РЕФОРМЫ И РЕФОРМАТОРЫ

РЕФОРМЫ И РЕФОРМАТОРЫ

Как уже отмечалось, И. В. Сталин был выдающимся представителем догматического направления в марксизме. Ему были чужды любые сомнения в правильности выбранного пути, эффективности “социалистического” способа производства и его преимуществе над капиталистической системой хозяйствования. Открытое обсуждение в обществе проблем социалистической экономики и необходимости ее реформирования по известным причинам было невозможно.

Между тем уже непосредственный преемник Сталина Н. С. Хрущев оказался вынужденным проводить реформы. Надо отдать должное Хрущеву: он осознал необходимость реформирования советской экономической системы еще в тот период, когда народное хозяйство развивалось динамично, а темпы роста экономики СССР служили поводом для восхищения, зависти и страха остального мира. Однако энтузиазм, вызванный патриотическим подъемом после победы над сильным врагом в жестокой войне, не мог продолжаться бесконечно. Период экстремальных условий, связанных с восстановлением народного хозяйства после войны, благоприятный с точки зрения раскрытия преимуществ плановой централизованной экономики, подошел к концу. По мере перехода экономики к функционированию в обычном неэкстремальном режиме все более рельефно проявлялись недостатки и пороки советской экономической системы, все ее беды, связанные с плохим управлением, бесхозяйственностью и недостаточным стимулированием высокопроизводительного труда. Особенную остроту приобрели проблемы сельского хозяйства, нарастающее отставание которого от нужд страны тормозило дальнейшее развитие экономики. Социалистической системе хозяйствования был брошен вызов в лице набиравшей темпы научно-технической революции. Все более очевидная невосприимчивость плановой централизованной экономики к научно-техническому прогрессу грозила в перспективе привести к технологическому отставанию СССР от ведущих стран Запада.

Н. С. Хрущев уловил тенденцию к снижению эффективности экономики СССР, когда цифры официальной статистической отчетности еще не вызывали особенного беспокойства. Вместе с тем Хрущев, как и все руководители партии после Ленина, был плохим марксистом. В марксизме они не усвоили главного — его диалектического метода, заставляющего искать причины общественных явлений в противоречиях существующего способа производства.

В поиске причин негативных явлений в экономике, проявившихся во второй половине 50-х гг., Хрущев должен был в первую очередь подвергнуть объективному и беспристрастному анализу советскую экономическую систему. Но этого не было сделано. Хрущев не был человеком, способным непредвзято посмотреть на “священные” догматы вульгаризованного марксизма. Источник всех проблем в экономике он искал не в присущих “социалистическому” способу производства органических пороках, а в основном в недостатках управления народным хозяйством. Поэтому период с середины 50-х до середины 60-х гг. был наполнен непрерывными перестройками и реорганизациями. Сущность экономических реформ Хрущева заключалась главным образом в реформировании структур управления.

В 1957 г. отраслевые министерства были заменены совнархозами, что означало переход от отраслевого принципа управления промышленностью к территориальному. И в сфере сельскохозяйственного производства упор был сделан на организационно-административные меры. В 1961 г. была проведена реорганизация Министерства сельского хозяйства, в результате которой оно фактически было устранено от руководства аграрным комплексом. Были ликвидированы машинно-тракторные станции (МТС), а их техника была продана колхозам. В 1962 г. произошла перестройка партийных органов. В большинстве краев и областей вместо прежней единой были созданы две самостоятельные партийные организации — промышленная и сельская во главе со своими руководящими органами. Проблему невосприимчивости экономию! СССР к научно-техническому прогрессу традиционно пытались решать с помощью постановлений и директив ЦК КПСС, обязательных для выполнения низовыми парторганами.

Попытка Хрущева повысить эффективность экономики СССР посредством организационно-административных мер и реформирования сферы управления, не затрагивая при этом глубинных причин, лежащих в основе пороков советской экономической системы, естественно, не могла привести к желаемому результату.

Безусловно, Н. С. Хрущев стремился к простым решениям, но не это является главным недостатком присущего ему волюнтаристского подхода. Общественные законы, как и законы природы, в самом деле просты, и потому оптимальные решения чаще всего также являются относительно простыми. Простота решения необходимая предпосылка его эффективности. Но процесс поиска оптимальных решений далеко, далеко не прост, поскольку предполагает всесторонний и объективный теоретический анализ, основанный на глубоком изучении явления во всех его взаимосвязях. Стиль руководства Хрущева отличало стремление не столько к простым, сколько к очевидным, лежащим на поверхности решениям. Примером могут служить попытки добиться роста производства сельскохозяйственной продукции в стране за счет освоения целинных земель и кукурузной “эпопеи”, тогда как решение проблем аграрного сектора экономики следовало искать в реформировании сложившегося способа производства.

Следующая попытка реформ связана с именем А. Н. Косыгина. В отличие от “верхушечных преобразований Хрущева, косыгинские реформы затрагивали более глубокие слои общественного производства. Безусловно, Косыгин как опытнейший хозяйственник лучше понимал принципы функционирования советской экономической системы и ее недостатки, чем профессиональный партработник Хрущев.

Официально реформа представлялась как перевод народного хозяйства на новую систему планирования и экономического стимулирования. Но по сути была предпринята попытка внедрения отдельных элементов рыночной экономики для повышения эффективности работы предприятий и стимулирования труда. В основе реформы лежали следующие основные принципы:

— расширение хозяйственной самостоятельности предприятий, укрепление хозрасчета;

— усиление экономического стимулирования производства с помощью цены, прибыли, кредитов, премий.

Для оценки хозяйственной деятельности предприятия вместо выпуска валовой продукции стали использоваться объем реализованной продукции и прибыль. Предприятиям было предоставлено больше хозяйственной самостоятельности и прав в организации производства, больше возможностей для стимулирования труда рабочих и служащих.

Однако и эти реформы не затрагивали основ вульгарно-коммунистического способа производства, а потому были заведомо обречены на неудачу. Дело в том, что положительный эффект могут дать лишь шаги, не противоречащие существующему способу производства, не нарушающие принципов его функционирования. Действия, не логичные для экономической системы, будут только расстраивать отлаженный механизм ее функционирования и вследствие этого активно отторгаться ею.

Косыгинскую реформу погубило отнюдь не сопротивление бюрократической системы. Как показано в одной из предыдущих глав, жесткая опека и мелочная регламентация всех сторон деятельности предприятия в рамках административно-командной системы управления народным хозяйством являлись объективной необходимостью для централизованной плановой экономики. Поэтому в лице бюрократического монстра косыгинской реформе противостоял сам вульгарно-коммунистический способ производства. Именно это обстоятельство объясняет ту неимоверную силу, с которой отечественная экономика неизменно отторгала все полурыночные новшества, в том числе и хозрасчет.

Перевод предприятий на полный хозяйственный расчет — идефикс советской экономической теории. Эту задачу ставил еще Ленин, пытался осуществить Косыгин, в период перестройки для ее решения приняли специальный закон о государственном предприятии, но она так и осталась невыполненной. Причина в том, что в условиях плановой централизованной экономики предприятия в принципе не могли превратиться в полностью самостоятельные хозяйственные единицы. Такое возможно только при рыночной экономике, когда рынок (в необходимой степени регулируемый государством) устанавливает реальные, а не фиктивные цены на товары, заставляет предприятия действовать в условиях конкуренции и в конечном итоге дает оценку их деятельности как независимых производителей. Но развитие по этому пути требовало реформирования отношений собственности, отказа от идеи исключительного базирования социалистического производства на общенародной форме собственности. Для организации подлинного хозрасчета был необходим перевод предприятий для начала хотя бы на арендные отношения с государством.

Экономическая реформа, начатая в 1965 г., ориентировала предприятия на увеличение прибыли, то есть на рост производства продукции в денежном исчислении. Однако она не устранила один из главных пороков советской экономической системы — отсутствие действенного механизма согласования интересов общества и отдельного предприятия. В погоне за увеличением нового директивного показателя — прибыли производители стремились любым способом повысить себестоимость и цену своей продукции. Предприятиям было выгодно увеличивать материалоемкость производства и сокращать, вопреки общественным потребностям, выпуск дешевой продукции. Вследствие всевозможных “накруток” цен рост прибыли намного опережал реальное увеличение производства и производительности труда. В результате, поскольку на предприятиях объемы фондов материального стимулирования напрямую зависели от размера прибыли, произошел резкий скачок разбалансированносги денежных доходов населения и их материального покрытия. Таким образом, реформа 1965 г. способствовала обострению проблемы дефицита потребительских товаров [140а].

Косыгинская реформа была направлена на внедрение в экономику рыночных механизмов, но не предусматривала при этом коренного преобразования отношений собственности, только и способного изменить антирыночную направленность советской экономической системы. Поэтому она останется в истории очередным примером несоответствия применяемых средств поставленной цели.

Реформы А.Н. Косыгина могли дать только временный и частный эффект, но в конечном итоге они были обречены на неудачу. Вместе с тем, поскольку объективная необходимость реформирования советской экономики сохранялась, были неизбежны новые попытки преобразований и появление новых реформаторов.

Однако общей бедой всех советских реформаторов было отсутствие понимания истинных причин негативных явлений в экономике, которые они собирались устранять. Они пытались лечить внешние симптомы болезни — снижение темпов развитая народного хозяйства, невосприимчивость его к научно-техническому прогрессу, хроническое отставание сельского хозяйства и т. п., не понимая, что фундаментальной причиной всех наших бед является неадекватность вульгарно-коммунистических производственных отношений производительным силам советского общества.

К сожалению, и следующий наш руководитель, взявшийся проводить реформы, Горбачев, полностью соответствовал этой характеристике. Перестройка потому закончилась неудачей, что не имела теоретического обоснования и научно разработанной концепции.

В основе того всеохватывающего кризиса советского общества, к которому в итоге привела перестройка, лежал кризис коммунистической идеологии. Гласность открыла возможность общественного обсуждения ранее запретных тем. В результате были поставлены под сомнение и даже опровергнуты казалось бы незыблемые принципы вульгаризованного марксизма. Очень быстро подтвердилась правота Ю. В. Андропова: мы не знали общества, в котором жили. На партийных съездах и в печати разгорелись жаркие, бескомпромиссные споры по многочисленным проблемам частного характера. Вместе с тем перед наукой и обществом не был поставлен главный вопрос: что собой представляет социализм и на каких экономических принципах он должен базироваться? Научно обоснованный ответ на этот основополагающий вопрос позволил бы автоматически найти решения большинства частных проблем. Вместо этого генсек “авангардной” партии пытался определить понятие “социализм” путем навешивания на него гирлянды прилагательных типа “демократический”, “гуманный” и в конце концов обнаружил “социализм” в Швеции. КПСС так и не сумела выдвинуть социалистическую альтернативу дальнейшего развития нашего общества и закономерно потерпела историческое поражение от сторонников реставрации капитализма.

Идеологическая и теоретическая несостоятельность творцов перестройки привела к тому, что они постепенно отказались не только от догматов вульгаризованного марксизма, но и от марксизма вообще. Их активно поддержала небольшая, но влиятельная, благодаря монопольному доступу к средствам массовой информации, часть интеллигенции. В результате перестройка очень скоро вместо процесса реформирования выродилась в процесс разрушения политической, социальной и экономической основы советского государства.

Поначалу, в 1985–1986 гг., мероприятия, проводимые в рамках горбачевской перестройки, не противоречили принципам существовавшего способа производства и объективно укрепляли экономику, которая в те годы развивалась достаточно динамично. Первым шагом к развалу советского народного хозяйства стал, пожалуй, закон о кооперации. Идея кооперации была с самого начала грубо извращена. Кооперативам была предоставлена возможность в неограниченных масштабах привлекать наемных работников, не являющихся их членами. Это позволяло владельцам (учредителям) кооперативов получать огромные доходы за счет присвоения прибавочной стоимости. Таким образом, под названием кооперативов были узаконены типичные частнокапиталистические предприятия. К тому же Законом о кооперации они были поставлены в несравнимо более льготные условия, чем государственные предприятия. Им была предоставлена возможность, покупая сырье и полуфабрикаты по стабильным государственным ценам, продавать свою продукцию по свободным рыночным ценам. Это удивительное (не по мнению “выдающихся” экономистов, а с точки зрения обычного здравого смысла) обстоятельство в условиях дефицита товаров приносило им огромные прибыли. В виде, как бы сейчас сказали, эксклюзивного права переводить деньги из безналичного оборота в наличность, кооператоры получили еще одну возможность увеличивать свой капитал, ничего при этом не производя.

Подобной деятельностью многие кооперативы наносили государству огромный ущерб, платя ему лишь символические налоги. В результате они смогли, несмотря на более низкую производительность труда, выплачивать своим работникам гораздо более высокую, чем на государственных предприятиях, зарплату. Эта ситуация вызвала переток квалифицированной рабочей силы из госсектора в кооперативы и активно использовалась для компрометации социалистического способа хозяйствования. Таким образом, так называемые кооперативы выступили мощным фактором, разрушающим советскую экономическую систему.

С 1988 г. центр тяжести реформ был перенесен из экономической в политическую сферу. Реорганизации государственных структур следовали одна за другой. Произошли изменения функций республиканских и местных государственных и партийных органов, появились Съезд народных депутатов и пост президента. Такое развитие событий, вероятно, объясняется тем, что, не располагая научной концепцией реформирования экономики, Горбачев решил приложить свой реформаторский пыл к сфере, в отношении которой направления возможных преобразований были более очевидны. Политические реформы действительно давно назрели. Вместе с тем политические преобразования напрямую отразились на экономике, поскольку к власти в стране и партии пришли люди, видевшие свою задачу не в реформировании и укреплении социалистической экономики, а в ее разрушении.

И процесс пошел”. В 1990 г. впервые за всю историю СССР имело место абсолютное снижение уровня промышленного производства в мирное время на 1,2 %. Процесс суверенизации республик нарушил управляемость народного хозяйства. Дефицит товаров превратился в политический фактор. (Этой проблеме посвящена следующая глава). Была ликвидирована монополия внешней торговли. Окончательный удар по плановой централизованной экономике был нанесен либерализацией цен. Впрочем, последняя относится к деятельности уже следующего реформатора — Ельцина. В результате мы имеем то, что имеем.

Была ли необходима перестройка? К середине 80-х гг. возможность дальнейшего развития экономики на базе вульгарно-коммунистического способа производства была исчерпана. На рубеже XXI века развитие мировой экономики стали определять не экстенсивные, а интенсивные факторы роста, связанные с восприимчивостью к научно-техническому прогрессу и способностью наиболее полно задействовать “человеческий фактор”. Советская экономическая система, сотворившая не одно “экономическое чудо” в экстремальных условиях войн и кризисов, перестала отвечать духу времени. Необходимость реформ стала осознаваться всем обществом, а не только правящей элитой. Общество было готово к переменам. Реформы были неизбежны, они даже запоздали.

Задача заключалась в том, чтобы выработать новую концепцию социализма, отказавшись от идеи господствующего положения общенародной собственности, но сохранив при этом опору на общественные формы собственности, поскольку вся история СССР доказала, что они обладают огромным потенциалом. Но вследствие догматизма и бездарности наших реформаторов всех рангов социалистическая альтернатива развития страны так и не была разработана. Объективная необходимость реформ не была дополнена субъективным фактором — способностью руководства страны мыслить в духе диалектического марксизма. В результате восторжествовала буржуазная контрреволюция, сопровождающаяся откатом назад во всех сферах общественной жизни и экономики.

Перестройка вылилась в массовый отход от прежних идеалов. Несоответствие существовавшего “социалистического” способа производства реалиям жизни стала очевидной для значительного большинства народа, хотя разные люди в своем сознании по-разному воспринимали этот факт. Именно неадекватность старого способа производства современным условиям, превратившись до экономического фактора в политический, послужила объективной основой для изменений в общественном сознании, для отказа от догм вульгаризованного марксизма. Впервые за долгие годы возникли условия для диалектического подхода к марксистской теории и разработки на этой основе новой концепции социализма. Однако эта возможность ж была реализована. Преобладающая часть советской политической, научной и творческой элиты, преследуя прежде всего личные, а не общественные интересы, изменила не только правящей партии (последняя, возможно, это и заслужила), но и предала великую и выстраданную нашим народом идею социальной справедливости. Они покинули бедных и перешли на сторону богатых, предали интересы трудящихся и стали обслуживать интересы ограбивших их людей, изменили, наконец, своему народу, переименовав его в “совков” и “быдло”. В результате своего “прозрения” эти люди, став верными слугами и защитниками идеи социальной несправедливости, не только сохранили, но и многократно увеличили свои привилегии. Народ же оказался в безусловном проигрыше.

Нашему народу не повезло с лидерами в критический момент истории СССР. В период перестройки огромное влияние на судьбу страны стал оказывать ранее малозаметный фактор честолюбие политиков. При всех кажущихся различиях между нашими главными реформаторами Горбачевым и Ельциным их объединяют присущие обоим непомерное честолюбие, жажда власти, желание во что бы то ни стало быть постоянно на виду. Как следствие, главной побудительной силой их политической деятельности служат личные интересы, а не интересы общества. Отсюда их беспринципное отношение к любой идеологии, коммунистической или либеральной. Но и материальные интересы играют не последнюю роль: вспомним “царскую” дачу Горбачева в Форосе или новую квартиру Ельцина аж с 12 лоджиями, больше похожую на критский лабиринт.

Приоритет личных интересов над общественными в деятельности этих двух лидеров подтверждается также их стремлением к власти, несмотря на разрушительные последствия их правления для страны. Горбачев после того, что он сделал со страной, не ушел в “политический монастырь”, а судорожно хватается за любую возможность напомнить о себе и вернуться в большую политику. Это свидетельствует не только об его аморальности, но и о полной потере чувства реальности. В свою очередь, Ельцину также чужды угрызения совести. Он защищал свое право властвовать над разбитой страной, униженным и ограбленным народом с помощью танковых “аргументов”. Политик без совести для общества опаснее стихийного бедствия.

И Горбачев, и Ельцин принесли стране “кровь, пот и слезы”. Различие только в том, что Горбачев разрушал страну своим бездействием и попустительством врагам ее единства и могущества, а Ельцин — своей деятельностью. Горбачев своими предательствами и компромиссами ослаблял Советский Союз, Ельцин же сознательно вел дело к его развалу. Великая страна и великий народ стали жертвами их негативных личных качеств, прежде всего непомерного честолюбия. Автор иногда сожалеет, что он атеист. Насколько легче было бы жить, зная, что этим людям воздастся за их тяжкие грехи, хотя бы после смерти.

Итак, объективной причиной всех попыток реформ в Советском Союзе была неадекватность вульгарно-коммунистических производственных отношений достигнутому уровню развития производительных сил. Вместе с тем догматический подход к марксизму не позволил нашим руководителям осознать этот факт в качестве фундаментальной причины негативных явлений в экономике и общественной жизни. Реформы Хрущева и Косыгина не затрагивали основ существовавшего способа производства и потому не могли привести к успеху. В свою очередь перестройка вследствие недостаточной теоретической проработки реформ в конечном итоге превратилась в разрушительную силу и привела к глубочайшему политическому, экономическому и духовному кризису общества.

Неудача всех предпринятых попыток реформирования советского общества предопределила трагический финал. Наш народ лишился всех социально-экономических завоеваний советского периода, а СССР — наша Родина — формально перестал существовать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.