3 Теорема о невозможности социализма и ее приложение к центральному банку

3 Теорема о невозможности социализма и ее приложение к центральному банку

В главе 2 было показано, что на протяжении истории центральные банки появлялись не как результат стихийных, эволюционных процессов на свободном рынке, а как следствие сознательного вмешательства государства в банковский сектор. Мотивы учреждения центрального банка восходят к неспособности властей адекватно определить права собственности вкладчиков и эффективно защитить их. Иными словами, к неспособности властей положить конец несанкционированному использованию банкирами средств клиентов, доверивших им свои вклады. Именно это открыло дорогу банковской деятельности с частичным резервированием, которая, как мы видели, позволила банкирам создавать новые денежные инструменты ex nihilo, обеспечивая им огромные прибыли. Мы уже изучили разрушительное воздействие, оказываемое такой банковской практикой на экономическую структуру (ошибочные инвестиции, жестокие кризисы и спады), которое, по идее, должно было бы заставить правительства предпринять всемерные усилия для того, чтобы обеспечить наконец соблюдение традиционных принципов права (требование 100 %-ного резервирования по вкладам до востребования). Однако история показывает, что вместо того, чтобы всеми силами добиваться соответствия банковской практики требованиям закона, правительства были первыми, кто воспользовался преимуществами такого типа банковского дела, предоставляя банкам множество привилегий. Пытаясь справиться с постоянными трудностями при сборе налогов, вызванными их собственным финансовым легкомыслием, правительства не только легализовали частичное резервирование в банковском деле путем предоставления соответствующих привилегий, но постоянно стремились извлечь выгоды из такой организации банковского дела, либо требуя, чтобы созданные из ничего ссуды направлялись им самим, либо напрямую подчиняя себе все или часть банковских операций, привлекательных частичным резервированием.

В свою очередь, частные банкиры, разумеется, заметили, что их отрасль характеризуется периодическими паниками и кризисами ликвидности, прерывающими столь доходные банковские операции. Поэтому частные банкиры были в первых рядах тех, кто требовал учреждения центрального банка, который в качестве кредитора последней инстанции мог бы гарантировать им выживание в трудные времена. Таким образом, интересы частных банкиров совпали с интересами государства и его центрального банка. Образовался симбиоз этих двух сил. Государство получило легкий способ финансировать свои расходы – посредством заимствований и инфляции; причем издержки этого способа прошли мимо внимания граждан, которые поначалу не несли дополнительного налогового бремени. Частные банкиры, со своей стороны, радостно встретили возникновение центрального банка с его правилами, поскольку понимали, что без поддержки официального института, предоставляющего ликвидность, когда случаются «неизбежные» банковские кризисы и начинается болезненный экономический спад, вся система их бизнеса неминуемо рухнет.

Итак, вслед за Верой Смит мы можем заключить, что центральный банк не является стихийным результатом рыночных процессов. Напротив, он был принудительно навязан государством, преследовавшим вполне определенные цели (в частности, облегчение финансирования государственных расходов и организация мер инфляционистской политики, которая всегда пользовалась популярностью). Все это неизменно получало поддержку частных банкиров, которые в этой сфере всегда действовали как сообщники государства[703].

Выше мы показали исторические обстоятельства возникновения центральных банков. Основой их появления стали совместные усилия и совпадение интересов двух сил, как правило, правительства и банкиров. Этим объясняется «взаимопонимание» и «сотрудничество» вышеупомянутых институтов. Сегодня эти особые отношения с некоторыми незначительными вариациями, очевидно, наличествуют во всех западных странах и почти во всех ситуациях. Выживание частных банков гарантируется центральным банком – таким образом, это учреждение, а в конечном счете само правительство осуществляют тщательный надзор, а также политический и экономический контроль над банками. Более того, во всех странах центральный банк претендует на руководство денежно-кредитной политикой, имея в виду достижение определенных целей экономической политики. В следующем разделе мы проанализируем причины, по которым проведение центральным банком ответственной денежно-кредитной политики, не порождающей серьезных искажений и потрясений в экономике, невозможно[704].

Теория невозможности общественной координации, основанной на институциональном вмешательстве или на несоблюдении традиционных принципов права

В одной из своих книг автор предпринял попытку обосновать тезис о том, что социализмом следует считать любую систему институциональной агрессии против свободного предпринимательства[705]. Такая агрессия может осуществляться в форме прямого физического насилия (или угрозы его применения) со стороны государственных органов или в форме привилегий, которыми наделяются определенные социальные группы (профсоюзы, банкиры и т. п.). Используя эти привилегии, указанные группы могут, пользуясь поддержкой государства, не соблюдать традиционные принципы права. Попытка обеспечить общественную координацию посредством институционального вмешательства представляет собой интеллектуальную ошибку, поскольку для агента, осуществляющего агрессию этого типа (центрального планового бюро), теоретически невозможно получить информацию, необходимую для обеспечения общественной координации посредством его указов[706]. Ниже мы приводим четыре причины, по которым это положение является истинным. Во-первых, агентство не в состоянии постоянно собирать гигантские объемы практической информации, имеющейся в сознании различных человеческих существ. Во-вторых, субъективный, практический, неявный и невербальный характер большей части необходимой информации препятствует ее передаче в центральный орган. В-третьих, в принципе не может быть передана та информация, которой действующие индивиды еще не располагают и которая, возникая в ходе функционирования свободного рынка, сама является продуктом законных предпринимательских решений. Наконец, в-четвертых, вмешательство в действия предпринимателей не позволяет им генерировать информацию, необходимую для общественной координации.

Это – суть аргументов, которые в 1920 г. Мизес привел в доказательство невозможности социализма и невозможности – на более общем уровне – успешного государственного вмешательства в экономику. Эта аргументация является теоретическим объяснением краха экономик стран Восточного блока, а также объяснением растущих трудностей, нарушений механизмов адаптации и неэффективности, которые так характерны для современного интервенционистского социального государства (welfare state).

Аналогично предоставление привилегий, вступающих в конфликт с традиционными принципами права, мешает общественному сотрудничеству выполнять функции координации поведения различных лиц, действующих в обществе. Традиционные принципы права являются жизненно необходимыми для того, чтобы предпринимательство ненасильственным образом выполняло свои координирующие функции. Систематическое нарушение этих принципов затрудняет реализацию предпринимательских замыслов и передачу информации, необходимой для координации между членами общества. Если эти принципы не уважаются, то ошибочность актов взаимного приспособления, оставаясь какое-то время скрытой, ведет к систематическому ухудшению ситуации[707].

Систематическая угроза силового вмешательства государства в жизнь общества (принуждение) и разрушение традиционных принципов права посредством наделения привилегиями приводят к усилению общественной рассогласованности во всех сферах и на всех уровнях, затронутых упомянутым вмешательством и привилегиями. На самом деле и принуждение, и привилегии способствуют искажению информации и стимулируют безответственное поведение. И принуждение, и привилегии ведут к появлению у индивидов общественных привычек, выходящих за рамки закона, способствуют расцвету подпольной экономической деятельности и ответственны за возникновение и поддержание в обществе всех типов рассогласованности и всех типов конфликтов.

Приложение теоремы о невозможности социализма к центральному банку и банковской системе с частичным резервированием

Одно из центральных утверждений этой книги состоит в том, что общая теорема о невозможности социализма и разработанный австрийской школой метод анализа нарушений механизмов общественной координации (являющейся неизбежным следствием институционального принуждения и предоставления привилегий, вступающих в конфликт с правом) напрямую применимы для исследования современной финансово-банковской системы. Основу современной банковской системы составляют частные банки, действующие на началах частичного резервирования и контролируемые официальным учреждением (центральным банком), сегодня являющимся архитектором денежной политики.

В основе современной финансово-банковской системы рыночной экономики лежит систематическое принуждение, направленное против свободного предпринимательства в финансовом секторе и наделяющее частные банки привилегиями, которые противоречат традиционным принципам права и позволяют этим банкам вести операции с частичным резервированием.

Здесь нет необходимости углубляться в юридическую природу «ненавистных привилегий», делающих возможным частичное резервирование, – этот аспект детально исследован нами в первых трех главах настоящей книги. В финансово-банковской сфере систематическое принуждение осуществляется посредством законодательства об узаконенном платежном средстве, обязывающего участников [добровольных обменов] в качестве средства обмена принимать денежную единицу, эмитируемую центральным банком, обладающим соответствующей монополией[708]. Институциональное принуждение со стороны центрального банка проявляется также во всеобъемлющей паутине административного банковского законодательства, созданной в целях контроля за банковскими операциями и – на макроэкономическом уровне – для целей формулирования и проведения в жизнь мер денежной политики[709].

Трудно не согласиться с тем, что «банковская система организована таким способом, который в значительно большей степени соответствует социалистической, нежели рыночной экономике»[710]. Таким образом, в сфере банковского дела и кредита наша ситуация весьма близка к той, что существовала в странах бывшего Восточного блока, пытавшихся координировать свои экономические решения и процессы посредством системы централизованного планирования. Иными словами, в кредитном и банковском секторах рыночных экономик сегодня широко распространено «централизованное планирование». Понятно, что именно в этих секторах мы наблюдаем те же самые проявления рассогласованности и неэффективности, которые являются проклятьем социалистических экономик. Рассмотрим три различные формы государственного вмешательства и/или привилегий в банковской сфере. Теорема о невозможности социализма применима к каждой из них, а именно: (а) к наиболее широко распространенному случаю центрального банка как надзорного органа банковской системы с частичным резервированием; (б) к случаю центрального банка и регулируемой им системы частных банков со 100 %-ным резервированием и, наконец, (в) к случаю свободной банковской деятельности (без центрального банка и соответствующего регулирования), в которой, тем не менее, существует привилегия, дающая право на поддержание недостаточных – частичных – резервов.

(а) Система с центральным банком, который управляет и осуществляет надзорные функции по отношению к совокупности частных банков, ведущих операции на началах частичного резервирования

Система, состоящая из центрального банка и частных банков с частичным резервированием, является наиболее деструктивным примером «централизованного планирования» в финансовой сфере[711]. В сущности, такая система базируется на привилегии (частичный коэффициент резервирования), предоставленной частным банкам. Эта привилегия естественным образом вызывает разрушительные последствия в форме кредитной экспансии, ошибочных инвестиций и периодического повторения цикла экономических бумов и спадов. Более того, банковская система в целом организована, управляется и поддерживается центральным банком, который выступает в качестве кредитора последней инстанции и осуществляет систематическое, институционализированное принуждение в сфере банковского дела и финансово-денежной системе.

Предоставляя банкам необходимую ликвидность в периоды кризисов, центральный банк блокирует действие механизма свободного рынка, позволяющего нейтрализовать последствия кредитной экспансии. Этот механизм, собственно говоря, и состоит в том, что быстрее всего разоряются те банки, которые проводили наиболее безоглядную экспансионистскую кредитную политику и которые поэтому оказываются в трудные времена наименее платежеспособными. Соответственно процесс создания депозитов и расширения кредитования, не обеспеченного реальными добровольными сбережениями, может продолжаться бесконечно. Соответственно увеличивается и масштаб ущерба, который эта политика наносит производственной структуре. Неизбежные [в этом случае] экономические кризисы и спады становятся более разрушительными.

Система финансового планирования, опирающаяся на институт центрального банка, не в состоянии устранить периодические экономические кризисы. Максимум, что можно сделать с ее помощью, это отложить их наступление, создавая новые объемы ликвидности и оказывая поддержку тем банкам, чье положение во время кризиса представляется угрожающим. За такую политику приходится расплачиваться углублением неизбежного спада. Рано или поздно, но рынок опять стихийно реагирует и ликвидирует последствия денежной агрессии, противоречащей его логике. Поэтому попытки сознательного предотвращения болезненных последствий кредитной экспансии посредством принуждения (или предоставления привилегий) обречены на провал. В лучшем случае они могут отложить и, следовательно, сделать более болезненным прекращение кредитной экспансии, или экономический кризис, но предотвратить его они не способны. При свободной банковской деятельности и частичном резервировании (т. е. в условиях, когда институт центрального банка отсутствует) этот поворот обычно происходит значительно раньше – благодаря стихийным процессам межбанковского клиринга. Таким образом, производственная структура оказывается искаженной в существенно меньшей степени. Создание центрального банка, имеющее целью учреждение института кредитования в последней инстанции, поставляющего ликвидность в трудные времена, нейтрализует стихийное рыночное прекращение кредитной экспансии и процессы восстановления. Таким образом, периоды экспансионистской политики становятся более продолжительными, а сама она гораздо более опасной[712].

Институт центрального банка, понимаемый как «финансовое центральное плановое бюро», содержит в себе внутреннее противоречие. Как показал Ф. Хайек, все центральные банки сталкиваются с фундаментальной дилеммой, поскольку они, располагая огромной дискреционной властью в части проведения своей политики, не имеют информации, необходимой для достижения своих целей. Центральный банк реализует свою власть над частными банками по большей части посредством угрозы не обеспечить их необходимой ликвидностью. В то же время считается общепризнанным, что главная обязанность и цель центрального банка состоит как раз в том, чтобы не отказывать в предложении ликвидности тогда, когда случается банковский кризис[713].

Это объясняет огромные трудности, с которыми сталкиваются руководители центральных банков, пытаясь элиминировать экономические кризисы, несмотря на все их усилия и профессионализм. Этими же соображениями объясняется тот жесткий контроль, под которым центральные банки держат банки частные, осуществляя административное регулирование и прямое вмешательство[714].

Более того, подобно Госплану[715], наиболее важному экономическому ведомству теперь уже бывшего СССР, центральный банк вынужден предпринимать неустанные усилия по сбору поистине гигантских объемов информации о банковской отрасли, компонентах денежного предложения и спроса на деньги. Эта статистическая информация не включает качественные данные, которые могут понадобиться центральному банку для такого вмешательства в дела банков, которое не наносило бы им ущерба. Дело не только в том, что такая информация чрезвычайно обильна. Более важным является то, что она также субъективна, динамична, постоянно изменяется и ее трудно получить, особенно в финансовом секторе. Итак, печальный вывод таков: центральный банк не в состоянии собрать ту информацию, которая требуется для того, чтобы координировать положение дел в отрасли. Эта неспособность – еще одна иллюстрация действия теоремы невозможности социализма, в данном случае в приложении к финансовому сектору.

Знание о различных компонентах денежного предложения и спроса на деньги вообще никогда не наличествует в объективной форме и не поддается регистрации и накапливанию. Оно, наоборот, имеет практическую, субъективную, распределенную природу, его трудно даже артикулировать. Это знание возникает из субъективных желаний агентов, желаний, которые постоянно изменяются и в сильнейшей степени зависят от динамики самого денежного предложения. Выше было показано, что любое количество денег является оптимальным. Поскольку любое изменение в предложении денег изменяет структуру относительных цен, экономические агенты могут использовать покупательную способность своих денег в полной мере вне зависимости от совокупного объема денег. Это означает, что, когда общее количество денег и их распределение по держателям изменяются посредством расширения кредитов, не обеспеченных сбережениями, или посредством непосредственного расходования вновь созданных денежных единиц в некоторых секторах экономики, тогда в экономике начинают возникать серьезные искажения, умножаются ошибочные инвестиции, растет рассогласованность в действиях различных экономических агентов.

Поэтому неудивительно, что создание системы центрального банка, анализируемой в данном случае, ознаменовалось наступлением эпохи самого значительного в истории межвременного рассогласования. Мы видели, что денежная политика, проводившаяся центральными банками, в особенности в Англии и США, с целью «стабилизировать» покупательную способность денежной единицы, в период «ревущих двадцатых» спровоцировала гигантскую по масштабам кредитно-денежную экспансию, которая привела к самой тяжелой экономической депрессии столетия. Экономические кризисы после Второй мировой войны повторялись регулярно. Некоторые из них по своей остроте достигали уровня Великой депрессии. Таковыми были рецессия конца 1970-х годов и, в какой-то мере, рецессия начала 1990-х годов. Эти события происходили, несмотря на множество заявлений политиков о том, что правительствам и центральным банкам необходимо проводить стабильную денежную политику, и несмотря на значительные усилия и человеческие, информационные и материальные ресурсы, израсходованные на достижение этой цели. Тем не менее провал этих усилий не может быть более очевидным[716].

Центральный банк как институт централизованного финансового планирования не в состоянии никаким образом выполнять те функции, которые выполнялись бы на свободном рынке частными деньгами, подчиненными принципам права. Центральный банк не только не обладает необходимой информацией. Само его существование усиливает искажающие экспансионистские эффекты банковской системы с частичным резервированием. Это приводит к возникновению значительной межвременной рассогласованности рынка, которую даже центральный банк может обнаружить только тогда, когда уже слишком поздно что-либо предпринимать. Даже такие защитники института центрального банка, как, например, Чарльз Гудхарт, вынуждены признать, что, несмотря на все прилагаемые усилия и используемые модели равновесия, в действительности руководители центральных банков практически не в состоянии адекватно координировать предложение и спрос на деньги при том непредсказуемом и изменчивом поведении множества переменных, с которыми они имеют дело. Чрезвычайно сложно, если не невозможно, манипулировать агрегатами (вроде так называемой «денежной базы») и параметрами (вроде индекса цен, процентной ставки и валютного курса), не порождая ошибочной и дестабилизирующей денежной политики. Кроме того, Гудхарт признает, что центральный банк подвержен такому же внешнему давлению и внутренним напряжениям, которые имеют место в случае любой другой бюрократической структуры и изучаются школой общественного выбора. Центральными банками руководят люди, в отношении которых действуют те же мотивы и ограничения, что и в отношении всех других государственных служащих. В процессе принятия решений они подвергаются давлению со стороны групп, заинтересованных в проведении той или иной денежной политики. Такие группы образуют политики, заинтересованные в голосах на выборах, сами частные банкиры, инвесторы фондового рынка и масса других лиц и сил с узкогрупповыми интересами. Гудхарт заключает: «Есть соблазн совершить ошибку, предавшись монетарной распущенности. Повышение процентной ставки (политически) непопулярно, а ее снижение – популярно. Даже если не принимать во внимание эти – политические – соображения, всегда найдутся аргументы, чтобы отложить момент повышения процентной ставки до тех пор, пока не будет собрано больше информации о текущем состоянии дел. Политики редко видят себя теми людьми, кто обрушивает на электорат внезапную инфляцию. Вместо этого они полагают, что политически дискомфортное повышение процентной ставки следует отложить, а ее снижение – ускорить неким безопасным образом. Но в конце концов всегда происходит одно и то же. Политическое манипулирование процентной ставкой и, следовательно, денежными агрегатами приводит к потере общественного доверия и росту скептицизма в отношении антиинфляционной риторики политиков»[717].

Признание вреда, который способны приносить официальные лица центральных банков, находящиеся под политическим давлением политиков и заинтересованных групп (эта проблема была исследована в работах авторов школы общественного выбора), сформировало консенсус в отношении того, что центральный банк должен быть как можно более «независим» от текущих политических решений, вплоть до того, что эта «независимость» должна быть установлена законодательно[718]. Это, конечно, является некоторым (небольшим) продвижением к реформированию финансовой системы. Однако, даже если риторика независимости центрального банка находит отражение в самой конституции и эта независимость каким-то образом обеспечена на практике (что в большинстве случаев более чем сомнительно), многие положения школы общественного выбора в отношении поведения центрального банка сохраняют свою силу. Важно также подчеркнуть, что центральный банк генерирует масштабные, рассогласованные во времени ошибочные инвестиции, даже когда на первый взгляд проводит «стабильную» денежную политику[719].

Как ни странно, дискуссия о независимости центрального банка породила контекст для другой дискуссии – о структуре стимулов, которые бы наилучшим образом мотивировали руководителей центральных банков проводить правильную денежную политику. Эти бесплодные дебаты возобновились в связи с проблемой «финансового центрального планового органа», став продолжением дискуссий 1960—1970-х годов, в которых теоретики в странах Восточного блока извели тонны чернил. Предложения увязать жалованье руководителей центрального банка с выполнением ими задач по поддержанию стабильности цен и в самом деле имеют много общего с поисками систем материального стимулирования, которые велись в социалистических странах в тщетной попытке мотивировать менеджеров государственных предприятий вести дела более «эффективно». Те попытки провалились, и точно так же суждено провалиться нынешним, предпринимаемым из лучших побуждений, попыткам в отношении центральных банков. Они обречены на неудачу, поскольку игнорируют существенное обстоятельство: руководители государственных контор, будь то государственные предприятия или центральные банки, не могут, осуществляя свою повседневную деятельность, игнорировать бюрократическое окружение, в котором они работают. Они не могут также преодолеть неустранимую неполноту знания о ситуации, в которой им приходится действовать. По поводу бесплодности попыток разработать искусственные системы стимулов, которые должны заставить функционеров работать более эффективно, Янош Корнаи сделал следующее замечание: «Можно внедрить искусственные системы стимулирования, поддерживаемые вознаграждениями и штрафами. Система может соответствовать неким подразумеваемым мотивам, упомянутым выше. Но если она вступит с ними в конфликт, это породит неустойчивость и неопределенность. Руководители организаций либо попытаются повлиять на тех, кто вводит систему стимулирования, либо станут нарушать ее правила… В результате мы получим не эффективно стимулируемый рынок, а обычный конфликт между регулятором и фирмами, регулируемыми бюрократией… В политическую бюрократию встроен внутренний конфликт, отражающий разногласия в обществе и разные виды давления со стороны различных общественных групп. Они преследуют свои индивидуальные и групповые интересы, включая интересы того государственного ведомства, к которому относятся. Власть порождает непреодолимый соблазн воспользоваться ею. Бюрократ является интервенционистом, поскольку такова его общественная роль; это диктует ему ситуация, в которую он поставлен»[720].

(б) Банковская система со 100 %-ным резервированием, контролируемая центральным банком

В этой системе искажения и рассогласования вследствие систематических атак на финансовые рынки со стороны центрального банка будут меньше, так как частные банки более не имеют возможности работать на началах частичного резервирования. Банковские кредиты необходимо отражают истинные желания экономических агентов в области сбережений, и искажения, вносимые кредитной экспансией (т. е. расширением кредита, не опирающегося на действительные, добровольные сбережения), будут ограниченными. Тем не менее нельзя считать, что исчезнут все случаи рассогласования, генерируемого центральным банком. Само существование центрального банка и его систематическое вмешательство (регулирование узаконенного платежного средства и проведение денежной политики) все еще имеют разрушительные последствия для процесса общественной координации.

В рассматриваемой системе наиболее опасным видом рассогласования является внутривременное (intratemporal, т. е. относящееся к горизонтальной структуре капитала, т. е. к одному и тому же периоду времени. – Прим. перев.), а не межвременное (intertemporal) рассогласование[721]. Попадая в экономическую систему, новые деньги, созданные центральным банком, затронут структуру относительных цен, так сказать, «горизонтально». Иными словами, порождаемая ими производственная структура не обязательно будет соответствовать желаниям потребителей. В этом случае ресурсы будут размещены некорректно, и появится потребность в исправлении последствий, вызванных новыми вливаниями денег[722].

Далее, хотя мы не можем привести ни одного примера, когда центральный банк осуществлял бы надзор над системой частных банков со 100 %-ными резервами, такая система также была бы объектом политического влияния и лоббистского давления, описанных школой общественного выбора. Наивно полагать, что, обладая властью создавать новые деньги, руководители центральных банков захотят и будут в состоянии проводить стабильную и не вносящую возмущений денежную политику, даже если они регулируют систему частных банков, действующих на началах 100 %-ного резервирования. Полномочия эмитировать деньги порождают такое искушение, что правительство и заинтересованные группы не смогут не воспользоваться соответствующими выгодами. Таким образом, даже если ошибки центрального банка не усугубляются банковской системой с частичным резервированием, все равно будет сохраняться постоянный риск уступить давлению со стороны политиков и лоббистов, жаждущих использовать возможности этого учреждения для достижения политических целей, которые будут представляться им наиболее насущными в зависимости от требований момента.

Короче говоря, следует признать, что, поскольку в анализируемой модели банковской системы привилегия осуществлять частичное резервирование отсутствует, отсутствует и большинство межвременных рассогласований, лежащих в основе экономического цикла. Тем не менее остается место для множества внутривременных рассогласований, которые обязаны своим происхождением вливаниям в экономику новых денежных единиц, создаваемых центральным банком, и не зависят от способов, которыми осуществляются эти вливания (государственные расходы и т. п.). Кроме того, ключевую роль в возникновении внутривременных рассогласований будут играть эффекты, изученные школой общественного выбора. Таким образом, способность центрального банка эмитировать деньги почти наверняка будет использована различными экономическими, общественными и политическими группировками, что приведет к искажению производственной структуры. Хотя в случае частных банков, поддерживающих 100 %-ное резервирование, денежная политика будет, без сомнения, более стабильной и предсказуемой, теоретики, отстаивающие сохранение центрального банка в этих условиях, проявляют наивность, полагая, что правительство и различные социальные группы захотят и будут в состоянии проводить стабильную и, насколько это возможно, «нейтральную» денежную политику. Даже если банки держат резервы на уровне 100 %, само существование центрального банка с его гигантской властью в виде способности эмитировать деньги будет, словно магнитом, притягивать все виды сил, способных оказать политическое давление[723].

(в) Система свободной банковской деятельности с частичным резервированием

Третья и последняя система, которую мы должны исследовать в свете теоремы о невозможности социализма, – привилегированная банковская система свободной банковской деятельности (т. е. без центрального банка, но с разрешением вести операции с частичным резервированием). Теория о невозможности социализма объясняет также и тот факт, что предоставление привилегий, позволяющих определенным общественным группам нарушать традиционные принципы права, ведет к тому же широкомасштабному рассогласованию, что и социализм, под которым понимается любая система регулярной институционализированной агрессии против свободного занятия предпринимательством. В этой книге мы посвятили значительное место (см. главы 4–7) исследованию того, как нарушение традиционных принципов права применительно к договору о банковском денежном вкладе предоставляет банкам возможность расширять кредитную базу, даже если объем добровольных сбережений, имеющихся в обществе, не растет. Мы также установили последствия такого расширения, или кредитной экспансии, – в этом случае между теми, кто осуществляет сбережения, и теми, кто инвестирует, возникает рассогласованность, которая устраняется в ходе банковского кризиса и экономического спада.

Главное, что предстоит выяснить в рассматриваемом случае, состоит в следующем. В условиях свободной банковской деятельности стихийные рыночные процессы, пресекающие искажения, порожденные кредитной экспансией, начинаются раньше, чем в системе с центральным банком. Поэтому злоупотребления и искажения не могут достигать такого размаха, как это происходит при наличии кредитора последней инстанции, который дирижирует процессом кредитной экспансии в масштабе всей системы.

Понятно, что при свободной банковской деятельности односторонние попытки отдельного банка расширить кредит будут пресекаться относительно быстро и стихийно. Клиенты таких банков, проявляя настороженность в отношении их операций и платежеспособности, будут подвергать постоянной проверке сохранность своих средств. Кроме того, будет действовать контроль со стороны межбанковских расчетных палат (клиринговых домов), и этот контроль будет действенным, как никакой другой. В действительности, любой банк, расширяющий свой кредит быстрее, чем в среднем по банковскому сектору, или эмитирующий банкноты интенсивнее, чем большинство других банков, обнаружит, что его резервы быстро падают. Так будет действовать механизм межбанковского клиринга. Банкир будет вынужден прекратить экспансию, чтобы избежать приостановки платежей и в конечном счете банкротства[724].

Тем не менее, несмотря на то, что жесткая реакция рынка корректирует ошибки и экспансионистские схемы отдельных банков, этот процесс осуществляется лишь апостериорно и не может предотвратить эмиссий новых фидуциарных средств обращения. Как было показано в главе 2, возникновение практики частичного резервирования (которое в те далекие времена осуществлялось без центральных банков) ознаменовало начало существенного и постоянного увеличения массы фидуциарных средств обращения – вначале в форме депозитов и кредитов, не обеспеченных сбережениями, а затем в форме банкнот, не обеспеченных резервами металлических денег. Этот процесс непрерывно искажал производственную структуру и генерировал цикл с повторяющимися бумами и спадами. Экономический цикл регистрировался и изучался во многих случаях, когда частные банки функционировали на началах частичного резервирования без надзора со стороны центрального банка. Некоторые из этих исследований простираются далеко вглубь веков, вплоть до экономического и банковского кризиса, который потряс Флоренцию XIV в. Как указывает теория свободной банковской деятельности, подавляющее большинство банков, склонных к экспансии своего кредита, в конце концов разорялись. Но это происходило после более или менее длительного периода, в течение которого они выпускали фидуциарные средства обращения, т. е. вели деятельность, которая всегда воздействовала на реальную экономику, порождая банковские кризисы и экономические спады[725].

Свободная банковская деятельность не только не способна избежать кредитной экспансии и появления цикла, в действительности она побуждает банкирское сообщество в целом расширять объем выдаваемых ссуд. В результате все банкиры в той или иной степени заражаются оптимизмом в предоставлении ссуд и создании депозитов[726]. Широко известен факт: там, где права собственности не защищены, – а это как раз наш случай банков, практикующих частичное резервирование, которые по определению нарушают традиционные права собственности вкладчиков, – там начинает проявляться эффект «трагедии общинных выпасов»[727]. Таким образом, банкир расширяет свои ссуды с более чем недурной прибылью (если, конечно, его банк не разорится) до тех пор, пока издержки его безответственных действий разделяются всеми другими экономическими агентами. Именно по этой причине банкиры испытывают почти непреодолимое искушение первыми инициировать политику кредитной экспансии. Отчасти это происходит потому, что они ожидают, что все другие банкиры в той или иной степени последуют их примеру, как это часто и происходит[728].

Этот пример лишь слегка отличается от классической иллюстрации «трагедии общинных пастбищ», данной Хардином, на которой он показывает, что неадекватное признание прав собственности может иметь негативные последствия для окружающей среды. В отличие от примера Хардина, при системе свободной банковской деятельности с частичным резервированием стихийный механизм (межбанковские расчетные палаты) лимитирует возможность успешного исхода применения экспансионистской схемы отдельным банком. В табл. 8–2 сведены дилеммы, стоящие перед банками, сталкивающимися с такой системой.

Таблица 8-2

В таблице представлен случай двух банков, А и Б. Оба имеют две возможности: отказаться от политики кредитной экспансии или принять эту политику и действовать в соответствии с ней. Если оба банка одновременно инициируют кредитную экспансию (предполагается, что в отрасли нет других банков), то их способность эмитировать новые денежные единицы и фидуциарные средства обращения оборачивается для них обоих значительной прибылью. Когда кредит начинает расширять только один из них, то механизм межбанковского клиринга начинает подрывать доверие к нему и его платежеспособности, поскольку его резервы будут быстро перекачаны в другой банк, если он вовремя не прекратит расширять кредит. Наконец, возможно, что ни один из двух банков не станет проводить экспансионистскую политику, и оба будут проводить благоразумную кредитную политику. В этом случае гарантировано выживание обоих банков, хотя их прибыли будут достаточно скромными. Очевидно, что в ситуации выбора, описанного в этом примере, два банка будут испытывать серьезный соблазн заключить соглашение и, чтобы избежать опасных последствий, возможных, когда они действуют поодиночке, инициируют совместную кредитную экспансию, которая защитит их обоих от неплатежеспособности и принесет значительную прибыль[729].

Это рассуждение можно распространить и на большую группу банков, ведущих свои операции в условиях свободной банковской деятельности, поддерживая частичные резервы. Анализ показывает, что в этих обстоятельствах, даже если механизмы межбанковского клиринга ограничивают отдельные экспансионистские схемы, те же самые механизмы фактически побуждают к явным или неявным соглашениям, охватывающим большую часть банков, совместно начать процесс экспансии. Таким образом, в системе свободной банковской деятельности с частичным резервированием действует тенденция к слиянию банков и к заключению явных или неявных соглашений между ними. В конце концов этот процесс так или иначе, приводит к появлению центрального банка. Центральные банки в общем случае появляются в ответ на требования самих частных банкиров, которые хотят институционализировать совместную кредитную экспансию посредством учреждения государственного агентства, которое задумано, чтобы направлять и организовывать этот процесс. Тем самым устраняется угроза со стороны значительного числа относительно более благоразумных банкиров, чье «некооперативное» поведение в противном случае ведет к потере платежеспособности остальных (тех, кто проявляет большую «щедрость» в выдаче кредитов).

Итак, проведенный нами анализ позволяет сделать следующие выводы: (1) механизм межбанковского клиринга не способен ограничить кредитную экспансию в системе свободной банковской деятельности с частичным резервированием, если большинство банков решили расширять кредитование одновременно при отсутствии предшествующего роста добровольных сбережений; (2) банковская система с частичным резервированием сама побуждает банкиров инициировать экспансионистскую политику сообща, координируя свои действия с банковским сообществом; (3) в такой системе у банкиров есть мощные стимулы потребовать и добиться учреждения центрального банка для институционализации и дирижирования кредитной экспансией всех банков и для гарантий того, что в периоды «затруднений», которые, как известно банкирам из собственного опыта, периодически неизбежно наступают, будет создана необходимая ликвидность[730].

Привилегия, позволяющая банкам использовать значительную часть денег, хранящихся у них на вкладах до востребования, т. е. вести операции с частичным резервированием, периодически приводит к критическому рассогласованию экономики. Схожий эффект наблюдается, когда привилегии выдаются другим социальным группам, в других сферах (например, профсоюзы на рынке труда). Банковское дело, организованное на началах частичного резервирования, искажает производственную структуру и провоцирует широкомасштабное межвременное рассогласование в экономике. В определенный момент экономический кризис и спад стихийно пресекают развитие этого процесса. И хотя в условиях свободной банковской деятельности с частичным резервированием эти независимые явления начинают препятствовать негативному развитию событий быстрее, чем в банковской системе с центральным банком, наибольшая опасность системы частичного резервирования в условиях свободной банковской деятельности состоит в том, что она формирует невероятно мощные стимулы, побуждающие банкиров расширять кредитование совместно и, более того, настаивать на создании центрального банка с целью предоставления помощи частным банкам в моменты экономических затруднений, а также с целью организации и дирижирования широкомасштабной коллективной кредитной экспансией.

Заключение. Неудачи банковского законодательства

Общественный рыночный процесс возможен в силу наличия ряда общепринятых правил, одним из источников которых является и сам рыночный процесс. Эти правила определяют образцы поведения, границы которого установлены уголовным законодательством и частным контрактным правом. Никто не формулировал эти правила заранее. Наоборот – они являются институтами, появившимися в ходе эволюции. В их формировании участвовала практическая информация, поставлявшаяся огромным числом действующих индивидов в течение чрезвычайно длительного периода времени. В этом смысле субстантивное, или материальное, право состоит из множества общих, абстрактных правил или законов. Их общий характер состоит в том, что они применяются ко всем людям. Их абстрактный характер связан с тем, что они определяют весьма широкий спектр индивидуальных действий и не предписывают достижение какого-либо конкретного результата социального процесса. В противоположность субстантивной концепции права, существует концепция законодательства [legislation], понимаемого как совокупность принудительных, возведенных в ранг закона постановлений или распоряжений для отдельных случаев (ad hoc). Такие законы и распоряжения сводятся к предоставлению неправомерных привилегий и как таковые представляют собой акты систематической институциональной агрессии, посредством которых государство пытается взять под свой контроль процессы взаимодействия людей[731]. Концепция законодательства предполагает отказ от традиционного понимания права (изложенного выше) и его замену «ложным правом» – нагромождением административных постановлений, регулятивных актов и распоряжений, предписывающих подчиненному экономическому агенту осуществление тех или иных конкретных действий. По мере того как множатся привилегии и растет степень институционализированного принуждения, традиционное право все в большей мере перестает определять стандарты личного поведения. Эта роль переходит к административным постановлениям и распоряжениям регулирующего органа, в нашем случае – центрального банка. Таким образом, право постепенно теряет сферу своей применимости, а экономические агенты, лишаясь критериев, которые давало материальное право, начинают неосознанно изменять поведенческие свойства. Со временем они даже отвыкают следовать общим и абстрактным правилам. В этих условиях «уклонение» от выполнения распоряжений часто становится вопросом выживания. В других случаях такое поведение влечет за собой успех коррупционного или ложного предпринимательства. Люди начинают усматривать в нарушении правил скорее достойное проявление человеческой изобретательности, чем разрушение нормативно-правовой системы, угрожающее жизни в обществе.

Все эти соображения полностью применимы к регулированию банковской деятельности. Как было показано в первых трех главах, существующая во всех странах с рыночной экономикой банковская система с частичным резервированием сама по себе предполагает нарушение важнейшего принципа права применительно к договору о банковском денежном вкладе. Она предоставляет ius privilegium определенному типу экономических агентов, а именно частным банкам. Эта привилегия позволяет банкам в нарушение принципов права использовать в собственных интересах большую часть денег, которые граждане доверили им, открыв в них вклады до востребования. Банковское законодательство основано на отказе от принципов права в отношении к договору денежного вклада до востребования – этой сердцевине современного банковского бизнеса.

Ко всему прочему, банковское законодательство представляет собой запутанную паутину административных постановлений и распоряжений, направленную на установление жесткого контроля над конкретными операциями частных банкиров. Мешанина предписаний, исходящих из центрального банка, не только не способна предотвратить циклические банковские кризисы, но, наоборот (и это более важно), усиливает и продлевает искусственный бум, усугубляя последствия неизбежного краха. Чередования бума и спада регулярно сотрясают экономики западных стран, сопровождаясь значительными экономическими и социальными издержками.

«После того как случается очередной кризис, каждый раз принимается целый ворох новых законов или поправок к существующим – в наивном предположении, что, в отличие от прежних законов, оказавшихся неэффективными, новые законы, содержащие более детальные и всеохватывающие меры, помогут избежать кризисов в будущем. С помощью этого приема правительства и центральные банки оправдывают свою неспособность предотвратить наступление кризисов. Тем не менее кризисы повторяются снова и снова, а новое законодательство действует лишь до следующего банковского кризиса и экономического спада»[732].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.