4.6. Распространение налогового бремени и воздействие налогов Часть IV: «единый налог» на земельную ренту

4.6. Распространение налогового бремени и воздействие налогов

Часть IV: «единый налог» на земельную ренту

Нам уже приходилось вскрывать ложность аргументов, используемых Генри Джорджем и его последователями: земля изначально принадлежит «обществу» и каждый вместе с жизнью должен иметь «право» на соответствующую часть этой земли; обусловленный внешними факторами рост стоимости земли создает «незаработанный доход»; в результате аморальных земельных «спекуляций» в городах плодородная земля выводится из [сельскохозяйственного] пользования. Здесь мы подвергнем анализу знаменитое предложение Генри Джорджа: «единый налог», или «100%-я экспроприация земельной ренты»[162].

В связи с теорией Джорджа прежде всего следует отметить, что она привлекает внимание к важной проблеме — к земельному вопросу. Современные экономисты склонны рассматривать землю как один из элементов капитала и отрицают существование какой-либо специфики в этом вопросе. В такой ситуации теория Джорджа, даже будучи ложной от первого до последнего слова, полезна тем, что привлекает внимание к игнорируемой проблеме.

Основную путаницу в обсуждение земельного вопроса внесла проблема стимулирования производства, которая должна была стать результатом не этого налога, а отмены всех других форм налогов.

Вопрос о пагубном влиянии налогов на производство и обмен делал Джорджа необычайно красноречивым. Избавиться от этого пагубного влияния можно было двумя путями: вообще ликвидировав налоги или заменив все налоги налогом на земельную ренту[163]. Ниже я покажу, что налог на земельную ренту также стесняет производство и искажает его структуру. Поэтому все достоинства единого налога не в его введении, а в том, что одновременно были бы ликвидированы все другие налоги. И эти вещи не следует путать.

Налог на земельную ренту имел бы тот же эффект, что и рассмотренный нами выше налог на собственность: он не мог бы быть переложен на другие факторы производства и был бы «капитализирован», соответственно, пострадали бы только те землевладельцы, при которых этот налог был бы установлен, а всех остальных налог никак не затронул бы благодаря падению капитальной ценности земли. Джорджисты предложили ввести 100%-й годовой налог только на земельную ренту.

Проект единого налога не разрешает критически важной проблемы — как оценить величину земельной ренты? Смысл затеи с единым налогом в том, чтобы вывести из-под налогообложения все средства производства и взимать налог только с земельной ренты. Но как это сделать? Джорджисты отмахнулись от проблемы, заявив, что это чисто практическая трудность, но ведь у данной проблемы есть и теоретические стороны. Как и в случае с любым другим налогом на собственность, мы не в состоянии точно оценить стоимость активов, которые не были проданы на рынке за истекший налоговый период.

Проект обложения налогом земли наталкивается на еще одну неразрешимую проблему: какую часть арендной платы за земельный участок отнести собственно на землю, а какую — на процент и заработную плату. Поскольку редко найдешь земельный участок, на котором не было бы строений и других результатов вложения капитала, и продается все это «в одной упаковке», проблема эта решения не имеет.

Но теория Джорджа сталкивается с еще б?льшими трудностями. Ее сторонники утверждают, что главное достоинство единого налога в том, что он подстегнет производство. В ответ на враждебную критику они указывают, что единый налог (если его грамотно провести) не станет препятствием для улучшения и поддержания земельных угодий. Далее они утверждают, что благодаря введению единого налога пустующая земля будет вовлечена в производство. Предполагается, что это одно из главных достоинств предлагаемого налога. Но ведь если земля в данный момент не используется, она не приносит ни цента валовой ренты, а значит, не приносит и собственно земельной ренты. А раз нет земельной ренты, то нет сумм, на которые можно было бы начислить налог. При последовательном воплощении плана Джорджа такая земля не принесет ни цента налогов! А раз она не будет облагаться налогом, ее нельзя будет вовлечь в пользование.

Единственное логичное объяснение этой ошибки джорджистов заключается в том, что они целиком сосредоточились на том факте, что даже неиспользуемая земля, как правило, имеет некую капитальную ценность, и, хотя она не приносит дохода, такую землю продают и покупают на рынке. Из этого факта джорджисты заключили, что, раз есть капитальная ценность, должна быть и «текущая» годовая земельная рента. Этот неверный вывод покоится на одной из самых значительных слабостей их теории — на пренебрежении ролью времени[164]. Неиспользуемая в настоящее время земля обладает капитальной ценностью только потому, что рынок рассчитывает, что в будущем она станет приносить доход. Капитальная ценность земельного участка, как и других производственных активов, равна и определяется дисконтированной по средней ставке ссудного процента суммой ожидаемых в будущем рентных доходов. Но это не рента, извлекаемая в настоящий момент! В силу этого, взимание налога с необрабатываемой земли противоречит принятому джорджистами единому налогу на земельную ренту; в этом случае налог не только становится инструментом конфискации рентных доходов, но и будет служить истощению накопленных капиталов, которые придется продавать для уплаты налога.

Любое возрастание капитальной ценности необрабатываемой земли отражает не приносимый ею в настоящее время доход, а расчеты людей на будущее — какой доход способна дать эта земля. Представим, например, что будущая рента от неиспользуемой в настоящее время земли такова, что, когда об этом узнают на рынке, цена участка поднимется до 10 тыс. долл. Будем считать, что пока об этом мало кто знает, а потому за этот участок дают в среднем 8 тыс. долл. Дальновидный предприниматель Джонс верно оценил ситуацию и купил участок за 8 тыс. долл. Если бы все обладали такой же способностью к предвидению, ему пришлось бы уплатить за эту землю 10 тыс. долл. Прирост капитала Джонса, составивший 2 тыс. долл., — это прибыль, которую Джонсу обеспечила не текущая производительность земли, а его способность верно оценивать будущие перспективы.

Неиспользуемая земля — это главный конек джорджистов. Наличие неиспользуемых участков земли они объясняют «земельными спекуляциями», и на эти спекуляции они взваливают ответственность чуть не за все болезни цивилизации, в том числе за периодические спады экономической активности. Они не понимают того, что так как труд относительно более редкий ресурс, чем земля, то наименее производительная земля и должна оставаться невозделываемой. Зрелище пустующей земли приводит джорджистов в ярость: уровень жизни был бы выше, если бы все наличные ресурсы были вовлечены в производство. Но ведь нужно отдавать себе отчет, что пустующая земля – это благо и что, если когда-либо все участки земли войдут в эксплуатацию, это будет означать, что налицо абсолютный избыток рабочих рук по отношению к земле и мир в конце концов вошел в стадию чудовищной перенаселенности, когда для некоторых людей объективно не может найтись никакого полезного применения.

Автор этих строк долго не мог понять, почему джорджисты считают причиной всех экономических бед наличие пустующих земель, пока не нашел ответа в следующем все объясняющем отрывке из джорджистской публикации:

«Бедные страны не страдают от недостатка капитала

Большинство из нас привыкли считать, что жители Индии, Китая, Мексики и других так называемых отсталых стран бедны, потому что им недостает капитала. Но ведь мы уже убедились, что капитал — это не что иное, как богатство, богатство — это не что иное, как энергия человека, так или иначе приложенная к земле, так что приходится предположить, что недостаток капитала означает, что в отсталых Индии или Китае существует серьезная нехватка рабочих рук или земли. Но ведь это не так. Эти «бедные» страны имеют намного больше земли и рабочих рук, чем они используют. … Не может быть сомнений, что они располагают всем необходимым — и людьми и зем-лей, — чтобы производить столько же капитала, как и в любой другой стране»[165].

А поскольку в этих бедных странах избыток земли и рабочих рук, следует заключить, что землевладельцы препятствуют использованию земли. И только этим можно объяснить низкий уровень жизни.

Здесь в полной мере сказывается главное заблуждение джорджистов: непонимание истинной роли времени в производстве. Необходимо время для того, чтобы сделать накопления, вложить средства и создать капитальные блага, а последние обеспечивают главное: сокращают период производства потребительских товаров. Индии и Китаю не хватает капитала, потому что у них мало времени. Они начинают с очень низкого уровня обеспеченности капиталом, и им потребуется много времени, чтобы повысить уровень обеспеченности капиталом за счет собственных сбережений. Джорджисты оказались в трудном положении, потому что их теория была сформулирована до формирования австрийской экономической школы, и в своем дальнейшем развитии они так и не учли достижения этой школы[166].

Мы уже отмечали, что земельные спекуляции выполняют важную общественную функцию. Благодаря спекулянтам земля, причем в количестве, отвечающем требованиям потребителей, попадает в самые знающие руки и разрабатывается в соответствии с желаниями потребителей. Ни один хороший участок не будет бесполезно простаивать — тем самым лишая владельца земельной ренты, — если владелец участка не ожидает, что вскоре появится возможность более выгодного его использования. Энергия и знания предпринимателей обеспечивают самое производительное использование каждого участка[167].

Одним из самых поразительных недостатков экономической литературы является отсутствие принципиальной критики джорджизма. Экономисты либо замалчивали проблему, либо — самый частый случай — признавая экономические заслуги теории, критиковали исключительно ее политические последствия или трудности, неизбежные при попытке практического применения. Снисходительность критики является одной из главных причин того, что джорджистское движение просуществовало столь долго. Основной причиной неэффективности критики было то, что большинство экономистов соглашались с главным пунктом теории Генри Джорджа: налог на земельную ренту не окажет неблагоприятного влияния на производство и не будет иметь вредных экономических последствий. Но если считать этот налог экономически разумным, остается только критиковать политические или практические стороны этого проекта. Многие авторы, указывавшие на практическую нереализуемость программы единого налога во всей полноте, соглашались, что было бы разумно установить 100%-й налог на весь возможный в будущем прирост величины земельной ренты. Джорджисты, естественно, воспринимали идею таких полумер с насмешкой. Стоило противникам признать экономическую безвредность налога на земельную ренту, и вся критика в целом оказывалась беспомощной.

С экономической точки зрения главная проблема единого налога такова: будет ли этот налог искажать и стеснять производство? Подстегнет его или будет тормозить? Можно ли считать истинной идею, что собственники земли не выполняют никаких полезных функций, а потому конфискация их доходов не сможет оказать отрицательного влияния на производство? Земельная рента получила название «экономического излишка», который можно без всякого вреда обложить любым налогом. Многие экономисты молчаливо согласились с данным выводом, чем признали, что единственная полезная функция землевладельцев — это работать над улучшением земли, т.е. заниматься производством капитальных благ на земле.

Но в этом центральном пункте своей теории джорджисты расходятся с реальностью. Землевладелец оказывает очень важные производственные услуги. Именно он поставляет на рынок земельные участки и распределяет их среди наиболее производительных претендентов. Нас не должен вводить в заблуждение тот факт, что количество пригодной к обработке земли всегда более или менее постоянно. В случае земли, как и любого другого производственного актива, продается не только физический товар, но и весь пучок сопутствующих услуг, в том числе и услуга по передаче собственности от продавца покупателю. Земельные участки не существуют сами по себе; собственник должен передать землю пользователю. (В случае «вертикальной интеграции» обе эти функции может выполнять один человек[168].)

Чтобы извлекать из земли максимально возможную ренту, собственник должен найти для нее производительное использование, в наибольшей степени отвечающее нуждам потребителей. В частности, нельзя недооценивать важности местоположения и того, что землевладелец обеспечивает самое производительное расположение для каждого конкретного варианта использования.

Распространенное представление, что вовлечение земельных участков в оборот и определение их местоположения не является по-настоящему «производительной» функцией, — это наследие старой классической точки зрения, что любая услуга, которая не «создает» чего-либо материально ощутимого, не является «действительно» производительной[169]. Но на самом деле эта функция не менее производительна, чем любая другая, а кроме того, она жизненно важна. Разрушение этой функции будет иметь тяжкие последствия для экономики.

Представим, что государство установило 100%-й налог на земельную ренту. Каковы будут экономические последствия этого? Владельцы земли подвергнутся экспроприации, и капитальная ценность земли на рынке упадет до нуля. Поскольку владельцы участков не смогут получать ренту, участок потеряет всякую ценность на рынке. С этого момента участки будут бесплатны, а владельцы должны будут передавать всю получаемую земельную ренту в казну.

Но раз уж государство отбирает всю ренту себе, землевладельцам нет смысла ее собирать. Величина земельной ренты также упадет до нуля, и использование земли станет бесплатным. Единый налог мало того что не сможет стать единым источником доходов государства, но он вообще перестанет быть источником каких-либо доходов.

Единый налог сделает земельные участки бесплатными, хотя земля, как и любой другой ограниченный ресурс, бесплатной быть не может. Любое благо всегда является редким и поэтому всегда должно иметь свою цену, определяемую соотношением между спросом и предложением. Бесплатным бывает только то, что вообще товаром не является, поскольку представляет собой присутствующее в изобилии условие человеческого существования, которое не подвластно человеческой воле.

Благодаря этому налогу на рынке воцарится иллюзия, что земля бесплатна, тогда как этого не может быть. Результат будет таким же, как и с любой попыткой установить потолок цен. Вместо того чтобы уходить по самой высокой цене и доставаться тому, кто может извлечь из нее наибольшую пользу, самые ценные участки достанутся случайным людям, тем, кто их первым захватит и кто не сможет раскрыть их потенциал, потому что исчезнет экономическое давление в пользу получения наибольшей продуктивности. Возникнет схватка за лучшие участки, и никто не захочет использовать менее ценную землю. На свободном рынке менее производительная земля обходится арендатору дешевле. Но когда они стоят не меньше самых лучших участков, потому что вся земля бесплатна, никто не захочет их использовать. В городах лучшая и потенциально самая ценная земля — это городские центры, и арендаторам приходится платить за них больше, чем за менее ценные, хотя и полезные участки на окраинах города. Если бы идея Генри Джорджа оказалась реализованной, потенциальные возможности многих участков были бы потеряны, а также центры городов оказались бы перенаселенными, а окраины пребывали в относительном запустении. Если джорджисты полагают, что единый налог покончит с перенаселенностью городских центров, то они заблуждаются: результатом будет обратное.

Далее предположим, что государство, в соответствии с идеями джорджистов, для вовлечения в эксплуатацию «неиспользуемой» земли установило на земельную ренту налог, превышающий 100%. В этом случае произойдет разрушение структуры использования труда и капитала. Труд — это более редкий ресурс, чем земля, и принудительное использование пустующей ныне земли приведет к бесполезной растрате труда и капитала. Не оправданные результатом усилия будут приложены к малопродуктивным участкам земли, а более ценные окажутся в относительном небрежении.

В любом случае единый налог может привести только к повсеместному хаосу, к неадекватному распределению и чрезмерному использованию решительно всего, к перенаселенности, к чрезмерному или недостаточному использованию бедной земли, которая все равно будет в итоге покинута. В общем, можно предвидеть, что малоценные земли будут заброшены, потому что налог будет притягивать людей на лучшие земли. Как и всегда в условиях контроля цен, лучшие участки будут распределять по очереди или они будут доставаться фаворитам и т.п., но только не в соответствии с экономическими возможностями претендентов. Поскольку в любом производстве важно местоположение, хаос в этом деле станет источником хаоса для всех областей производства, и не исключено, что это сделает невозможными любые экономические расчеты, потому что важный элемент всех экономических расчетов — местоположение — окажется выведенным за пределы рынка.

На это джорджисты могут возразить, что землевладельцам не позволят раздавать землю задаром и что армия государственных оценщиков проследит за тем, чтобы величина арендной платы отвечала достоинствам земли. Но таким образом вряд ли удастся решить проблему, скорее, так можно только сделать все еще хуже. Подобным образом можно обеспечить некоторые налоговые поступления и сбить избыточный спрос на землю, но все-таки землевладельцы не будут заинтересованы в том, чтобы выполнять свою главную функцию — эффективно распределять землю [среди пользователей]. Нужно иметь в виду и то, что оценка земли всегда является делом трудным и субъективным. Какой же хаос должен возникнуть, когда государству придется вслепую, в отсутствие всякого рынка аренды участков, назначать величину арендной платы на каждый клочок земли! Эта задача совершенно неразрешима, и результатом будет такое отклонение арендной платы от того, что назначил бы рынок, что хаос в распределении и использовании участков земли будет еще усилен. Когда земельный рынок исчезнет без следа, у землевладельцев не только не останется никаких стимулов для эффективного распределения участков [среди пользователей]; они будут лишены даже возможности выяснить, насколько эффективно они распределили землю.

Наконец, установление величины арендной платы государственными чиновниками — это в практическом смысле эквивалент полной национализации земли. А значит, неизбежным следствием этого будут хаос и убытки, как и во всяком бизнесе, которым завладевает государство, только в этом случае последствия будут особенно тяжкими, потому что земельные отношения затрагивают практически все стороны хозяйственной жизни. Джорджисты возражают, что они вовсе не выступают за национализацию земли и что она de jure[170] останется в частной собственности. Вот только доходы от земельной собственности отойдут государству. Сам Генри Джордж признавался, что единый налог «достигнет того же [что и национализация земли], только сделает все более простым, легким и незаметным образом»[171]. Но задуманное Джорджем нельзя осуществить «простым, легким и незаметным образом». Сохраняя de jure частную собственность на землю, единый налог сделает ее совершенно бессмысленной, так что его результаты никаким ощутимым образом не будут отличаться от открытой национализации[172]. Ведь у государства, как мы увидим ниже, нет ни стимулов, ни возможностей эффективно распорядиться землей. В любом случае участки земли, как и все остальные ресурсы, должны принадлежать кому-то, кто будет ими распоряжаться, — частным лицам или государству. Раздача земли в пользование может происходить либо на основе добровольных соглашений, либо по усмотрению властей, и именно на последнее направлены национализация земли или установление единого налога [173]^,[174].

Джорджисты верят, что государственная собственность или контроль над землей обозначают, что «общество» станет владеть или распоряжаться землей или земельной рентой. Но это заблуждение. Общество или публика не может ничем владеть. Собственником может быть только отдельный человек или группа людей. (Подробнее об этом ниже.) Как бы то ни было, по проекту джорджистов собственником земли станет не общество, а государство. В трудном положении оказалась группа джорджистов-антигосударственников, которые хотели бы передать земельную аренду государству, но при этом уничтожить само налогообложение. Фрэнк Ходоров, лидер этой группы, сумел предложить крайне неудовлетворительное решение: чтобы земля не стала монополией центрального правительства, ее следует муниципализировать. Впрочем, это различие не принципиальное: последствия государственного владения и региональной земельной монополии все равно проявятся, пусть на уровне множества мелких регионов, а не одного большого региона [175].

Есть все основания считать, что система Генри Джорджа состоит исключительно из заблуждений. Но даже теперь эта доктрина привлекает немалое внимание, и, что особенно удивительно, внимание многих экономистов и социальных философов, считающих себя приверженцами свободного рынка. И в этом есть смысл, потому что джорджисты, пусть и предельно абсурдным образом, привлекают внимание к проблеме, ускользающей от внимания публики, — земельному вопросу. Земельный вопрос существует, и можно сколько угодно пытаться его не замечать — это делу не поможет. Но вопреки учению джорджистов причиной земельной проблемы является не установление частной собственности на землю на свободном рынке. Ее источником является незавершенность этой системы установления частной собственности на землю, которая требует, чтобы первым владельцем ничейной земли становился ее первый пользователь, который, оформив право собственности, мог бы дальше ею распоряжаться как любым другим рыночным ресурсом — продавать, дарить, завещать. Именно такой метод установления собственности соответствует принципам свободного рынка; любой другой метод установления собственности на ничейные участки земли невозможен без участия государственного принуждения.

Если действовать в режиме «первый пользователь — первый собственник», сразу станет ложным утверждение джорджистов, что наша частная собственность на землю не покоится на том, что собственник вложил свой труд в созданную природой землю. В такой ситуации исчезнет право собственности на землю, которая еще не была в обработке, и только ее продуктивное использование станет достаточным основанием для установления собственности на участок земли. «Вложение» труда может иметь форму дренажа, удобрения, расчистки, мощения или любых других действий, подготавливающих участок к использованию. Вспашка и посев — это лишь один из видов использования[176]. В случае возникновения споров о праве собственности решение можно было бы передавать на усмотрение суда.

Права пионера как первооткрывателя и первопользователя столь же бесспорны, как и права на любой другой продукт труда. Найт не преувеличивает, утверждая, что «обвинение наших пионеров в том, что они получили землю ни за что, лишив при этом будущие поколения их законной доли в наследии, даже не заслуживает того, чтобы его опровергали. Вся доктрина — плод городского ума, создана человеком, живущим в комфорте и не сталкивающимся с реальностью в качестве собственника или арендатора… Если бы позднее общество решилось конфисковать стоимость земли, оставив владельцам только продукт улучшения ее, это с его стороны было бы пренебрежением к упорному труду, которым земля была приобретена, и произвольным противопоставлением одной группы собственников другой»[177].

Проблемы возникают, когда игнорируется принцип «первый пользователь — первый собственник». Почти во всех странах государства считают своей всю новую, не бывшую в эксплуатации землю. В условиях свободного рынка государство никак не могло бы оказаться собственником невозделанной земли. Стоит государству завладеть девственной землей, и уже сам этот акт вносит семена раздора в процесс рыночного распределения земли. Представим, что государство избавляется от неиспользуемых общественных земель, продавая их на аукционе тому, кто больше заплатит. Поскольку государство не имело весомых прав собственности, у покупателя государственных земель такого права также не будет. Если, как это часто бывает, покупатель не использует и не заселяет землю, он оказывается земельным спекулянтом в самом уничижительном смысле этого слова. Когда появляется действительный пользователь, ему приходится покупать или арендовать землю у спекулянта, не имеющего весомых прав на землю, потому что он купил землю у государства, права собственности которого, с позиций свободного рынка, также неосновательны. Получается, что некоторые обвинения со стороны джорджистов в адрес земельных спекулянтов верны, но не потому, что спекуляция сама по себе плоха, а потому, что спекулянт стал землевладельцем, купив землю у государства, беззаконно присвоившего себе права на нее. В результате этого покупная цена (или арендная плата) действительно превращается в налог, уплачиваемый за право использования земли. При этом распродажа неиспользуемых общественных земель превращается в нечто подобное старинной практике откупа налогов, когда частные лица могли покупать у государства привилегию собирать налоги. При этом цена этой привилегии должна была оказываться примерно соответствующей доходу, приносимому сбором налогов.

Таким образом, продажа неиспользуемых общественных земель спекулянтам ограничивает возможность вовлечения новых земель в пользование, вносит искажения в распределение ресурсов и мешает вовлечению земель в использование, поскольку за это приходится платить спекулянтам «налог» в виде покупной цены или арендной платы. Ограничения на использование земли повышают стоимость предельной продукции и арендной платы за используемую землю и одновременно понижает предельный продукт труда, тем самым снижая уровень заработной платы.

Сходство арендной платы и налога еще более наглядно в случае «феодального» пожалования земельных участков. Как выглядело типичное начало феодализма? Племя завоевателей захватывало населенную крестьянами территорию и создавало государство для управления ею. Оно могло облагать население налогами, чтобы поддерживать свое существование. Но оно могло действовать и иначе, и важно понять, что не было принципиальной разницы между двумя направлениями деятельности. Оно могло разделить землю, чтобы наделить имениями каждого из членов банды завоевателей. Тогда помимо или в дополнение к центральному налоговому агентству возникал ряд региональных центров по сбору ренты. Но результаты в обоих случаях оказывались одинаковыми. Это особенно наглядно в странах Востока, в которых считалось, что правитель лично владеет всей территорией государства и собирает налоги в форме «арендной платы» за право использования своей земли.

Зыбкость различий между налогами и феодальной рентой живо изобразил Франц Оппенгеймер: «Крестьянин платит дань, отдавая часть продукта своего труда, не получая никаких услуг взамен. “Вначале была земельная рента”. Формы сбора и потребления земельной ренты разнообразны. В некоторых случаях лорды образуют своего рода профессиональный союз или коммуну, живут по-коммунистически в условиях укрепленного лагеря, где и потребляют дань, собираемую со своих крестьян. ... В некоторых случаях каждый из воинов-лордов имеет закрепленный за ним собственный участок земли. Но чаще, как в древней Спарте, оброк, собираемый с этой земли, потребляется на совместных трапезах — “сисситиях” — представителями господствующего класса. В некоторых случаях знатные землевладельцы делят между собой всю территорию, так что каждый со своей семьей и двором поселяется в собственном укрепленном замке, где и кормится тем, что производит его земля или владение. Но эта знать еще не превратилась в собственно землевладельцев, которые бы осуществляли и управление своей собственностью. Каждый из них кормится за счет приношений своих подданных, но он ими не управляет и не контролирует их. Именно так в Средние века была организована жизнь германской знати. В конечном итоге рыцари пришли к тому, что стали сами управлять своими поместьями»[178].

Разумеется, есть существенная разница между спекулянтом, купившим землю у государства, и феодалом, получившим ее в виде пожалования. В первом случае земля этого спекулянта будет продана, а налог полностью погашен. И с этого момента земля начинает жить исключительно по законам свободного рынка[179]. Феодальный властитель, напротив, передает землю наследникам. Истинным владельцам и пользователям теперь приходится платить арендную плату. И взимание этого налога-ренты продолжается из поколения в поколение. Из-за крайней обширности имений и наличия разных юридических препон очень редко бывает так, что пользователям удается выкупить свою землю у феодала. Но когда это происходит, земля освобождается от кошмара дани-налога.

Рынок часто обвиняют в том, что «вся» земельная собственность имеет своим источником завоевание или государственную привилегию, так что не может быть особого уважения к существующим правам собственности. Оставив в стороне вопрос о надежности исторических данных, можно смело утверждать, что вопрос о происхождении не столь уж важен. Допустим, к примеру, что Джонс украл деньги у Смита или что он получил их от государства в результате экспроприации или субсидии. Теперь представьте, что беззаконие осталось безнаказанным: Смит и все его наследники умерли, а деньги остались у наследников Джонса. В этом случае смерть Смита и всех его наследников означает, что деньги фактически стали ничейными и теперь по закону «гомстеда» являются собственностью тех, кому они достались. Теперь деньги принадлежат семье Джонса как ее законная и абсолютная собственность[180].

Но этот процесс преобразования насилия в услугу не работает, когда плата за аренду земли оказывается сродни областному налогу. Печать спекулятивного происхождения исчезает, когда пользователю удается выкупить свой участок земли, но ничего подобного не происходит, когда феодальные поместья в первоначальном виде переходят из поколения в поколение. Как пишет Мизес, «нигде и никогда крупная земельная собственность не возникала в результате действия экономических сил. Она всегда является результатом военных и политических усилий. Созданная насилием, она и поддерживалась только и исключительно насилием. Как только латифундии вовлекаются в сферу действия рыночных сил, они начинают раскалываться, и так до тех пор, пока не исчезают вовсе. Ни их возникновение, ни их существование экономически не обусловлены. Большие земельные состояния — не результат экономического превосходства крупной собственности. Они возникают вследствие аннексий, совершаемых за пределами сферы торговли… Внеэкономическое происхождение латифундий выявляется тем фактом, что создавшая их экспроприация земель, как правило, ничего не меняла в способе производства. Прежние владельцы в новом статусе продолжали вести хозяйство на своем клочке земли»[181].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.