Наконец-то в правительстве опять реформаторы

Наконец-то в правительстве опять реформаторы

А затем, вопреки всем упадническим прогнозам, вдруг объявился снова энергичный и уверенный в себе Ельцин.

6 марта 1997 года он выступил перед Федеральным собранием с ежегодным посланием, названным «Порядок во власти – порядок в стране». Он отметил, что Россия вступила в 1997 год с тяжелым бременем проблем и что экономическое положение в стране сложилось критическое. Продолжился спад производства, увеличения инвестиций не произошло, люди страдали из-за задолженностей по зарплатам, пенсиям и пособиям. Настало время навести наконец порядок. Ельцин открыто осудил парламентариев за то, что они пользуются своим положением в корыстных целях, и пообещал скорую смену курса в России. Он многозначительно подчеркнул: «Всем должно быть ясно, что регулирование экономики в государственных интересах и вмешательство в нее в интересах отдельных ведомств, отдельных чиновников – не одно и то же. Вопиющий дефицит первого и удушающие экономику масштабы второго – симптомы опасной болезни». Ельцин сказал, что возьмет под свой личный контроль подготовку бюджета на 1998 год, что главным приоритетом экономической политики станет налоговая реформа и что больше внимания будет уделено работе естественных монополий, реформе пенсионной системы и ЖКХ, подробно изложил принципы необходимых преобразований в армии.

Уже на следующий день Ельцин практически полностью сменил состав правительства Черномырдина и назначил руководителя своей администрации Анатолия Чубайса единственным первым вице-премьером. (Сохранив за Черномырдиным пост премьера, он, по общему мнению, ловко избежал длительной схватки с Думой по поводу утверждения нового главы правительства.) Воспользовавшись представившейся уникальной возможностью и полной поддержкой президента, Чубайс назначил в ключевые министерства своих либеральных союзников. Была ли эта фактическая смена правительства выверенным политическим маневром? Или отчаянной попыткой спасти положение? Скорее всего, в этом решении Ельцина присутствовали элементы и того и другого.

Прогрессивный нижегородский губернатор Борис Немцов, ставший незадолго до того ельцинским протеже, сначала получил пост «простого» заместителя премьер-министра. Но затем, по настоянию Немцова, его 17 марта повысили до первого заместителя и отдали в его ведение соцстрах, жилищную реформу и реорганизацию госмонополий. Сам он о поставленных перед ним задачах сказал, что из него сделали «камикадзе».

Начал Немцов в откровенно популистском духе и развернул шумные кампании, из-за которых очень скоро нажил себе врагов в парламенте и даже столкнулся с неприятием среди населения, поскольку очень многие к его наивным порывам отнеслись с усмешкой. Немцов попытался было заставить госслужащих декларировать свои доходы и потребовал, чтобы они отказались от дорогих служебных иномарок, пересев на «Волги», но очень скоро обе эти затеи бросил. Он назначил одного из своих соратников, Бориса Бревнова, руководителем РАО «ЕЭС», попытался взять под контроль топливно-энергетический сектор и оперативно слетал в Токио с целью развеять опасения осторожных японских инвесторов по поводу России.

Организованные акции протеста в постсоветской России редко когда оказывали реальное воздействие на политику, но, тем не менее, в правительственных кругах к угрозе забастовок относились серьезно. На 27 марта в некоторых ключевых отраслях готовилась национальная забастовка по поводу задолженности по зарплатам, во многих регионах все громче возмущались отчаявшиеся пенсионеры, а Немцову и новой команде экономистов в правительстве предстояло в это же самое время приступить к осуществлению программы очень непростых реформ. Эти реформы были настоятельно необходимы, но немедленных благ они не обещали, а на первом этапе могли скорее усугубить положение. И потому тщетность попыток Немцова повлиять на общественное мнение, разыгрывая популистскую карту, в течение года становилась только все более очевидной.

Реорганизация правительства на этот раз прошла серьезно. Новая команда была полна решимости извлечь из прошлых ошибок необходимые уроки и начать энергичные реформы. Для этого ей необходимо было напрямую контролировать основные ведомства. Не сумев добиться утверждения министром финансов Алексея Кудрина, Чубайс взял Минфин на себя. При этом он назначил Кудрина своим первым заместителем и фактически передал ему все бразды правления в министерстве, рассчитывая, что со временем, при более благоприятной политической ситуации, Кудрин сможет все-таки занять пост министра. Еще один верный соратник Чубайса из Санкт-Петербурга – Альфред Кох – был назначен вице-премьером, ответственным за приватизацию, а либерал Яков Уринсон сменил Ясина на посту министра экономики. Ясин при этом остался в правительстве министром без портфеля [106] .

Времени на раскачку у «нового» правительства не было, поскольку Чубайс пообещал решить самые острые проблемы с долгами по зарплатам и пенсиям до 30 июня. Да и в более общем плане все соглашались, что правительству необходимо до конца года дать серьезный толчок реформам, чтобы ко времени следующих парламентских и президентских выборов, предстоявших в конце 1999-го и в середине 2000 годов соответственно, иметь здоровую развивающуюся экономику. Чубайс всегда очень тонко чувствовал требования момента и потому понимал, сколь важно было действовать быстро и решительно, пользуясь временным замешательством среди противников реформ. При этом и он, и вся его команда полностью отдавали себе отчет в том, что за макроэкономическую стабилизацию население заплатило очень дорогой ценой.

Чтобы добиться увеличения доходов бюджета, прекратить бесцельную трату средств, ликвидировать диспропорции в экономике и создать условия для роста, необходимы были те «структурные» реформы, за которые сообща выступали МВФ, Всемирный банк и либеральные российские реформаторы. Соответственно правительство выделило в качестве своих приоритетов такие ключевые сферы, как налоговая реформа, естественные монополии и ЖКХ. Следом шли армия, пенсионная система, казначейство, порядок работы с бюджетом, приватизация земли, рынок труда и либерализация предпринимательской деятельности. И Чубайс, и Немцов знали, что свобода маневра у них сохранится недолго, что очень скоро реформы начнут сталкиваться с растущим сопротивлением – по мере того, как все больше будут давать о себе знать корыстные отраслевые интересы и знаменитая ельцинская система политических сдержек и противовесов.

Успешно провести рыночные реформы можно было только путем решительного напора, не давая противникам времени и возможности объединиться. При этом внутри нарождавшейся бизнес-элиты единой позиции в отношении реформ тоже не было. Одну ее часть составляли те, кто уже успел получить солидные активы и отныне был заинтересован в том, чтобы консолидировать их, – они отдавали предпочтение режиму, все более основывающемуся на главенстве закона и рыночных принципах, а не на былой практике закулисных чиновничьих махинаций. Другую же часть составляли те, кто, наоборот, произошедшим переделом собственности был крайне недоволен и считал его либо несправедливым, либо незавершенным; их устремлениям правительство, последовательно проводящее экономические реформы, могло только помешать.

Как и многие другие сторонние наблюдатели, тогда, в разгар событий, я не до конца понимал эти борющиеся за власть и ресурсы силы, преувеличивал значение институтов и недооценивал роль отдельных людей, особенно тех, кем двигали корысть, жажда мести или страх [107] . Но сегодня я понимаю, насколько мы часто были наивны. Объясняется это конечно же в первую очередь тем, что со стороны то правительство выглядело вполне обычно, как и любое другое, – в принципе, многие наблюдатели, пытаясь хоть как-то разобраться в происходившем, судили о российских реалиях исходя из привычных им, возможно более цивилизованных, представлений о жизни. Такое в истории случалось нередко, и многие недоразумения международного характера в основе своей имели именно такое ошибочное толкование чужой действительности. И наоборот, я уже тогда замечал, что, например, бизнесмены из Италии очень хорошо чувствовали российский инвестиционный климат, и теперь подозреваю, что объяснение тому – их собственный послевоенный опыт у себя дома, когда в их экономике тоже наблюдалось засилье бюрократов и уголовного элемента.

А мы не замечали даже самых очевидных сигналов. Скажем, в 1997 году Березовский и Гусинский сообща готовились взять под свой контроль «Связьинвест». Но ведь совсем незадолго до того они были злейшими врагами, и в какой-то момент Березовский даже публично обвинял Гусинского в том, что тот якобы готовил его убийство. И эти схватки были лишь видимой частью айсберга. Мы не могли себе даже представить, насколько прямо и непосредственно драка за оставшиеся после советского режима богатства влияла на политику властей. Конечно, нас вводило в заблуждение еще и то, что в правительстве на наши расспросы по этому поводу всегда уверенно отвечали, что никакого влияния все эти конфликты не имеют. При том, что МВФ – не детективное агентство и что мнения правительств стран-членов фонд обязан принимать на веру, нам не оставалось ничего другого, кроме как верить в предложенную явно приукрашенную версию наших коллег.

Втянутыми в эти конфликты оказались все: олигархи и члены правительства, бизнесмены и реформаторы. Были группы без очевидных лидеров, как, например, силовые министерства. После первой чеченской войны их влияние стало менее заметно [108] , но за кулисами и военные, и спецслужбы продолжали участвовать в решении политических вопросов, чаще всего пытаясь при этом тормозить реформы. Хотя, как и в случае с коммунистами и националистами, от их вмешательства можно было откупиться – лишь бы цена была подходящая. И конечно, сегодня этих «силовиков» принято считать той важной силой, что стояла за кремлевской политикой времен Путина, то есть за политикой государственного капитализма и суверенной демократии.

В связи с тогдашней борьбой за власть в России стоит отметить еще один важный момент, касающийся Чубайса. На Западе его воспринимали как одного из наиболее эффективных реформаторов. В России же большая часть общественного мнения считала его, наоборот, негодяем и валила на него всю вину за приписываемые ему и его команде реформы. Но вот с точки зрения соперничавших с ним за власть других групп, и особенно с точки зрения олигархов, он ни в коем случае не был «поводырем в светлое будущее», а всего лишь таким же, как и все остальные, лидером одной из группировок. Даже Ельцин, описывая в «Президентском марафоне» роль Чубайса в выстраивании отношений государства с олигархами во время аукциона по «Связьинвесту», пишет: «Время показало: он оказался заложником этой борьбы. Он вынужден был, искренне не желая этого, использовать одни финансовые группы в борьбе с другими, играл на противоречиях внутри деловой элиты. Не сумел сохранить дистанцию. В результате новые правила игры Чубайс использовал как политическую дубинку».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.