§ 4. Эволюция финансовых систем западноевропейских стран

§ 4. Эволюция финансовых систем западноевропейских стран

Слабость финансов западноевропейских государств, связанная и с не зависимыми от них доходами Католической церкви (десятина, церковная собственность), и с прочно укоренившимся представлением, что свободные люди не платят налогов, а король должен жить “за свой счет”, – характерная черта раннего европейского Средневековья. Как правило, король – лишь первый среди равных. Рыцари по традиции обязаны ему 40 днями воинской службы в год, но не связаны финансовыми обязательствами. Средства королю приносит его собственный домен. А тот постоянно сокращается: обычай предписывает монарху раздавать земли за службу своим сподвижникам. Уменьшаются и поступающие с домена доходы. Такая система социальной организации могла удовлетворительно функционировать, пока главной угрозой оставались набеги викингов.

Как известно, новшества в организации военного дела и военной технологии часто становятся важнейшим стимулом к социальным инновациям. Создание тяжелого лука и арбалета, позднее появление в Европе пороха, создание мушкета и артиллерии радикально изменяют, как не раз бывало в истории (вспомним колесницу и массовое применение в военном деле железа), требования к военной организации. Поражения рыцарской конницы Франции в Столетней войне демонстрируют европейским государствам необходимость перемен в военном деле. Переход к профессиональным контрактным армиям, которые укомплектованы наемниками и финансируются из бюджета центрального правительства, становится требованием времени. Но слабому, плохо обеспеченному финансами государству выполнить это требование сложно. К XI–XIV вв., когда необходимость создавать и содержать постоянные армии стала очевидной, традиция регулярных централизованных налогов римских времен в Западной Европе была уже полностью утрачена, а античное “свободный человек не платит налоги” не подвергалось сомнениям. Только те западноевропейские государства, которые сумели адаптировать свои институты к изменившимся условиям и использовать новые инструменты в организации насилия, сохранили возможность выжить как самостоятельные державы.

Западноевропейская налоговая история XI – XV вв. – это восхождение от просто устроенного, имеющего скромные финансовые ресурсы феодального государства, где нет регулярных налогов, кроме обязательств перед феодальными сеньорами или королем, к государству с развитой налоговой системой, регулярными налогами, постоянной армией. Этот путь удалось пройти благодаря долгим переговорам с городами об объеме их финансовых обязательств. Формирование государством налоговой системы невозможно без участия подданных, без их согласия принять налоговые обязательства и нести государственные расходы. Национальные элиты решали эту проблему разными способами. Например, испанская корона заключает соглашение с гильдией овцеводов, которая регулирует кочевье скота по пастбищам Испании, и предоставляет ей право беспрепятственного перемещения стад в обмен на значительные денежные выплаты. Такое соглашение, сдерживающее повышение продуктивности сельского хозяйства, становится впоследствии одной из причин отставания Испании от других европейских стран[605].

Ко времени норманнского завоевания в Англии постоянной армии не было, с норманнами воевало феодальное ополчение. В XII – XIII вв. возрастает потребность в средствах на финансирование армии. Их черпают из разных источников. С XIII в. рыцарскую службу можно заменить денежными платежами, иначе говоря, откупиться. Распространение получают конфискации имущества. Но это не решает военно-финансовых проблем. Необходимо вводить прямые общегосударственные налоги, взимаемые по традиционной для аграрных обществ модели: подушная и поземельная подати. Для этого приходится собирать представительные собрания налогоплательщиков и апеллировать к чрезвычайным обстоятельствам.

Островное положение Великобритании, тот факт, что крупные войны были здесь набором эпизодов, а не ежедневной реальностью, позволяют укорениться демократии налогоплательщиков, представлению о нормальном устройстве общества как системе, при которой граждане не платят налогов, в установлении которых они или их представители не принимали участия. Но во Франции, Испании масштабные военные расходы, растягивающиеся на десятилетия войны – важнейший фактор расширения прав короны в установлении налогов[606].

Прямые налоги входят в обычай, установления западноевропейских государств в налоговой сфере все больше сближаются с традиционными для аграрных империй. В Испании кортесы передают право сбора налогов короне. Французские короли, начиная с Карла VII, воспользовавшись вызванным Столетней войной хаосом и полученным в 1315 году от Генеральных штатов временным разрешением, вводят прямые налоги по собственному усмотрению, без разрешения парламента. С 1453 года талья во Франции, бывшая до этого формой самообложения налогоплательщиков в чрезвычайных условиях, становится регулярным налогом, взимаемым королевской властью без согласия органов, представляющих налогоплательщиков[607]. К концу XV в. прямой налог с крестьянского населения составлял 85 % доходов французской казны. Описанная А. Смитом французская система налогообложения XVIII в., по сути, уже не отличалась от существовавших в аграрных государствах на протяжении тысячелетий налоговых порядков.

Однако эволюция финансовых систем в западноевропейских странах шла и по иному пути – основанному на опыте городов?государств. В XV в. государственные доходы Венеции с ее специализацией на торговле, ремесле и мануфактурном производстве, с ее демократией налогоплательщиков равны доходам любого из западноевропейских аграрных государств либо превышают их[608]. Торговлю, ремесло, мануфактуру обложить налогами на основе стандартных процедур аграрного государства труднее, чем земледелие. Здесь важно сотрудничество потенциальных налогоплательщиков с государством. Города?государства становятся образцами и для городов, входящих в состав аграрных империй, и для элит этих империй. Если городская община в состоянии организовать местное самоуправление и самооборону, выставить войско по приказу короля и к тому же бесперебойно выплачивать налоги в государственную казну, то это побуждает короля заключить контракт, по которому корона гарантирует горожанам широкие права местного самоуправления в обмен на обязательные выплаты и при необходимости военную помощь[609].

Города настаивают, чтобы их вольности увеличивались, отбирают у сеньоров одно право за другим. Любек в течение первых 50 лет своего существования находился под властью 6 разных сеньоров. При переходе к каждому новому сеньору он добивался права сохранения старых вольностей, а при благоприятном развитии событий получал новые права[610].

Период бурного создания в Англии городов, пользующихся иммунитетом и привилегиями, приходится на XI – XIII вв. и связан с нарастающими финансовыми проблемами английской короны. В Англии и Франции все больше самоуправляющихся городов, которые выкупили себе свободу ценой договора с государством. У этих городов нет политической независимости, они входят в состав аграрного государства, но играют в нем особую роль[611]. Права английских городов неразрывно связаны с налоговыми откупами. Временные привилегии постепенно становятся постоянными. В 1265 году представителей городов впервые приглашают для участия в заседаниях парламента. После 1297 года они становятся его постоянными участниками[612]. Городские жители выводятся из-под юрисдикции судов графств, тяжбы, кроме исков короны, рассматриваются их собственными судами. По внутренней организации английские города схожи с независимыми городами?государствами североитальянского образца.

Основанная на самообложении эволюция налоговой системы, с одной стороны, позволяет строить базу государственных доходов, в том числе доходов от ремесел, мануфактур и торговли, а с другой – не уничтожает стимулы к повышению эффективности производства. Широкая вовлеченность горожан в торговлю и производство на рынок подталкивают к использованию инноваций. Самоорганизация налогоплательщиков дает возможность отчислять часть растущих доходов от разделения труда и развития торговли на нужды государства. В Голландии и Англии самообложение налогоплательщиков быстро становится важным источником роста государственных доходов.

Становление налоговых привилегий, закрепление нормы, согласно которой у короля нет права вводить новые налоги без согласия представительного органа налогоплательщиков, в Англии происходят постепенно. Сначала власть осуждает практику произвольных налогов, и короли обещают отказаться от нее[613]. “Магна карта” (Великая хартия вольностей) 1215 года, “Оксфордские статуты” 1258?го, статуты Мальборо 1266?го – все это этапы необычного для аграрного мира процесса. “Магна карту” осудил как акт, противоречащий нормам и традициям, Папа Римский[614]. “Магна карта” сама по себе еще феодальный документ, отражающий баланс сил между английскими королями и баронами, закрепляющими набор прав и привилегий последних. Но долгосрочные последствия ее подписания выходят за рамки отношений, характерных для традиционного аграрного общества. Закрепление принципа, в соответствии с которым налоги не могут взиматься без согласия представительного органа (хотя его структура плохо прописана в Великой хартии вольностей), стало важнейшим шагом на пути формирования демократии налогоплательщиков. Процесс перехода от декларации принципа к его фактическому воплощению в социально-экономическую и политическую практику растянулся на века. Тем не менее он оказал фундаментальное влияние на эволюцию социально-экономической жизни в Англии, а затем и в мире. Закрепление налоговых прав парламента, позволяющее королям опираться на сотрудничество с сообществом налогоплательщиков, пробивает себе дорогу[615].

Как мы помним, основополагающий принцип традиционного аграрного общества заключается в том, что правящая элита пытается изъять у крестьянского населения максимум возможного. Принцип античного полиса: свободные граждане не платят прямых налогов. В наиболее развитых государствах Западной Европы укореняется переданный им итальянскими городами?государствами новый принцип: свободный человек не платит налогов, в установлении которых не принимал участия он сам или его представители.

Связанная с порохом и огнестрельным оружием революция в военном деле изменила традиционную для аграрных обществ асимметрию экономической мощи и способности организовать насилие. На протяжении двух с половиной тысяч лет, которые отделяют 1000 год до н. э. и 1500 год н. э., финансовые ресурсы оседлых аграрных государств были недостаточны, чтобы надежно защитить их от угрозы со стороны кочевников. С середины 2?го тысячелетия технологические преимущества оседлых государств, располагающих экономическими и финансовыми ресурсами, меняют баланс сил. Мощь экономики и финансов, способность содержать постоянную армию, оплачивать расходы на ее вооружение – важнейшие факторы успеха в вооруженном конфликте. С этого времени, ответив на вопрос, сколько государство способно мобилизовать финансовых ресурсов, нетрудно прогнозировать, способно оно выиграть войну и отстоять свою независимость или нет.

Испанская пехота XVI в. была, по общему признанию, лучшей в Европе. Тем не менее хроническое переобложение испанских крестьян, приводящее к эрозии налоговой базы и финансовому кризису, сделало неизбежным поражение Испании в борьбе за гегемонию в Европе. В это время становится ясно, что именно финансовые возможности – ключевая предпосылка военных побед.

По своей природе и истории Голландия – страна городов?государств[616]. По сути, это их союз, подобный Ганзейскому, но, в отличие от последнего, территориально интегрированный. В 1477 году, после гибели Карла Смелого Бургундского в битве при Нанси, нидерландские города добились согласия бургундских правителей на предоставление им Великих привилегий – права Генеральным штатам Бургундских Нидерландов собираться по своей инициативе и самостоятельно решать вопросы, связанные с налогообложением[617]. Победа конфедерации городов?государств (со всеми характерными для них институтами) над крупнейшей европейской державой – Испанией стала свидетельством преимуществ налогообложения, основанного на принципах демократии налогоплательщиков и косвенных налогах, перед традиционными способами взимания налогов в аграрных государствах[618].

На отвоеванных у моря голландских землях была крайне мало по европейским стандартам распространена земельная собственность аристократии. Подавляющая часть земли находилась в четко определенной, зафиксированной кадастрами крестьянской собственности. Тот факт, что Голландия контролировала морское побережье и устья крупных рек, объективно подталкивал ее к широкому участию в торговле. Голландское общество XVII в. производило глубокое впечатление на посещавших Нидерланды европейцев. Наблюдатели были поражены количеством нововведений, которые они видели в Голландии практически в каждом виде деятельности, восхищались развитием голландского мореплавания и торговли, техническим уровнем промышленности, развитием финансов, красотой, упорядоченностью и чистотой городов, степенью религиозной и интеллектуальной терпимости, качеством больниц и приютов[619].

Завоевавшие независимость от испанской короны голландские города категорически отвергли идею о том, что на смену испанскому владыке может прийти отечественный правитель. Пьер де ля Курт и Джон де Витт писали: “У нас есть причина постоянно молиться за то, чтобы Господь избавил Голландию от ужаса монархии”[620]. Декларация Генеральных штатов от 26 июля 1581 года – один из самых ярких манифестов, закрепляющих права и свободы населения союза городов от произвола королей.

Опыт голландских институтов, обеспечивающих гарантии прав собственности и личности, оказал серьезное влияние на политическое развитие Англии, не бывшей союзом городов?государств, но представлявшей собой первое в Европе крупное государство с доминирующей ролью парламента. Т. Гоббс, анализируя причины гражданской войны в Англии, писал: “Лондон и другие торговые города восхищались процветанием Нидерландов, которого они достигли после свержения своего монарха, короля Испании, они были убеждены, что похожие изменения в системе правления позволят и им добиться такого же процветания”[621].

Представительный орган в той или другой форме должен обсуждать не только необходимость чрезвычайного налогообложения, но и целесообразность расходов, в первую очередь военных, на которые эти налоги будут направлены[622]. В Англии функции представляющего интересы налогоплательщиков парламента, его участие в обсуждении и решении вопросов по всей структуре доходов и расходов государственного бюджета постепенно расширялись. Но за королями остается монополия на применение насилия. Регулярные налоги дополняются конфискациями имущества, принудительными безвозвратными займами, связанными с лишением свободы заимодавцев. “При Карле берут штраф с богатых людей, которые уклоняются от покупки рыцарского звания; в 1630–1631 годах таких штрафов набрали 115 тысяч ф… В 1635 году у каждого судьи требуют письменного мнения о правомерности корабельного сбора. Взимание последнего встретилось с сопротивлением. В 1637 году король снова спрашивает судей и велит распространить по всей стране их благоприятный правительству ответ как орудие политической борьбы… Правительство преследовало в данном случае невыполнимую задачу. Оно хотело опереться на авторитет суда; оно подрывало этот авторитет тем самым, что хотело обратить судей в своих послушных слуг. Население теряло веру в беспристрастие судей, которым грозила отставка за всякое решительное проявление политической самостоятельности, которых ждало служебное повышение за приспособление к поворотам правительственной политики. И когда правительство достигло своей цели, когда оно добилось от судей энергичного содействия своим видам, то оказалось, что судейская помощь утратила большую часть своей цены именно потому, что суд стал слишком близким к правительству”[623].

Борьба против королевского насилия лежит в основе конфликта между английской короной и парламентом, который привел к Английской революции XVII в. После сопутствующих ей бурных событий в стране, как прежде и в Голландии, окончательно укореняются нормы неприкосновенности личности и частной собственности, невозможность произвольных конфискаций, порядок определения представителями налогоплательщиков доходов и расходов бюджета, наконец, вся налоговая система.

Приглашение Вильгельма Оранского, протектора Голландии, на английский престол лишь характерный штрих влияния голландских институтов на политическое развитие Англии. Трудно представить себе другого европейского правителя, для которого подписание Билля о правах (1689 год), передающего контроль над налогообложением, судебной системой и вооруженными силами парламенту, было бы столь естественно, органично его представлениям о разумном устройстве государства[624].

После “славной революции” 1688 года развитие Англии находится под очевидным влиянием голландских установлений. Виднейший экономист того времени У. Петти в своей “Политической арифметике”, опубликованной в 1690 году, обращает внимание на голландский опыт как образец для подражания: маленькая страна может сравняться богатством и мощью с государствами, которые располагают гораздо большим населением и более обширной территорией. Г. Кинг в своей работе 1696 года отмечает, что налоговые поступления на душу населения в Голландии в 2,5 раза превышают душевые налоговые доходы Англии и Франции[625].

Войны XVIII в. продемонстрировали потенциал английских финансов, который позволил стране с населением вдвое меньше Франции мобилизовать доходы в не меньшем объеме, чем французские, и занимать деньги под более низкий процент. Преимущества английской системы налогообложения перед французской, традиционной для аграрного общества, основанной на прямых налогах – поземельном и подушевом, стали очевидны.

Связь событий 1688–1689 годов – стабилизация политического режима, укоренение демократии налогоплательщиков, упорядочение прав собственности, гарантии прав личности – с экономическим ростом, подъемом финансового и военного могущества Англии была для западноевропейских современников очевидным фактом[626]. Разумеется, это не означает, что изъятие собственности стало невозможным. Становление институтов английского общества XVIII в. неотделимо от огораживания – перераспределения земельной собственности, которая не была юридически оформлена, – в пользу правящей землевладельческой элиты. Но все это происходит в рамках парламентской процедуры.

В истории ранних европейских демократий всегда сохранялся риск, что регулярная наемная армия, опираясь на собственный потенциал насилия, навяжет налогоплательщикам свои правила игры[627]. Рецидивы возврата к практике аграрных государств, где специализирующееся на насилии меньшинство доминирует, встречаются и в эпоху современного экономического роста, причем даже в индустриальных, урбанизированных обществах. Но это исключения. Правилом становится демократия налогоплательщиков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.