4. Экономическая наука и университеты
4. Экономическая наука и университеты
Бюджетные университеты находятся под влиянием правящей партии. Власти стремятся назначать только профессоров, готовых продвигать идеи, которые одобряют они сами. Так как все несоциалистические государства сегодня твердо привержены интервенционизму, то и назначают они только интервенционистов. Они считают, что первейшая обязанность университетов состоит в том, чтобы продавать официальную социальную философию подрастающему поколению[Дж. Сантаяна, говоря о профессоре философии в то время Королевского Прусского Берлинского университета, заметил, что создавалось впечатление, что профессор занимается тем, что устало тянет юридический воз в кильватере правительства (Santayana G. Persons and Places. New York, 1945. II. 7).]. Для экономистов они бесполезны.
Однако интервенционизм доминирует и во многих независимых университетах.
В соответствии с вековой традицией целью университетов является не только обучение, но и развитие знания и науки. Задача преподавателя университета не просто передать студентам комплекс знаний, разработанных другими людьми. Предполагается, что своей собственной работой он также обогатит эту сокровищницу. Считается, что он является полноценным членом всемирной республики образования, новатором и первооткрывателем дорог к большему и лучшему знанию. Ни один университет и в мыслях не допускает, что члены его кафедр хуже других специалистов в соответствующих областях. Любой университетский профессор считает себя равным всем, кто занимается его наукой. Подобно самым великим из них, он вносит свою лепту в развитие знания.
Разумеется, идея равенства профессоров фиктивна. Существует огромная разница между творчеством гения и монографией специалиста. Хотя в сфере эмпирических исследований можно придерживаться этой фикции. И великий новатор, и простой рутинер используют в своей работе одни и те же методы исследования. Они организуют лабораторные эксперименты или собирают исторические документы. Внешние проявления их науки одинаковы. Они вполне сопоставимы.
Иное положение дел в теоретических науках, таких, как философия и экономическая наука. В этих областях рутинер ничего не добьется, если будет ориентироваться на более или менее стереотипные образцы. Здесь нет ни одной задачи, требующей добросовестных и кропотливых усилий усердных авторов монографий. Здесь нет эмпирических исследований; все должно быть достигнуто способностью размышлять, рассуждать и делать логичные выводы. Здесь нет специализации, так как все проблемы связаны друг с другом. Занимаясь любой частью корпуса знания, фактически имеешь дело со всем целым. Видный историк как-то заявил, что психологическое и образовательное значение докторской диссертации состоит в том, что она дает автору чувство гордости за то, что в области знания есть небольшой уголок, хоть и очень маленький, где он является непревзойденным специалистом. Очевидно, что это неосуществимо в диссертациях, посвященных экономическому анализу. В системе экономической мысли таких изолированных уголков не существует.
В одно и то же время никогда не жило более двух десятков человек, чьи работы внесли что-либо существенное в экономическую науку. Количество творческих людей в экономической науке столь же мало, как и в любой другой области знания. Кроме того, многие творческие экономисты не являются преподавателями. Тем не менее существует спрос на преподавателей экономической теории для университетов и колледжей. Преподавательская традиция требует, чтобы каждый из них удостоверил свою ценность оригинальными публикациями, а не просто составлением учебников и руководств. Репутация и жалованье преподавателя больше зависят от его литературной работы, чем от дидактических способностей. Профессор не может не публиковать книги. Если он не чувствует склонности к экономической теории, то он обращается к экономической истории или дескриптивной экономической теории. Но в таком случае, чтобы не потерять лицо, он должен упорно настаивать, что проблемы, о которых он пишет, являются собственно экономическими, а не относящимися к экономической истории. Более того, он должен претендовать на то, что его работы освещают единственно законную область экономических исследований, что только они являются эмпирическими, индуктивными и научными, тогда как просто дедуктивные излияния кабинетных теоретиков являются бесполезными спекуляциями. Если бы он этого не делал, то он фактически признал бы, что преподаватели экономической теории делятся на два класса тех, кто сам способствовал прогрессу экономической мысли, и тех, кто не внес собственного вклада в теорию, хотя они могли сделать много полезного в других дисциплинах, таких, как новейшая экономическая история. Таким образом, академическая атмосфера становится неблагоприятной для преподавания экономической теории. Многие профессора к счастью, не все стремятся опорочить голую теорию. Экономический анализ они пытаются подменить несистематизированной исторической и статистической информацией. Они растворяют экономическую науку в огромном количестве окружающих ее дисциплин. Они специализируются в сельском хозяйстве, экономике труда, особенностях Латинской Америки и т.п.
Безусловно, в задачи университетской подготовки входит знакомство студентов с экономической историей в целом, так же как и с новейшими экономическими тенденциями. Однако все эти старания обречены на неудачу, если не будут базироваться на прочном фундаменте знания экономической теории. Экономическая теория не допускает деления на специализированные отрасли. Она неизменно имеет дело со взаимосвязанностью всех феноменов деятельности. Каталлактические проблемы не будут заметны, если рассматривать каждую отрасль производства по отдельности. Невозможно изучать труд и заработную плату, не изучая косвенно цены на товары, процентные ставки, прибыль и убытки, деньги и кредит и все остальные крупные проблемы. В курсе экономики труда нельзя даже коснуться реальных проблем заработной платы. Не существует ни экономики труда, ни экономики сельского хозяйства. Есть только логически последовательное знание экономической науки.
То, с чем эти специалисты имеют дело в своих лекциях и публикациях, является не экономической наукой, а доктринами разнообразных групп давления. Игнорируя экономическую науку, они не могут не стать жертвами идеологий тех, кто стремится к особым привилегиям для своей группы. Даже те специалисты, которые в открытую не присоединяются к определенной группе давления и претендуют на сохранение нейтральной позиции, невольно разделяют основное кредо интервенционистской доктрины. Имея дело исключительно с бесчисленными разновидностями вмешательства государства в экономическую жизнь, они не желают становиться на позицию простого негативизма. Если они и критикуют применяемые меры, то лишь для того, чтобы вместо интервенционизма других предложить собственный вариант интервенционизма. Без тени сомнений они разделяют фундаментальный тезис как интервенционизма, так и социализма о том, что свободная рыночная экономика вредит жизненным интересам подавляющего большинства и приносит выгоду исключительно бесчувственным эксплуататорам. По их мнению, экономист, доказывающий тщетность интервенционизма, является продажным защитником несправедливых претензий большого бизнеса. Необходимо закрыть этим негодяям доступ в университеты и не допускать публикацию их статей в периодических изданиях ассоциаций университетских преподавателей.
Студенты недоумевают. В курсах, читаемых экономистами математического направления, их кормят формулами, описывающими гипотетические состояния равновесия, в которых не происходит никакой деятельности. Они легко делают вывод, что эти уравнения абсолютно бесполезны для постижения экономической активности. В лекциях специалистов они узнают массу деталей, относящихся к интервенционистским мероприятиям. Они должны сделать вывод о парадоксальности сложившихся условий, поскольку никакого равновесия нет, а ставки заработной платы и цены на сельскохозяйственную продукцию не такие высокие, как хотелось бы профсоюзам или фермерам. Очевидно, заключают они, необходимы радикальные реформы. Но какие?
Большинство студентов без промедления поддерживают интервенционистские панацеи, рекомендованные их профессорами. Социальные условия станут абсолютно удовлетворительными, когда государство установит минимальные ставки заработной платы и обеспечит каждого соответствующим питанием и жилищем или когда будут запрещены продажа маргарина и ввоз иностранного сахара. Они не видят противоречий в словах своих учителей, сегодня жалующихся на безумие конкуренции, а завтра на пороки монополии, сегодня сокрушающихся по поводу падения цен, а завтра по поводу роста стоимости жизни. Они получают свои степени и стараются как можно быстрее получить работу в правительстве или в мощной группе давления.
Однако многие молодые люди достаточно проницательны, чтобы распознать заблуждения интервенционизма. Они воспринимают неприятие свободной рыночной экономики своих профессоров. Но такие студенты не считают, что изолированные меры интервенционизма могут привести к успешному достижению преследуемых целей. Они последовательно доводят мысли своих наставников до конечных логических следствий. Эти студенты обращаются в социалистическую веру. Они приветствуют советскую систему как зарю новой цивилизации.
Несмотря на это, многие из современных университетов превратились в инкубаторы социализма не столько за счет условий, сложившихся на факультетах экономической теории, сколько благодаря учениям, преподаваемым на других факультетах. На экономических факультетах еще можно обнаружить отдельных экономистов и даже преподавателей других специальностей, которые могут быть знакомы с некоторыми возражениями, выдвигающимися против осуществимости социализма. Совсем другое дело преподаватели философии, истории, литературы, социологии и политической науки. Они интерпретируют историю на основе грубой вульгаризации диалектического материализма. Даже те, кто страстно критикует марксизм за его материализм и атеизм, находятся под влиянием идей, разработанных в Манифесте коммунистической партии и программе Коммунистического Интернационала [86]. Они объясняют депрессии, массовую безработицу, инфляцию, войну и бедность как зло, неизбежно свойственное капитализму, и намекают, что эти явления могут исчезнуть, только когда капитализм закончится.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.