2.6 Нерыночный сектор

2.6

Нерыночный сектор

Под нерыночным сектором я понимаю совокупность тех неэффективных предприятий, убыточных или производящих отрицательную добавленную стоимость, которые достались в наследство от советской системы.

Суть проблемы нерыночного сектора в том, что с начала переходного периода входящие в него предприятия выработали особую адаптационную модель поведения, которая позволяет им выживать с помощью явных и скрытых субсидий, неуплаты налогов, бартера, взаимозачетов и т. п. С этим мирятся либо во избежание серьезных социальных последствий, либо потому, что его существование выгодно определенным группам. Нерыночный сектор оттягивает на себя значительную часть потенциальных ресурсов развития из других секторов, создавая серьезные препятствия для инвестиций и экономического роста. Вокруг него складывается нездоровая атмосфера непрозрачности и взаимной невзыскательности: дескать, не мы, а реформы виноваты. Отгородившись долгами и натуральным обменом, он продолжает жить квазисоветской жизнью, уходя от серьезной реструктуризации и мешая осуществлять ее другим. Самим своим существованием он как бы говорит: ловчить выгоднее, чем работать эффективно.

На актуальность проблемы и даже оценку размеров нерыночного сектора есть разные точки зрения. Официально у нас 40 % предприятий убыточны, но до кризиса 1998 года эта цифра достигала 60 % и снизилась в основном вследствие девальвации рубля. Понятно, что при этом ни качество продукции, ни производственный аппарат, ни уровень управления не изменились.

Есть точка зрения, что актуальность проблемы нерыночного сектора, особенно в последнее время, утрачивается. Убыточны большей частью те предприятия, доходы которых в значительной мере укрываются и растаскиваются с помощью многообразных теневых схем. Действительно, неплатежеспособные фирмы уже закрылись. Большая определенность прав собственности, усиление контроля и давления кредиторов, реальная угроза банкротства быстро приводят к результату: деньги появляются, расчеты производятся, долги постепенно выплачиваются.

В пользу этой позиции свидетельствуют результаты, достигнутые МПС, РАО «ЕЭС», «Газпромом» в повышении доли денежной оплаты поставляемых ими продуктов и услуг. Повысилась и собираемость налогов. Данные статистики говорят о существенном снижении доли неденежных расчетов, бартера, взаимозачетов в оплате реализованной продукции крупнейшими налогоплательщиками и организациями-монополистами. Так, в июне 2000 года они оплатили деньгами 67,7 % отгруженной продукции против 47,1 % в декабре 1999 года. За тот же период доля бартера сократилась с 11,5 % до 3,4 %; доля взаимозачетов — с 25,8 % до 16,8 %. Можно считать, что официальные данные занижены, но существенные сдвиги отражает и российский экономический барометр: только за июль-октябрь снижение бартера с 34 % до 21 %. Возможно, это свидетельство качественного перелома. Дай-то бог! Хотя есть подозрение, что одни методы выживания, уже хорошо известные, просто заменяются иными, без реального оздоровления.

Есть и иная точка зрения, сторонники которой утверждают, что многие предприятия, среди них и прибыльные по отчетности, существуют только потому, что получают явные или скрытые субсидии, в том числе через заниженные регулируемые цены на электроэнергию, тепло, газ, через льготные тарифы на железнодорожные перевозки. Бартерный обмен, напротив, осуществляется по более высоким ценам, чем при денежной оплате, причем значительная часть бартерных операций не показывается в отчетах, в силу чего данные статистики нельзя считать достоверными, как и вообще сведения о соотношении расчетов денежными и неденежными средствами. Непрозрачность как раз связана с тем, что жизнь и ее отражение в отчетности оказываются слишком разными. Даже если доля нерыночного сектора снижается, то происходит это очень медленно и может иметь конъюнктурную основу: стоит понизиться ценам на нефть или повыситься курсу рубля, и процесс сжатия нерыночного сектора может повернуть вспять. Чтобы уверенно говорить о его реальном свертывании, надо пройти только начавшийся период масштабной модернизации российской экономики, которой нерыночный сектор препятствует.

Какая из этих позиций верна? Твердо мы этого не знаем. Но я думаю, что в жизни существует и то и другое. Нужны специальные исследования, что бы уточнить значимость проблемы.

Моя гипотеза такова: 40 % убыточных предприятий — цифра близкая к реальности с учетом того, что имеют место оба явления. По доле в производстве этот сектор в 1992 году занимал 80–90 %, а сейчас в принятых измерениях она упала до 10–15 %. Иначе говоря, устранение нерыночного сектора даже при этих скромных цифрах чревато спадом, который, правда, может быть компенсирован ростом здоровых рыночных компаний. Но его доля в занятости составляет 25–30 %, и, если это так, модернизация экономики будет представлять серьезную социальную проблему.

В программе Грефа, по сути, предусмотрено устранение нерыночного сектора, поскольку поставлена задача выравнивания условий конкуренции посредством ликвидации многообразных субсидий и льгот. Вопрос в том, как эта задача будет решаться. На этот счет пока имеются только общие соображения, хотя ясно, что просто взять и отменить все субсидии, подобно тому как выставили губернаторов из Совета Федерации, не удастся. Как бы ни двигался курс рубля, ясно, что дело в масштабном обновлении продукции оборудования и технологий, замене менеджмента, высвобождении и переобучении рабочих, в усилении мотиваций к труду и соблюдении жестких бюджетных ограничений. Для этого понадобится сильная банковская система, способная кредитовать жизнеспособные предприятия хотя бы в объеме их потребности в оборотных средствах. Без этого дело не пойдет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.