Заключение На пороге третьего тысячелетия

Заключение

На пороге третьего тысячелетия

Исторический обзор всегда есть путешествие во времени. Наше путешествие началось с незапамятных времен и завершилось на исходе XX в. и второго тысячелетия европейской цивилизации.

Мы видели, что экономическая мысль началась с осмысления жизненных проблем. И сама жизнь, развиваясь и меняясь, все время ставила новые проблемы перед экономической мыслью. На каком-то этапе экономическая мысль начала приобретать черты, присущие такому явлению, какое мы называем наукой.

Обособление экономической мысли как самостоятельного способа описания определенных сторон действительности совпало с общим прогрессом наук в Европе после Возрождения И экономическая наука приобрела многие свойства, присущие любой науке европейского типа, в частности особый язык понятий и специфических терминов, создание мысленных конструкций (моделей), метод дедуктивного доказательства выдвигаемых утверждений (теорем). Сказанное превращение наглядно представлено у Адама Смита.

Смит обеими ногами стоял на твердой почве экономических реалий. Доказывая очередное свое утверждение посредством логики и умозаключений, он всегда сопровождал доказательство примерами из практики разных времен и народов. Создавая единую для всех теорию о развитии богатства народов, Смит умел описать и объяснить национальные особенности того или иного пути развития на языке понятий, применимых для любого случая.

И другого не терял из виду Смит того обстоятельства, что экономические явления и отношения характеризуют лишь одну сторону комплексной социальной действительности — сторону, которую мы вынуждены искусственно выделять как отдельный объект исследования. Совершая подобное выделение и изучение, Смит на каком-то этапе исследования всегда возвращал свой объект в присущую ему среду правовых и политических институтов, получая от этого добавочное экономическое знание. Так что Смит был не только предтечей Исторической школы, но и первым институционалистом в экономической науке.

Чем не был Смит, так это первым маржиналистом. Тут бесспорен приоритет Тюрго. Идеи убывающей полезности и цены как равновесия предельных полезностей у Тюрго можно увидеть без особого труда. Намного опередившие свое время, идеи эти не были замечены еще несколькими поколениями.

Тем временем наука входила в свою классическую фазу. В этот период наметились две тенденции. Во-первых, расчленение единой прежде теории на ряд самостоятельных проблем. Связи между ними признавались, но рассматривать их стало возможным по отдельности. Во-вторых, постепенное удаление теории от почвы реалий в заоблачные выси абстракции. Обе тенденции видны у Рикардо, и обе же они явились платой за возможность дальнейшего развития науки. Первая из них обозначила процесс специализации внутри единой прежде науки. Вторая стала залогом получения в дальнейшем более строгих понятий и доказательств.

В то же самое время обнаружилось еще одно качество экономической науки: в ней появились различные направления, оспаривавшие друг у друга право на истину. "Классический" пример тому — полемика между Мальтусом и Рикардо.

Научный метод и получаемое знание стали еще более абстрактными при поколении тех, кого мы называем теперь неоклассиками. Движение в указанном направлении продолжалось, несмотря на ряд серьезных "бунтов" — таких, как появление Исторической школы в Германии и протест институционализма в США. Первый из этих мятежей против строгой науки принес обильные плоды описательного свойства, однако закончился неудачей в плане научной методологии. Второй оказался гораздо счастливее не только в отношении своей собственной судьбы, но и для экономической науки в целом.

Вершины абстракции экономическая наука достигла, пожалуй, в лице макроэкономики. Крах традиционного кейнсианства имел одним из последствий появление тенденции к синтезу микроэкономического анализа с институциональным. Наиболее выдающиеся примеры тому — творчество ф. Хайека, о котором мы говорили, и Г. Мюрдаля, о котором мы вынуждены были лишь упомянуть.

Многое из того, что должно было бы войти в нашу книгу, в ней, к сожалению, не поместилось. Даже главы о Смите и Марксе остались неполными. Не пришлось поговорить о линейном программировании, теории игр и модели В.В. Леонтьева, без которых современную экономическую науку трудно представить. И конечно, в книге не хватает обзора развития экономической мысли в России со времен Петра I и до наших дней. Остается лишь надеяться, что те Силы, от которых сие зависит, позволят в будущем как-то исправить указанные (и не указанные) недостатки.

Экономическая наука сегодня — это пышный букет различных направлений. Хотя и с известной долей условности, их можно объединить в две группы. Одна проявляет заметный крен в сторону экономической деятельности государства. Другая делает акцент на индивидуальную экономическую свободу. На двух этих крыльях наша наука, по-видимому, и влетит в XXI в.

Трудно сказать сегодня, возможен ли синтез двух указанных подходов на основе компромисса. Слишком полярны оба. Здесь, пожалуй, уместны еще несколько замечаний.

Нет никаких сомнений, что в современных условиях никакая экономическая система не может обойтись без серьезного государственного вмешательства. И даже Хайек этого не требовал. Давно прошли времена, когда для создания предприятия довольно было иметь деньги и рабочую силу, когда, например, плавку чугуна можно было устроить у себя в сарае за огородом. Нынешнее производство — это прежде всего дорогостоящее специализированное оборудование, а также весьма квалифицированный и специально обученный персонал. Разделение труда в наше время дошло до того, что есть целью заводы, которые выпускают только приводные ремни для сельхозтехники или только подшипники. Два стоящих рядом химических завода могут быть не в состоянии освоить продукцию друг друга из-за специализации оборудования на каждом из них.

Все это означает качественное изменение условий по сравнению с временами Адама Смита. Тогда естественным явлением была свободная конкуренция, а всякая монополия требовала государственной охраны. Сегодня естественным явлением оказывается монополия, а обеспечение конкуренции требует государственного вмешательства (антимонопольная политика). Да ведь и традиционные функции государства, о которых писал Смит, тоже остаются.

Однако говоря о государстве как о действующем лице экономической системы, мы нередко наделяем это лицо свойствами некоего супермозга из фантастических фильмов. Мы фетишизируем государство, забывая две вещи. Одна — это то, что любой государственный орган состоит из людей. Люди те, в общем, по своим данным редко превосходят нас по уму и еще реже — по порядочности. Зато они превосходят нас по своему положению, которое дает им в руки информацию и ресурсы, недоступные для нас с вами. Обладание информацией и возможностью распределять ресурсы обеспечивает реальную власть. И люди, занимающие соответствующее положение, всегда будут стараться оставить за собой то и другое в максимально возможной степени. Чего бы мы ни ждали от них, с какой бы целью ни создавался тот или иной орган государства, эти люди склонны прежде всего решать собственные проблемы и использовать этот орган для достижения своих целей.

Заслуга Хайека и его единомышленников состоит в том, что они напомнили нам о таких вещах. Этим нас еще раз предупредили об опасности излишних упований на государство. И подсказали способы борьбы с такой опасностью. Общество никогда не может позволить себе расслабиться в благодушной убежденности, что оно обеспечило себе свободу информации и контроль над государством. Свобода, как сказано давно, есть ежедневный бой за свободу. Вторая вещь, о которой поведал нам Фридрих Хайек, а еще раньше Джон Коммонс и Бент Хансен (см. главу 30), — существование коалиций организованных интересов. Здесь можно говорить об открытии, потому что дотоле подобные явления экономической наукой не рассматривались. Организованная группа ведет себя в обществе и на рынке не так, как ведет себя отдельный человек. Экономическая наука, однако, умеет оперировать либо микроэкономическими величинами, характеризующими поведение индивидуумов, либо макроэкономическими величинами, характеризующими поведение экономической системы как единой машины. У нее нет теории, которая описывала бы поведение таких объектов, которые занимают уровень между "микро" и "макро". У нее нет еще даже названия для этого промежуточного уровня. Между тем поведение организации, или организованных групп, таит большую опасность для общества. Отсутствие же соответствующих теорий эту опасность еще усугубляет.

Начавшись с попыток осмысления насущных вопросов и достигнув высот математических абстракций, экономическая наука снова оказалась на земле. И снова она стоит перед лицом жгучих вопросов своего времени. Но суть этих вопросов сводится к вечной проблеме принуждения и свободы. Будем же, каждый из нас, делать свое дело, и да поможет нам Бог!