода на науку», создать в стране новую отрасль: построить фабрики и заводы на основе нанотехнологий.
Если глава РОСНАНО, могущественный и неустрашимый Анатолий Чубайс был «виноват» во всем, что произошло в стране, то руководитель первого проектного офиса Михаил Чучкевич, конечно же, был «виноват» в развале российской нанонауки. Ведь именно он в первые годы существования госкомпании подписал полторы тысячи отказов на заявки от российских ученых, желавших получить государственную поддержку.
«Тогда было очень много непонимания и обид со стороны научного сообщества за то, что РОСНАНО не выделяло деньги на науку, — вспоминал Чучкевич. — Мы терпеливо объясняли, что действительно не финансируем НИОКР. Если мы будем решать эту задачу так, как ее нужно решать, то мы не решим ту задачу, которую поставило нам правительство».
Если РВК должна была стать венцом национальной венчурной системы, то РОСНАНО — его сияющим шпилем, крупным инфраструктурным венчурным фондом, который поддерживает инновационные проекты уже на стадии, когда требуются масштабные инвестиции в строительство заводов и фабрик.
Но технологии, которые сулили промышленную революцию, относились к разряду инерционных, тяжелых. Отдачи от их внедрения в промышленность пришлось бы ждать много лет. Потому крупные отраслевые корпорации и венчурные фонды, по крайней мере работавшие тогда в России, не желали инвестировать в эту отрасль даже в наномасштабах. Тем не менее создавать в стране наукоемкие производства планировалось на паритетных условиях с бизнесом.
РОСНАНО, которая могла внести в проект не более 49 % средств, предлагала найти хорошие технологии, привлечь соинвесторов, построить фабрику, обеспечить спрос на продукцию, найти покупателя на свою долю и выйти из проекта с прибылью. То есть от РОСНАНО государству хотелось такого же волшебства, как и от венчурных фондов МЭРТ, — раскачать инновационную отрасль. Да так, чтобы не «спалить» при этом государственные деньги.
Грабли, по которым уже походили региональные венчурные фонды, РВК, уже поджидали Леонида Меламеда и его сотоварищей.
Откуда было взяться конкурентным технологиям для хороших нанофабрик и заводов? На тот момент российские ученые зарегистрировали всего три патента, связанных с нанотехнологиями.
В США таких патентов было зарегистрировано 2400, в Японии — 876. Логично было бы предположить, что если нет патентов, то есть защищенной интеллектуальной собственности, то нет и технологических компаний, которые соответствовали бы требованиям инвесторов.
«Да, нам нужны были „хорошо упакованные“ с точки зрения бизнеса идеи, с хорошей командой, — осторожно соглашался Михаил Чучкевич. — Но их было действительно непросто найти».
За несколько лет РОСНАНО удалось привлечь в свои ряды хороших инвестиционных менеджеров, построить мощную экспертную панель по оценке научного и рыночного потенциала инвестируемых проектов. Благодаря маниакальной скрупулезности сотрудников корпорации (в некоторых случаях на прохождение всех процедур, требуемых для получения государственных средств, требовалось от года до полутора лет), о политике РОСНАНО очень скоро стали слагать легенды. «Парни из РОСНАНО» сумели сделать тему новых технологий модной в России, сформировав предельно понятный российскому бизнес-сообществу смысловой посыл — «правильные пацаны вкладываются в инновации».
Но к 2009 г. из 1200 предложенных проектов корпорацией было одобрено лишь 36, из которых финансировалось восемь. Больше, наверное, и быть не могло в стране, в которой не нашлось «хорошо упакованных» интересных идей ни для региональных венчурных фондов, ни для РВК.
«Эксперты по инновациям» из Генпрокуратуры тем временем не заставили себя ждать. В ноябре 2009 г. в ходе проверки РОСНАНО они выяснили, что из выделенных государством 130 млрд руб. было освоено лишь 10 млрд, причем половина из них ушла на обеспечение текущей деятельности. Генеральный директор РОСНАНО Анатолий Чубайс, который сменил Леонида Меламеда на этом посту в январе 2008 г., получил письмо с просьбой представить «полный перечень проектов, завершившихся неудачно, и перечень лиц, принимавших решение об этих проектах». За РОСНАНО и другие институты развития пришлось даже заступаться Дмитрию Медведеву, который заявил, что при проверке венчурного бизнеса нужен «особый подход».
Было похоже, что госкорпорация РОСНАНО в том виде, в котором ее придумали в правительстве, немного опередила время.
«В России была еще недостаточно развита экосистема, способствующая появлению новых технологических компаний, — соглашается Михаил Чучкевич. — У ученых не было достаточной мотивации для того, чтобы использовать даже те небольшие возможности для коммерциализации технологий, которые имелись».
Действительно, система российской науки не слишком мотивировала ученых идти дальше лабораторных исследований. Никто не обязывал ученого или научные институты оформлять патенты на их разработки, проведенные на средства, выделенные в рамках федеральных целевых программ. Более того, затраты на оформление международных патентов не были предусмотрены в бюджетах научных учреждений. Никто не обязывал ученых, которые увидели в свои микроскопы идеальную наноповерхность, идти дальше и проводить первоначальный инжиниринг, чтобы проверить, применима ли данная технология в режиме промышленного производства. Никто не обязывал ученого, понявшего, что его технология применима и на ее основе можно создать новый материал, который во всем мире оторвут с руками, заняться поиском инвестора и попробовать «сколотить» стартап.
С другой стороны, а может ли государство вообще обязать кого-либо «сколачивать» стартапы? Финансируя исследования за счет налогоплательщиков, государство может лишь высказывать ученым свои пожелания. Например, такое: кроме научных прорывов, мы хотим, чтобы вы переводили их в коммерчески применимые технологии. Однако почему-то и такого пожелания государство тогда не высказывало.
Но даже если бы некий ученый, начитавшись, например, журнала Forbes или случайно встретив Михаила Чучкевича из РОСНАНО в московском кафе, решился провести первоначальный инжиниринг своей технологии, то пойти ему с этой затеей было просто некуда. Чтобы его провести, необходимо специальное оборудование. В СССР оно было у конструкторских бюро и опытных заводов, но после развала страны система была частично приватизирована, частично разрушена, а государство на долгое время вообще прекратило финансирование этого этапа технических разработок.
В отличие от Алексея Коробова из РВК, Анатолий Чубайс, столкнувшись с Генпрокуратурой, в отставку не ушел. Но, чтобы исправить ситуацию, команде РОСНАНО пришлось-таки заняться несвойственными для крупного инфраструктурного венчурного фонда операциями. Например, созданием в стране центров инжиниринга.
«Мы понимали, что в нужном количестве новых стартапов не будет, пока не появится инфраструктура. Потому занялись программой по созданию в стране nanofab-центров, где можно провести базовый инжиниринг и стать стартапом, — рассказывал Чучкевчич. — Там же будут бизнес-инкубаторы, люди, которые сумеют рассказать, как планировать цикл исследований, подготовить бизнес-план, как изучить рынок, чтобы не заниматься продукцией, которая давно никому не нужна. То есть результатом работы nanofab-центров должно стать конкретное количество новых компаний, которые затем найдут финансирование».
РОСНАНО начало поддерживать развитие сети неформальных частных инвесторов, спонсируя мероприятия Национальной ассоциации бизнес-ангелов. В компании справедливо полагали, что если в стране возникнут условия для появления технологических компаний, РОСНАНО станет легче работать.
Единственное, на что не мог повлиять «великий и ужасный» Анатолий Чубайс, строя свою наноинновационную систему, так это на мотивацию российских ученых, которые не могли или не хотели (или их не могли заставить хотеть) обеспечить наноотрасль конкурентными технологиями.
Ждать, пока в России появится прикладная наука, времени не было, ведь РОСНАНО взяло на себя по-настоящему пионерские обязательства довести к 2015 г. объем рынка нанотехнологий в России до 900 млрд руб. и занять 3 % мирового рынка. Дефицит технологий казалось возможным преодолеть только одним способом — попробовать поискать их за рубежом.
Менеджмент РОСНАНО активно искал партнерства с крупными западными венчурными фондами в надежде на то, что с их помощью удастся разместить в России высокотехнологичные производства. «Достать те самые конкурентные технологии и привести их, привязать к России, в той части, где это будет разумно, — логично», — объяснял Анатолий Чубайс.
В компании не очень любят говорить, что работа по налаживанию сотрудничества с западными венчурными фондами с целью получения доступа к конкурентным технологиям продвигалась непросто. С некоторыми ведущими американскими венчурными фондами, такими как Sequoia Capital, JPJ, INA, представители российского флагмана в течение долгого времени просто не могли встретиться. Западные фонды не очень-то интересовались возможностью открытия производств в России при помощи денег российского государства. У каждого из этих фондов по 10–15 млрд долл. средств системных инвесторов. И возможности размещать заводы и фабрики в любой точке мира. Who is this Ros^no? Who is mister Chubais?
«Да, — соглашается Михаил Чучкевич, — такая проблема была, но со временем этот тренд удалось переломить. Постепенно с нами стали разговаривать и лидирующие венчурные фонды, и технологические корпорации. Они очень аккуратно начали пробовать давать нам проекты для инвестиций. Постепенно качество этих проектов прирастало. Серьезно продвинуться помогли совместные усилия с заинтересованными в появлении таких производств российскими отраслевыми корпорациями».
Курс на инвестиции в западные венчурные фонды и покупка долей в высокотехнологических компаниях за рубежом выглядели на тот момент настоящим прорывом, хотя, собственно, все это не было никакой управленческой новацией. Таким образом действуют страны, реализующие стратегию догоняющего развития, — Сингапур, Израиль, Южная Корея. Во многом благодаря этой стратегии в них появились современные производства, исследовательские лаборатории и квалифицированные кадры, а сами страны отвоевали свое место под солнцем на рынке высоких технологий.
В РОСНАНО и РВК справедливо полагали, что трансфер технологий «оттуда» поможет со временем наладить и «обратный» трансфер. Смущало только то, что явно наметившийся крен в сторону западных технологий со стороны РВК и РОСНАНО отодвигал на неопределенный срок появление на свет российского хайтека и возрождение рынка отечественных прикладных разработок.
А ведь именно этого мы хотели, создавая свои институты развития? Или нет?
В идеале суверенная инновационная система, которую строили, строили, но так и недостроили российские чиновники, должна была работать следующим образом. Ученый, придумавший прорывную технологию в российском институте, оформляет при помощи своего научного учреждения патент. Бизнес-ангел, дрожа от нетерпения, уже ждет изобретателя у проходной НИИ. Вместе они на законных основаниях создают компанию, отдав государству денежку, переводят патент из собственности государства в собственность компании. Идут в технопарк за углом, где их уже ждут. Там за небольшие деньги команда получает доступ к специальному оборудованию, помощь инженеров, специалистов по маркетингу, открывает офис (с льготными арендными ставками). Компания привлекает для развития деньги от государственного Фонда Бортника, посевные инвестиции от работающего при технопарке частно-государственного венчурного фонда. Компания растет, в ее капитал входит региональный венчурный фонд МЭРТ или один из фондов РВК. Наконец, компания покидает технопарк. На проходной уже дрожит от нетерпения крупный частный инвестор, они вместе идут в РОСНАНО и строят завод. Компания проводит IPO и покоряет мир. Ученый становится миллионером, бизнес-ангел становится миллионером, частные инвесторы, участвовавшие в становлении компании, становятся миллионерами. РОСНАНО получает прибыль, управляющие директора венчурных фондов — бонусы, инвестиционные менеджеры РОСНАНО — свои опционы. Все платят налоги. Государство отбивает деньги, потраченные на исследования. Россия поднимается с колен.
Но почему-то все никак не складывалось. Этажерка не летала.
…Мы сидели с Олегом Лозовым в московском кафе «Старбакс» на улице Покровка. У Олега Лозового, сына изобретателя Игоря Кобякова, на Покровке располагался офис. Опыт, полученный при продвижении на рынок отцовского прибора, много дал бывшему рекламщику. Со временем он открыл свою компанию — небольшой бизнес-инкубатор, который создавал стартапы в сфере IT, привлекая деньги частных инвесторов. Но маленькую технологическую компанию по производству вибродатчиков Лозовой не бросал, несмотря на то, что в 2011 г., спустя десять лет с момента основания компании, вибродатчики, способные предотвращать катастрофы, так и не сделали ни сына, ни отца миллионерами.
«Это вопрос времени», — говорит Лозовой[21]. Совсем скоро он собирался закрыть сделку с крупным венчурным фондом, созданным российским отраслевым холдингом, принадлежавшим солидному российскому олигарху. Стратегия, которую предложили маленькой технологической компании венчурные инвесторы, предполагала раскрутку продукта на производственных мощностях холдинга с последующим выходом на азиатские рынки. Найти общий язык с системой поддержки инноваций, созданной российским государством, у компании не получилось.
«У нас были предложения о сотрудничестве от институтов развития, — рассказал Лозовой, — но дело не пошло. Ни один вменяемый человек, имея действительно хороший проект, связываться с государством не будет. Государство никак тебя не развивает и никак не помогает, а только ограничивает. Российский IT-рынок продемонстрировал, как можно добиваться успеха без государственного участия. Зачем же придумывать велосипед?»
От государства, по словам Лозового, все эти годы нужны были не миллионы на РОСНАНО, а десятки тысяч небольших грантов на доведение результатов НИОКР до стадии коммерциализации. «На рынке — полный „запритык“, — сокрушался Лозовой. — Все „дожевывают“ технологии 1980-1990-х гг. „Венчуры“ готовы финансировать готовые бизнесы. Желающих профинансировать готовые решения в двадцать раз больше, чем объектов для инвестирования. Но если у человека есть прекрасная грамотная идея и ему нужны первые 200 тыс. долл. для того, чтобы создать работоспособный прототип, то этих денег ему взять негде. Будет система грантов — появятся решения, тогда и рынок действительно сам отрегулирует инновационный сектор.
Но если у вас есть лишние десять триллионов и вы хотите подтолкнуть рынок венчурных инвестиций, не надо впадать в блуд. Отберите западные венчурные фонды, которые умеют привлекать деньги частных инвесторов и умеют ими управлять. Дайте этим венчурным фондам возможность занимать российские государственные деньги на хороших условиях. Следите за тем, как они этими деньгами управляют. Все 600 венчурных фондов из Калифорнии на следующий же день откроют в России свои представительства.
И не нужны будут ни РВК, ни РОСНАНО».
…Государство потратило на создание национальной инновационной системы уйму денег, времени и сил. Ни одно из звеньев «суверенного» финансово-технологического цикла не сработало, как хотелось бы, ни в 2007, ни 2009, ни в 2011 году. И надежды на то, что все это когда-нибудь заработает слаженно и звонко, таяли с каждым днем.
При этом люди, которые пытались заставить работать каждое звено по отдельности, были, как говорят незамужние дамы средних лет, «большими умницами». Более того, они выглядели, уже безо всякой иронии, настоящими героями.
И Алексей Коробов из РВК был героем, и Игорь Агамирзян, и Илья Пономарев, и Леонид Меламед, и Михаил Чучкевич. И, да простят меня патриоты, Анатолий Чубайс. Он тоже был героем. Все они, поднимая доверенные им проекты, совершали моральные, ментальные, управленческие подвиги, двигаясь во тьме и тумане через горы и буераки, без карты, компаса и конкретных задач, преодолевая дикие бюрократические и законодательные буреломы, получая в ответ только ругань, пинки, проверки, обвинения в неэффективности, тупости и неспособности сделать что-то дельное. При этом каждый из них, как и обещал Карлос Кастанеда, «страдал и умирал в одиночестве».
Круг инноваторов-революционеров узок. МЭРТ, министерства связи, промышленности, образования и науки, РОСНАНО, РВК, Фонд Бортника, Курчатовский институт — все они находятся в пределах Московской кольцевой автодороги. Люди, которые продвигали инновации в стране, ежедневно встречались друг с другом на заседаниях, коллегиях, форумах и прочих инновационных пати. Многие из них дружили семьями. Но какая-то неведомая сила заставляла их совершать часто разнонаправленные, асимметричные, действия. Какая-то неведомая сила растаскивала их в стороны и сводила на нет многие их благие начинания.
Создавая РОСНАНО, забыли посчитать патенты, купить микроскопы и опытно-промышленное оборудование для ученых. Создавая региональные фонды и Российскую венчурную компанию, не задумались, а есть ли в стране бизнес-ангелы, рынок патентов и, собственно, компании, пригодные для инвестирования. Создавая технопарки, не стали строить квартиры для резидентов, да и сами-то технопарки построить забыли. Не предусмотрели, не учли, не подумали, не предположили, не рассчитали, не приняли во внимание. При этом кто конкретно не смог, не стал или забыл, вычислить, спустя время, совершенно невозможно.
Близкое знакомство с «суверенной» инновационной системой уводило из сферы здравого разума в область конспирологии. Закрадывалось подозрение, что процессу созидания что-то противостоит. Очень большое, вязкое и трудноразличимое даже с помощью микроскопа Titan. Это «нечто» все время подсыпало сахару в бензобак российской инновационной машины. Это оно наводило морок, сбивало с пути, лишало воли, разума, элементарной логики, переставляло запятые и воровало абзацы из детально продуманных концепций. Это оно перенаправляло «на вылет» в трубу государственные миллиарды. Это «оно» — Доктор Зло или, если хотите, Доктор Чушь. Его нельзя было запугать ни президентским указом, ни президентским контролем, ни даже президентской дружбой. Его нельзя было придушить никакими бизнес-моделями и ключевыми показателями эффективности. Его нельзя было умиротворить никакими государственными деньгами.
На этом фоне идея создания Города, который изменит Будущее, выглядела совсем не продолжением какой-то поступательной стратегии. Идея создания Города, который изменит Будущее, выглядела, скорее, жестом отчаяния.
Как будто главнокомандующий, ненадолго отлучившийся с поля боя, вернулся и понял, что армия гибнет, битва идет не по диспозиции, да и диспозиция-то, честно говоря, дерьмовая. Затяжная схватка с Доктором Чушь требовала паузы; необходимо было собрать раненых и перегруппировать полки. Требовался новый маневр, по-настоящему новая стратегия.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.