Политический ступор

Политический ступор

Путину и его администрации действительно повезло. Когда Путин в полдень 31 декабря 1999 года стал исполняющим обязанности президента, ему даже в отдаленной перспективе не грозили никакие крупные экономические потрясения. И все же в тот момент ни МВФ, ни большинство других наблюдателей еще не осознали, что начала меняться сама парадигма движения России, что страна вступала в совершенно новую фазу развития.

Все, думаю, помнят главный вопрос начала 2000 года: Who is Mister Putin? И действительно, Путин был почти что живым воплощением знаменитого высказывания Черчилля, который сказал про Россию, что это «загадка, в которой скрыта окутанная тайной головоломка». Правда, зимой 2000 года Путин в качестве кандидата на пост президента проявил себя как человек компетентный, энергичный, имеющий серьезный подход и к стратегии, и к тактике и к тому же великолепно умеющий подстраиваться под обстоятельства. Самым разным группам избирателей он одинаково давал почувствовать, что их заботы ему близки. Реформаторы увидели в нем сторонника реформ; олигархам он показался гарантом их положения; для спецслужб он был своим человеком; в глазах рядовых людей он выглядел таким же простым отцом семейства, как и они сами.

По мере того как Россия и международное сообщество начали узнавать Путина получше, проявлялись его характерные качества: реализм, прагматизм и патриотизм. Еще ни один российский лидер не позволял себе говорить с соотечественниками так же прямо и откровенно, как он. В этом плане прекрасным примером может служить его статья «Россия на рубеже тысячелетий», опубликованная за несколько дней до нового 2000 года и, следовательно, за несколько дней до начала исполнения им обязанностей президента страны. Он не стал потчевать сограждан бодрыми обещаниями или рассуждать о достижениях нации по меркам США. Вместо этого он дал реальные ориентиры: «Для того чтобы достичь душевого производства ВВП на уровне современных Португалии или Испании – стран, не относящихся к лидерам мировой экономики, – нам понадобится примерно 15 лет при темпах прироста ВВП не менее 8% в год. Если сумеем в течение этих же 15 лет выдерживать темпы прироста ВВП на уровне 10% в год, то достигнем нынешнего уровня душевого производства ВВП Великобритании или Франции».

О проблемах своей страны Путин говорил жестче, чем даже самые ярые критики России на Западе. Он заявлял, что на карту поставлено само существование России и что в случае распространения чеченского сепаратизма на всю Россию угроза дезинтеграции станет вполне реальной [230] . Он практически не скрывал своего презрительного отношения к растерявшим и власть, и доверие руководителям государства. Он признавал, что в стране царит бедность, и отмечал, что по подушевому ВВП Россия находится среди беднейшей половины стран мира.

Для преодоления всех этих бед Путин предлагал простой рецепт: России необходимо укрепить государство и тем самым обеспечить выживание страны, а также восстановить способность правительства добиваться соблюдения законов и исполнения принятых решений. Главная же задача следующего поколения россиян – восстановление экономики. Путин и его советники считали, что потребуется именно столько времени, что на решение этой задачи уйдет жизнь как минимум одного поколения.

Путин утверждал, что Россия сможет преодолеть бедность и экономический спад только за счет интеграции в глобальную экономику и связанные с ней учреждения, в том числе МВФ, ВТО, а также за счет выхода на глобальные ранки капиталов. Он писал: «…мы вышли на магистральный путь, которым идет все человечество. Только этот путь, как убедительно свидетельствует мировой опыт, открывает реальную перспективу динамичного роста экономики и повышения уровня жизни народа. Альтернативы ему нет». Наконец, Путин откровенно заявлял, что для вхождения в глобальную экономику и привлечения иностранных инвестиций России необходимо идти на сотрудничество с Соединенными Штатами и с западными странами, но не жертвуя, конечно, при этом своими жизненными интересами. Причем говорил Путин все это более чем за полтора года до трагических событий 11 сентября 2001 года.

Однако с точки зрения конкретных политических шагов получить убедительное впечатление о Путине было еще трудно. За исключением решения о создании Центра стратегических разработок во главе с Германом Грефом и нашумевшего указа о защите Ельцина и членов его семьи от любых преследований, связанных с его деятельностью в должности президента, Путин на первых порах не предпринимал никаких серьезных мер и вообще старался избегать жестких решений. Этот своеобразный политический застой продолжался до лета 2000 года.

При благополучном состоянии экономики и в неясных политических условиях переходного периода бывшие министры (большинство из которых вошли в новое правительство и были в мае утверждены) всю первую половину года в основном ничего не делали, просто ждали. Пары примеров будет достаточно, чтобы проиллюстрировать ситуацию и заодно показать изменения, которые тогда происходили в отношениях между МВФ и Россией и о перспективе которых тогда еще вряд ли кто имел ясное представление (это сегодня очевидно, что оброненные Чубайсом в 1997 году в Гонконге слова о «полюбовном разводе» между Россией и МВФ начали с некоторым запозданием сбываться).

10 января 2000 года Касьянов вышел из кабинета Путина в Доме правительства в должности единственного первого заместителя премьер-министра, то есть фактического главы правительства. И для него самого, и для большинства наблюдателей это решение стало полностью неожиданным. Так случилось, что когда Касьянов вернулся от Путина к себе в Минфин, первый, с кем у него была назначена встреча, был я. Он попросил, чтобы МВФ, не афишируя, помог ему и дал предложения относительно приоритетов, которые следует обозначить в экономической программе нового правительства.

Как и многие другие, Касьянов много раз видел, как выдвигались и умирали скорой смертью разные грандиозные планы, и потому не очень верил, что комиссия Грефа сможет предложить конкретные, согласованные между собой меры для решения важнейших текущих задач. Через несколько недель, уже в начале марта, Касьянов вернулся к своей просьбе, поскольку вроде бы получил подтверждение, что именно он будет руководить правительством после выборов. На этот раз он просил практических советов МВФ по реструктуризации банковской системы, валютному контролю и управлению государственным долгом (в этом контексте возникал и вопрос о том, что делать с ВЭБом). Касьянов, естественно, обращался за советами и к другим экспертам внутри страны, например к Институту экономики переходного периода Егора Гайдара, а также за рубежом, в том числе ко Всемирному банку. Активно консультировалась с этими и другими экспертами и рабочая группа Грефа, реорганизованная в Центр стратегических разработок.

По мере приближения президентских выборов и происходивших в Чечне событий отношение к России во всем мире становилось все хуже и хуже. Усугубило ситуацию исчезновение корреспондента радио «Свобода» Андрея Бабицкого, произошедшее 26 января. Запад был убежден, что его за прочеченскую позицию убили российские военные. К тому моменту, когда Бабицкий при непонятных обстоятельствах все-таки объявился 25 февраля в Дагестане, очередной серьезный удар по репутации России уже был нанесен. В международном общественном мнении остался образ опасной страны, в которой спецслужбы захватили контроль и командуют государством, не признающим ничью критику. Ни у кого не было сомнений, что имела место организованная Кремлем попытка отомстить неудобному журналисту.

На деле же, судя по всему, произошла обычная история, когда у российских властей возникают проблемы с осуществлением заявленной политики и собственных полномочий. Потому что, как ни трудно в это поверить, Кремль сам на первых порах не знал, что случилось с Бабицким, и к тому же федеральные силы не сразу вышли на связь с вроде бы замешанным в событиях местным полевым командиром.

В результате оказалась выставленной напоказ слабость дисциплины в системе военного командования, да к тому же в армии, имевшей почти 6 000 ядерных боеголовок, и это было, конечно, крайне унизительно. Но, по сути, в тех событиях отразилось намного более глубокое явление: в постсоветской России вообще вся центральная власть была слабой. Если это учесть, то станет понятно, насколько трудно было руководителям в центре добиваться практического осуществления заявленной ими политики.

Путин победил на выборах в первом туре и вступил в должность 7 мая [231] , а 17 мая Касьянов был утвержден в должности премьер-министра. Неожиданных назначений в новом правительстве практически не было. Кудрин 18 мая получил портфель министра финансов и одновременно должность вице-премьера. Обсуждали, наградят ли Грефа за работу влиятельным постом в кабинете министров; он в конце концов получил под свое начало объединенные под крышей одного министерства экономику, торговлю и промышленность [232] . И в России, и, особенно, на Западе много и в скептическом ключе говорили о том, заберут ли реальную власть в свои руки выходцы из родного для Путина Санкт-Петербурга, в первую очередь доверенные назначенцы из спецслужб, или же остатки ельцинской команды выдержат напор и сохранят свою монополию на власть. Поговаривали о напряженности в отношениях между Касьяновым, Кудриным и Грефом. Сегодня, однако, представляется, что, хотя управленческий потенциал у правительства и не был идеальным, слухи о трениях в нем в те дни были все-таки значительно преувеличены.

Несмотря на политическое затишье, некоторые вопросы экономической политики на переговорах с МВФ все-таки обсуждались, хотя и ограничивались в основном техническими аспектами желательной макроэкономической структуры. Помимо этого, в начале апреля в Высшей школе экономики Евгений Ясин организовал конференцию, посвященную 10-летней перспективе развития российской экономики, и занимавшиеся Россией сотрудники МВФ активно готовили для нее доклады. Причем состав российской миссии фонда в значительной степени поменялся, и поэтому был как бы заново проделан тот же анализ и сформулированы те же рекомендации, что и в 1995 году, когда готовилась программа, легшая затем в основу заявки России на финансирование программы EFF.

Тем временем суровый и принципиальный друг и сторонник России Камдессю 15 февраля покинул МВФ (о намерении выйти в отставку он объявил еще в декабре). По поводу его преемника разгорелись страсти между европейцами и остальными акционерами фонда, а также и внутри самого ЕС, и назначение нового директора-распорядителя затянулось.

Стэнли Фишер временно стал исполняющим обязанности главы фонда [233] . В этом качестве он 6 апреля открыл конференцию в ГУ-ВШЭ и затем встретился с Путиным и другими российскими руководителями. Их мнения Фишер воспринял как обнадеживающие, но при этом его по-прежнему заботило то, как много еще предстояло сделать в процессе экономических реформ.

Именно ввиду масштабности остававшихся нерешенными проблем МВФ в течение первых шести месяцев 2000 года направил в Россию в общей сложности четыре миссии. Делалось это, однако, в отсутствие работающего в полную силу правительства, и потому много времени тратилось не самым продуктивным образом. Особенно это чувствовалось во время бесконечных и безрезультатных бесед с пришедшим на смену Геращенко Сергеем Игнатьевым и оставшейся в ЦБ Татьяной Парамоновой о финансовой политике. К тому же, команда МВФ по-прежнему обращала особое внимание на вопросы структурной политики, которые так и остались нерешенными после «похорон» программы 1999 года. Но зато завязалось весьма полезное обсуждение вопросов вне рамок работы с программами [234] .

Данный текст является ознакомительным фрагментом.