Глава 15 Мальчик с девочкой не дружит…

Глава 15

Мальчик с девочкой не дружит…

ПРИНЯТО СЧИТАТЬ, что перспективные идеи рождаются в университетах. По крайней мере, в развитых странах. Это подтверждается простой статистикой — наибольшее именно в университетских лабораториях. И именно сильные исследовательские университеты, как правило, выступали в роли баз для успешных инновационных кластеров. 70 % технологических стартапов зарождаются именно здесь.

К началу 2011 г. Россия была страной с развитой системой высшего образования. Здесь работало порядка 1115 высших учебных заведений, в которых обучалось 7,05 млн студентов. Вузы от Калининграда до Владивостока и от Архангельска до Махачкалы исправно принимали студентов, выдавали дипломы. В них кипела какая-то жизнь: плелись интриги, защищались диссертации, заседали кафедры, создавались и рушились семьи. Где-то, чего греха таить, имела место и коррупция (говорят, чем южнее, тем больше).

Насколько вся эта инфраструктура могла помочь амбициозным планам по модернизации страны? Могла ли эта среда обеспечить Сколково талантливыми энтузиастами, а главное — свежими идеями и в количестве, потребном для запуска инновационной машины?

…Московский государственный технологический университет имени Баумана — это комплекс величественных зданий на Лефортовской набережной в Москве. Лучшая инженерная школа мира, лучшая инженерная школа СССР, лучшая инженерная школа России. Некогда один из самых «закрытых» вузов, работающих в том числе на космическую отрасль и оборонный потенциал страны. Теперь знаменитая Бауманка получила статус Национального исследовательского университета. Преобразование произошло в рамках реформы российской системы высшего образования, которая должна превратить ведущие российские вузы в глобальные исследовательские университеты, активно генерирующие и продвигающие новые знания.

На реформу тогда еще премьер-министр России Владимир Путин пообещал выделить 90 млрд руб. Эти деньги должны были помочь федеральным и национальным исследовательским университетам эффективнее заниматься фундаментальной наукой, ведь, по мнению чиновников из Академия наук, с этой задачей они не справлялись. Они должны были заниматься и прикладными исследованиями, поскольку прежняя система отраслевых НИИ фактически канула в Лету, а отраслевую науку надо восстанавливать. Им предстояло зарабатывать на НИОКР по заказу государства и бизнеса, строить бизнес-инкубаторы и создавать инновационные компании. Вокруг реформы кипели, как водится, жаркие споры: одни эксперты говорили, что бессмысленно накачивать деньгами систему образования, не реорганизовав ее саму; другие — что выделенные деньги — это кошкины слезы, на них и исследовательского оборудования нормального не приобрести. Тем более что, по странной чиновничьей логике, тратить средства, выделенные на развитие, на повышение зарплат профессорам и аспирантам было нельзя. Значит, и старая мечта о том, что в российских вузах появятся профессора на постоянных ставках из технологически развитых стран, по-прежнему оставалась мечтой. А раз нет хороших профессоров, не будет и аспирантов. И откуда тогда возьмутся прорывные результаты в фундаментальных и прикладных исследованиях?

Знаменитая Бауманка обрела статус Национального исследовательского университета. И как же это сказалось на предпринимательской инициативе?

Закон 217-ФЗ, который разрешал создавать при вузах инновационные компании, был принят еще в 2009 г. Тогда в Госдуме даже случился небольшой аврал, депутатов вызывали из отпусков, что лишь подчеркивало значимость предстоящего голосования для модернизации страны. Судя по всему, где-то в высоких кабинетах всерьез полагали, что в университетах и институтах томятся в ожидании тысячи молодых перспективных предпринимателей. Предполагалось, что созданные при вузах компании послужат хорошим подспорьем для становления инновационной российской экономики, как магнит, привлекут венчурные инвестиции. Ну а дальше — результат известный: вчерашние студенты и аспиранты станут миллионерами, а РОСНАНО построит чудо-заводы.

К 2011 г., согласно официальной статистике, вузами в России было создано свыше 1 тыс. компаний[57]. Это был колоссальный результат, ведь с момента старта программы не прошло и двух лет. Правда, из них число фирм с запатентованной интеллектуальной собственностью не превышало 10 %. Причем нередко в качестве IP значились зарегистрированные в Роспатенте базы данных и «программы для ЭВМ»[58]. Если верить статистике, в Бауманке за последние полтора года создали 11 малых инновационных фирм, что было своеобразным национальным рекордом.

…На проходной — женщины-вахтерши в зеленой униформе, автоматические турникеты, окошко бюро пропусков. Длинные запутанные коридоры Слободского дворца, построенного еще канцлером Бестужевым-Рюминым. Человек, который вел меня по ним, по ходу дела рассказывал, что после получения статуса НИУ Бауманка стала более открытой. «Наш вуз по-прежнему одна из лучших инженерных школ мира, но сравнивать нас с МIТ некорректно. Мы, скорее, сравнимы с Университетом Северной Каролины. МIТ же — это предпринимательский вуз. Это все равно что сравнивать водителя автомобиля и того, кто этот автомобиль придумал. Мы готовим тех, кто, образно говоря, придумывает автомобили».

Я не совсем понимал мысль моего собеседника. Мне-то казалось, что и в МIТ сначала все придумывают. И для автомобилей, и для звездолетов. И пылесос iRobot, рекламой которого увешана вся Москва, сконструирован инженерами из Массачусетса. Его даже возить по полу не надо, он сам ездит по квартире и собирает, где надо, пыль. Но спорить не решался. Несмотря на то, что МГТУ взял курс на открытость внешнему миру, подобно компании, которой предстоит IPO, людям непосвященным мало что известно о его внутренней кухне. Как, впрочем, о внутренней кухне любого другого вуза: кто же знает, что за потенциал кроется за дверями их аудиторий?

Центр развития инновационной инфраструктуры и молодежного предпринимательства. Несколько небольших кабинетов, отделанных белым пластиком. Руководит центром заслуженный, опытный человек, доктор наук профессор Владимир Матвеев.

Владимир Матвеев рассказывает, что инновационный потенциал у Бауманки чрезвычайно высокий, одних только научно-исследовательских и конструкторских работ по заказу разнообразных организаций и предприятий здесь выполняют на 2 млрд руб. в год[59].

Пакет мер, разработанных правительством для того, чтобы стимулировать этот потенциал, медленно, но верно воплощается в жизнь. На создание инновационной инфраструктуры выделяются деньги, пусть и небольшие. При вузе создан бизнес-инкубатор. Студенты и аспиранты подали на конкурс более 500 проектов. Из них отобрано 20, в которых есть потенциал для последующей коммерциализации. Так как количество мест в бизнес-инкубаторе ограничено, из двадцатки на конкурсной основе отбирали восемь проектов. По подсчетам Матвеева, интерес к предпринимательской деятельности проявляют около 2 % от общего числа студентов и преподавателей, и это сопоставимо с мировой практикой. Что получают участники бизнес-инкубатора? Рабочие места, навыки предпринимательской деятельности, юридическую, психологическую поддержку. Психолог в бизнес-инкубаторе, по словам Матвеева, необходим. Неуклюжее обращение с молодым автором проекта может нанести тому сильнейшую психологическую травму и навсегда подрезать крылья.

С вовлечением в инновационную деятельность аспирантов, профессоров и коммерциализацией наукоемких технологий дело обстоит сложнее. «Наша задача — помочь автору довести ее до конкретного воплощения. — объяснял мне Матвеев, — Мы можем такого человека куда-нибудь направить. Но гарантировать, что там, куда мы его направим, у него что-нибудь получится, мы не можем. В этом и состоит главная проблема, понимаете?»

Я понимал. В других странах перед ученым, придумавшими какую-нибудь штуку, открывалась ясная дорога. Он мог прийти в центр коммерциализации при вузе, оформить патент, и если патент оказывался востребованным, получал роялти и дальше занимался своими исследованиями. Говорят, в цивилизованных странах доход профессоров от патентов служит хорошей прибавкой к зарплате. Например, в 2010 г. в уже упомянутом Университете Северной Каролины было оформлено 44 патента.

В России же аспиранту или профессору требуется предпринять немалые усилия, чтобы технологии, которые они придумают, смогли воплотиться в жизнь. «У нас есть договор с Российской венчурной компанией, — объяснял Матвеев. — Ее эксперты помогают оценить коммерческий потенциал проекта. При МГТУ есть опытные заводы, мы можем помочь изготовить опытный образец, например прототип прибора. Но для того чтобы подготовить проект к первоначальным инвестициям, нужно глубокое маркетинговое исследование, необходимо оценить риски, изучить конкурентов, то есть предметно показать инвестору перспективы продукта. Это стоит несколько сотен тысяч рублей. У Бауманки на это денег нет. И вообще — предпосевные инвестиции не дело вузов. Это дело бизнеса и местных властей. Только бизнесу это не слишком надо, потому что в стране нет конкуренции, а значит, и нет интереса к инженерным разработкам. У профессоров и аспирантов, в свою очередь, нет мотивации заниматься технологическим бизнесом. Ради чего, спрашивается?»

И тем не менее, несмотря на отсутствие предпосевных инвестиций и интереса к инженерным разработкам, инновационные компании в Бауманке все равно создаются. Малое инновационное предприятие «Нанотестконсалт МГТУ им. Н. Э. Баумана» располагается в лабораторном корпусе университета. Маленькое помещение, в котором работает около десятка человек, несколько столов, ноутбуки, вешалка для одежды. Компания появилась не на пустом месте: она создана на базе Центра нанотехнологий МГТУ, который, в свою очередь, организовали преподаватели и аспиранты кафедры опытного приборостроения. В центре разрабатывают технологии нанесения износостойких покрытий и изготовления твердосплавного инструмента.

«Мы и раньше пытались зарабатывать, — объясняет директор компании Алексей Осипков, — просто делали это на основе хоздоговоров.[60]

Но потом университет выиграл конкурс на звание НИУ, одним из индикаторов эффективности которого является создание малых инновационных компаний. В 2010 г. предполагалось создать пять таких компаний, в 2011-м — еще пять. Нам сказали: „Срочно делайте компанию!“ Вот мы и сделали».

Малое инновационное предприятие получило право использовать бренд вуза, налоговые льготы, преференции по аренде помещения и ноу-хау, которое университет передал компании в качестве своего учредительного взноса. Сделано это было для того, чтобы в случае успеха вуз мог заработать, а если дело не пойдет — забрать свою интеллектуальную собственность назад.

Участие государства (в лице вуза) в стартапе на условиях блокирующего пакета и с лицензионным соглашением на технологию делало его малопривлекательным для инвесторов. Кроме того, на тот момент вообще не предусматривался механизм выхода университета из числа учредителей компании. Хотя для малого инновационного предприятия, директором которого был Осипков, вход возможных инвесторов и выход alma mater были вопросами неактуальными: фирма работала, что называется, на грани рентабельности.

«Мы — инжиниринговая компания, — объяснял мне Осипков. — Наши клиенты — люди, у которых есть идеи, но они не знают, как их реализовать. У нас есть знания, опыт, исследовательское оборудование, возможность привлекать специалистов из разных областей, которые работают в университете. Мы придумываем техническое решение, можем сделать опытный образец, подготовить прибор или устройство к производству».

На стене кабинета, где мы беседовали с Осипковым, висели плоские экраны, на которые выводились картинки с видеокамер, установленных в «чистой комнате» — лаборатории, где размещалось специальное оборудование для наноисследований. Если судить по изображениям, в этот момент там находился руководитель фонда «Сколково» Виктор Вексельберг, председатель совета директоров технопарка «Сколково» Михаил Лифшиц и ректор Бауманки Александр Александров. Вексельберг и Лифшиц приехали в университет с визитом, и ректор проводил для них экскурсию.

Выйдя из «чистой комнаты», Виктор Вексельберг вместе с коллегами заглянул и в кабинет, где мы беседовали с Осипковым. Разговор получился кратким, но запоминающимся.

— Чем занимаетесь? — с теплотой спросил Вексельберг.

— Повышением эффективности наноструктурированного термоэлектрического материала, — ответил Осипков.

— Что-то мешает?

— Мешает, — ответил директор.

— Пока он не совсем в теме, — попытался было вступить в разговор ректор. Осипков смутился.

— Может быть, вывести ректора? — предложил кто-то, но Александров остался в кабинете.

— С вашей точки зрения, что вам конкретно мешает, чего недостает? — попытался по-новому сформулировать вопрос уже Михаил Лифщиц.

— Налоги большие, — ответил наконец руководитель фирмы.

Все рассмеялись.

— Зарабатывайте больше, — предложил Вексельберг.

— Мы пытаемся, но только-только создались, много денег уходит на собственные разработки. Тратим практически все, что зарабатываем.

— Как вы маркетингом занимаетесь? — продолжал любопытствовать Вексельберг. — Кто, например, видится вам вашим потребителем?

— Сейчас разрабатываем аппарат для диагностики ДНК. Потребителями будут поликлиники.

— То есть государство?

— Наверное, да.

— А вот вы бы нашли тех, кто вам это может заказать, — предложил Вексельберг.

— Можно было бы, конечно, — задумчиво ответил Осипков.

— Вы не стесняйтесь, это ведь не экзамен, нам действительно важно понять, в чем трудности, — забеспокоился кто-то из делегации.

Осипков молчал.

— Ну не умеют пока ребята, — резюмировал кто-то. — Это все равно, что мальчик девочке говорит: «Давай дружить», а она отвечает: «Давай, но как?» Это типично, абсолютно типично.

— Приходите к нам за деньгами, — предложил Вексельберг. — Чуть-чуть дадим.

— Да, да, приходите к нам за маркетингом, — сказал Лифшиц, вручая Осипкову визитку, — Подскажем, как дружить.

Делегация ушла. Я ждал бурного обсуждения, ведь казалось, что перед маленькой инновационной компанией открываются блестящие перспективы: только что сюда в лице Вексельберга заглянуло, ни больше ни меньше, государство. И оно сказало: «Воспрянь, инноватор! Ты пока многого не умеешь. Иди к нам за деньгами и маркетингом, мы тебя всему научим!» Но ажиотажа не было. Вместо этого все, кто был в этот момент в кабинете, буднично отправились в буфет пить кофе.

По дороге один из них сказал, что помощник ректора предупредил: мой визит не согласован с Центром общественных связей университета, а значит, им нужно быть осторожными и не говорить лишнего.

Специально для Центра общественных связей и лично помощника ректора хочу отметить, что буфеты в Бауманке отличные: цены низкие, блюда калорийные, особенно удались местным поварам булки с котлетами. Более того, совершенно без всякой иронии, люди, с которыми мне довелось пообщаться, показались мне удивительными и органичными. Представители «предпринимательского авангарда» МГТУ — очень умелые, умные, развитые молодые люди. Особенно покоряет в них такое редкое в наши дни качество, как чувство собственного достоинства и самодостаточности.

«Вот вы можете нам объяснить, зачем создается Сколково?» — спрашивали они меня.

Я, как мог, объяснял, что Сколково создается для таких, как они: талантливых и умелых. Это будет место, где возникнет среда, в которой им будет удобно заниматься технологическим предпринимательством. Но они в этом сомневались. «Там, — говорили они, — будет удобно большим дядькам с деньгами, у которых все схвачено. Вот, например, один из наших профессоров, который создал компанию и пошел в Сколково. Это человек с большими международными связями, ему там будет удобно. А нам — не уверены, что будет. Многие компании идут, например, за грантами в РОСНАНО с сырыми идеями и каким-то образом получают деньги. Мы же как технические специалисты понимаем, что эти идеи — чистый бред. После того как получают гранты, они приходят к нам, потому что у них все разваливается и ничего не работает. И мы им помогаем эти проблемы решить. То же самое будет и в Сколково. Государство зачем-то решило создавать сотни конкурирующих друг с другом компаний. Многие из них с сырыми идеями, а потому на выходе ничего не получится. У нас тоже есть сырые идеи, мы тоже можем навешать лапшу на уши и получить гранты, но делать этого не будем».

Между Сколково в лице Вексельберга и этими кандидатами технических наук и аспирантами зияла ментальная пропасть, суть которой была трудноуловима. Начинающие бизнесмены из университета признавали, что они действительно не сильны в маркетинге. Для того чтобы определиться с тем, как и кому можно продавать то, что они придумывают, у них нет ни ресурсов, ни необходимых для этого знаний. Более того, у них нет на это самого ценного ресурса — времени. Университет, который создал компанию, тоже никак не мог помочь начинающим бизнесменам научиться стать бизнесменами и вывести новые технологии на рынок. Потому что у него самого нет для этого ни ресурсов, ни знаний. Но вот появилось Сколково, которое призвано помочь именно в этом. А в это благое начинание бауманцы не верили, хоть тресни. С таким же успехом к ним в кабинет мог заглянуть и Николай Басков. Что называется, спел, но не задел. Кто же был в этом виноват?

Я говорил им, что, может, все-таки стоит позвонить директору сколковского технопарка Лифшицу, рисовал эффективную, с моей точки зрения, схему, которая могла бы сработать: вы создаете новую компанию под свою сырую разработку, получаете грант, доводите технологию до ума, привлекаете посевной фонд.

— Тогда нам придется бросить все заказы, заниматься только этим?

— Наберете новых людей, вы же получите грант.

— Но ведь от нас потребуется дать результат.

— Да. А как иначе?

И в ответ услышал, что в этом случае проще получить грант от Министерства образования на проведение исследования. И это исследование провести.

Тут я, наконец, понял, что проблема кроется главным образом в психологии. Мои собеседники — это в большей степени ученые, инженеры, нежели бизнесмены. Оттого и говорят, что не хотят «вешать лапшу на уши», а Сколково видится им пугающим местом, где взрослые дядьки с непонятными, но однозначно неблаговидными целями оперируют режущими ухо ученого терминами «прибыль» и «эффективность». Им действительно проще получить гранты от Министерства образования и науки.

В 2010 г. государство в рамках федеральных целевых программ финансировало 85 % НИОКР в стране. И так обстояло дело на протяжении последних нескольких лет. Средства распределялись в виде грантов. В 99 % случаев по окончании исследовательских работ никаких патентов не оформлялось и никаких новых технологических компаний не возникало. К началу 2011 г. Национальные исследовательские университеты делали только первые шаги к «светлому будущему».

Все это напоминало ситуацию с достойной во всех отношениях женщиной, которой когда-то незаслуженно пренебрегли. Потом, когда спохватились и начали искать в старых записных книжках телефонный номер, таскаться по забытым адресам, выспрашивать знакомых, оказалось, что она уже давно замужем, при детях, в другом городе, с ворохом обязательств и проблем. Поправить, вернуть, распутать и попробовать начать все сначала представляется возможным. Только стоить это будет очень больших нервов и очень дорого.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.