Вальс миллионеров

Вальс миллионеров

Интервью с Президентом Российского биржевого союза, Председателем Наблюдательного совета Группы Компаний «АЛОР», Председателем Наблюдательного совета НП «САПФИР» Анатолием Григорьевичем Гавриленко

В девятнадцатом веке венский вальс был ни чем иным, как простонародной забавой, что само по себе и не дурно, но ничего не прибавляло к славе и престижу столицы Австрийской империи. И так продолжалось, пока не явился Иоганн Штраус. Именно этот композитор, дирижер и страстный танцор сделал венский вальс тем, чем он является сейчас – новой европейской и мировой традицией.

В Москве конца двадцатого века биржевой трейдинг, с нашей сегодняшней точки зрения, также был занятием весьма странным. Московский трейдер, образца девяностых был заложником единственного биржевого шлюза, монитора с телефоном и клерка при нем, едва успевавшего исполнять голосовые заявки купли-продажи. Пока не появился «АЛОР-Трейд», первая в истории российских бирж система персональной интернет торговли на фондовом рынке. Она-то и выпустила на свободу частный биржевой трейдинг.

Мы будем беседовать с человеком, который мог бы чувствовать вкус миссионерства, поскольку принес на зарождавшийся в России биржевой рынок саму эту идею – подключить каждого желающего к торгам. Воплотил ее в программное обеспечение, создал для нее рынок и заработал на этом рынке свои миллионы. Мог бы… Но почему-то называет себя «обычным человеком со средними способностями». Итак, прокатимся в «Роллс-Ройсе» Президента Российского биржевого союза, Председателя Наблюдательного совета Группы Компаний «АЛОР» и обладателя еще не менее сорока должностей Анатолия Григорьевича Гавриленко. А заодно побеседуем.

– Анатолий Григорьевич, мы начинаем интервью, сидя в «Роллс-Ройсе», который обычно возит Вас в офис. Скажите, было ли у Вас стремление в юные годы выделится из той среды, в которой находились? Выделиться, например, тем, чтобы стать богатым человеком, сделать высокую карьеру со всеми присущими атрибутами?

– Будучи молодым человеком, я, знаете ли, никогда не льстил себе какими-то иллюзиями по поводу своих способностей, которые никогда не считал особенно выдающимися, либо мечтами о будущей карьере. Дело в том, что мой отец, занимавший в сталинские времена должность замминистра в Крыму, был репрессирован по 58-й статье. Я вырос «безотцовщиной», и поэтому помочь, направить в жизни было некому. Как обычный молодой человек с непростой биографией, я знал свои возможности в карьерном росте, которые по тем временам были весьма просчитываемы. Тогда в ходу была характерная шутка: «Может ли сын полковника стать полковником? Да. А генералом? Нет. Почему? Так ведь у генерала тоже есть сын». Закончил я институт имени Мориса Тореза по языковому направлению Латинской Америки, и вскоре начались регулярные поездки на Кубу в качестве переводчика. Меня, советского паренька, тогда поразил дух американской роскоши, который еще витал там. Все эти первоклассные американские авто: бьюики, шевролеты, кадиллаки, которые потом еще десятилетиями там ездили… Но тем не менее, я смотрел на все это спокойно. Потому что без всякого пафоса любил свою родину. И понимал, знал, чувствовал, что родина любит меня, не смотря даже на трагическую страницу в истории нашей семьи. Это не помешало мне вырасти, что называется, идейным юношей, ездить в стройотряды на целину. Мои однокурсники подозревали, правда, что я таким способом намерен был вступить в партию и затем продвигаться. Однако по причине репрессированного отца это было заведомо не возможно. Да я и не был карьеристом в принципе.

После Кубы была длительная командировка в Перу. В те времена, наши руководители горели надеждой, что Перу станет второй Кубой. Но перуанцы оказались умнее и осторожнее. Оттуда я впервые привез профессорские оклады в 500 рублей, что позволило замечательно прожить до следующей загранкомандировки. Мы, переводчики и международные советские чиновники, так и жили – от одной загранкомандировки до другой.

– Не секрет, что в советские времена «выездные» чиновники рассматривали свои служебные поездки как возможность улучшить семейный бюджет за счет небольшой невинной коммерции – на сэкономленные суточные. «Наш человек в Гаване» даже у Грэма Грина имел очень своеобразный менталитет. Что ж говорить о советских путешественниках за океан. У Вас в те годы не просыпалась предпринимательская жилка?

– Я никогда не занимался фарцовкой, даже имея такую возможность. Хотя видел, как люди из загранкомандировок привозили, например, растворимый кофе, потом тихонечко фасовали его в пакетики и продавали. Моя единственная в этом плане попытка состояла в том, что однажды из Чехословакии я привез две женские шубы, с предложением супруге одну оставить, а другую продать. На что она, поразмыслив, ответила, что, пожалуй, оставит себе обе.

Однако некий предпринимательский фитиль во мне все же тлел и тогда. У семьи имелась дача, на которой буйно росла облепиха. Вместе с тем жена нуждалась в дополнительных средствах, чтобы разводить ее любимые цветы. Я сказал: «Хорошо, тогда соберем облепиху и продадим». Дети собрали, и вместе с сыном мы продали пару ведер на рынке. Мне очень понравилось это занятие – общение с покупателями, рассказы о пользе облепихи. Рублей 150 мы выручили, и у жены появились средства на цветы.

– Но от колхозного рынка до фондового, насколько можно представить, отделяла Вас огромная полоса жизни. Пришла «перестройка» Горбачева, пришли перемены. Вы почувствовали, что жизнь в Москве забурлила как-то по-иному?

– Безусловно. Возникло много таких новых косвенных черт повседневности, которые невозможно было не заметить: на улицах появились хорошо одетые люди, открылись первые частные рестораны, где официанты и повара зарабатывали больше министерских чиновников. «Новые русские» раскатывали на импортных авто.

– То есть «наши люди» все-таки начали ездить в булочную на такси…

– И обо всем этом новом в жизни открыто писали. По тем временам единственным деловым изданием для бизнеса была газета «Коммерсант», которая печатала различные истории о первых предпринимателях. И тогда это даже не считалось скрытой рекламой – были в этих статьях телефоны, адреса офисов, перечень товаров, которые предлагались. Я читал вечерами эти статьи, будучи еще чиновником Совета Экономической Взаимопомощи, и попадал под такое впечатление, что не мог заснуть. Оказывалось, что все можно! Открывать предприятия, делать бизнес. Мне тоже хотелось что-то такое самому начать. Возникали собственные проекты в голове. И требовалось их реализовывать.

– В связи с этим хотел бы затронуть такой деликатный вопрос, как возраст. Вам было уже прилично за сорок – но вы все-таки бросили стабильный пост в госструктуре, отплыли в неизвестные моря «бизнеса по-русски» на утлой лодочке надежд… Должно быть в Вас и после сорока оставалось что-то от юноши, то есть человека в том возрасте, когда каждое утро просыпаешься и кажется, что «завтра будет лучше, чем вчера»?

– На самом деле меня мутило от мысли, что придется повторить в моей жизни кондовую министерскую карьеру. Слишком уж насмотрелся к началу девяностых на тех замминистров, кому ради своего места приходилось терпеть хамство начальников: когда взрослого мужчину кроют матом на совещании, возят, что называется, «мордой по столу». Кроме того, у меня никогда не получилось бы на их манер преданно заглядывать в глаза начальнику и красиво принимать позу «чего изволите». Так что возможности молодого российского бизнеса девяностых стали для меня настоящим спасением.

– Анатолий Григорьевич, каким образом можно было преуспеть тогда в девяностых? Кто-то преуспел, благодаря связям, кто-то благодаря воровству бюджетных средств, кто-то преуспел, потому что оказался в нужное время в нужном месте. У Вас был совершенно другой алгоритм?

– Да, у меня алгоритм другой. У каждого человека есть своя дорога. Я все время говорю молодым ребятам, вы должны понять, кто вы есть на самом деле. Не важно, что вас выучили на слесаря или на физика. Если все-таки вы понимаете, что вы певец, то попробуйте стать певцом.

Я не скрою, эту свою дорогу нашел не сразу. Чем только не занимался в бурные девяностые. Однако со временем понял, что мне интересен именно финансовый рынок. Эта сфера больших цифр, мир, где крутятся завораживающие миллиарды долларов. Интересен он тем, что требует постоянной учебы, и там, практически, нет дураков. Люди могут быть хитрыми, изворотливыми, но примитивных в умственном плане персонажей там точно не встретишь.

Кроме того, этот рынок был интересен мне своей интеллектуальной молодостью и энергетикой. На нем находили первое применение самые новые технологии. «Интернет-трейдинг» – это, прежде всего, слова нашего рынка. Потом уже торговые компании начали что-то продавать через интернет. Этот рынок предъявляет много специфических вызовов. В рамках этих вызовов необходимо все время быть информационно в тонусе, постоянно подпитывать себя последними знаниями. Это все делало для меня финансовый рынок чрезвычайно интересным. В нашем бизнесе – внебанковской финансовой сфере – очень важен ты лично, со своими качествами, со своим умом, трудолюбием. И этого бывало вполне достаточно, чтобы преуспеть. Конечно, неплохо было бы при этом еще иметь стартовый капитал. Но он не играл такой большой роли, как если бы вы решили, скажем, открыть ресторан. Потому что, если открывать ресторан, то нужно, как минимум 200-300 тысяч долларов и еще несколько лет ждать, когда эти деньги вернутся. Здесь же можно найти 10 тысяч долларов и из них сделать за год миллион. Такое я тоже видел. У талантливых людей это получалось. Кроме того, это рынок осторожных, внимательных, хорошо считающих, расчетливых людей. Это не могло меня не привлечь. И, конечно, для меня огромным стимулом было то, что моему сыну понравился этот бизнес. Для меня это очень значимо, потому что, если бы вдруг мой сын сказал, ты знаешь, папа, мне этот рынок не нравится, я хочу заниматься, предположим, транспортными перевозками, не исключаю, что у меня сейчас была бы транспортная компания. Ведь я в душе организатор, и база всех моих успехов – это грамотное выстраивание организационной схемы.

– Вы любите акцентировать в разговорах с молодежью, что трудолюбие важнее таланта. С точки зрения успеха в жизни. Талантливые индивидуумы подчас не слишком успешны во внешнем мире, так как слабы, эгоистичны и самовлюбленны. Фантазера и эгоиста со способностями может подсознательно поглотить идея всемогущества, иллюзия, что он может в жизни все – испробовать десяток профессий, везде преуспеть. И это играет с ним злую шутку – он так ничем всерьез в жизни и не займется – будет хвататься за что-то и тут же бросать, когда наскучило или появились первые трудности. В середине жизни, видя отсутствие достижений, он станет обвинять кого угодно в этой неудаче… Откуда или от кого пришло к Вам убеждение во «всемогуществе трудолюбия» в противовес талантам?

– Разумеется, от людей, с которыми сводила меня жизнь. Хотя, как я уже говорил, в начале девяностых приходилось иметь дело с очень разнообразным «человеческим материалом». Эпоха реформ у нас ведь началась с расцвета «посредничества». Примерно этим же занялся и я в самом начале своей предпринимательской дороги. Как это было тогда? Представьте, к нам, коммерсантам на ниве посреднических и консультационных услуг целыми днями поступали всевозможные проекты. И казались весьма привлекательными: как же, ни за что, ни про что заработать кучу денег! Типичный проект выглядел так: к тебе приходят шесть человек с просьбой найти покупателя на такой-то товар, и пять из них – посредники. Они все каким-то образом нашли друг друга и теперь ходят и внимательно следят, чтобы их посреднические 10% никуда не ушли. Меньше 10% они опускаться не хотели, и поэтому конечная стоимость товара возрастала раза в два, а то и в три. Словом, сделка в результате становилась совершенно бессмысленной. А перейти на непосредственное общение с хозяином этого товара было невозможно. Деловая среда тех лет была совершенно дикой. И я тогда уже тяготился всем этим и вольно или невольно искал такую нишу, где посредничества можно было избежать. Фондовый рынок в этом смысле идеальное место: на торгах между покупателем и продавцом только два профучастника – биржа и брокер.

У нас тогда были в большом ходу разговоры про «лимоны» и «арбузы». Имелся у меня один друг, который «лимоны» даже не рассматривал. А я в свою очередь принципиально с «арбузами» не связывался. Мне было понятно: никто тебе кусок от миллиарда просто так не отдаст. И такие «арбузные» сделки часто превращались в некий «отстрельный» вариант.

От примитивного посредничества я ушел достаточно скоро – получил от знакомого чиновника из СЭВ предложение представлять одну польскую компанию в России. Мне положили 750 долларов зарплаты, и по тем временам это были гигантские деньги. На них я умудрялся снимать офис, нанять людей, платить налоги, и при этом семья жила «в шоколаде». Такие вот в 1991 году были жизненные ценности и стоимости. Помню, поставил себе первый факс и всякий раз был в восторге, вроде индейца-аборигена, когда из него появлялась какая-то бумажка. Правда, связь работала плохо, факсы доходили редко, но тем большим был восторг. Три года я проработал на эту компанию, и надо признать, поляки благодаря мне не обогатились. Они пытались каким-то образом получить доступ к нашему газу. Готовы были давать взятки, налаживать отношения. Но я от таких моментов старался дистанцироваться – не потому что был каким-то святым или не от мира сего… А потому что не верил в долгосрочность таких «взяточных» отношений. Все это выглядело неустойчиво и некрасиво, и мне не хотелось в этом участвовать, поскольку я понимал, что наши чиновники поляков в любой момент кинут – возьмут деньги и кинут: это происходило сплошь и рядом. Мне же не хотелось, чтобы такой вот болезненный инцидент потом как-то связывали со мной. За годы работы с поляками, я все же оброс многочисленными клиентами по консалтингу. И моим любимым клиентом стала одна венгерская компания, занимавшаяся продажей рабочей спецодежды. По тем временам это был совершенно утопический бизнес из страны Утопии. Получил я этого клиента только лишь потому, что честно сказал на первой же встрече: «У вас, господа, ничего не получится, потому что стоимость вашей одежды равняется месячной зарплате рабочего, которому вы хотите ее продать, и который, как вы предполагаете, будет ее носить». Тогда мне эти венгры и сказали: «Вы первый человек в Москве, кто нам вот так откровенно это говорит. И именно поэтому мы хотим быть вашими клиентами». Тогда я начал понимать, что при всем беспределе, который тогда творился, быть честным оказывалось все-таки выгодно.

Помимо того, у меня оставались друзья из посольств стран Латинской Америки, которые в свободное от службы время пытались делать какой-то бизнес и обращались ко мне. На меня, скажем, могли буквально с неба свалиться два самолета ананасов, которые я должен был, как друг и бывший сослуживец, реализовать и поделиться прибылью. Или партия рома, который разливали в бутылки «Пшеничной». Деньги от всей этой коммерции появлялись. Однако мне вся эта деятельность не нравилась, так как постоянно была сопряжена с криминалитетом… Рынок чувствовал себя очень неуверенно. Ведь тогда, в начале девяностых, правоохранители практически самоустранились с поля регулирования отношений между субъектами рынка. И на их место пришли обычные бандиты, которые быстро и эффективно тут же нашу милицию собой заменили. А она лишь пыталась догонять совсем уж отмороженные банды.

В те годы помимо коммерческих проектов я старался участвовать в близких мне по духу общественных формациях. Была, например, такая организация «Круглый стол бизнеса России». Я стал членом президиума, в который входили известные люди: Рубен Варданян, Гусинский, Ходорковский, Кивелиди, руководители больших банков. Помню, на одном из президиумов с критикой «Круглого стола» от имени малого бизнеса выступил Владимир Соловьев, ныне телеведущий. Он тогда был малым бизнесменом. А я оказался первым, кто его поддержал, сказав, что он прав. Хотя он признавался мне, как боялся в тот момент, что его «заклюют». Мы его поддержали, включили в организацию, показав, что можно не боясь критиковать, и это не обязательно приводит к роли отщепенца, гонимого. Тот «Круглый стол» был его первой публичной трибуной. Надо признать, эта общественная организация была для того времени интеллектуальным конгломератом. Нас приглашал к тесному сотрудничеству Ельцин. Но с этой фигурой я не хотел близко работать: мне слишком хорошо было известно, что он лихо «рубит с плеча» – в том числе и в кадровых вопросах, лихо пьет водку. От таких неуправляемых импульсивных людей лучше дистанцироваться – таков всегда был мой принцип. И вокруг Горбачева, и позже вокруг Ельцина крутилось много человеческой «пены» далеко не самого чистого свойства. В силу этого обстоятельства много в действиях этих лидеров было противоречивого, некомпетентного. Но вот в чем состоит интересное наблюдение с позиций нынешних рыночных реалий: и Ельцин, и Горбачев были вынуждены покинуть свои посты, когда цена на нефть падала до критических минимумов. Таким вот образом рынок все расставлял по своим местам. Со временем все же начинался подъем цен на сырье, и наши правители, уже новые, вели себя ровно так, как ведут себя обычные обыватели, у которых «завелись деньжата» – никого не слушают, ничьим мнением не интересуются. Их чиновники в таких обстоятельствах даже и не воруют, а просто делят – кому сколько дать. Когда же денег становится меньше, во власть приходят думающие люди. И такие люди, которые прежде находились в каком-то непонятном политическим лидерам рыночном пространстве, обязательно рано или поздно придут и в нынешнюю власть.

– Видимо, такое добровольное принятие на себя «общественной работы» было для Вас в те годы одним из составляющих алгоритма успеха. Должно быть, в душе Вы оставались все тем же комсомольским лидером, для которого «общественные нагрузки» – неотъемлемая часть жизни. Но в новой обстановке все это стало приносить связи и контакты в деловом и властном мире. Одновременно хочется спросить Вас об отношениях, так сказать, не вполне общественно одобряемых. То есть – с криминалом.

– Тогда по порядку. Во времена моей работы с польской компанией в СЭВ прошли большие сокращения, высвободились целые этажи офисов. И я, не без некоторого внутреннего удовольствия, стал арендовать огромный кабинет своего бывшего начальника. Мои прежние сослуживцы бегали ко мне посмотреть на все это, выпить кофе или даже коньяку, страшно завидовали. Потом эта зависть пошла выше по начальству, и меня стали гонять с этажа на этаж, переселять в разные кабинеты, под всевозможными предлогами, чтобы только досадить. В определенный момент мне это надоело, и я попросил друзей помочь найти более стабильное место. Тогда-то меня и познакомили с Вадимом Ивановичем Тумановым. Он был первым кооператором в России, первым артельщиком и вообще личностью легендарной. У него уже были налажены замечательные отношения и с московскими властями, и с Ельциным. Недалеко от «небоскреба-книжки» СЭВ был его особнячок. Ему тогда требовался в команду человек, который возглавил бы все его торговые направления. Наши общие друзья меня спросили: пойдешь? Я согласился, но с условиями. Первое: я тоже хотел быть акционером в этой компании. Второе: я заявил, что работаю до тех пор, пока вы все дружите. Если вы перестаете дружить, то я считаю себя освобожденным от обязательств. Так я встретился с Тумановым. Не знаю, с кем его сегодня можно сравнить. Он построил часть новой московской кольцевой дороги, добывал золото, открыл первый частный асфальто-бетонный завод. Туманов мне сразу сказал, что в торговле ничего не понимает.

Тут нужно учитывать один факт: он почти двадцать лет отсидел. И как я понимаю, за что-то, что натворил по молодости и глупости… Однако в колониях он не пошел по воровской дорожке, а с годами превратился в думающего, креативного и с большой энергетикой лидера. Одной из его инициатив было создание свободной артели по добыче золота. В те годы золото добывали под конвоем. А он предложил: освободите нас в артели от конвоя, а мы добудем в два раза больше. И после того, как это сработало в виде эксперимента, такую форму предпринимательства узаконили. К Туманову начали проситься воровские «авторитеты». И, конечно, со своим интересом. Смысл был следующий: они говорили Туманову, мол, мы сами работать не будем, но те люди, которых мы пришлем вместо себя, будут работать, как часы. Мы понимаем, это не на дядю, это на свободу, на себя, поэтому можешь не сомневаться. После всего этого у Вадима Ивановича завязывались отношения с этими «авторитетами». Хотя сам он был человеком далеким от воровского мира, и говорил мне всегда только одно: «Ворам верить нельзя».

В этом его особнячке я просидел со своим офисом лет восемь. Там я пережил переворот 1993 года, обстрел Белого Дома. Меня там грабили, когда приходили то «белые», то «красные» во время этого переворота. Пытались взламывать сейф. В окрестностях моего офиса я видел тогда все: Ельцина на броне танка, снайперов, которых стаскивали с крыш. Лежал на мостовой, когда вокруг щелкали пули. Наблюдал хамство, грубость, глупость тех событий…

Бандиты в любой коммерции тогда были обычной реалией времени, вроде как нынешние котировки биржевых индексов. Но Туманов мне все время повторял: «Анатолий Григорьевич, если что пойдет не так, мы своих ребят пошлем, они разберутся». И вот однажды «пошло не так» – у меня случился инцидент с крупной партией товара, за которую контрагенты никак не хотели возвращать деньги. Тогда же, в ответ на очередную фразу Туманова, мол, «а давай мы пошлем», я сказал, мол, хорошо, давай попробуем. И Туманов послал своих. Вернулись они вскоре и заявили, что во всем виноват я сам, потому что, оказывается, отдал этот товар вроде как «за крышу». Из этого сюжета я понял следующее: все это ерунда и пустые хлопоты, все эти крыши…

Туманов, сам в торговле не разбирался и разбираться не хотел. Он говорил: «Когда я слышу слово «торговля», то вспоминаю наш тюремный ларек на зоне, где стояла этакая бабища с грязными руками, и вот она меня спрашивала, когда я заходил: «Чего тебе, Туман?» Я говорю: «А что есть?» «Конфеты!» Берет она эти подушечки, взвешивает и кидает мне: «Бери!» Я хватаю и иду счастливый. Вот что такое для меня торговля».

С Тумановым я прошел тогда все: и палаточную коммерцию и оптовую, и ресторанный бизнес. В те годы, не смотря ни на что, я старался максимально использовать интеллектуальный ресурс. Тогда как некомпетентность в то время процветала и превратилась, наверное, в приговор тем временам и тем лидерам. Помню, я умудрился купить очередную торговую палатку, и в документах мне написали, что я приобрел не только палатку, но еще и два квадратных метра земли под ней. Я ужасно гордился, что при отсутствии закона московская мэрия продала мне два квадратных метра столичной земли. Когда я позже демонстрировал чиновникам этот документ, они хватались за головы. А я говорил: «Вот видите, два квадратных метра города Москвы у меня в собственности!».

На ресторанном бизнесе мне вновь пришлось столкнуться с бандитами. Понятно, что Туманов и его авторитетные друзья там часто столовались, но чаще все-таки «авторитеты», которые предпочитали расписываться на счетах, по которым кто-то должен был позже расплатиться. Однако оплаты за их банкеты приходили очень не регулярно. В результате, ресторан скоро ушел в чистые убытки. Поняв, что у меня попросту крадут деньги, я решил ресторан сворачивать. Тут же появились личности, которые с этого питались, и стали мне говорить, ну, как же, Анатолий Григорьевич, вы начали такое выгодное дело, и вдруг закрывать… Играли ножами, крутили финками. Меня стали приглашать на «стрелки», чтобы разъяснить ситуацию. И поскольку запахло «жареным», я обратился на этот раз не к Туманову, а к своим друзьям из тогдашнего КГБ. Поскольку мне много времени пришлось провести за рубежом, у меня волей-неволей сложились дружеские отношения с кадровыми сотрудниками, которые разрабатывали различных зарубежных товарищей. А мы, переводчики, неизбежно с ними контактировали. Там работали умные, грамотные ребята, и когда я начал заниматься бизнесом, они были в курсе, и часто говорили, мол, если что-то пойдет не так, ты скажи, мы тебя всегда поддержим. При этом никто из них никогда денег с меня за «крышу» не требовал. Я к ним обратился, сказав, что у меня осложняются отношения с определенной «бригадой». Мне отвечают, мол, не вопрос, мы сейчас их быстренько приструним! Но, как ни странно, ничего у них не получилось. Пришли они ко мне через пару дней извиняться – не в наших, мол, силах тебе помочь. Оказывается, лидер этой группировки был ни кем иным, как сыном генерала… начальника моих друзей. Я помню этого парня: рубаха нараспашку, крест огромный висит… Нравилось ему из себя изображать крутого-блатного с папой генералом КГБ. Это для меня, конечно, было удивление жуткое.

В общем, с большими трудами я из этих проблем выпутался и сказал: все, ресторан это был последний эксперимент. Хватит с меня всех этих воровских «авторитетов», «крыш», бандитов, генералов КГБ с детьми-бандитами. Мне нужно заниматься тем, до чего наши бандиты еще не дошли и не скоро дойдут. То есть фондовым рынком. Если я сам полгода пытался понять что такое фьючерс на доллар, с моими двумя высшими образованиями, то, думалось мне, бандиту потребуется еще пару жизней, чтобы с этим разобраться.

Тогда же моя компания начала работать на Московской товарной бирже. И главный принцип, который тогда, да и впредь был поставлен в основе нашей работы – это быть первыми, делать что-то новое, за что другие не берутся. Так мы стали первыми специалистами по торговле ваучерами.

Мы проводили значительные сделки по их купле и продаже. Ваучерная коммерция в те годы была огромным сектором. Люди со всей страны приезжали с чемоданами, мешками ваучеров, которые скупались в регионах. Ваучер стоил по всей стране совершенно по-разному. И если в Москве за него давали, скажем, 10 акций Газпрома, то где-то в Перми могли дать сотню. На этой дельте и держалась такая коммерция. Вспоминая те времена, я всегда возражаю, когда обвиняют Чубайса: мол, где его обещание, что можно будет за ваучер купить «Волгу»? Можно было. Все зависело от того, где ты этот ваучер превратил в акции и в какие? Люди в регионах к ваучерам относились очень скептически, и стать акционером предприятия для них было процессом совершенно непонятным. А вот, скажем, получить три рубля от посредников, которые ползали по всем регионам и скупали ваучеры, это было понятно и реально. Кроме того, ваучеры покупались теми бизнесменами, кто участвовал в приватизационных аукционах.

Вместе с тем, я понимал, что перекидка ваучеров из регионов московским заказчикам – дело временное, на нем не построишь будущего компании. И тогда я разработал для себя следующую стратегию: я участвую во всех вновь создаваемых биржевых площадках. Во всех общественных организациях, которые объединяют предпринимателей фондового рынка, – тоже. Я понимал, что придет время, и акция одной из создававшихся тогда бирж будет стоить миллион долларов. Если акция Нью-йоркской биржи, например, стоит миллион долларов, то и мы придем к этому. И я взял за правило покупать хотя бы одну акцию каждой создаваемой биржи. В основном я хотел, чтобы у меня было 2% в капитале каждой биржи, дабы можно было подавать свою кандидатуру в совет директоров. Поэтому я тогда уже был довольно известной креатурой: всегда подавал себя в совет, выступал на всех биржевых собраниях, был членом всех биржевых тусовок.

И это сработало! Недавно я продал свои несколько процентов акций биржи РТС за сумму, превышающую двадцать миллионов долларов. Всего за несколько лет стоимость этих акций выросла более чем в сто двадцать раз. Моя стратегия сработала. Но не все было так просто. Я покупал и терял деньги на акциях бирж, покупал и терял.

– Вы говорили, что фондовый рынок Вас привлек изначально тем, что это стихия людей умных.

– На финансовом рынке делают деньги из идей. Например, у нас на Российской бирже в девяностые придумали фьючерс на президента. Ввели этот инструмент, он стал активно торговаться, и на первом месте шел Ельцин.

– В роли базового актива…

– Да, и как только этот фьючерс на президента ввели, сразу пошел серьезный пиар, подключились информагентства. Немедленно появились посланники от различных лидеров с предложениями сотрудничества, дабы у них тоже появились шансы на высокие места на этом биржевом предвыборном шоу. Кто-то подсуетился, начали им помогать, увеличивать их рейтинги. Соответственно, на этом зарабатывать. Вот такие были истории… Люди придумывали новые инструменты, новые площадки и богатели на этом. Сейчас много разговоров о том, что состоятельные люди украли деньги, которыми владеют. Я очень горжусь тем, что наш рынок создан теми, кто ни у кого ничего не воровал. Мы на пустом месте создали новую услугу, эта услуга оказалось финансовой, она оказалась востребованной. И вот в рамках этой востребованной услуги, предприниматели начали зарабатывать деньги, создавать рабочие места и, логично, сами становились миллионерами. Я считаю, что это как раз один из таких примеров инновационного способа заработать деньги, когда с помощью креативности можно сделать честные, порядочные, чистые деньги.

Применяя интеллект, можно было в те годы зарабатывать совершенно легально на таких казусах, как скажем, пирамида Мавроди «МММ». Открою одну коммерческую схему тех лет. Дело в том, что там все было заведомо очень соблазнительно устроено: два раза в неделю, по вторникам и четвергам, менялся курс этих пресловутых билетов «МММ», или «мавродиков», как их называли. Соответственно, в среду утром все, кто купил в понедельник и на прошлой неделе, получали ровно на 2% больше. Несложно прокалькулировать, что если каждый раз поднимался курс на 2 или 3 процента, то в месяц выходил очень неплохой сложный процент. И я придумал простую схему. Каждый вечер в понедельник из дружественного нашей компании банка выезжал броневик в обменный пункт этих «мавродиков». Надо понимать, что к вечеру в банке всегда скапливалась какая-то наличность, которую вполне легально можно было использовать на финансовые операции. Соответственно, мы эту наличность и меняли вечером на «мавродики». И на следующее утро, во вторник, этот же броневик приезжал к открытию обменного пункта, и мы получали на два или три процента больше. Всего лишь за одну ночь такая прибыль.

– Шикарно!

– Да, шикарно. К тому времени, как мы заработали сто процентов прибыли на этой немудреной схеме, я заявил всем, так сказать, действующим лицам – со стороны банка, в частности, мол, давайте заканчивать. Я это все организовал и, конечно, чувствовал свою ответственность за сохранность чужих денег в этой игре и за нашу общую безопасность.

– Действительно, играть с финансовыми пирамидами это все равно, что испытывать судьбу в «русской рулетке»: когда спускаешь крючок уже пять раз, а в пустом шестизарядном барабане один-то патрон все равно есть…

– Однако мои партнеры отвечали мне, мол, давай еще раз. Жадность человеческая… И, разумеется, мы едва не потеряли все. Ведь неизбежно наступил момент, когда Мавроди со своей пирамидой завалился. Мне чудом удалось вытащить наши деньги, буквально уже из-под обломков этой пирамиды. Дело в том, что когда я строил эту схему, то постарался учесть интересы всех. Интересы охранного агентства Мавроди, в частности. Поэтому нам доставались не все эти два-три процента прибыли за ночь, а наполовину меньше. Но когда наступил час Х, я господам заинтересованным сказал, мол, вот теперь надо отработать. И они отработали. Две ночи я провел около обменного пункта на Варшавском шоссе и насмотрелся там всякого: истерики, вопли, рыдания… Люди приходили с чемоданами, приезжали с полными багажниками «мавродиков», и очередь была на 100 человек. Места в этой очереди продавались и стоили от десяти тысяч долларов, а по тем временам это были очень большие деньги. У меня никакой очереди не было, я просто стоял и ждал. Чего именно мы все там ждали, никто определенно сказать не мог – как будто бы чуда какого-то. Но чудо случается, когда ты сделал предоплату, да и то не каждый раз… И вот все гадали, откроется утром обменный пункт или не откроется. Я же всего лишь ждал сигнала от людей, которые были моими гарантами. На третий день этого кошмарного ожидания они мне позвонили и сказали, куда я должен подъехать. Вместе с водителем мы стали ждать на определенном углу двух улиц. И вот, в назначенное время мимо нас проскакивает инкассаторский броневик, тормозит, и охранник выбрасывает прямо на мостовую мешок с деньгами. Броневик летит дальше…

Это и был мой обмен на последнюю партию «мавродиков» – таким вот голливудским образом. Вокруг, понимаете ли, народ запросто ходит, а мы подхватываем этот мешок, в котором шестьсот миллионов рублей, и даже не дышим от счастья. Затолкали мы этот мешок в багажник и после всех бессонных ночей поехали обратно в банк. Хотя, наверное, могли бы и не ехать, ведь никто же обратно не получал денег… Из той сотенной очереди, как мне потом сказали, и десять человек не получили обратно деньги. Но, видимо, так авторитет и создается, так репутация складывается. Тут не обманул, там вернул, не зажилил, тут выполнил то, что обещал… Так вот, я пришел в банк к управляющему и этот инкассаторский мешок выложил ему на стол для совещаний, большущий такой стол… И тот руководитель, крепкий, видавший виды мужик, при виде этих денег, за которые по тем временам могли запросто и голову снять, просто расплакался…

– Однажды Гарсиа Маркеса, уже издававшего свои книги миллионными тиражами по всему миру, спросили: «Каково это, быть богатым человеком?» На что он ответил: «Чтобы чувствовать себя богатым, им нужно родиться. Я же – всего лишь обычный человек, у которого завелись деньги». Когда и как Вы почувствовали себя богатым? Как изменились ваши привычки, круг общения, интересов, досуг. Кружило ли это ощущение Вам голову, накатывала ли «звездная болезнь»?

– На биржевой деятельности я долго не мог увидеть свободных денег. До 1996 года мы жили в основном ожиданиями – что начнут расти акции бирж, в которые мы вкладывали деньги. Но ничего не росло. Все что мы зарабатывали, мы тут же вкладывали – в новые проекты, направления развития, в новых людей, помещения. До 1995 года я вообще на «Запорожце» ездил. Потом, помню, ко мне уже подошли наши сотрудники и сказали: «Анатолий Григорьевич, ну, просто, неудобно уже как-то. Наверное, у Вас есть возможность купить хотя бы «Жигули». Начал ездить на «Жигулях», поддерживал российского производителя, говорил, что это правильно. Потом, до 2000 года ездил на нашей российской «Волге».

– То есть личные потребности у Вас не опережающе росли?

– Ни в коем случае. Я всегда считал, что быть порядочным человеком, – это значит честно выплачивать зарплату, а не как-то конвертами. Не ездить на каких-то дорогих автомобилях. Чтобы люди, которые тебя окружают, видели: ты имеешь примерно те же материальные блага, что и они. В компании у меня всегда было так: я приходил на полчаса раньше остальных. В структуре было все открыто. Сколько учредитель имеет, сколько работники. Правила распределения доходов мы установили в 1994 году. Мы решили: 30% платится акционерам, 40% – персоналу. Еще 30% – на развитие компании. И только оставшиеся 30% – твои личные дивиденды. Но эти 30% дивидендов выплачивались очень редко. Поэтому мои работники могли видеть, что я живу в той же самой квартире, ничего в личном потреблении у меня не менялось. Впервые наша семья поменяла жилье, которое занимала еще с советских времен, только в 2000 году. То есть первые 10 лет занятия бизнесом в моей жизни ничего не изменили. Не говоря уж о том, что никакой, например, охраны никогда за мной не ходило.

Помимо этого, один из основополагающих принципов, который я ставил во главу угла, – это человек. Для меня человеческий капитал – это не простая фраза, а основа успеха. Сначала человек, работник моей компании, – это, своего рода, соучастник достижения успеха. Далее человек – это объект, для которого я создаю новый продукт, новую услугу, – потребитель. И, наконец, человек, благодарный клиент – как результат моего успеха. Это можно назвать триединой задачей, можно назвать просто параллелью задач. Но – человек во всем. Когда я разговариваю с людьми, то подчеркиваю, что мне не важно, в какой компании мой собеседник работает, мне важен сам человек, его достоинства, его профессионализм, его умение работать. И если они, на мой взгляд, заслуживают внимания, заслуживают достойной оценки, мне безразлично, пришел он от имени какой-то маленькой компании, или это кто-то из «топа», скажем, из Morgan Stanley. Конкретный пример: однажды я нашел паренька из Донецка, который только заканчивал вуз, он прошел у меня в компании двухнедельную практику, и я увидел, что это талантливый парень. И вскоре, когда мы создали свою дочернюю структуру в Украине «АЛОР УКРАИНА», я его туда взял на работу. В таком подходе я вижу залог процветания фирмы. Ведь одна из главных задач управленца – искать умных, талантливых сотрудников.

– Кроме концептуальной покупки акций Московских бирж с целью однажды увидеть, как такая акция превратится в миллион долларов, Вы инвестировали в акции Газпрома.

– В начале девяностых годов все рыночники понимали – Газпром это «наше все». Для такого понимания достаточно было простого здравого смысла. Акциями Газпрома интересовались многие. И мы также начали покупать эти акции. Покупали в среднем по цене от восьми до десяти центов. Покупали очень мудрено, через доверенное лицо, через ваучеры. И перевод в собственность этих акций выглядел приблизительно так же сложно, как сегодня перевод в собственность земельного участка. Тем или иным образом, но у нас в компании образовалось какое-то количество акций. А потом рынок российских акций начал динамично расти. И первый, кто начал расти, был Газпром. То, что рост начнется, было очевидно, и от покупки акций была безусловная выгода. Нужно было только иметь терпение.

Так что я первый раз стал миллионером как раз благодаря акциям Газпрома. Это произошло в 1996 году. Однако, став миллионером, я не увидел миллион долларов в своих руках. Это была стоимость моих активов.

Когда котировки ушли выше доллара за акцию, я автоматически стал миллионером. Гордым и счастливым. Возможно, отчасти, потому что именно сын первым сказал мне об этом. Однажды он ко мне подошел и говорит: «Слушай, папа, знаешь, ты уже миллионер». Однако ничего у меня в тот момент в жизни не поменялось. В кармане денег больше не прибавилось, обед был тот же самый, офис не улучшился, домой денег я больше не принес в этот день, как и в последующие месяцы и годы. Появилось только некое чувство, что, вот, я теперь владелец крупных активов.

А потом котировки акций Газпрома начали так же неуклонно падать, как только что росли. И я уже перестал быть миллионером: теперь мои акции стоили только 600 тысяч, потом 500 тысяч… 400 тысяч… 300 тысяч. И я сказал сыну: «Слушай, и сколько же мы с тобой так будем беднеть?» Подумали мы и продали все акции. На пике котировки доходили до 1,7 доллара, а продали мы их по 98 центов. И решение это созрело, когда сняли премьер-министра Черномырдина. Но не потому, что его сняли, а потому что Черномырдин в радиоэфире на вопрос корреспондента о том, правда ли, что Ельцин подписал приказ о его отставке, ответил: «Первый раз слышу». Когда премьер узнает от корреспондента о том, что его снимают, это очень сильный негативный сигнал. И я срочно продал все свои акции. После чего Газпром падал до шести центов за акцию. На 6 центах я его, увы, не купил. Когда он стал стоить шесть центов, мне позвонили наши брокеры: «Анатолий Григорьевич, вы хотели, купить на низах, так вот, мы полагаем, уже хорошая низкая цена, покупаем?» На следующий день я собрался переводить деньги, но торги открылись уже по семь центов. Я посмотрел на эту цену и передумал покупать. Я не мог позволить себе купить сегодня по семь центов товар, который собирался купить вчера по шесть центов. Конечно, это была моя ошибка. Какой-то психологический барьер возник из-за этого промедления. Так я с тех пор Газпром и не покупал. После этого акция постепенно выросла до 10 центов, потом до одного доллара, а на пике поднималась до десяти долларов…

Надо сказать откровенно: прежде чем заработать свои миллионы, я потерял кучу денег на участии во всех биржевых площадках. Ведь они разорялись. Но вместе с тем, я приобрел ценнейший опыт, благодаря которому смог выстроить Группу Компаний «АЛОР», а также структуру работы рынка FORTS, в создании которого участвовал еще двадцать лет назад. Важно было принять во внимание все риски, которым мы подвергались, когда начинала работать Московская центральная фондовая биржа, учел печальный опыт разорения Российской биржи. Все это подсказало, как надо действовать, когда мы приступили к созданию срочного рынка – площадки, которая достигла впечатляющих успехов, и где за одиннадцать лет не пострадал ни один участник. А надо понимать, что в России на тот момент отсутствовала надлежащая правовая культура. Имелась скопированная с западных стандартов торговля без стопроцентного покрытия, торговля с отсроченной до трех недель поставкой. Это не внушало людям полного доверия – трейдеры не были до конца уверены, поставят им акции или нет. И они начинали страховаться: выставлять лимиты компания на компанию. А это сразу сужало круг потребителей. Я был свидетелем нескольких скандалов, когда люди, не имея на руках ни бумаг, ни денег, совершали сделки. Рынок растет, а трейдер думает за терминалом: «Оплаты с меня не просят, акций тоже, а через три недели я как-нибудь договорюсь». И ведь договаривались! Покупали, тут же через полчаса продавали, договаривались об отсрочках, платили штрафы, но сумма гонорара их покрывала. Проблемы возникали, когда котировки начинали падать. И каждый раз получался эффект домино. Когда же речь шла о миллионах долларов, многие посылали репутацию к черту и просто сбегали.

– Насколько я понимаю, у Вас изначально не было ориентации на западный рынок и советы западных специалистов. С самого начала в Вашем подходе, если угодно, чувствовался некоторый «квасной патриотизм». Вы считали, что надо работать с нашим инвестором, на нашем рынке – и в Москве, и в регионах.

– Я искренне считаю, что наш рынок намного интереснее любого западного рынка в длительной перспективе. И все иностранные компании, которые приходят в Россию, приходят исключительно за нашим рынком. А я уже здесь! Мне в этом отношении нравится ответ Никиты Михалкова, которого спросили, почему он не снимает в Голливуде фильмы про Америку. Он ответил, что там голливудских режиссеров, снимающих об Америке, огромное количество. Но вряд ли из них кто-нибудь снимет такой фильм, какой он может снять о России. Я могу сказать о себе что-то подобное. Вряд ли найдется какой-нибудь иностранный игрок фондового рынка, который сможет со мной соперничать в России по пониманию клиента, его психологии, запросам, по готовности и умению с ним разговаривать.

– Вместе с тем, это резко отличалось от подхода других компаний – таких как «Атон», «Тройка Диалог», «Ренессанс». Тех, кто старался приблизиться к западному рынку. И западного инвестора сюда заманить.

– Не столько его заманить, сколько убедить вложиться в российский актив. Видите ли, не очень желательно было, чтобы этот инвестор приезжал к нам и выбирал сам активы для инвестиций. Предпочтительнее ему было бы оставаться там, где он и находился, в своем уютном американском или европейском офисе. Ведь существовала огромная разница между ценой актива здесь и той, какая этому инвестору предлагалась на переговорах там. На мой взгляд, эта цена могла отличаться в разы.

– И инвесторы такие находились?