8. Концептуализация и понимание
8. Концептуализация и понимание
Задача наук о человеческой деятельности заключается в понимании смысла и значимости человеческой деятельности. Они применяют с этой целью две различные познавательные процедуры: концептуализация (сonception) и понимание-интерпретация (understanding). Концептуализация мыслительный инструмент праксиологии; понимание специфическое средство истории.
Праксиологическое познание понятийно. Праксиология обращается к необходимым сторонам человеческой деятельности. Это познание универсалий и категорий.
Историческое познание обращается к тому, что есть уникального и индивидуального в каждом событии или классе событий. Вначале оно анализирует объект своих исследований с помощью средств, предоставляемых всеми остальными науками. Доведя до конца эту предварительную работу, история встречается со своей специфической проблемой: пролить свет на уникальные и индивидуальные характеристики события с помощью понимания.
Как отмечалось выше, утверждается, что история никогда не сможет стать научной, так как историческое понимание зависит от исторически субъективных оценок. Понимание, говорят нам, всего лишь эвфемизм произвольности. Работы историков всегда односторонни и партийны; они не сообщают факты; они их искажают.
Очевидно, что исторические исследования пишутся с различных точек зрения. Одни работы по Реформации написаны с позиции католической церкви, другие с позиции протестантов. Существует пролетарская история и буржуазная история, историки тори и историки вигов. Каждая нация, партия, языковая группа имеет собственных историков и собственные взгляды относительно истории.
Но нельзя смешивать расхождения различных попыток интерпретации с намеренным искажением фактов пропагандистами и апологетами, представляющихся историками. Те факты, которые могут быть бесспорно установлены на основе доступных первоисточников, должны быть определены на предварительном этапе работы историка. Они не могут быть полем для понимания. Такая задача решается методами неисторических наук. Факты отбираются путем осторожного критического изучения доступных документов. До тех пор, пока теории неисторических наук, на основе которых историк производит критическое исследование первоисточников, достаточно надежны и достоверны, не может быть никакого произвольного разночтения в установлении явления как такового. То, что утверждает историк, соответствует или противоречит факту; доказывается или опровергается имеющимися документами; остается неясным, если первоисточники не обеспечивают нас достаточной информацией. Эксперты могут не соглашаться с ним, но лишь при условии разумной интерпретации имеющихся доказательств. Обсуждение не допускает никаких произвольных утверждений.
Однако нередко историки расходятся в оценке теорий неисторических наук. Тогда, конечно, могут возникнуть разногласия по поводу критического исследования документов и полученных выводов. Возникает неразрешимый конфликт. Но его причина не в произвольном обращении с конкретным историческим явлением. Он возникает вследствие наличия нерешенных проблем в неисторических науках.
Допустим, древний китайский историк сообщает, что грех императора вызвал катастрофическую засуху, но когда император искупил свой грех, снова пролился дождь. Ни один современный историк не принял бы такое свидетельство. Лежащая в его основе метеорологическая теория противоречит неоспоримым основам современной науки о природе. Но подобное единодушие не характерно для многих теологических, биологических и экономических вопросов. Соответственно спорят и историки.
Сторонник расистской доктрины нордического арийства будет игнорировать любой документ об интеллектуальных и духовных достижениях неполноценных рас как неправдоподобный и просто-напросто невероятный. Он будет относиться к такому свидетельству точно так же, как современные историки относятся к вышеупомянутому китайскому свидетельству. Ни по одному из событий истории христианства невозможно согласие между теми, для кого Евангелие это Священное писание, и теми, в чьих глазах это человеческие документы. Католические и протестантские историки расходятся по многим вопросам, потому что основываются на разных теологических идеях. Меркантилист [26] и неомеркантилист неизбежно должны расходиться во взглядах с экономистом. Мнение о денежной истории Германии в период с 1914 по 1923 г. [27] обусловлено денежными теориями автора. Факты Великой Французской революции [28] по-разному представляются теми, кто верит в священные права королей помазанников божьих, и теми, кто придерживается иных взглядов.
Причина споров историков по этим вопросам не в их компетентности, а в способе применения неисторических наук к предмету истории. Их разногласия подобны разногласиям врачей-агностиков, спорящих относительно чудес Бога, с членами медицинской комиссии, собирающей доказательства этих чудес. Только те, кто считает, что факты сами пишут историю на чистом листе человеческого разума, ставят историкам в вину такое различие мнений. Они не понимают, что историки не могут работать без исходных допущений, что разное отношение к этим исходным допущениям, т.е. ко всему содержанию неисторических отраслей знания, должно детерминировать установление исторических фактов. Эти исходные допущения историков определяют и решение о существенности одних фактов и несущественности других. Первые ими упоминаются, вторые опускаются. В поисках причин отсутствия молока у коров современный ветеринар проигнорирует все слухи о том, что их сглазили ведьмы; однако 300 лет назад его взгляды были бы другими. Точно так же историк из бесконечного множества событий, предшествовавших интересующему его факту, отбирает только те, которые могли внести вклад в его появление или отсрочили его, и игнорирует те, которые в соответствии с его пониманием неисторических наук не могли оказать на него влияния.
Следовательно, изменения в неисторических науках должны приводить к переписыванию истории. Каждое поколение должно по-новому трактовать одни и те же исторические проблемы, потому что они являются им в новом свете. Трактовка истории, соответствующая теологической картине мира прошлых веков, отличается от трактовки, соответствующей теоремам современной естественной науки. Исторические работы, основанные на субъективной экономической теории, сильно отличаются от трудов, основанных на меркантилистской доктрине. Поскольку разночтения в работах историков происходят от подобных разногласий, постольку они не являются результатом якобы неясности и сомнительности исторических исследований. Напротив, они выступают результатом недостатка единодушия в епархии тех наук, которые принято называть строгими и точными.
Чтобы избежать возможных недоразумений, необходимо подчеркнуть следующее. Разночтения, вызванные причинами, о которых говорилось выше, нельзя смешивать:
1) с целенаправленным искажением фактов;
2) с попытками оправдать или осудить какую-либо деятельность с точки зрения морали или закона;
3) с привходящим замечанием, выражающим субъективную оценку по ходу строго объективного изложения состояния дел. Трактат по бактериологии не потеряет своей объективности, если автор, придерживаясь точки зрения человека, считает главной целью сохранение человеческой жизни и, применяя эту мерку, относит эффективные средства борьбы с бактериями к хорошим, а бесполезные к плохим. Если бы эту книгу писала бактерия, то оценки были бы противоположными, но содержательно она не отличалась бы от книги бактериолога. Точно так же европейские историки, занимающиеся монгольским вторжением XIII в., могут говорить о благоприятных и неблагоприятных событиях, потому что разделяют позицию европейских защитников западной цивилизации. Но одобрение ценностей одной из сторон не обязательно оказывает негативное влияние на содержательную часть исследования. Оно может быть с позиций современного знания абсолютно объективным. Монгольские историки могут полностью с ним согласиться, за исключением этих случайных замечаний;
4) с представлением деятельности одной из сторон в условиях дипломатического или военного противостояния. Столкновения конфликтующих групп могут рассматриваться с точки зрения идей, мотивов и целей, которые руководят действиями любой из сторон. Для полного понимания того, что случилось, необходимо принимать во внимание все, что было сделано обеими сторонами. Но, для того чтобы понять их поведение, историк может попытаться представить критический момент событий глазами их участников, не ограничиваясь взглядом с вершин нашего сегодняшнего знания. История политики Линкольна в недели и месяцы, предшествовавшие вспышке Гражданской войны [29], не закончена. Но ни одно историческое исследование не является законченным. Независимо от того, кому симпатизирует историк, юнионистам или конфедератам, либо вообще остается нейтральным, он должен объективно изучать политику, проводимую Линкольном весной 1861 г. Такое исследование является необходимым условием при ответе на вопрос о том, почему разразилась Гражданская война.
И наконец, урегулировав эти проблемы, мы можем вернуться к главному вопросу: присутствует ли субъективный момент в историческом понимании, и если да, то в какой мере он оказывает влияние на результаты исторических исследований?
Если задача понимания заключается в установлении факта, что люди руководствовались определенными ценностными суждениями и ориентировались на определенные средства, то здесь не может быть никакой почвы для разногласий между подлинными историками, т.е. людьми, желающими познать события прошлого. Вследствие недостаточной информации, предоставляемой первоисточниками, может сохраняться определенная неясность. Но это не имеет никакого отношения к пониманию. Это относится к предварительной работе историка.
Понимание следующая задача историка. Он должен дать оценку результату, вызванному к жизни действием, обсудить значимость каждого мотива и каждого действия.
Здесь мы сталкиваемся с одним из основных различий между физикой и химией, с одной стороны, и науками о человеческой деятельности с другой. В мире физических и химических событий существуют (или по крайней мере считается, что существуют) постоянные зависимости между величинами, и человек способен открыть эти постоянные с разумной степенью точности с помощью лабораторных экспериментов. Аналогичные постоянные зависимости отсутствуют в сфере человеческой деятельности за пределами физической и химической технологии и терапии. Некоторое время назад экономисты считали, что открыли такую постоянную зависимость между количеством денег и ценами на товары. Утверждалось, что увеличение или уменьшение количества денег в обращении должно приводить к пропорциональным изменениям товарных цен. Современная экономическая наука ясно и неопровержимо показала ошибочность этого утверждения[См. с. 385–387.]. Экономисты, желающие заменить количественную экономическую теорию на то, что они называют качественной экономической теорией, весьма заблуждаются. В области экономической науки нет постоянных зависимостей и, следовательно, невозможны никакие измерения. Если статистик выясняет, что в Атлантиде увеличение предложения картофеля на 10% через какое-то время приводит к падению цен на 8%, он не устанавливает ничего, что произошло или могло произойти из-за изменения предложения картофеля в другой стране и в другое время. Он не измерил эластичность спроса на картофель. Он установил уникальный и частный исторический факт. Ни один разумный человек не может сомневаться, что поведение людей по отношению к картофелю и любому другому товару меняется. Разные люди ценят одни и те же вещи по-разному, с другой стороны, при изменении условий оценки одних и тех же людей также меняются[См. с. 330.].
За пределами экономической истории никто не рискнет утверждать, что в человеческой истории преобладают постоянные взаимосвязи. То, что в вооруженных конфликтах европейцев с отсталыми народами других рас один европейский солдат обычно справлялся с несколькими туземцами, является фактом. Но еще никто не оказался достаточно глуп, чтобы измерить величину превосходства европейца.
Невозможность измерения состоит не в недостатке технических методик определения меры. Причина в отсутствии постоянных соотношений. Если бы это было связано лишь с техническими трудностями, по крайней мере приблизительная оценка в некоторых случаях оказалась бы возможной. Но истина заключается в отсутствии постоянных соотношений. Вопреки постоянным заклинаниям невежественных позитивистов экономическая теория не является отсталой наукой из-за того, что не носит количественного характера. Она не является количественной и не производит измерений, так как отсутствуют константы. Статистические цифры, относящиеся к экономическим событиям, это исторические данные. Они говорят нам о том, что произошло в неповторимом историческом случае. Физические события могут быть объяснены на основе нашего знания постоянных взаимосвязей, установленных экспериментально. Исторические события не поддаются подобному истолкованию.
Историк может перечислить все факторы, приводящие к известному результату, и все факторы, действующие против него и способные отсрочить или смягчить конечный результат. Но он не сможет установить количественные отношения между различными причинами и производимыми следствиями, иначе как путем понимания. Он сможет определить роль фактора n в достижении результата P только путем понимания. Понимание в мире истории является так называемым эквивалентом количественного анализа и измерения.
Технология может подсказать нам, какой толщины должна быть стальная пластина, чтобы ее не пробила пуля, выпущенная с 300 ярдов из винчестера. Она, таким образом, может дать ответ, почему человек, спрятавшийся за стальную пластину известной толщины, был ранен выстрелом или остался невредим. История затрудняется с такой же точностью ответить на вопрос, почему цена молока выросла на 10%, или почему президент Рузвельт победил на выборах губернатора Дьюи, или почему Франция с 1870 по 1940 г. жила по республиканской конституции. Подобные проблемы не допускают ничего иного, кроме понимания.
Для каждого исторического фактора понимание пытается определить его значимость. В рамках понимания нет места произвольности и своенравности. Свобода историка ограничена его стремлением дать удовлетворительное объяснение реальности. Его путеводной звездой должен быть поиск истины. Но в понимание неизбежно проникает элемент субъективности. Понимание историка отмечено печатью его личности. Оно отражает взгляды своего автора.
Априорные науки логика, математика и праксиология нацелены на знание, безусловно действительное для всех существ, наделенных логической структурой человеческого разума. Естественные науки нацелены на познания, имеющие силу для всех существ, которые обладают не только даром человеческого разума, но и человеческими ощущениями. Единообразие человеческой логики и ощущений наделяет эти отрасли знания всеобщностью. По крайней мере этим принципом руководствуются в своих исследованиях физики. Только в последние годы они стали обнаруживать пределы своих возможностей и, отбросив излишние претензии своих предшественников, открыли принцип неопределенности. Сегодня они осознали наличие ненаблюдаемого, чья ненаблюдаемость является делом эпистемологического принципа[См.: Eddington A. The Philosophy of Physical Science. New York, 1939. P. 28–48.].
Историческое понимание никогда не получит результаты, которые будут приняты всеми людьми. Два историка, одинаково относящиеся к теориям неисторических наук и к установленности фактов, установленных без обращения к пониманию значимости, могут расходиться в своем понимании значимости этих фактов. Они могут быть полностью согласны с тем, что факторы a, b и c, действуя совместно, приводят к следствию P, и тем не менее сильно расходиться в оценке соответствующего вклада a, b и c в конечный результат. Насколько понимание направлено на установление значимости каждого фактора, настолько оно подвержено влиянию субъективных оценок. Разумеется, это не ценностные суждения, они не выражают предпочтения историка. Это суждения значимости[Поскольку это не работа по общей эпистемологии, а необходимые основания трактата по экономической теории, нет необходимости подчеркивать сходство между пониманием исторической значимости и задачами, которые решает диагностирующий врач. Эпистемология биологии находится вне предмета наших исследований.].
Историки могут спорить по многим поводам. Они могут придерживаться различных взглядов в отношении к теориям неисторических наук; они могут строить свои рассуждения на основе более или менее полного знакомства с документами; они могут по-разному понимать мотивы и цели действующих людей и средства, применяемые ими. Все эти противоречия поддаются урегулированию с помощью объективной аргументации; относительно них общее согласие достижимо. Но невозможно найти решение, которое устроит любого здравомыслящего человека, если объектом разногласий историков являются оценки значимости.
Интеллектуальные средства науки по природе своей ничем не отличаются от средств, применяемых рядовым человеком в обыденной жизни. Ученый использует тот же инструментарий, что и обыватель; просто он пользуется им более квалифицированно и осторожно. Понимание не является привилегией историков. Это дело каждого. При наблюдении за состояниями своего окружения каждый из нас является историком. Каждый из нас пользуется пониманием, сталкиваясь с неопределенностью событий, к которым ему приходится приспосабливать свою деятельность. Специфические рассуждения спекулянта суть понимание значимости различных факторов, определяющих будущие события. И разрешите подчеркнуть это в самом начале нашего исследования деятельность всегда необходимо нацелена на будущие, поэтому неопределенные состояния это всегда спекуляция. Действующий человек смотрит в будущее глазами историка.
История природы и человеческая история
Космогония, геология, история биологических изменений являются историческими дисциплинами, когда они изучают уникальные события в прошлом. Однако они оперируют исключительно познавательными средствами естественных наук и не испытывают нужды в понимании. Лишь изредка они пользуются весьма приближенными численными оценками. Но эти оценки не являются оценками значимости. Это менее совершенный метод получения количественных соотношений, чем точное измерение. Их нельзя смешивать с состоянием дел в сфере человеческой деятельности, которая характеризуется отсутствием постоянных соотношений.
Когда мы говорим об истории, то подразумеваем только человеческую историю, специфическим мыслительным орудием которой является понимание.
Утверждение о том, что наука о природе обязана всеми своими достижениями экспериментальному методу, иногда подвергается резкой критике со ссылками на астрономию. В настоящее время астрономия представляет собой исключительно применение физических законов, экспериментально открытых на земле, к небесным телам. В далеком прошлом астрономия основывалась на предположении, что небесные тела не изменят своего курса. Коперник и Кеплер просто попытались предположить, по какой траектории Земля вращается вокруг Солнца. Поскольку круг считался самой совершенной кривой, Коперник и выбрал его для своей теории. Позднее Кеплер также на основе предположений заменил круг на эллипс. И только после открытий Ньютона астрономия стала естественной наукой в строгом смысле слова.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.