6.7. Сомнительные радости статусного общества

6.7. Сомнительные радости статусного общества

Свободный рынок и свободное общество часто критикуют (причем исключительно интеллектуалы, явно не принадлежащие к числу крестьян или ремесленников) за то, что они ведут к «отчуждению» человека от процесса труда и от других работников, лишая тем самым «чувства принадлежности», которое, видимо, непременно наличествовало у счастливого крестьянина и счастливого ремесленника Средневековья. Об иерархическом обществе Средневековья вспоминают как о золотом веке, когда каждый был уверен в незыблемости своего общественного статуса, когда ремесленник тачал башмаки от начала и до конца, не ограничивая свои функции, скажем, только голенищем, и когда эти «цельные» работники были исполнены чувством принадлежности к обществу.

Начнем с того, что средневековое общество не было ни безопасным, ни неизменным, некой застывшей иерархической пирамидой[260]. Прогресс в те времена был крайне медленным, но беспокойства и тревог было много. Замкнутая жизнь в условиях самодостаточных местных сообществ, отличавшихся низким уровнем жизни, характеризовалась постоянной угрозой голода. Из-за крайней неразвитости торговли голодающим одного района нельзя было помочь закупками продовольствия в другом. Отсутствие голода в капиталистическом обществе — не счастливая случайность. Далее, из-за низкого уровня жизни очень немногим членам общества выпадала удача унаследовать статус Счастливого ремесленника, который мог жить и работать счастливо и безопасно, только если был мастеровым короля или кого-либо из могущественных вельмож (которые, несомненно, заработали свой высокий статус определенно «печальной» практикой постоянного насилия и принуждения по отношению к массам эксплуатируемого населения). Что касается обычных крепостных крестьян, крайне сомнительно, чтобы эти несчастные, задавленные нищетой и насилием существа имели достаточный досуг и силы, чтобы испытывать радость от неизменности своего общественного статуса и от «чувства принадлежности». Если и случались один-два крепостных, не желавших «принадлежать» своему хозяину или господину, эта «принадлежность» восстанавливалась силой.

Но даже если оставить эти соображения в стороне, есть еще одна проблема, которую не могло разрешить статусное общество и которая внесла немалый вклад в разрушение феодальных и меркантилистских структур докапиталистической эпохи. Речь идет о росте населения. Если статус каждого члена общества достается ему по наследству, как можно в эту схему вместить растущее население? Где в жесткой иерархической структуре сыскать место для каждого и кто будет этим заниматься? А если и удастся пристроить растущее население, то как помешать этим людям разрушить сеть статусов и обычаев? Короче говоря, сформулированная Мальтусом проблема перенаселения возможна только в неизменном, некапиталистическом обществе в его самом омерзительном варианте, в котором только и могут быть реализованы мальтузианские «препятствия» росту населения. Иногда «препятствиями» являются естественные причины — голод и чума. В некоторых обществах практикуют детоубийство. Не исключено, что, если современное общество обратится в статусное, в нем воцарится государственный контроль рождаемости (вполне вероятный прогноз на будущее). Но в докапиталистической Европе возникла проблема роста населения, для которого не было ни работы, ни возможности куда-либо уехать, так что этим бедолагам оставалось выбирать между нищенством и разбоем на большой дороге.

Сторонники теории «капиталистического отчуждения» ничем не могут обосновать свои утверждения, которые, таким образом, оказываются разновидностью догматического мифа. Совсем не так уж очевидно, что ремесленник, а еще лучше — примитивный человек, который сам добывал для себя все, что нужно было для жизни, благодаря такому образу жизни, в каком бы то ни было смысле был более счастливым или «более целостным». Мы не пишем трактат по психологии, но можно заметить, что современному рабочему чувство значимости может давать участие в том, что Изабелла Патерсон назвала «круговорот производства» [circuit of production]. В условиях рыночного капитализма у него гораздо больше возможностей участвовать в этом общем деле, чем было в более примитивном статусном обществе.

Более того, статусное общество драматичнейшим образом расточало потенциальные возможности работников. В конце концов, совсем не обязательно, чтобы сын столяра был одаренным столяром или просто любил это дело. Но в статусном обществе, независимо от своих склонностей, он был обречен быть только столяром. В капиталистическом обществе нет никаких гарантий, что он сможет зарабатывать на жизнь именно тем, чем хочет, но его возможности выбирать работу по вкусу здесь неизмеримо, почти бесконечно больше.

По мере развития разделения труда увеличиваются возможности выбрать квалифицированную профессию. И в свободном обществе работник имеет возможность перепробовать самые разные профессии в поисках наиболее подходящей. Такого рода возможностей и такой свободы не было ни у кого в якобы счастливом статусном обществе. Свободный капитализм создал не только поразительное разнообразие потребительских товаров и услуг, но и не менее внушительное разнообразие профессий и рабочих мест.

Шумиха по поводу «отчуждения» представляет собой нечто большее, чем прославление добродетелей средневекового ремесленника. В конце концов, он покупал еду у соседей, занимавшихся земледелием. На самом деле это атака на систему разделения труда и идеализация примитивного автаркического хозяйства. Возврат к такого рода жизни означал бы непременную гибель для большей части ныне живущего человечества и полное обнищание для тех, кто сумеет выжить. Почему при этом они станут более «счастливыми»? Пусть на это ответят распространители мифов о преимуществах иерархического общества.

Есть еще одно соображение, свидетельствующее, что подавляющее большинство людей вовсе не нуждаются для счастья в примитивизации условий жизни и в рабском чувстве принадлежности. Ведь в свободном обществе ничто не препятствует желающим выделиться в отдельную коммуну и наслаждаться там «чувством принадлежности» и примитивностью условий жизни. Никого не заставляют участвовать в системе разделения труда. И мало того, что почти никто не покидает современное общество ради счастливой, не страдающей от отчуждения жизни в нищете, но и те немногие интеллектуалы, которые в XIX в. пытались создать коммунистические общины того или иного рода, очень быстро отказались от своих попыток. А среди тех, кто не покидает современное общество, прямо-таки бросаются в глаза те самые критики, которые используют современные «отчужденные» средства массовой информации для осуждения современного общества. Как было отмечено выше, современное общество не препятствует любому желающему сделаться рабом других. Но почему все остальные, не имеющие рабской потребности в «чувстве принадлежности», должны вслед за ними идти в рабство?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.