4. Период производства, время ожидания и период предусмотрительности

4. Период производства, время ожидания и период предусмотрительности

Если бы кто-то решил измерить длину периода производства, затраченного на изготовление имеющихся благ, то ему пришлось бы проследить их историю до точки, в которой имело место расходование первичных факторов производства. Ему необходимо было бы установить, когда природные ресурсы были впервые использованы в процессах, которые помимо участия в производстве других товаров в конечном счете также внесли свой вклад в производство рассматриваемых благ. Решение этой проблемы потребовало бы разрешения проблемы физического вменения. Необходимо было бы количественно установить вклад инструментов, сырья и труда, прямо или косвенно использованных в производстве данного блага, в конечный результат. В своем исследовании ему пришлось бы вернуться к изначальному накоплению капитала, ведущего свое происхождение от экономии людей, живших прежде и еле-еле сводивших концы с концами. Неразрешимость проблемы физического вменения останавливает нас на первых же шагах этого процесса.

Ни действующий человек, ни экономическая теория не нуждаются в измерении времени, потраченного в прошлом на производство благ, существующих сегодня. Они не воспользовались бы этой информацией, даже если бы и имели ее. Перед действующим человеком стоит проблема извлечения максимальных выгод от наличного запаса благ. Его выбор направлен на такое использование каждой части этого запаса, чтобы удовлетворить самые настоятельные из еще неудовлетворенных потребностей. Чтобы решить эту задачу, он должен знать время ожидания, отделяющее его от достижения различных целей, среди которых он должен выбирать. Как уже отмечалось и что следует подчеркнуть еще раз, ему не нужно оглядываться на историю имеющихся капитальных благ. Действующий человек принимает в расчет время ожидания и период производства, всегда начиная с сегодняшнего дня. Точно так же, как нет необходимости знать, сколько труда и материальных ресурсов потрачено для производства продуктов, имеющихся сегодня, нет необходимости знать, и сколько времени потребовало их производство. Вещи оцениваются исключительно с точки зрения пользы, которую она может принести для удовлетворения будущих потребностей. Принесенные жертвы и время, поглощенное их производством, к делу не относятся. Они принадлежат навсегда ушедшему прошлому.

Необходимо понять, что все экономические категории относятся к человеческой деятельности и напрямую не имеют ничего общего с физическими свойствами вещей. Экономическая теория наука не о вещах и услугах, а о человеческом выборе и деятельности. Праксиологическая концепция времени это не концепция физики или биологии. Она обращается к раньше или позже, как они действуют в субъективных оценках действующих субъектов. Различие между капитальными благами и потребительским благами не является жестким, основанным на их физических или физиологических свойствах. Оно зависит от положения действующих субъектов и стоящего перед ними выбора. Одни и те же товары могут считаться как капитальными, так и потребительскими благами. Запас благ, готовых для немедленного использования, является капитальным благом с точки зрения человека, смотрящего на него как на средства существования себя самого и рабочих на протяжении времени ожидания.

Увеличение количества наличных капитальных благ является необходимым условием внедрения процессов, производственный период, а следовательно, и время ожидания которых продолжительнее. Если кто-то желает достичь целей более отдаленных по времени, то он должен прибегнуть к более длительному периоду производства, поскольку в течение более короткого производственного периода поставленной цели достичь невозможно. Поскольку процессы, у которых объем выпуска на единицу затрат ниже, были выбраны только за счет того, что характеризовались более коротким периодом производства, то если кто-то желает обратиться к методам производства, у которых объем выпуска на единицу затрат выше, он должен удлинить производственный период. Но, с другой стороны, не каждое направление, выбранное для использования капитальных благ, накопленных путем дополнительной экономии, требует производственного процесса, у которого период производства, начиная с сегодняшнего дня и до созревания продукта, длиннее, чем у всех процессов, уже принятых на вооружение прежде. Может случиться так, что люди, удовлетворив свои наиболее насущные нужды, теперь захотят товаров, которые можно произвести за сравнительно короткий период. Причина, по которой эти товары не были произведены прежде, состояла не в том, что необходимый для их изготовления производственный период считался слишком длинным, а в том, что для требуемых ресурсов существовали более насущные направления использования.

Утверждая, что любое увеличение наличного запаса капитальных благ приводит к удлинению производственного периода, рассуждают следующим образом: если а блага, произведенные прежде, а b блага, произведенные по ходу новых процессов, начатых за счет увеличения капитальных благ, то очевидно, что а и b люди должны ждать дольше, чем если бы они ждали одно а. Чтобы произвести а и b, необходимо приобрести капитальные блага, требующиеся для производства не только а, но и b. Если некто израсходовал на немедленное потребление средства существования, сэкономленные для получения в распоряжение рабочих с целью производства b, то он достиг удовлетворения некоторых потребностей раньше.

Трактовка проблемы капитала, принятая теми экономистами, которые противостоят так называемой австрийской точке зрения, предполагает, что оборудование, применяемое в производстве, однозначно определяется данным состоянием технологического знания. С другой стороны, экономисты австрийской школы показывают, что именно запас капитальных благ, доступный в каждый момент времени, определяет, какие из множества технологических методов производства будут применены[См.: Hayek F.A. The Pure Theory of Capital. London, 1941. P. 48. На самом деле неудобно присваивать определенным направлениям мысли национальные ярлыки. Как заметил Хайек (с. 41 сн. 1), английские экономисты классической школы со времен Рикардо, а особенно Дж.С. Милля (последний, возможно, частично под влиянием Дж. Рэя), были в некоторых отношениях большими австрийцами, чем их нынешние англосаксонские последователи.]. Правильность австрийской точки зрения можно легко продемонстрировать, исследовав проблему относительного недостатка капитала.

Давайте посмотрим на положение в стране, страдающей от недостатка капитала. Возьмем, например, положение дел в Румынии в 1860 г. Недостаток испытывался отнюдь не в технологических знаниях. Не были секретом технологические методы, применяемые в передовых странах Запада. Они были описаны в бесчисленных книгах и изучались во многих школах. Элита румынской молодежи получила о них полную информацию в технических университетах Австрии, Швейцарии и Франции. Сотни иностранных специалистов были готовы применить свои знания и навыки в Румынии. Нужны были капитальные блага, необходимые для преобразования отсталого производственного аппарата, транспорта и связи Румынии в соответствии с западными стандартами. Если помощь, оказываемая румынам со стороны передовых западных стран, заключалась бы просто в обеспечении технологическим знанием, то они увидели бы, что потребуется очень много времени, чтобы сравняться с Западом. Первое, что им нужно было сделать, это делать сбережения, чтобы освободить рабочих и материальные факторы производства для выполнения более продолжительных процессов. Только затем они последовательно могли бы произвести оборудование для заводов, которые в дальнейшем могли бы произвести оснастку, требующуюся для сооружения и функционирования современных заводов, ферм, шахт, железных дорог, телеграфных линий и зданий. Прошли бы десятилетия, прежде чем они смогли бы наверстать упущенное время. Не было бы никакого способа ускорить этот процесс иначе, как ограничивая текущее потребление на протяжении промежуточного периода, насколько позволяет физиология.

Однако события развивались по-другому. Капиталистический Запад ссужал отсталым странам капитальные блага, необходимые для мгновенного преобразования большей части методов производства. Это экономило их время и позволяло очень скоро повысить производительность труда. Для румын эффект состоял в том, что они смогли немедленно воспользоваться преимуществами современных технологий. Все происходило так, как если бы они задолго до этого начали делать сбережения и накапливать капитальные товары.

Дефицит капитала означает, что субъект находится дальше от достижения преследуемой цели, чем если бы он начал преследовать ее раньше. Поскольку он не позаботился сделать это в прошлом, то сейчас он нуждается в промежуточных продуктах, хотя природные ресурсы, из которых их можно произвести, имеются в наличии. Нехватка капитала это недостаток времени. Это следствие того, что субъект поздно начал движение к данной цели. Невозможно описать выгоды, извлекаемые из наличных капитальных благ, и ущерб от их нехватки, не обращаясь к временному элементу раньше или позже[См.: Jevons W.S. The Theory of Political Economy. 4th ed. London, 1924. P. 224–229.].

Иметь в своем распоряжении капитальные блага то же самое, что находиться ближе к преследуемой цели. Увеличение наличных капитальных благ позволяет достичь отдаленных по времени целей без вынужденного ограничения потребления. С другой стороны, потеря капитальных благ делает необходимым либо воздержаться от преследования целей, к которым можно было стремиться прежде, либо ограничить потребление. Иметь в своем распоряжении капитальные блага означает при прочих равных условиях[Это подразумевает и равенство количества имеющихся природных факторов.] выигрыш во времени. По сравнению с теми, кто испытывает недостаток капитальных благ, капиталист при данном состоянии технологического знания способен достичь определенной цели раньше, не ограничивая потребление и не увеличивая затраты на труд и природные материальные факторы производства. Его преимущество во времени. Соперник, наделенный меньшим запасом капитальных благ, может сравняться с лидером, только ограничивая потребление.

Преимущество западных народов перед всеми остальными состоит в том, что они давным-давно создали политические и институциональные условия, требующиеся для плавного и в целом непрерывного развития процесса крупномасштабной экономии, накопления капитала и инвестиций. Тем самым к середине XIX в. они уже достигли благосостояния, далеко превосходящего благосостояние рас и народов, менее преуспевших в замене идей хищного милитаризма на идеи алчного капитализма. Оставленным на произвол судьбы и без помощи иностранного капитала этим отсталым народам потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы усовершенствовать свои методы производства, транспорт и коммуникации.

Без уяснения важности этого крупномасштабного перемещения капитала невозможно понять ход мировых событий и развитие отношений между Западом и Востоком на протяжении последних веков. Запад дал Востоку не только технологические и терапевтические знания, но и капитальные блага, необходимые для немедленного практического применения этих знаний. Благодаря импорту иностранного капитала народы Восточной Европы, Азии и Африки получили возможность раньше воспользоваться плодами современной промышленности. В некоторой степени они были освобождены от необходимости ограничивать свое потребление, чтобы накопить достаточный запас капитальных благ. Именно в этом состояла подлинная природа мнимой эксплуатации отсталых народов со стороны западного капитализма, о которой так сокрушались их националисты, а также марксисты. Это было оплодотворение экономически отсталых народов богатством более передовых наций.

Выгоды были обоюдными. Иностранные инвестиции западных капиталистов стимулировались спросом со стороны внутренних потребителей. Потребители требовали товаров, которые вообще невозможно было произвести дома, а также удешевления товаров, которые можно было произвести дома только с более высокими издержками. Если бы потребители капиталистического Запада вели себя по-другому или если бы институциональные препятствия экспорта капитала оказались непреодолимыми, то не случилось бы никакого экспорта капитала. Вместо горизонтальной экспансии за рубеж происходила бы внутренняя вертикальная экспансия.

Изучение последствий интернационализации рынка капитала, его функционирования и в конце концов распада, вызванного политикой экспроприации, проводимой принимающими странами, является задачей истории, а не каталлактики. Каталлактика должна исследовать только последствия более богатого или более бедного запаса капитальных благ. Сравним положение в двух изолированных рыночных системах А и В. Обе равны по размеру и населению, состоянию технологических знаний и природных ресурсов. Отличаются они только запасами капитальных благ, которые в А больше, чем в В. Из этого следует, что в А многие применяемые производственные процессы обеспечивают больший выпуск продукции на единицу затрат, чем те, которые используются в В. Жители В не могут рассматривать возможность принятия на вооружение этих процессов из-за относительного недостатка капитальных благ. Принятие этих процессов потребует ограничения потребления. Многие операции, которые в А выполняются трудосберегающими машинами, в В производятся с помощью ручного труда. В А производимые товары имеют более длительный срок службы; в В должны отказываться от их производства, хотя удлинение срока службы достигается менее, чем пропорциональным увеличением затрат. В А производительность труда, а, следовательно, и заработная плата, и уровень жизни наемных работников выше, чем в В[См.: Clark J.B. Essentials of Economic Theory. New York, 1907. P. 133 ff.].

Продление периода предусмотрительности за пределы ожидаемой продолжительности жизни действующего субъекта

Субъективные оценки, определяющие выбор между удовлетворением в более близком или более отдаленном периоде будущего, выражают настоящие, а не будущие оценки. Они сравнивают значимость, приписываемую сегодня удовлетворению в более близком будущем, со значимостью, приписываемой сегодня удовлетворению в более отдаленном будущем. Беспокойство, которое действующий человек желает насколько возможно устранить, всегда является настоящим беспокойством, т.е. беспокойством, ощущаемым непосредственно в момент действия, и всегда относится к будущим условиям. Субъект действия сегодня недоволен состоянием дел в различные периоды будущего и пытается изменить его посредством целенаправленного поведения.

Если действие направлено прежде всего на улучшение условий существования других людей и поэтому обычно называется альтруистическим, то беспокойство, которое желает устранить действующий субъект, представляет собой его собственную неудовлетворенность ожидаемым состоянием дел других людей в различные периоды будущего. Заботясь о других людях, он стремится к облегчению собственной неудовлетворенности.

Поэтому нет ничего удивительного, что действующий человек часто стремится продлить период предусмотрительности за пределы ожидаемой продолжительности своей собственной жизни.

Некоторые приложения теории предпочтения времени

Любой раздел экономической науки может подвергнуться искаженному преподнесению и истолкованию со стороны людей, стремящихся оправдать или подтвердить ложные доктрины, лежащие в основе их партийных программ. Чтобы насколько возможно предотвратить подобные злоупотребления, представляется целесообразным добавить к нашему изложению теории предпочтения времени несколько пояснительных замечаний.

Некоторые школы научной мысли категорически отрицают, что люди отличаются друг от друга врожденными качествами, унаследованными от своих предков[О марксистской атаке на генетику см.: Лысенко Т.Д. О наследственности и ее изменчивости. М.: ОГИЗ Сельхозиздат, 1944. Критическая оценка этой полемики дана в: Baker J.R. Science and the Planned State. New York, 1945. P. 71–76.]. По их мнению, единственное различие между белыми людьми западной цивилизации и эскимосами состоит в том, что последние задержались в своем развитии в направлении современной индустриальной цивилизации. Простая разница во времени в несколько тысяч лет незначительна, если сравнивать ее со многими сотнями тысяч лет, которые заняла эволюция человека от животного состояния человекообразных предков к современному человеку разумному. Они не разделяют предположения о том, что существуют расовые различия между человеческими особями.

Праксиология и экономическая теория чужды проблемам, поднятым в этой дискуссии. Однако они должны принять меры предосторожности, чтобы не попасть под влияние фанатической энергии этого столкновения антагонистических идей. Если бы те, кто фанатически отвергает учения современной генетики, не были абсолютно невежественны в экономической науке, то они наверняка попытались бы обратить в свою пользу теорию предпочтения времени. Они сослались бы на то обстоятельство, что превосходство западных наций состоит в том, что они просто раньше начали процесс сбережения и накопления капитальных благ. Разницу во времени они объяснили бы случайными факторами, лучшими возможностями, предлагаемыми средой.

Возражая на это, следует подчеркнуть тот факт, что фора по времени, имеющаяся у западных стран, обусловлена идеологическими факторами, которые нельзя свести просто к действию среды. То, что называется человеческой цивилизацией, по сей день находится на пути развития от сотрудничества, основанного на гегемонических связях, к сотрудничеству, основанному на договорных связях. Но в то время, как одни расы и народы задержались на ранних этапах этого движения, другие продолжали продвигаться вперед. Выдающаяся особенность западных народов заключалась в том, что они больше преуспели в сдерживании духа хищного милитаризма, чем остальное человечество, и создали общественные институты, необходимые для сбережений и инвестиций в более широком масштабе. Даже Маркс не оспаривал того, что частная инициатива и частная собственность на средства производства были необходимым этапом на пути от первобытной нужды к более удовлетворительным условиям Западной Европы и Северной Америки XIX в. Ост-Индии, Китаю, Японии и мусульманским странам не хватало институтов, гарантирующих права индивида. Произвол пашей, кади, раджей, мандаринов и дайме не способствовал крупномасштабному накоплению капитала. Основой беспрецедентного экономического прогресса на Западе стали правовые гарантии, эффективно защищающие индивида от экспроприаций и конфискаций. Эти законы не были результатом случая, исторической случайности или географического положения. Они были продуктами разума.

Мы не знаем, как развивалась бы история Азии и Африки, если эти народы были бы предоставлены сами себе. В реальности же некоторые из этих народов были подчинены европейскому господству, а другие подобно Китаю и Японии под давлением военно-морской мощи были вынуждены открыть свои границы. Достижения западного индустриализма пришли к ним из-за рубежа. Они были готовы воспользоваться иностранным капиталом, предоставленным им в кредит, а также инвестированным на их территории. Но они весьма медленно воспринимали идеологию, из которой возник современный индустриализм. Их восприятие западного образа жизни поверхностна.

Мы находимся в середине революционного процесса, который очень скоро покончит со всеми разновидностями колониализма. Эта революция не ограничивается странами, подчиненными господству Британии, Франции или Голландии. Даже те страны, которые пользовались иностранным капиталом без ущерба для своей политической независимости, стремятся свергнуть то, что они называют игом иностранных капиталистов. Они экспроприируют иностранцев с помощью различных механизмов: дискриминационного налогообложения, аннулирования долгов, неприкрытой конфискации, валютных ограничений. Мы находимся накануне полного распада международного рынка капитала. Экономические последствия этого события очевидны; его политическое эхо непредсказуемо.

Чтобы оценить политические последствия дезинтеграции международного рынка капитала, необходимо вспомнить, к каким результатам привела интернационализация рынка капитала. В условиях конца XIX в. не имело значения, подготовлена и оснащена ли страна необходимым капиталом, чтобы соответствующим образом использовать природные ресурсы на своей территории. Доступ к природным богатствам любой территории был практически свободен. Государственные границы не останавливали капиталистов и промоутеров в поисках наиболее выгодных возможностей для инвестиций. Что касается инвестиций в наиболее выгодное использование известных природных ресурсов, то большую часть земной поверхности можно было считать интегрированной в единую мировую рыночную систему. Конечно, на некоторых территориях, таких, как Британская и Голландская Восточные Индии и Малайя, этот результат был достигнут с помощью колониальных режимов, а местные правительства этих территорий, возможно, никогда сами не создали бы институциональную среду, необходимую для импорта капитала. Но Восточная и Южная Европа и западное полушарие по собственной воле присоединились к сообществу международного рынка капитала.

Марксисты пытались обвинять иностранные займы и инвестиции в жажде войны, покорения и колониальной экспансии. А на самом деле интернационализация рынка капитала вместе со свободной торговлей и свободой миграции способствовала устранению экономических стимулов войны и покорения. Для человека больше не имело значения, где проведены политические границы его страны. Они не сдерживали предпринимателей и инвесторов. Как раз те страны, которые в эпоху, предшествовавшую первой мировой войне, были в первых рядах международных кредиторов и инвесторов, больше всего были подвержены идеям миролюбивого разлагающегося либерализма. Среди основных стран-агрессоров России, Италии и Японии не было экспортеров капитала; они сами нуждались в иностранном капитале для разработки природных ресурсов. Империалистические авантюры Германии не были поддержаны представителями большого бизнеса и финансов[См.: Mises L. Omnipotent Government. New Haven, 1944. P. 99, а также цитируемую здесь литературу.].

Исчезновение международного рынка капитала полностью изменит условия. Это уничтожит свободный доступ к природным ресурсам. Если социалистические правительства экономически отсталых стран будут испытывать недостаток капитала для разработки своих природных ресурсов, то не будет существовать способа для исправления этой ситуации. Если бы эта система была принята 100 лет назад, то эксплуатация нефтяных полей Мексики, Венесуэлы и Ирана, закладка каучуковых плантаций в Малайе или развитие бананового производства в Центральной Америке оказались бы невозможными. Нереально предполагать, что передовые страны навечно согласятся с подобным положением дел. Они прибегнут к единственному методу, который позволит им получить доступ к крайне необходимому сырью: к завоеванию. Война единственная альтернатива свободе иностранных инвестиций, реализуемой через международный рынок капитала.

Приток иностранного капитала не причиняет вреда принимающим странам. Именно европейский капитал значительно ускорил непостижимое экономическое развитие Соединенных Штатов и британских доминионов. Благодаря иностранному капиталу страны Латинской Америки и Азии сегодня оснащены производственными мощностями и транспортом, которыми они еще долго не располагали бы, не прими они эту помощь. Реальные ставки заработной платы и доходы фермеров в этих областях сегодня выше, чем они были бы в отсутствие иностранного капитала. Уже то, что сегодня почти все страны активно выпрашивают иностранную помощь, развенчивает мифы марксистов и националистов.

Однако само по себе стремление импортировать капитал не воскресит международный рынок капитала. Зарубежные инвестиции и кредиты возможны только в том случае, если принимающие страны безусловно и искренне привержены принципам частной собственности и не планируют впоследствии экспроприировать иностранных капиталистов. Именно экспроприации и разрушили международный рынок капитала.

Государственные кредиты не заменяют функционирования международного рынка капитала. Если они выделены на коммерческих условиях, то они не в меньшей степени, чем частные кредиты, предполагают признание прав собственности. Если они выделены, как это обычно бывает, фактически в качестве субсидии, независимо от выплаты основного долга и процентов, то они налагают ограничения на государственную независимость должника. По сути подобные кредиты являются ценой за военную помощь в приближающейся войне. Военные соображения уже играли важную роль в годы, когда европейские государства готовились к великим войнам нашей эпохи. Самым ярким примером являются огромные суммы, которые французские капиталисты, загнанные в угол правительством Третьей республики [62], ссудили царской России. Цари использовали эти займы для подготовки к войне, а не для совершенствования производственного аппарата России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.