Опять плохие новости

Опять плохие новости

Как только российские руководители вернулись из Гонконга, на них одно за другим посыпались неприятные известия. Пессимистичные прогнозы Вьюгина по поводу поступлений в бюджет начинали сбываться. Пошли разговоры, что корейские и бразильские инвесторы избавляются от российских активов. Резервы ЦБ сократились на 0,5 млрд долл. в сентябре и еще на 0,2 млрд долл. в октябре. И на рынке ГКО, и на фондовом рынке заметно возросла волатильность.

Центральный банк отреагировал на ситуацию неоднозначно. С одной стороны, его руководителей тревожило то, что азиатский кризис может иметь отрицательные последствия для российского валютного рынка, а у них при этом не было в наличии механизма, позволяющего реально отслеживать ситуацию. Даже те сведения, которые они получали от банков, были скорее формальными отписками, нежели информацией по существу. ЦБ не располагал регулярно обновляемыми сведениями о движениях капиталов нерезидентов, в первую очередь на рынке ГКО, о валютных позициях банков, о гарантиях, форвардных контрактах и других внебалансовых статьях, а также неконсолидированной отчетностью дочерних предприятий банков. По просьбе Алексашенко сотрудники МВФ подготовили справку о валютных кризисах, спекулятивных атаках на конкретные валюты и о возможных последствиях таких событий для России.

С другой стороны, руководители ЦБ стали менее охотно делиться информацией с МВФ. В Гонконге Маркес-Руарте обратил внимание Алексашенко на то, что информация от ЦБ поступает с запозданием и в недостаточно полном объеме. Об этом же пытался говорить и я еще несколькими неделями раньше, поскольку качество поступавших сведений уже тогда не соответствовало стандартам МВФ. Алексашенко несколько наивно отвечал в том смысле, что надзор теперь осуществлялся поквартально и потому потребность в ежемесячных справках якобы отпала. Но Маркес-Руарте твердо дал ему понять, что он заблуждается и что впредь квартальные обзоры не будут считаться завершенными до тех пор, пока ЦБ не решит этот вопрос. Скорого решения, тем не менее, не последовало [134] .

Тем временем на фоне возросшей волатильности российских финансовых рынков и все большей неясности с бюджетом на 1998 год и в Москве, и внутри МВФ развернулась оживленная дискуссия по поводу текущей фискальной ситуации в России.

В Москве ее рассматривали следующим образом. В конце сентября 1997 года глава Института экономики переходного периода Егор Гайдар объяснял упорное сокращение поступлений в бюджет не в последнюю очередь тем, что у нефтяной, газовой, металлургической промышленности и некоторых других секторов имелось все больше возможностей для так называемого «налогового планирования». Пользуясь имевшимися в и без того противоречивом налоговом законодательстве многочисленными лазейками, они осуществляли свои расчеты и получали окончательные прибыли через офшорные фирмы. Гайдар считал, что любые попытки противодействовать этому напрямую через аудит компаний трудно осуществимы и вряд ли дадут ощутимый результат. Предпочтительнее, с его точки зрения, было применение правовых мер принуждения, за которые также уже давно выступал первый заместитель министра финансов Сергей Игнатьев. Нефтяным компаниям, например, можно было перекрывать доступ к государственным экспортным нефтепроводам вплоть до возмещения всех их задолженностей. По оценке Гайдара, после некоторого увеличения поступлений в бюджет в мае и в июне налоговики преждевременно успокоились, поскольку недостаточно решительные меры по ликвидации задолженностей и сохраняющаяся возможность использовать зачеты никак не способствовали увеличению сборов.

Во время встречи в конце сентября Вьюгин высказал мнение, что прибегать к каким-то чрезвычайным мерам для увеличения поступлений бессмысленно. С его точки зрения, недобор объяснялся в первую очередь причинами, коренящимися в существующей административной системе, и потому авральные мероприятия в лучшем случае могли дать только временный результат. Он считал, что сосредоточиться надо на устранении условий, благоприятствующих неплатежам (задолженность самого бюджета и зачеты), и на реформе аппарата Госналогслужбы. Особое внимание при этом следовало обратить на воспитание в ГНС нового отношения к делу и тем самым помочь новому руководству добиться того, чтобы налоговики в первую очередь заботились не о проверке отчетности, а о сборе налогов.

Относительно конкуренции между налоговыми ведомствами Вьюгин отметил, что действительно ГНС напрямую подчинялась Чубайсу, а налоговая полиция и таможня – Куликову, но на практике все они подчинялись в конечном итоге одному Чубайсу и согласовывали все свои действия с Минфином. Черномырдин, по словам Вьюгина, незадолго до того дал строгое указание обеспечить согласованность действий ГНС и налоговой полиции. Что касается ГТК, то, с точки зрения Вьюгина, проблема была не столько в недостатке согласованности действий, сколько в коррумпированности таможенников.

Тревожно прозвучало мнение Вьюгина о том, почему Чубайс не имеет возможности более решительно добиваться увеличения поступлений в бюджет. Вьюгин сказал, что правительство имеет «коалиционный» состав и что некоторые группы в нем явно против усилий Чубайса.

Было похоже, что в ответ на слишком сильное давление на должников со стороны Чубайса его противники могли через подконтрольные СМИ обнародовать некий компромат и таким образом скомпрометировать весь процесс реформ. По мнению Вьюгина, ситуация была крайне опасная и практически безвыходная. Чтобы суметь все-таки найти политическое решение, Чубайсу следовало с большой осторожностью выбирать подходящий момент для решительных мер в сфере сбора налогов. Вьюгин отметил, что в этой ситуации МВФ мало чем мог помочь, так что фонду оставалось только продолжать настаивать на проведении согласованной политики.

Через пару недель эту оценку Вьюгина поддержал Сергей Васильев. Его мнение сводилось к тому, что Чубайса все больше теснили люди из окружения президента (похоже, имелся в виду Лившиц) и некоторые влиятельные банкиры. Они признавали, что Чубайс умеет решать проблемы, но при этом считали, что решение основных макроэкономических проблем (инфляция, валютные резервы, экономический рост) уже отошло на второй план. К тому же, с точки зрения этих людей, Чубайс стал политически сильно уязвим, и потому Ельцину желательно от него избавиться – чем раньше, тем лучше. На первый взгляд казалось, что те, кто настраивал Ельцина против Чубайса, на самом деле пытались сорвать проведение его политики. Но, с учетом особенностей тогдашней политической борьбы, речь скорее все-таки шла о попытке убрать чересчур сильного конкурента.

Вряд ли поэтому было просто совпадением то, что произошло в октябре. На рынках тогда начала ощущаться нервозность, поскольку инвесторы с растущей тревогой отмечали признаки распространения азиатского кризиса. Телеведущий Сергей Доренко в одном из выпусков программы «Время» обвинил людей Чубайса в том, что они пытаются дестабилизировать валютный рынок тем, что «сливают» одному из ведущих западных телеграфных агентств информацию о якобы планируемой отставке Чубайса. Телеканал, по которому шла передача – ОРТ, в то время контролировался заклятым врагом Чубайса Березовским.

Как и многие другие российские чиновники, имевшие дело с МВФ и прочими иностранными представителями, Васильев имел привычку преподносить соперничество между отдельными политиками в сильно преувеличенном виде и выдавать его за почти неприкрытые попытки изменить политический курс страны. Расчет при этом, видимо, был на то, что, выступив в защиту оказавшейся под угрозой политической линии, МВФ помог бы заодно снять давление и с людей, эту линию отстаивавших. Именно поэтому Васильев настаивал на том, что до сих пор решены были только относительно несложные проблемы (например, установление контроля за денежной базой), в то время как действительно трудные фискальные задачи и связанные с ними структурные преобразования, затрагивавшие интересы влиятельных групп, наталкивались на упорное сопротивление. В результате этих бесед сложилось впечатление, что Васильев стремился привлечь МВФ на свою сторону и хотел, чтобы фонд попытался убедить Ельцина в незаменимости Чубайса. Но МВФ пытался, насколько это было возможно в крайне напряженной политической атмосфере, царившей внутри МКАД, строго различать, где речь шла о политике, а где – о политиках.

Судя по настойчивости, с которой крупные российские деятели пытались выдать свои внутренние распри за борьбу добра и зла в политике, они, видимо, считали, что МВФ способен как-то повлиять на ситуацию. Если так, то они явно заблуждались: МВФ не имел ни желания, ни возможности вмешиваться в подобные политические споры. Хотя, скорее всего, они просто рассчитывали повлиять на МВФ – чтобы он не так жестко реагировал в тех случаях, когда власти в силу обстоятельств были не в состоянии проводить согласованную с фондом политику.

На встрече с технической миссией МВФ 6 октября Кудрин подчеркнул, что необходимо наконец решить проблему с зачетами, поскольку иначе в 1998 году наверняка повторится ситуация предыдущих лет. Задолженности по налогам будут по-прежнему повсеместно списывать в счет погашения задолженности бюджета, и никакого эффективного контроля за исполнением бюджета опять не получится. Мы согласились с ним и предположили, что лучше всего как можно скорее завершить те зачеты, которые уже давно оговаривались сторонами, и одновременно объявить окончательную дату, после которой эта практика будет полностью прекращена. Чтобы эти меры восприняли всерьез, необходимо было срочно вводить действенный контроль за расходами и расписать бюджет на следующий год таким образом, чтобы как можно меньше платежей приходилось на первые месяцы, которые обещали стать самыми трудными с точки зрения доходов.

Кудрин согласился и подчеркнул, что в Минфине придерживались того же мнения (в первую очередь Игнатьев и сам Чубайс). Но зато эту точку зрения не все разделяли в Кремле (Кудрин упомянул в этой связи Лившица, который к тому моменту уже вернулся в президентскую администрацию). Там некоторые продолжали считать, что в любом случае взаимозачеты – лишь неизбежное зло. Проект президентского указа, запрещавшего их с 1 января 1998 года, был готов, но так и лежал неподписанный, поскольку окончательное решение так и не было принято. Кудрин думал, что мнение МВФ могло бы помочь поставить точку в этом вопросе.

8 октября состоялась встреча с Лившицем. Он также высказал озабоченность в связи с налоговыми зачетами, которые, с его точки зрения, создавали простор для коррупции. Поскольку их связывали с его именем, он был только рад их предстоящей отмене. Но в то же время, как и указывал Кудрин, Лившиц не возражал против использования «обратных» денежных зачетов, которым он все равно не видел альтернативы [135] .