Столкновение цивилизаций

Столкновение цивилизаций

Эта фраза начинена динамитом. Она возбуждает надежды, которые никогда не будут реализованы. Я боюсь, что эта фраза будет стоить многих тысяч жизней.

Госсекретарь США Р. Лансинг о лозунге В. Вильсона о «праве наций на самоопределение» [906]

Об обострении национального вопроса в XXI в. впервые официально заговорила канцлер Германии А. Меркель в 2010 г.: «Наш подход состоял в мультикультурализме , в том, что мы будем жить рядом и ценить друг друга. Этот подход провалился, совершенно провалился» [907]. Эту данность подтвердил и премьер-министр Великобритании Д. Кэмерон: «Я думаю, пора перевернуть страницу с провалившимися методами прошлого». И президент Франции Н. Саркози: «Мой ответ — безусловно, да, это провал» [908]. Крах идеи мультикультуризма привел к появлению новых идей, которые отражают, например книги Т. Саррацина, перекликающиеся с заявлением голландского министра внутренних дел П. Доннера: «Правительство разделяет общественное недовольство мультикультурной моделью общества и планирует сместить приоритеты в направлении сохранения ценностей голландского народа» [909].

Особую тревогу европейцев вызывает мусульманская иммиграция, которая демонстрирует наименьшую способность к адаптации к современной цивилизации. У нее самый высокий уровень безработицы, самый низкий уровень образования, самый высокий уровень рождаемости. В связи с этим в Германии первым стоит чисто практический вопрос: кто будет платить пенсии стремительно стареющей немецкой нации, если большинство в недалеком будущем будут представлять потомки мусульманских иммигрантов, живущих на пособие? (В результате их высокой рождаемости, согласно модели Т. Саррацина, к концу XXI в. население Германии будет на 70 % состоять из мусульман) [910]. Но это только начало, ведь «по мере роста доли мусульманских мигрантов в населении (Германии), — по словам Саррацина, — прогрессивно нарастают конфликты, трения и нездоровые отношения» [911].

Обострение национальных проблем сквозит повсюду. Даже образцовый «плавильный котел » Америки и тот, видимо, близок к перегреву, порождая страхи беспощадных, тотальных межнациональных конфликтов, отраженных, например, в книге Т. Читтама (1996 г.) «Крах США. Вторая гражданская война 2020 г.»: «Америка взорвется в межплеменной войне еще при нашей жизни… Стаи одичавших собак будут рвать обугленные трупы…» [912] Книгу Читтама можно было бы счесть бредом ветерана контуженого вьетнамской войной. Однако растущее напряжение чувствуется в статьях многих американских исследователей [913]. Особую остроту национальной проблеме придает тот факт, что в США, как и в Европе, происходит замещение белого населения. Например, благодаря отмене квот для иммигрантов с 1965 г., испаноговорящее население США к 2007 г. увеличилось в четыре раза и достигло 15 % населения США [914]. Но мало того, фертильность в 1999 г. у белых составила всего 1,82, по сравнению с 2,06 — у чернокожих и 2,9 — у испаноговорящих [915].

Уже в 2002 г. консервативный политик П. Бьюкенен в своей книге «Смерть Запада» начнет утверждать, что «неуправляемая иммиграция грозит уничтожить страну, в которой мы выросли, и превратить Америку в хаотическое скопление народов, не имеющих фактически ничего общего между собой. Среди наших сограждан крепнет ощущение, что страна распадается на этнические группы» [916]. В том же 2002 г. К. Свэйн в своей книге под самоговорящим названием «Новый белый национализм в Америке…» напишет: «Мультикультурализм создал условия для появления белого национализма…» [917]. С. Хантингтон в книге «Кто мы?» (2003 г.) указывает на кризис американской идентичности: «Конфликты, возникающие из нарастающей этнической и религиозной напряженности, представляют собой главный вызов американскому национальному мифу» [918]. Экономист Дж. Сакс в книге «Цена цивилизации» (2011 г.) говорит о расколотой по этническому и религиозному признаку нации, мало того, «в территориальном отношении американцы (уже) перегруппировались по классовому и расовому признакам» [919].

Складывается такое ощущение, что перед ростом национализма не может устоять ни одна консолидирующая идея. Даже российская интеграционная модель, которая объединяла разноплеменные народы на протяжении веков, ради которой русские фактически отказались даже от собственной национальности, став народом прилагательным, и та в 1990-е годы оказалась разорванной на куски. Дальнейший распад едва удалось предотвратить, залив финансово-нефтяными потоками зияющие раны поднявшегося национализма.

Современная демографическая ситуация в России не намного лучше, чем в Германии. Естественная убыль населения России за время либеральных реформ 1992–2010 гг. составила 13,1 млн чел., еще 3,6 млн эмигрировало из страны. Образовавшаяся нехватка рабочей силы был покрыта за счет привлечения 6,5 млн иммигрантов и порядка 10 млн временных мигрантов [920]. Доля русских к 2010 г. снизилась до 78 % от общего населения. Если основываться на среднем сценарии демографического прогноза Росстата до 2030 г. [921], потребности в мигрантах (согласно «Стратегии 2020» до 2025 г. в 11–16 млн чел. [922]), и существующей динамике убыли русского населения, то его доля в общей численности населения уже к 2030 г. снизится до 65 % с тенденций дальнейшего экспоненциального спада. В целом по стране порог в 50 % будет преодолен еще до 2050 г. [923]

Естественный прирост населения России и динамика цен на нефть, в ценах 2010 г. [924]

…

Восходящая динамика естественного прироста в России, которая за 2012 г. даже чуть не достигла положительных значений, объясняется не столько улучшением собственных внутренних факторов, сколько ростом цен на нефть [925] [926]. Эта зависимость начала проявляться с 1980-х гг.: естественный прирост движется вслед за ценами на нефть с лагом в ~3–5 лет.

Но даже рост цен на нефть не предотвратит наступление очередного демографического провала после 2014 г., когда к пику репродуктивного возраста подойдет поколение 1990-х гг., (средний возраст матери в России составляет 27 лет [927]), что гарантирует России новый демографический спад. Согласно среднему прогнозу ООН, население России ксередине XXI в. сократится до 128 млн чел., а по низкому, наиболее вероятному — до 108 млн [928].

Задолго до середины XXI века многие исторически русские регионы (Севера, Северо-запада, Сибири, Дальнего Востока) окажутся почти полностью обезлюженными [929]. Согласно данным ООН за 2012 г. 11 из 28 самых быстро вымирающих городов планеты находятся в России, среди них Волгоград, Челябинск, Новороссийск, Нижний Новгород, Санкт-Петербург [930]. Во многих крупных городах русские превратятся в нацменьшинства. Уже летом 2012 г. около половины новорождённых в Москве были детьми иммигрантов [931]. «Треть рабочих мест в Москве уже занимают мигранты», — признал в конце 2012 г. А Шаронов, заместитель мэра столицы по экономическим вопросам [932]. Иммиграция «шла медленно, сейчас идет по ускорению — просто замена этноса на территории Российской Федерации », предупреждает владелец ведущего российского рекрутингового портала superjob.ru А. Захаров: «Ситуация у нас очень тяжелая, и она усугубляется очень быстро» [933].

…

Динамику процесса в определенной мере демонстрируют объемы ежегодного вывоза капитала из России в страны СНГ, которые с 2005 по 2011 гг. выросли в 5 раз, и в последнем году превысили 15 млрд долл. [934] Этот факт говорит как о росте количества мигрантов, так и о снижении эффективности их привлечения. Очевидно, именно с этими тенденциями связано появление в 2013 г. таких крайних инициатив правительства Москвы по введению виз для граждан СНГ и Государственной Думы — уголовной ответственности работодателей, за использование труда нелегальных мигрантов.

Другой поток мигрантов создают переселенцы с Северного Кавказа, которые за исключением передовой интеллигенции с трудом адаптируются к современной цивилизации. И они уже сейчас оказывают прямое влияние на демографическую ситуацию на Юге России: «Сегодня мы видим, что количество переселенцев… переходит в качество. И, по большому счету, уже русская часть населения там чувствует себя некомфортно», — отмечал летом 2012 г. губернатор Краснодарского края А. Ткачев [935]. В начале 2013 г. полпред президента в Северо-Западном федеральном округе Н. Винниченко заявит, что в «округе складывается сложная миграционная ситуация», и предупредит о росте «социальных и национальных диспропорций, грозящих опасными конфликтами» [936].

…

По мнению немецкого военного эксперта П. Шолл-Латура (2006 г.), Россия неумолимо движется к гибели, главная проблема России сегодня — это катастрофическое сокращение доли русских: «Не Китай и даже не Иран, а именно Россия станет в ближайшее время полем ожесточенной войны. Ее будут рвать на части Запад, Китай и Исламский мир в кровавом сражении за громадные минеральные ресурсы» [937]. Американцы в 2010 г. сделали на эту тему минутный ролик умирающего среди бескрайней снежной пустыни русского медведя [938].

В национальных процессах нет ничего случайного, на смену западной цивилизации при сохранении существующих тенденций придет другая. Сможет ли она сохранить и приумножить все те достижения современной цивилизации, которые были накоплены ценой огромного труда и гения, крови и страданий на протяжении тысячелетий?

Что же делать?

И здесь выделяются два основных, но не оригинальных подхода. Один из них звучит, например, в выступлении главы МВД Франции К. Геана, который утверждает, что цивилизации и культуры человеческой истории не равны между собой, и призывает признать превосходство европейских ценностей над какими-либо иными — и тем самым защитить их [939]. В качестве практической меры Т. Саррацин предлагает в добровольно-принудительном порядке обучать иммигрантов немецкому языку, приобщать их к ценностям европейской культуры и повышать их образовательный уровень. Другими словами, проводить принудительную ассимиляционную политику…

Альтернативное решение предлагают известные идеологи мультикультурализма Д. Кон-Бендит и Т. Шмид, которые призывают довести идеи мультикультурализма до логического конца — полной либерализации въезда в европейские страны и создание лучших условий для реализации творческого и экономического потенциала иммигрантов, включая главный принцип — введение двойного гражданства [940]. Этот шаг подобен добровольному самоубийству Европы, он уничтожит европейские страны как экономически, так и культурно. И самое интересное, что это будет напрасная жертва, поскольку она не решит проблемы мультикультуризма, а лишь усугубит ее. Не случайно С. Хантингтон в этой связи замечал, что «мультикультурализм — сущность антиевропейской цивилизации…» [941].

Мультикультурализм не сплачивает, а наоборот разобщает общество. Ключевым фактором изоляции и усиления меньшинств, отмечает председатель Конституционного Суда РФ В. Зорькин, является тот факт, что: «мультикультурализм не только делает личность заложником его идентификационной (чаще всего этноконфессиональной) группы, но и фактически ставит меньшинства — в силу приобретаемых ими особых прав — над большинством» [942].

Как же в этом случае будут развиваться события? Для ответа на этот вопрос необходимо прежде выяснить: почему проблема мультикультурализма всплыла лишь в начале XXI в.?

По мнению С. Хантингтона, потому что к этому времени исчезла основная сила, сплачивавшая нацию, — внешняя угроза. В подтверждение своих выводов С. Хантингтон приводит следующие примеры: в США после войны за независимость, «убедившись в том, что внешняя угроза миновала, американцы обратили свою ненависть, ревность, зависть и алчность друг на друга и ступили тем самым на дорогу, которая в конце концов привела к Гражданской войне (1861 г.)» [943]. «Вторая мировая стала «величайшим совместным опытом», который сформировал «представление американцев о национальной идентичности на поколения вперед». «Самоидентификация американцев со страной достигла в ходе этой войны исторического максимума» [944]. Ее наследником стала холодная война, в которой американцы вышли победителями.

О последствиях этой победы в 1987 г. Г. Арбатов, советник президента СССР М. Горбачева, предостерегал американцев: «Мы осуществляем нечто, действительно ужасное для вас, — мы отбираем у вас врага». «Распад СССР создал проблемы для американской идентичности , — подтверждает С. Хантингтон. — С гибелью этой империи возник вакуум идентичности ». Как выразился Дж. Апдайк: «Теперь, когда холодная война окончена, какой смысл быть американцем? » [945] События 11 сентября 2001 г. вернули Америке ее идентичность, но ненадолго [946]. Д. Сакс в 2012 г. пишет о расколотой нации между штатами республиканцев и демократов; между городом и селом; между белыми и меньшинствами; между фундаменталистами и основными религиями; между консерваторами и либералами, между штатами «снежного» и «солнечного» пояса [947]. Мало того, отмечает Сакс, «в США усиливается сегрегация местных сообществ по расовому и классовому признакам и даже по признаку политической идеологии. В результате страдает всякое реалистичное понимание жизни «других»» [948].

Французский демограф Э. Тодд, также считает «виновником» кризиса американской идентичности крах Советского Союза, но в несколько другой трактовке: «Россия изобрела и попыталась навязать всему миру коммунизм — самую универсалистскую идеологию… равенства всех людей… конкуренция коммунистического универсализма обусловила необходимость борьбы против сегрегации чернокожих американцев: вынужденный выбирать между двумя моделями, мир не смог бы выбрать Америку, рассматривающую часть своих граждан как недочеловеков… С крушением коммунистического соперника наблюдается спад американского универсализма. Все происходит так, будто давление конкурирующей империи вынудило Соединенные Штаты выйти за пределы того, на что они реально способны в плане масштабов универсализма» [949].

Но еще большее влияние на раскол американской нации оказало замедление экономического роста. Перспективы интенсивного экономического развития, уже начиная с кризиса «доткомов» в 2000 г., стали вызывать все больший пессимизм. Законы развития непоколебимы — как только мотор экономики начинает работать слабее, т. е., когда экономические стимулы затухают, у общества появляется настоятельная потребность в каких-то новых и дополнительных ментальных источниках смысла жизни. Ими, как правило, выступают национализм, идеологии и религия. Эта данность косвенно подтверждается, например, К. Хартом, автором книг по экономической антропологии, который, отмечая, что экономика Северной Америки и Европы находится на грани коллапса, приходит к выводу, что национализм — очевидный ответ на экономический закат [950]. В свою очередь Д. Кеннес и Г. Пол независимо друг от друга указывают на сильную обратную зависимость между благосостоянием и уровнем религиозности [951].

Религиозность имеет более широкую общественную базу, чем национализм. Поэтому не случайно, что отношение к религии претерпело за последние 30 лет значительные пертурбации в Соединенных Штатах. Так, в 1984 г. преподобный Р. Нойхаус опубликовал книгу «Пустая паперть: религия и демократия в Америке», в которой скорбел об утрате американским обществом религиозных устремлений, идеалов и перспектив. Однако уже в 1990-х гг. ситуация кардинально изменилась… [952]. «Одной из наиболее ярких и неожиданных характеристик американского образа жизни, — отмечает П. Глинн, — стало возрождение религиозного чувства как важнейшей силы в политике и культуре» [953].

…

Причины происходивших перемен крылись в начавшемся процессе морального разложения американского общества: интеллектуальная традиция, унаследованная от 1960-х гг., утверждала, что не существует абсолютных ценностей и моральных принципов и что «все относительно». Поэтому началась деградация образовательных стандартов и поведенческих норм, и, как выразился Д. Мойниган, Америка «покатилась по наклонной». Подобные тенденции, утверждает С. Хантингтон, заставили американцев вспомнить о религии [954]. В подтверждение своих выводов Хантингтон приводит данные социологического опроса (2000 г.), который показал: «Одно можно утверждать с уверенностью — американцы соотносят религию с личной этикой и личным поведением и рассматривают ее как противоядие от морального разложения, охватившего нацию. Преступность, жажда наживы, родительское легкомыслие, торжество материализма — американцы убеждены, что эти и аналогичные проблемы можно решить, восстановив религиозность общества» [955].

Катализатором процесса морального разложения стал стремительный рост социального неравенства. В подтверждение этой закономерности Г. Пол и в еще большей мере Дж. Деламонтан приводят результаты исследований, говорящие о сильной зависимости между уровнем религиозности и социального неравенства . По мнению Пола и Деламонтана, США являются здесь наиболее ярким примером: они занимают лидирующее положение среди стран первого мира, как по уровню религиозности населения, так и по показателям «общественного неблагополучия» [956].

Как только какая-либо политэкономическая тенденция начинает проявлять себя, сразу же возникают силы, стремящиеся использовать ее в своих целях, в результате они способны многократно усилить потенциально возможный эффект. Так же произошло и на это раз: эродирующая социальная опора общества стала интенсивно заменяться на религиозную. Как это происходило, описывал К. Шилдс, президент движения «Народ за американский образ жизни», находящегося в первых рядах борцов против «христианского засилья»: «Они изменили правила игры. Плохое стало хорошим, а хорошее плохим. А самое главное — они изменили наше представление о том, что такое демократия» [957].

Религия превратилась в ключевой элемент американской политики, отмечает С. Хантингтон. В 2000 г. умеренный республиканец, губернатор штата Канзас Б. Грейвс заявил, что в 1990 г. «90 % времени приходилось рассуждать об экономике, а оставшиеся 10 % — обо всем остальном. Сегодня 50 % времени я трачу на государственные дела, а еще 50 % уходит на обсуждение религиозных вопросов» [958]. «На президентских выборах 2000 г., — по словам С. Хантингтона, — религия сыграла решающую роль — быть может, наиболее значимую в истории всех президентских выборов в Америке» [959].

…

На выборах 2008 г. религия также играла свою роль, например, республиканский кандидат С. Пэлин призывала: «Молитесь за наших солдат за границей, которые были посланы туда нашей властью, чтобы исполнять замысел Божий…. Из каталогов муниципальных библиотек штата [Аляски] необходимо изъять книги, противоречащие библейской морали» и т. п. [960].

Именно под руководством республиканской партии начался процесс десекуляризации, клерикализации американского общества. Очевидно, в Америке он зашел настолько далеко, что откликом на него стало появление в 2007 г. таких книг, как: М. Голдберг «Царствие идет. Подъем христианского национализма» [961] и С. Хеджеса «Американский фашизм. Христианские правые и война с Америкой» [962]. Америка расколота по религиозному принципу признаку, утверждает Дж. Сакс в 2011 г., на Север и Юг, именно последний является «оплотом христианского фундаментализма» и республиканской партии. Уровень религиозности Юга почти в два раза превышает аналогичный показатель для Севера [963]. Хотя и для Севера он выше, чем для любой страны Европы, правда при этом церковь в США не имеет централизованной структуры и расколота на множество различных конкурирующих конфессий.

В Европе ситуация развивалась несколько в другом направлении. Его задали как культурно-историческое наследие Европы, так и результаты Второй мировой войны, в которой победил Советский Союз, вместе с которым в Европе восторжествовали идеи универсализма. И это уже был отход от чистого капитализма. Не случайно в европейской модели М. Тэтчер увидела угрозу: «Мы все больше и больше слышали о правах человека и все меньше и меньше — о национальной безопасности». «Национализм, национальная гордость и национальные институты, несмотря на присущие им недостатки, формируют наилучшую основу для действующей демократии», — поясняла «железная леди» [964].

Крах Советского Союза, рост иммиграции и нарастающий вал экономических и социальных проблем, казалось, согнул даже европейцев. Это отразилось как в кризисе идеи мультикультурализма, так и в попытках введения в школьную программу преподавания религии, например, в Англии, в 1996/8 гг., в Баварии и Гамбурге в 1999 г. и даже принятия Комитетом министров Совета Европы Рекомендаций по религиозному образованию. Вот, например, как мотивирует необходимость изучения религии в школе Министерство образования Бельгии: «В современном обществе, где прогрессирующее исчезновение нравственных опор порождает кризис ценностей и где молодежь задается вопросом о смысле существования, школа обязана помочь юношеству в его становлении» [965].

Однако, несмотря на появление некоторых прорелигиозных тенденций, по большей части в Европе с ее относительно высоким уровнем образования, благосостояния и социальной защиты преобладают и даже усиливаются атеистические настроения. Наглядным подтверждением тому стали значительно участившиеся за последние 10 лет случаи закрытия и выставления на продажу церквей в Германии [966] и других европейских странах [967]. Но наиболее ярким тому подтверждением, наверное, стало впервые в истории избрание в 2013 г. нового Папы Римского, хоть и итальянского происхождения, но уже не из Европы.

…

«Бог умер» в Европе еще во времена Ф. Ницше [968]. Ф. Достоевский в конце XIX в. отмечал: «На Западе уже воистину нет христианства» [969]. Немецкий философ Ф. Маутнер накануне Первой мировой войны констатировал: «Современность так спокойна в своем атеизме, что в спорах о Боге уже нет необходимости» [970]. В 1924 г. немецкий писатель Кунденхов-Калерджи приходил к выводу, что: «в конечном счете, христианство, умершее в Европе, превратилось в предмет вывоза для цветных народов, в орудие антихристианского империализма» [971].

Наибольшую проблему для Европы представляют мусульманские иммигранты из ближневосточных стран. Последние зачастую являются клерикальными, полуфеодальными государствами, откровенно враждебными даже тени мультикультурализма. И несмотря на то, что некоторые ближневосточные иммигранты успели приобщиться к ценностям европейской цивилизации, влияние религии остается у них достаточно сильным…

Религиозные особенности во многом сохраняются и у иммигрантов из этих стран. Об этом свидетельствует, например, зависимость числа детей на одну женщину от ее религиозной принадлежности, приводимая М. Блумом по Швейцарии: на женщину, исповедующую индуизм и ислам приходится –2,8–2,5 ребенка; иудаизм и религиозные секты ~2,05; католицизм — 1,7; протестантизм — 1,4; атеизм — 1,1 [972]. Даже при наблюдающемся замедлении темпов рождаемости, мусульмане приобретут большинство в Европе уже через несколько поколений. Навряд ли стоит сомневаться, что доминирующей культурой в Европе в этом случае станет культура их родины. К подобным выводам приходит на основе анализа существующих тенденций, например, Э. Кауфманн в своей книге «Не унаследуют ли верующие Землю?» [973].

Германия, Франция, Англия уже всерьез обсуждают закрытие границ для остановки притока нежелательных иммигрантов, ценой даже угрозы развала Шенгена. Одновременно в наиболее экономически развитых и богатых странах ЕС — Германии, Швеции, Финляндии, Нидерландах националистические партии начинают демонстрировать пока чисто символические, но успехи на выборах [974].

С падением СССР религиозный ренессанс, еще более впечатляющий, чем в США, произошел в России. Церковь в России буквально заполнила вакуум, образовавшийся с исчезновением советской идеологии, и одновременно стала опорой проведения радикальных неолиберальных реформ, приведших к резкому росту социального неравенства. За последние 20 лет в России было восстановлено из руин и построено 35 тысяч православных храмов и монастырей [975]. Церковь приобрела огромный вес в обществе, крест заменяет партбилет, религиозное обучение внедряется даже в школах и университетах. А президент и премьер-министр по церковным праздникам стоят на службе, так же, как лидеры коммунистической партии в советские времена стояли на партийных собраниях, при пении «Интернационала». И уже в 2007 г. нобелевские лауреаты Ж. Алферов, А. Гинзбург в числе 10 академиков РАН подписали обращение к президенту России, выражающее беспокойство «всё возрастающей клерикализацией российского общества», «активным проникновением церкви во все сферы общественной жизни» [976]. Уровень религиозности в России, по данным агентства Pew Global, всего за семь лет с 2002 по 2009 гг. вырос почти в полтора раза [977].

Настоящий взрывной рост пережил и ислам: с 1991 по 2010 гг. количество мечетей в России выросло с 300 до 7 тыс. Основной приток мусульман в России приходит с иммиграцией, достигающей до 400 тыс. человек ежегодно из среднеазиатских и закавказских республик бывшего СССР. Внутри России наиболее заметный рост числа мусульман дает Северный Кавказ, где среднегодовой естественный прирост достигает 12–25 %. Для сравнения рождаемость по традиционным «русским регионам» в 2009 г. составила «минус» — 10 %. И если в 2009 г. естественный прирост населения в Северокавказском регионе составил 76 тыс. чел., то во всех остальных регионах наоборот коренное население сократилось на 324 тыс. чел.! Продолжение подобной динамики приведет к тому, что к 2030 г. численность представителей республик Северного Кавказа в общей численности населения России может вырасти с 6,5 % в 2010 г., до ~12 %.

При этом в России северокавказские республики находятся почти на полном обеспечении государства. Например, дотации республикам Северного Кавказа из федерального центра в 2012 г. составили 70–80 % их региональных бюджетов. Что, помимо культурной, создает дополнительные почти непреодолимые проблемы их социальной адаптации. Но главное отличие интеграционной модели России от «плавильного котла» Америки или мультикультуризма в Европе заключается в том, что национальности в России имеют свою историческую территорию. Это создает объемные национальные анклавы с замкнутой самовоспроизводящейся культурой, весьма далекой от европейской цивилизации. И республики Северного Кавказа являются здесь наиболее ярким примером. Взять хотя бы долю русского населения, которая за последние 20 лет сократилась в Чечне с 40 до 2 %, в Дагестане с 9,2 до 3,5 %.

Взрыв национально-территориальной самоидентификации начавшийся с либеральных реформ в России и приведший к распаду Советского Союза, был погашен в начале 2000-х гг. улучшением экономического положения страны и усилением «вертикали власти». Однако его угли продолжают тлеть. Примером может являться Татарстан, который, по словам А. Салагаева, де-юре и все более де-факто не является субъектом Российской Федерации [978]. Одной из причин данного явления можно назвать спекуляции на национализме, которые приносят вполне ощутимые дивиденды. Например, общий долг Татарстана перед федеральным бюджетом достиг 86 млрд рублей. Для сравнения: Тульской, Курской, Смоленской областей по — 1–2 млрд, Башкирии — 10 млрд. [979]. Или, например, при борьбе за власть: в Татарстане из 17 министров республиканского правительства только 1 является русским, из 43 глав районов русских — 8, на уровне высшего эшелона республиканской власти — ноль, притом, что русские составляют почти 40 % населения [980].

…

Спекуляции на национализме могут принести дивиденды, но лишь краткосрочные. В долгосрочной перспективе они работают, прежде всего, против самих же народов, отмечает Р. Сулейманов: «Если пойдут дезинтеграционные процессы в национальных республиках Поволжья, то начнется также отток русского населения. А опыт показывает: когда уезжают русские, то это, во-первых, всегда пагубно сказывается на экономике, а во-вторых, в регионе начинается этноконфессиональная архаизация общества, как это происходит в Таджикистане, Киргизии, Туркмении или как в российских Чечне и Дагестане» [981].

* * *

Вместе с тем рост национализма в России имеет и вполне объективные причины. Их источником является господство в России в последние десятилетия доктринерского неолиберализма, возрождающего те же силы радикализованного индивидуализма, которые привели к созданию национальных государств Европы на заре эпохи капитализма. Либерализованное общество, имеющее какие-либо общие признаки (территорию, язык и т. п.), в непримиримой конкурентной борьбе за ограниченные ресурсы и накопление капитала выводит принцип индивидуализма на национальный уровень. Сущность этого принципа передавал в 1919 г. один из творцов Версальского мира, премьер-министр Франции Ж. Клемансо: «Национальности — это реальная вещь… Процветание нации… достигается в основном за счет соседей » [982] .

Либеральному индивидуализму была противопоставлена социальная идея — общности всех людей, которая восторжествовала в мире с Русской революцией. Современная Единая Европа построена именно на этой социальной идее, отраженной во Всеобщей декларации прав человека. В современной же России происходит прямо противоположный процесс доктринерской либерализации, ведущей к деградации социальной идеи. Он лишает общество единственной светской, цивилизованной связующей моральной, нравственной силы. Последним связующим, предохраняющим его от распада, становится только материальный интерес. И как только возможности удовлетворения этого интереса столкнутся с трудностями, начнет стремительно разваливаться и само общество, в результате никакая экономическая, политическая деятельность станет невозможной. За этими дверями стоит нигилизм — «самый жуткий из всех гостей», — предупреждал Ф. Ницше [983]. И тогда инстинкт коллективного самосохранения взывает к жизни те силы, которые способны сплотить его. А человечество, кроме социальной, придумало их всего две — национальную и религиозную. Чем выше уровень социального неравенства, тем ожесточенней борьба за выживание и тем более радикальными становятся эти силы.

В совокупности силы, движущие обществом, представляют собой отдельную культуру или собственный вид цивилизации. Замещение культур приводит к потере всего культурного, исторического, научного наследства, накопленного за многие столетия, трудом, потом, гениальными озарениями и страданиями десятков поколений, сотен миллионов, миллиардов людей. Наследства, представляющего собой генетический код современной цивилизации. В результате замещения он будет разрушен настолько, что его осколки даже не смогут послужить камнями в фундаменте новой цивилизации.

…

Не стоит строить иллюзий, что, подобрав осколки одной цивилизации, другая сможет построить на них более развитое и процветающее общество, ведь цивилизация — это не только и не столько материальные предметы, сколько силы, движущие ее развитием. Замещение этих сил приведет к необратимым изменениям и самой цивилизации. Разрушение современной цивилизации — это начало отката в прошлое, это отказ от осознанного отношения к миру, это шаг назад от прометеевской цивилизации, в Темные века, в Средневековье.

Фатальный драматизм этой трагедии может придать глобальный экономический кризис, который приведет к резкому обострению борьбы свободных, естественных сил. Они в короткое время способны преодолеть рамки рыночной конкуренции, сопротивления государства и довести их до логического конца. Древние инстинкты дремлют под покровом цивилизации, и стоит ей пошатнуться, они выйдут наружу со всей своей разрушительной мощью. Никакой здравый смысл, никакие увещевания политических лидеров, имамов и священников не смогут успокоить взорвавшейся стихии, она перешагнет через них. Мало того, чтобы сохранить свое влияние на эту стихию, они будут вынуждены возглавить ее.

Эта стихия приведет к той войне цивилизаций, о которой писал С. Хантингтон: «После краха Советского Союза основные различия между людьми и между народами носят не идеологический, не политический, не экономический, а культурный характер. Соперничество супердержав уступает место столкновению цивилизаций. В этом новом мире самые обширные, серьезные и опасные конфликты будут вспыхивать не между социальными классами, не между богатыми и бедными, не между какими-то иными экономически конкретными группами, а между народами, принадлежащими к разным культурам» [984].

В поисках спасения главный раввин Великобритании Джонатан Сакс в своем ответе Хантингтону, в книге «Как избежать столкновения цивилизаций», будет призывать: «Все великие религии должны стать активными участниками борьбы за мир, а также за справедливость и милосердие, без которых мир невозможен. Это потребует большого мужества, а возможно — даже большего, чем просто мужество: искреннего признания, что в наше время более, чем когда-либо раньше, мы должны — каждая конфессия самостоятельно — найти путь сосуществования с теми, кто не принадлежит к нашей вере» [985].

Призыв Джонатана Сакса вызвал резкую критику, даже в религиозных кругах [986]. И очевидно, не случайно А. Тойнби как исследователь не строил иллюзий и считал, что западная цивилизация погибнет, что явится предпосылкой возникновения новой синкретической религии [987]. И у этой идеи есть последователи: в 2000-х гг. попытку создания глобальной экономической этики, основанной на основных мировых религиях, предпримет теолог Г. Кюнг [988]. Что напоминает попытку создания некого варианта религиозного социализма.

Трудно поверить, но и один из самых радикальных лидеров неолиберальной революции, не теоретик, а жесткий практик М. Тэтчер, также не верила в светлое демократическое будущее человечества. «Железная леди» приходила к выводу, что: «события в мире после окончания холодной войны развиваются скорее в соответствии с тезисом С. Хантингтона из «Столкновения цивилизаций», где противостоящие религии и культуры борются за господство, а не с прогнозом Ф. Фукуямы из «Конца истории», где демократия неизбежно одерживает глобальную победу» [989]. По крайней мере, свои рекомендации на будущее «железная леди» строила именно из этих предпосылок.

Но сейчас эти цивилизации, религии и культуры зачастую перемешаны между собой на одной и той же территории. Трудно даже представить себе возможные последствия масштабных конфликтов между ними, как для их участников, так и для всей человеческой цивилизации в целом. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.