14. ПУТИ РАЗВИТИЯ КИТАЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

14. ПУТИ РАЗВИТИЯ КИТАЯ

Во время моего последнего визита в Китай в качестве председателя ФРС в октябре 2005 года Чжу Жунцзы. бывший китайский премьер, и его жена Лао Ань устроили небольшой прощальный вечер в Дяоюйтай, пекинской государственной резиденции для приема почетных гостей. Во время чайной церемонии перед ужином у нас была возможность поговорить, и то, как Чжу держался, заставило меня усомниться в реальности его отставки. Мой собеседник был в курсе всех аспектов взаимоотношений между нашими странами и демонстрировал такое же понимание ситуации, что и всегда на протяжении нашей одиннадцатилетней дружбы.

В ходе обмена мнениями о курсе китайской национальной валюты и несбалансированности американского торгового баланса я не переставал удивляться тому, насколько хорошо он знает узкие места китайской экономики и что надо делать. Меня вновь поразила необычная для мировых лидеров глубина проникновения в эти вопросы. За долгие годы мы не раз обсуждали самые разные проблемы, например, как Китаю отделить систему социальных гарантий от разваливающихся государственных предприятий, на которые она ориентирована, как должна выглядеть оптимальная система банковского надзора, насколько важно невмешательство для становления нарождающегося китайского фондового рынка.

Нас с Чжу связывали очень добрые отношения, и мне было горько сознавать. что мы вряд ли увидимся еще раз. Мы подружились в те времена, когда он был вице-премьером и возглавлял центральный банк Китая. Его карьера развивалась на моих глазах. Чжу был идейным наследником Дэн Сяопина, выдающего экономического реформатора, благодаря которому Китай превратился из страны велосипедов в страну автомобилей со всеми вытекающими последствиями. В отличие от Дэна, пользовавшего широкой политической поддержкой, Чжу, насколько я могу судить, опирался только на глубокое расположение Цзян Цзэминя, президента Китая с 1993 по 2003 год и партийного лидера с 1989 по 2002 год. Именно Чжу довел до конца многие кардинальные институциональные реформы, начатые Дэном.

Дэн, в равной мере прагматик и марксист, инициировал процесс превращения Китая из изолированной аграрной страны с централизованным планированием в страну, играющую важную роль на экономической сцене.

Движение нации к рынку началось в 1978 году, когда из-за жестокой засухи нлагтям пришлось ослабить административный контроль, не позволявший развиваться крестьянскому хозяйству. По новым правилам крестьянам разрешалось оставлять себе значительную часть урожая для потребления и продажи. Эксперимент дал потрясающие результаты. Резко возросшее производство сельскохозяйственной продукции подтолкнуло к дальнейшему дерегулированию и появлению рынков. После застоя, длившего десятилетия, сельское хозяйство буквально расцвело.

Успех в области сельского производства заставил руководство начать реформы в промышленности. И там даже очень скромные послабления привели к неожиданному росту. Это дало неопровержимые аргументы в руки реформаторов, которым хотелось быстрее продвигаться в сторону конкурентного рынка. Конечно, никто из них не осмеливался называть новую модель «капитализмом». Для ее обозначения использовали такие эвфемизмы, как «рыночный социализм», или знаменитое выражение Дэна — «социализм с китайским лицом».

Китайское руководство отчетливо видело ограничения социалистической экономики и успехи капиталистического способа производства. Иначе зачем ему было пускаться в такое масштабное и такое чуждое коммунистической партии предприятие? Чем дальше Китай уходил в направлении капитализма, тем очевиднее становились экономические успехи. Прежние идеологические споры, казалось, ушли в прошлое.

В Китай я попал первый раз в 1994 году, к тому моменту реформы шли уже не первый день. Всякий раз, оказываясь в Китае, я поражался произошедшим с прошлого визита изменениям. Китайская экономика при оценке по паритету покупательной способности занимает второе место в мире после США. Китай является крупнейшим в мире потребителем сырьевых товаров в целом, вторым по величине потребителем нефти, крупнейшим производителем стали. Из производителя велосипедов, которым он был в 1980-х годах, Китай превратился в автопроизводителя — 8 2006 году выпуск автомобилей превысил 7 млн штук, а новые мощности позволят производить еще больше. На полях, остававшихся неизменными тысячелетия, ныне поднимаются небоскребы. Безликая униформа, в которой ходили многие поколения китайцев, уступила место буйству красок. С увеличением доходов населения появилась покупательская культура. Сегодня реклама, еще недавно отсутствовавшая в Китае, — одна из самых быстро растущих отраслей, а международные розничные гиганты вроде Wal-Mart, Carrefour и B&Q состязаются с изобретательными местными магазинами.

В стране, где еще недавно господствовали коллективные хозяйства, явно существует, пусть и расплывчатое, право собственности на городскую недвижимость, иначе иностранные инвестиции в недвижимость, фабрики и ценные бумаги давно бы прекратились. Инвесторы ведут себя так, словно уверены в получении дохода и возврате первоначальных вложений. И эта уверенность существует не на пустом месте41. Предоставление китайским гражданам права иметь в собственности и продавать жилье открыло возможности для накопления капитала. Эрнандо де Сою, полагаю, это понравилось бы. В марте 2007 года Всекитайское собрание народных представителей предоставило гражданам более полное право собственности, которое предполагает защиту частного имущества наравне с государственным. Однако оно сильно ограничено по сравнению с правом собственности в развитых странах. Для реального осуществления права собственности мало одного лишь закона, необходима еще административная и судебная система, обеспечивающая соблюдение этого закона. В этом плане Китай отстает. Справедливая судебная система пока остается для Китая лишь целью на горизонте. В стране допускаются многочисленные нарушения, особенно нарушения права интеллектуальной собственности: иностранные инвесторы в совместные предприятия нередко жалуются, что технологии, переданные новым заводам, копируются конкурирующими предприятиями, принадлежащими китайским собственникам.

Серьезным препятствием на пути накопления богатства является глубокая привязанность страны к ее коммунистическим корням. Конечно, в Китае я имел дело в основном с «либералами». Не припомню, чтобы на многочисленных встречах с чиновниками от экономики и финансов при мне упоминали коммунизм или Маркса. Однако мне все же пришлось раз участвовать в идеологической дискуссии. Это случилось в 1994 году, когда я обсуждал тему рыночного капитализма с Ли Пэном, пламенным марксистом и предшественником Чжу на посту премьера. Он очень хорошо знал американскую экономическую практику и был искусным спорщиком. Я сразу понял, что столкнулся совсем не с той марксистской риторикой, с которой нас знакомили в колледже. Ли очень внимательно выслушал мое обоснование необходимости скорейшего открытия китайских рынков. Затем он поинтересовался, зачем же тогда, если США так преданы идее нерегулируемого рынка.

Никсон в 1971 году ввел контроль над зарплатами и ценами. Это было удивительно. Ли. известный противник компромиссов, не просто знал реальную ситуацию в мире, но и высказывался вполне разумно. Я признал, что контроль цен — это плохая политика, которая всегда дает один результат —лишний раз доказывает неработоспособность подобных ограничений. А потом, с тех пор мы ни разу не прибегали к ней. Я вовсе не собирался переубеждать своего собеседника. Мы. к сожалению, находились в положении ведущих спор официальных представителей, которые даже в случае ошибочности позиции были не вправе признать ошибку. Как бы я ни старался убедить его, а он меня, мы не могли публично отойти от официальной политики своего правительства.

С Ли Пэном я больше не встречался и могу лишь догадываться о том, какие чувства он испытывал, когда в 2001 году Китай вступил во Всемирную торговую организацию (ВТО), бастион свободной торговли. Я всегда был твердым сторонником поддержания постоянных торговых отношений с Китаем и считал, что полная интеграция этой страны в мировую торговую систему пойдет на пользу как китайским гражданам, уровень жизни которых повысится, так и американским бизнесменам и фермерам, перед которыми откроется неосвоенный рынок. В мае 2000 года по просьбе президента Клинтона я выступил в Белом доме с изложением своих представлений относительно полной интеграции Китая в глобальный рынок, которая, на мой взгляд, должна укрепить права человека и усилить соблюдение закона. Тогда я сказал журналистам: «История показывает, что любое ограничение могущества системы централизованного планирования и расширение использования рыночных механизмов, например в результате вступления в ВТО, неизменно приводит к расширению прав человека». (Давая пояснения относительно причин моего выступления, Клинтон лукаво заметил: «Все знают, когда говорит председатель Гринспен, мир слушает. Надеюсь, конгресс слушает сегодня».)

Участие Китая в глобальных финансовых институтах имеет еще одну положительную сторону. Представители китайского центрального банка играют в настоящее время ключевую роль в Банке международных расчетов (Швейцария) т.е. в институте, который давно ассоциируется с капиталистическими международными финансами. Чжоу Сяочуаню, руководителю центрального банка Китая с 2002 года, особенно рады на встречах представителей развивающихся стран в Банке международных расчетов. Помимо свободного владения английским и глубокого понимания международных финансов Чжоу известен своими беспристрастными оценками происходящего в Китае. Он нередко предоставлял мне детальную информацию о развитии китайских финансовых рынков и позволял увидеть новые горизонты, В 2006 году после ухода из ФРС я входил вместе с Чжоу в группу по выработке подходов к реформированию системы финансирования МВФ. Он и его коллеги из стран, которые совсем недавно отказались от централизованного планирования, теперь играют ключевую роль в управлении глобальной финансовой системой.

Очень важно и то. что Китай перенял многие аспекты западной культуры. HSBC, один из ведущих международных банков, последние два года спонсировал турнир по гольфу в Шанхае с призовым фондом в миллионы долларов. Площадки для игры в гольф появляются в Китае как грибы после дождя. Удивителен вовсе не факт их появления, а то, что никто не видит в этом ничего необычного42. Мало какие виды спорта можно считать таким же атрибутом капитализма, как гольф. В Советском Союзе были профессиональные теннисисты. но игроками в гольф он похвастаться не мог.

Говорят, что в Китае больше классических в западном понимании симфонических оркестров, чем в США. Я был поражен, когда президент Цзян Цзэминь назвал любимым композитором Франца Шуберта. Это очень значительный отход от культуры, существовавшей в 1972 году, когда президент Никсон посетил Китай,

Я всегда считал гласность и перестройку, объявленные Михаилом Горбачевым, главными причинами распада Советского Союза. Они заразили советских людей теми «либеральными» ценностями, которые длительное время подавлялись Сталиным и его последователями. После того квк открылся ящик Пандоры, конец идеологии коллективизма на территории СССР и его союзников был лишь вопросом времени. Попытки политбюро компартии Китая взять под контроль информацию в Интернете показывают, что оно пришло к такому же выводу и не хочет допустить повторения истории.

Б 1994 году я стоял на площади Тяньаньмынь, где в 1949 году Мао Цзэдун провозгласил создание Китайской народной республики, и восхищался успехами, которых Китай добился, несмотря на трудности перехода. На том самом месте, где всего пять лет назад было жестоко подавлено выступление свободолюбивых студентов, нельзя было не удивляться тому, что 1,3 млрд человек в обществе, долгие годы насаждавшем идеи марксизма, все же развернулись и отказались от ценностей, привитых в раннем детстве. Вполне возможно, что, несмотря на впечатляющий прогресс Китая, эти ценности еще не ушли из жизни. Хотя перемены видны повсюду, лик председателя Мао по-прежнему украшает национальную валюту, показывая, что традиции сохраняют свою силу.

Коммунистическая партия пришла к власти в результате насильственного свержения существующего строя, а потому с самого начала старалась обосновать свою легитимность, объявляя себя единственным проводником философии, которая несет справедливость и материальное благополучие населению в целом. Материальное благополучие, однако, далеко не все, что нужно человеку, и само по себе оно не может подкреплять авторитарный режим. Новое богатство очень скоро перестает радовать и со временем становится источником более высоких ожиданий. В последние 25 лет именно быстрый рост уровня жизни получал одобрение со стороны людей.

Так или иначе, проявление внутренних противоречий коммунистической идеологии является лишь вопросом времени. Призраки Маркса и Мао, дремавшие во времена ускоренного накопления богатства, материализовались в 2006 году в лице Лю Гогуана, восьмидесятилетнего экономиста, который разгромил предложение внести в конституцию поправку, разъясняющую и расширяющую право собственности. Он не просто вытащил на свет идеологию коммунистического государства, но и получил неожиданную поддержку Всекитайского собрания народных представителей. Почву для этого подготовили резкие замечания Гун Сяньтяня, профессора Школы права пекинского университета, циркулировавшие в Интернете. В ответ на критику со стороны левых марксистов президент Ху Цзиньтао заявил, что Китай должен «твердо проводить экономические реформы». Только время покажет, что кроется за этой идеологической вылазкой — последняя судорога уходящего поколения или серьезная попытка свернуть Китай с капиталистического пути. Обнадеживает то, что поправку, хотя и с небольшими изменениями, все же приняли в марте 2007 года.

В прошлом китайское руководство весьма изобретательно избегало противоречия, признанного практически всеми: несмотря на глубину своей теории. Карл Маркс предложил ошибочный подход к успешному созданию стоимости. По Марксу государственная собственность на средства производства является необходимым условием обеспечения материального благосостояния и справедливости. Иными словами, в марксистском обществе все значимое имущество принадлежит государству, которое должно управлять им в интересах своих граждан. Право собственности, предоставленное частному лицу, является инструментом эксплуатации и существует лишь в ущерб «коллективу», т. е. обществу в целом. Маркс доказывал необходимость обобществления труда. Работа сообща ради достижения единой цели должна быть намного продуктивнее работы рынков, сводящих воедино разнонаправленные устремления отдельных людей. Могут ли люди оптимизировать приложение своего потенциала в коллективистском обществе? Критерием истинности подобных парадигм является реальность. Работает ли это, как ожидалось? Марксистская экономическая модель на практике — в СССР и других странах — не смогла обеспечить ни материального благосостояния, ни справедливости. Идея коллективной собственности не оправдала себя.

Западные социалисты подкорректировали неработающие принципы марксистской экономики и сформулировали идею социализма по-новому, убрав из нее требование передачи прав собственности на все средства производства государству. Некоторые просто провозглашают необходимость государственного регулирования, а не государственной собственности для обеспечения общественного благосостояния.

Дэн Сяопин, пытаясь не допустить выхода марксизма из моды, проигнорировал коммунистическую идеологию и сделал фундаментом законности партии ее способность удовлетворять материальные потребности миллиардного населения. Инициированный им процесс привел к восьмикратному росту реального ВВП на душу населения, сокращению детской смертности и повышению продолжительности жизни. Дальше произошло то, чего опасались многие партийные руководители, — замена государственного контроля рыночным ценообразованием начала ослаблять политический контроль партии.

Результат я видел в 1994 году во время визита в Шанхай. Чиновник высокого ранга рассказал мне о том. как пять лет назад ему поручили осуществление надзора за товарным складом. Он должен был ежедневно являться туда в пять утра для распределения сельскохозяйственной продукции, поступающей в Шанхай. В его функции входило установление норм отпуска товара. Хотя этот чиновник не вдавался в детали процесса принятия решений, было ясно, каким влиянием он пользовался — могу представить, как его обхаживали снабженцы в стремлении добиться благорасположения. Тем не менее он приветствовал превращение склада в открытую торговую площадку, где снабженцы конкурировали друг с другом, предлагая цену за товар. Теперь уже не один человек диктовал, кто сколько получит и по какой цене, а сами покупатели и продавцы определяли это а ходе торгов. Рынок устанавливал цену, а товар распределялся в соответствии со спросом и предложением- Идеальная иллюстрация фундаментальной разницы между командной и рыночной экономикой. В итоге задача чиновника значительно упростилась. «Теперь. — сказал он, — мне не нужно вставать в четыре утра, я могу спокойно спать, пока рынок делает мою работу».

У меня возник зопрос: до конца ли он понимает то, что сказал? Рыночный контроль неизбежно ослабляет контроль Коммунистической партии. Коммунистическая система — это пирамида, в которой власть передается сверху вниз. Генеральный секретарь разрешает, скажем, десятку приближенных самостоятельно принимать определенные решения. Каждый из этих приближенных наделяет полномочиями своих подчиненных. Число наделенных властью растет по мере приближения к основанию пирамиды. Система не распадается потому, что каждый чиновник обязан тому, кто стоит непосредственно над ним. Именно в этом источник политической власти. Именно так Партия управляет. Замена какого-либо уровня пирамиды рыночным ценообразованием ведет к потере политического контроля. Одно исключает другое. Властная структура Партии уже испытывает серьезное напряжение*

До настоящего момента партийным старейшинам, по всей видимости, удавалось обходить эту фундаментальную дилемму. Вместе с тем растущее благосостояние постепенно освобоадает китайских крестьян от необходимости бороться за выживание и дает им такую роскошь, как возможность протестовать против несправедливости. Вряд ли Партия не знает о том, что богатство и последние инициативы в сфере образования толкают Китай к менее авторитарному режиму. Сегодня у президента Ху Цзиньтао меньше власти, чем было когда-то у Цзян Цзэминя, и еще меньше, чем у Дэн Сяопина в свое время. Ну а Дэн Сяопину было далеко до могущества Мао. В конце этого пути непрерывной потери власти маячит западноевропейское демократическое государство всеобщего благосостояния. Конечно, Китаю придется преодолеть еще немало барьеров, прежде чем он получит статус развитой страны, т.е. добьется цели, поставленной Дэном. Многие проблемы. стоящие перед китайскими реформаторами, хорошо известны: реакционная старая гвардия; гигантское сельское население, которое пока не может воспользоваться плодами бума и которому за редким исключением запрещено мигрировать в города; неподъемное наследие командной экономики советского типа, включая многочисленные неэффективные государственные предприятия; функционирующая с грехом пополам банковская система, обслуживающая эти предприятия; отсутствие знаний в области современных финансов и бухгалтерского учета; коррупция — практически неизбежный побочный продукт любой пирамидальной структуры власти; наконец, отсутствие политической свободы, которая, возможно, и не нужна рынкам в краткосрочной перспективе, однако является клапаном для стравливания общественного недовольства несправедливостью и неравенством. Кроме того, существует проблема зависти к нуворишам и всеобщего возмущения промышленным загрязнением окружающей среды. Любой из названных факторов может оказаться искрой, достаточной для того, чтобы все вспыхнуло. Несмотря на открытие значительной доли экономики рыночным силам, в Китае по-прежнему преобладает административный контроль, пережиток системы централизованного планирования. Как следствие, экономика остается негибкой и, полагаю, не способной выдержать удар, подобный тому, что обрушился 1 I сентября на США.

Глубину нерешенных китайских проблем лучше всего характеризуют те трудности, с которыми сталкивается руководство при демонтаже остатков централизованного планирования. После первоначального бурного роста богатства вслед за реформами Дэна в 1980-х годах процесс реформирования замедлился. Основными причинами этого были неправильно выбранный курс национальной валюты и законы, жестко ограничивающие свободу граждан на переезд из сельских районов в города и из города в город. Чтобы не потерять темп роста, достигнутый в предыдущем десятилетии. Китаю нужно было отказаться от этих атрибутов централизованного планирования.

Хотя сегодня большинство утверждает, что курс национальной валюты, женьминьби или юаня, в те времена был слишком низким, это не так — в начале 1980-х годов он был слишком высоким. Органы централизованного планирования зафиксировали курс юаня на нереально высоком уровне по сравнению с курсом черного рынка. Международная торговля по официальному курсу в начале 1980-х годов практически не велась. Китайские экспортеры, рассчитывающие себестоимость в юанях, были вынуждены устанавливать слишком высокие цены в долларах, чтобы компенсировать затраты. Как только разрыв по сравнению с новым дерегулированным и процветающим внутренним рынком становился очевидным, монетарные власти девальвировали юань. Однако этот процесс занял у них 1 4 лет. К 1 994 году курс стал свободным, и черный валютный рынок исчез. Курс при этом понизился с уровня менее 2 юаней за доллар до 8 юаней за доллар.

После долгого затишья рост китайского экспорта приобрел взрывной характер. Если в 1980 году объем экспорта составлял $18 млрд, то в 2006 году он достиг $970 млрд (темп роста почти 1 7% в год). Хотя более половины китайских экспортных товаров производится из импортных материалов, постоянно растет доля более дорогой продукции, о чем свидетельствует увеличение средних экспортных цен по сравнению с индексами цен, рассчитываемыми на основе фиксированной корзины потребительских товаров43. Не ясно, однако, насколько рост средних цен связан с повышением качества промежуточных продуктов, которые импортируются с целью использования в составе конечной экспортной продукции.

Это очень важно, поскольку с ростом доли высокотехнологичной продукции в экспорте Китая увеличивается его конкурентное давление на развитые страны. Можно подумать, что Китай взбирается по технологической лестнице. Сегодня он экспортирует намного более сложную продукцию. чем десятилетие назад. Однако можно ли утверждать, что повышение уровня сложности продукции — это его собственная заслуга? Может быть, в стране просто занимаются сборкой изделий, разработанных другими? Журнал Economist весной 2007 года фактически согласился с позицией Николаса Ларди из Института международной экономики Петерсона, отметив, что «китайская экспортная модель... заключается в предоставлении иностранцам дешевой рабочей силы и земли. Даже самая успешная китайская национальная компьютерная фирма... это не более чем изготовитель продукции, созданной тайваньскими компаниями». Все же, на мой взгляд, повышение вклада самого Китая в прирост стоимости его экспортной продукции лишь вопрос времени. Уверен, что он постепенно заместит импортируемые материалы сложными компонентами собственного производства.

Рост объема экспорта сопровождается исходом сельского населения в города. Максимальной численности {850 млн человек) сельское население достигло в 1 995 году. Одиннадцать лет спустя оно сократилось до 737 млн. Такое сокращение обусловлено не просто переездом людей в города, а урбанизацией сельских земель, связанной с появлением новых промышленных анклавов, главным образом в дельте реки Сицзян по соседству с процветающим Гонконгом. В 1970-е годы на этой плодородной территории не было ничего, кроме сонных крестьянских хозяйств да деревень. Однако в последние 15 лет иностранные инвесторы сначала из Гонконга, а потом и из других мест разбудили эти края. Здесь теперь производится все — от игрушек до текстиля, главным образом на экспорт. Пример помощи Гонконга в развитии экономики дельты реки Сицзян поразителен.

В 1997 году в момент возвращения Гонконга под юрисдикцию Китая я довольно скептически оценивал перспективу сохранения капитализма на этой территории. Надежда на то. что Китай выполнит свое обязательство сохранить Гонконг как бастион капитализма в течение 50 лет, была довольно призрачной. Существование капитализма и коммунизма в пределах одного суверенного государства казалось немыслимым. Однако десятилетие провозглашенного Дэном курса «Одна страна — две системы» принесло совсем не то, чего я опасался. Китай, вместо того чтобы насаждать коммунистическую культуру и экономику, сам начал перенимать элементы культуры и экономические законы Гонконга.

Среднегодовой переток населения из сельских районов в города на уровне 1,4% на протяжении десятилетия привел к заметному повышению производительности в Китае: производственные фонды в городах намного сложнее, чем в сельских районах. Часовая производительность в городах в три раза выше. Появившиеся в 1980-е годы специальные экономические зоны, в которых экспортная продукция выпускалась на финансируемых иностранным капиталом предприятиях, оказались очень эффективными, Одни государственные предприятия приватизировались, а другие серьезно реструктурировались. В результате численность их работников резко сократилась, что было явным признаком процесса созидательного разрушения.

Реструктуризация ряда государственных предприятий и приватизация остальных потребовали переноса обязательств по социальному страхованию и обеспечению на другие государственные структуры или перехода на частное финансирование. Государственные предприятия не могли сохранять конкурентоспособность, если стоимость социальной защиты ложилась на них полностью. Раздувание штатов на государственных предприятиях как непрямая форма страхования от безработицы постепенно уходит из практики. Во время одной из традиционных чайных церемоний во дворце народных собраний в 1 997 году президент Китая Цзян Цзэминь рассказал мне, какой руководил крупным государственным сталелитейным комплексом. Предметом его гордости было то, что при значительно меньшей численности работающих им удавалось производить столько же стали, сколько их конкуренту на северо-востоке Китая.

Остается лишь гадать, насколько возрос бы приток сельских переселенцев в города, не будь ограничений на внутреннюю миграцию. Эти ограничения в их нынешнем виде существуют с 1958 года. Человеку запрещается покидать то место, где он родился. Официальное разрешение на переезд получают очень немногие. Насильственное прикрепление к месту обеспечивает неподвижность частей экономической системы и, таким образом, способствует достижению задач централизованного плана, впрочем, политический контроль также не следует сбрасывать со счетов. Ограничение миграции фактически не позволяет людям свободно выбирать род занятий.

Не представляю, как можно жить в таких условиях, хотя они, наверное, намного лучше кошмара Культурной революции. Усилия нынешнего руководства по снятию ограничений заслуживают одобрения. Однако боязнь массового исхода сельских жителей в города и связанных с этим беспорядков сдерживает перемены в этой сфере китайской жизни, как, впрочем, и во многих других.

Вместе с тем сдерживание недовольства, возникающего в результате вмешательства в жизнь среднего жителя сельских районов, на которые приходится львиная доля населения, — верный путь к социальному взрыву. По мере того как растущая экономика освобождает все больше людей от элементарном борьбы за существование, все меньше становится желающих терпеть несправедливость, реальную или воображаемую. У Китая нет предохранительного клапана в виде демократии, позволяющего выпустить пар. Обиженные люди, у которых нет возможности законным путем лишать чиновников власти, склонны к восстаниям.

Гиперинфляцию, наблюдавшуюся в Китае в конце 1 940-х годов, нередко называют причиной восстания, которое привело коммунистов к власти в 1949 году. Они хорошо усвоили этот урок. Коммунисты очень боятся инфляции и считают ее самым большим врагом стабильности общества. Джон Мейнард Кейнс заметил в 1919 году: «Ленин абсолютно прав. Нет более тонкого, более верного средства уничтожения существующего базиса общества, чем безудержное печатание денег. Оно разворачивает законы экономики в сторону разрушения, причем настолько незаметно, что ни один из миллиона не замечает этого».

Китайские лидеры убеждены, что ничем не сдерживаемая инфляция ведет к ухудшению экономической ситуации, росту безработицы в городах и возникновению волнений. Они считают твердый курс национальной валюты необходимым условием предотвращения нестабильности на рынке труда. Однако это глубокое заблуждение. Существующая политика подавления валютного риска намного разрушительнее* Поскольку в Китае величина реального ВВП на душу населения растет быстрее, чем у его торговых партнеров (результат, обусловленный в значительной мере «заимствованием» технологий у развитых стран), международная конкуренция приводит к повышению спроса на китайскую валюту44. Компенсация этого спроса и поддержание относительно стабильного курса юаня в периоде 2002 по 2007 год потребовали от китайских монетарных властей покупки в совокупности более $1 трлн45. Чтобы впитать или стерилизовать избыток денежных средств, который образовался в результате приобретения иностранных активов, китайский центральный банк выпустил огромное количество долговых обязательств, деноминированных в юанях. Однако этого оказалось недостаточно. Темпы роста денежной массы были заметно больше темпа роста номинального ВВП. Именно в этом кроется источник инфляции.

Другой не менее животрепещущей проблемой для китайского руководства является нарастающая концентрация доходов. Китай, где в 1980-е годы концентрация была очень незначительной на фоне всеобщей бедности, превратился, по оценкам Всемирного банка, в общество с крайним неравенством, доходов, превосходящим неравенство в США и России. Еще один источник головной боли — банковская система, которая до настоящего дня остается переформированной. Вместе с тем цены акций китайских банков демонстрировали быстрый рост в 2006 и 2007 годах. Контролируемый государством Промышленный и коммерческий банк Китая получил $22 млрд при первоначальном публичном размещении акций в 2006 году. Другие контролируемые государством банки также получают высокую оценку рынка при первоначальном выпуске акций и листинг иностранных бирж. Однако интерес инвесторов к акциям таких банков в значительной мере обусловлен тем, что государство фактически гарантирует исполнение их обязательств. Оно уже выделило из своих гигантских золотовалютных резервов $60 млрд на рекапитализацию банков и занимается ликвидацией безнадежных долгов. Китайские банки всегда финансировали массу политически целесообразных проектов, многие из которых экономически бессмысленны.

Более того, все еще неразвитая банковская система не обладает гибкостью, необходимой для экономического регулирования. В условиях рыночной экономики баланс постоянно нарушается, однако обусловленные экономическими факторами изменения процентных ставок и обменных курсов наряду с изменением цен на продукцию и активы быстро восстанавливают сбалансированность. Китайское правительство не позволяет процентным ставкам свободно изменяться в зависимости от спроса и предложения. Оно меняет их административным путем вместе с резервными требованиями для банков, однако это происходит не раньше, чем свидетельства экономического дисбаланса станут очевидными. Иными словами, корректировки производятся слишком поздно, когда они уже недостаточны или вообще ведут к обратному результату. Монетарные власти вводят ограничения на рост кредитования, когда они считают его темп слишком высоким, но опять же с опозданием. Подобные действия редко эффективны при устранении нарушений финансового баланса. По иронии судьбы изолированность финансов Китая защитила страну от глобального финансового кризиса 1997-1998 годов.

Китаю крайне недостает специалистов, обладающих профессиональными знаниями в сфере финансов. Удивляться здесь нечему, если учесть, что подобные знания практически не требуются в условиях централизованного планирования. Точно так же недостает и специалистов в области маркетинга, бухгалтерского учета, управления рисками, без которых немыслимо нормальное функционирование рыночной экономики. Необходимые дисциплины были включены в программы китайских учебных заведений в последние годы, однако пройдет еще немало времени, прежде чем экономика, в частности банковский сектор, получит достаточное количество профессионалов. В декабре 2003 года Лю Минкан. новый председатель Комиссии по банковскому регулированию, приезжал в ФРС. Он признал, что китайским банкам не хватает профессионального опыта для оценки способности погасить кредит. Я сказал тогда, что, по моему разумению. Китаю нужно привлекать специалистов западных стран, имеющих опыт работы кредитным экспертом в условиях рыночной экономики. С тех пор многое было сделано, но еще больше предстоит сделать.

Поскольку финансы играют незначительную роль в условиях централизованного планирования, китайские банки — это совсем не те организации, к которым мы привыкли на Западе. Подчиняясь политическим директивам, государственные банки занимаются лишь переводом средств для расчетов по государственным обязательствам. Требуются не эксперты по кредитам, которые должны погашаться, а просто трансфертные агенты. Безнадежные долги на счетах национального дохода являются не более чем расхождением между ВВП, предполагаемым объемом производства а денежной выражении, и объемом заработной платы плюс прибыль Масса неработающих инвестиций превращает часть рассчитанного ВВП в потери, лишает ее стоимости. Уровень безнадежных долгов в Китае ставит под сомнение достоверность публикуемых данных о ВВП. Не следует забывать, что инвестиции, даже если они не дают результата, все равно приводят к потреблению сырья. Таким образом, публикуемый размер китайского ВВП полезен разве что для оценки ресурсов, необходимых для производства внутреннего продукта, т.е. размера необходимых затрат.

Даже с учетом сомнительного качества некоторых публикуемых Китаем данных результаты реформ, начатых в конце 1970-х годов, поразительны. Уже поверхностный взгляд на перемены в Пекине. Шанхае и Шэньчжэне и не такие масштабные, но все же реальные преобразования в остальных районах страны показывает, что Китай можно считать чем угодно, но только не потемкинской деревней.

Рыночные инициативы в Китае, на мой взгляд. — дело рук технократов в правительстве, главным образом в центральном банке, министерстве финансов и. как ни удивительно, в регулирующих органах. Большинство из них, однако, играют роль советников, а ключевые политические решения принимаются госсоветом и политбюро, которые, следует признать, прислушиваются к рыночно ориентированным рекомендациям. Принципиальным препятствием на их пути является идеологическая проблема, т.е. угроза самой основе правления Коммунистической партии. Поставленная Дэн Сяопином цель — подъем Китая до уровня «развитой страны» к середине века — требует дальнейшего укрепления права собственности, даже несмотря на сопротивление консервативных марксистов.

Если в области права на владение городской собственностью виден прогресс, то в отношении права собственности на землю в сельских регионах. где проживают 737 млн китайцев, этого сказать нельзя. Предоставление права собственности на обрабатываемую землю слишком явно идет вразрез с коммунистическими устоями, чтобы с ним смириться. Крестьяне могут арендовать землю и продавать свою продукцию на открытых рынках, но у них нет законного права на обрабатываемую ими землю, а следовательно, они не могут покупать ее, продавать или использовать в качестве обеспечения кредитов. В последние десятилетия в процессе интенсивной урбанизации сельских районов Китая местные власти захватили огромные территории, хотя под сами городские анклавы требовалось намного меньше земли. Эти захваты стали одной из главных причин недавних волнений и протестов. Поданным руководства китайской полиции, число публичных выступлений с протестами в стране достигло е 2004 году 74 000г тогда как десятью годами раньше не превышало 10 ООО. Предварительные данные за 2006 год, впрочем, показывают некоторое снижение уровня протестов. Предоставление права собственности на крестьянские земли могло бы значительно сократить разрыв уровней дохода городского и сельского населения.

Хотя главным аспектом инициатив Партии является экономика, партийное руководство не оставляет без внимания и другие вопросы, в числе которых не последнее место занимает статус Тайваня. Многие партийные руководители прекрасно понимают, что военное противостояние отпугивает иностранных инвесторов и серьезно мешает намерениям превратить страну в экономическую державу мирового уровня.

В итоге руководство Коммунистической партии оказывается перед очень трудным выбором. Путь, по которому оно идет в настоящее время, неизбежно потребует от Партии отказа от философских корней и официального принятия той или иной формы рыночного капитализма. Трансформируется ли она в демократическую социалистическую партию, как это произошло во многих государствах бывшего советского блока? Согласится ли на политический плюрализм, который, скорее всего» поставит под угрозу партийную гегемонию? Или откажется от реформ и вернется к ортодоксальному режиму централизованного планирования и тоталитаризму, что практически наверняка положит конец процветанию, обеспечивающему законность руководящей роли Партии?

Не сомневаюсь в том, что Коммунистическая партия Китая способна поддерживать авторитарный, квазикапиталистический режим относительного процветания некоторое время. Однако без демократического процесса. выполняющего роль предохранительного клапана, она вряд ли может рассчитывать на долгосрочный успех. Оттого, какой выбор будет сделан, зависит очень многое не только для Китая, но и для всего мира.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.