ЭВО И РЕВО

Коллективизация собственности на средства производства, представляя собой сердцевину концепции нового социализма, направлена на ликвидацию препятствий, сдерживающих развитие производительных сил общества. Она предполагает радикальное преобразование отношений собственности, не реформирование капиталистического способа производства, а его ликвидацию, следовательно, революционный переворот, прежде всего в способе производства, а затем и в политической, идеологической и остальных сферах жизни общества. Поэтому идея коллективизации собственности лежит в русле того направления преобразования общества, которое отстаивают революционные социалисты (марксисты, коммунисты), но не социал-демократы.

Вместе с тем в последние годы в общественном сознании прочно укоренилось негативное отношение к любой революции. Впрочем, настойчивость, с которой нам навязывают тезис об исчерпании нашей страной лимита на революции, должна вызывать подозрение, поскольку громче всех об этом говорят люди, не далее как несколько лет назад совершившие, причем не спросив мнения народа, очередную революцию (с приставкой “контр”) во всех перечисленных выше сферах.

На самом деле социальные революции — неотъемлемый элемент общественного развития, более того, необходимый его элемент. В период революций время как бы ускоряет свой ход и вялотекущие общественные процессы в короткий срок доходят до своего логического конца. Общество сбрасывает путы старого способа производства, страна скачком, минуя длительный этап медленной эволюции, переходит на новый уровень развития производительных сил и благодаря этому начинает опережать другие страны.

Несмотря на открытое неприятие современной буржуазией и зависящими от нее средствами массовой информации самой идеи социальной революции, они не могут скрыть тот очевидный факт, что основа нынешнего процветания стран Запада была заложена как раз в ходе буржуазных революций. В борьбе с феодальными пережитками буржуазия не уповала только на постепенную эволюцию общества. Становление капиталистического способа производства происходило революционным путем. Первая буржуазная революция произошла в XVI веке в испанских Нидерландах. Она дала такой мощный импульс экономическому и социальному развитию Голландии, что та вскоре стала, по свидетельству К. Маркса, образцовой капиталистической страной XVII столетия[191]. Не случайно одной из основных целей Великого посольства Петра I было посещение Голландии.

Интересно, что буржуазные революции далеко не всегда завершались безусловным успехом. Силовая фаза борьбы нередко заканчивалась частичным или полным поражением революционных классов, однако даже такой исход не мог поставить под сомнение неотвратимость радикальных реформ. Победа реакционных сил означала, что революция лишь переходила в мирную фазу. Феодальная аристократия оказывалась вынужденной делиться политической властью с буржуазией. Под напором новых жизненных реалий власть все равно осуществляла насущные буржуазно-демократические преобразования, обеспечивающие слом старого и утверждение нового способа производства. Подобные революции “сверху” представляли собой результат своеобразного классового компромисса. Поэтому при неблагоприятном для буржуазии соотношении сил противодействие реакции могло приводить к неполноте и незавершенности капиталистических реформ и провоцировать тем самым новые попытки радикального решения назревших проблем.

Например, английская революция XVII века формально закончилась не очень удачно — реставрацией монархии и компромиссом буржуазии с феодалами. Однако она и инициированные ею процессы все-таки обеспечили полный простор развитию буржуазных отношений. В итоге в XIX веке Англия по степени развития капитализма значительно опережала другие страны. В отличие от нее Франция не только задержалась с проведением буржуазно-демократических преобразований, но и сами эти преобразования, сопровождаемые периодами реставрации старых порядков и отката назад, потребовали нескольких революций, начиная с революции 1789–1794 гг. и кончая событиями 1848 г. Поэтому представляется закономерным, что именно Англия в прошлом веке стала первой промышленной державой, “мастерской мира”, Франция же, доминировавшая в эпоху феодализма, отстала от нее.

Но наиболее показательный пример положительного влияния революционных преобразований на развитие производительных сил продемонстрировала Германия. До буржуазной революции 1848 г. Пруссия имела одну из самых отсталых экономик Европы. Однако формально закончившаяся поражением революция открыла, между тем, дорогу радикальным капиталистическим реформам и дала столь мощный толчок развитию экономики и тенденции к объединению страны, что в Первую мировую войну Германия вступила уже как сверхдержава, если использовать современную терминологию.

Казалось бы, США — одна из немногих стран, избежавших в своей истории революционных потрясений. На самом деле война североамериканских колоний Англии за независимость в 1775–1783 гг. одновременно решала задачи буржуазной революции. Она носила антифеодальный и антимонархический характер. Американская революция создала предпосылки для торжества фермерского, “американского пути” развития капитализма в земледелии. Но окончательно проблема была решена лишь в результате Гражданской войны 1861–1865 гг., покончившей с рабством, ставшим препятствием для развития американского капитализма.

Несмотря на эти очевидные факты, у многих наших сограждан сложилось твердое убеждение, что социальные революции приносят только зло. Эта точка зрения не возникла сама собой. Буржуазия давно перестала быть прогрессивным классом, революция угрожает ее привилегированному положению в обществе и вообще несет ей гибель. Поэтому буржуазные средства массовой информации стараются внедрить в общественное сознание предубеждение против революции и, наоборот, убеждение в предпочтительности эволюционного пути. Поскольку под эволюцией понимается развитие исключительно в рамках капитализма, интерес буржуазии в этом случае очевиден. Но насколько абсолютизация эволюции и умаление созидательной роли революции в истории отвечает интересам развития всего общества в целом?

По определению, социальная революция представляет собой качественный скачок в развитии общества, в результате которого происходит смена способа производства и общественно-экономической формации Революционный путь отличается от эволюционного не темпом и даже не глубиной перемен, а их радикальностью, выражающейся в полном и безоговорочном разрыве со старым, отжившим и замене его новым и прогрессивным.

В отличие от революционного эволюционный путь развития общества предполагает проведение реформ в рамках существующего способа производства. При этом реформы могут быть достаточно глубоки, но они в принципе не могут изменить сущность общественных отношений, поскольку правящий класс никогда добровольно не откажется от своих экономических и политических привилегий. Поэтому процесс реформирования общества приостанавливается, как только реформы начинают затрагивать коренные интересы правящего класса, прежде всего отношения собственности. Следствием торможения реформ является консервация старых порядков и замедление развития производительных сил. Наталкиваясь на сопротивление привилегированных слоев радикальным переменам, политика реформ постепенно исчерпывает свои возможности. Таким образом, интересы самого господствующего класса ставят предел возможности развития общества по эволюционному пути. В результате в конце концов общество оказывается в ситуации исторического тупика: старый способ производства не обеспечивает рост производительных сил, косметические реформы не могут исправить положение, а проведение радикальных реформ невозможно при существующей власти. В этой ситуации, когда эволюция старого общественного строя дошла до своего предела, единственным спасительным выходом из создавшегося положения является революция. Она неизбежна и рано или поздно обязательно происходит.

Однако застойные тенденции в развитии общества начинают проявляться гораздо раньше, чем возникает ситуация исторического тупика и социальная революция становится просто неотвратимой. Пока способ производства развивается по восходящей, он легко справляется с разрешением своих внутренних конфликтов с помощью реформ. Но, пройдя высшую точку своего развития, он начинает затем постепенно клониться к упадку. Достижение способом производства наивысшей, пиковой точки своего развития означает коренной перелом в соотношении эволюционного и революционного путей развития общества. Именно с этого момента, несмотря на то, что потенциал эволюционного развития еще очень велик, старые производственные отношения объективно начинают сдерживать рост производительных сил.

Дальнейшее развитие общественного производства приводит к обострению противоречий, которые уже не удается разрешить традиционными методами. В недрах старого общества появляются ростки новых производственных отношений — самый верный признак того, что господствующий способ производства уже не совсем справляется с задачей беспрепятственного развития производительных сил. Хотя возможности реформистского пути еще не исчерпаны, для преодоления тормозящего влияния, которое устаревшие производственные отношения оказывают на рост производительных сил, объективно требуются уже радикальные революционные меры. Невозможность осуществить эти меры в рамках эволюционного развития существующего строя приводит к усилению застойных тенденций и постепенному загниванию способа производства.

В этой ситуации, когда общественно-экономическая формация уже прошла высшую точку своего развития, но возможности ее эволюции еще не исчерпаны, путь революционных преобразований не является единственным средством разрешения всех противоречий. Однако именно социальная революция представляет собой оптимальный способ дать полную свободу развитию производительных сил.

Стремление правящего класса сохранить незыблемыми свои экономические и политические привилегии заведомо обрекает политику реформ на запоздалую и со временем все менее эффективную реакцию на новую социальную и экономическую реальность. Несмотря на то, что существующий способ производства еще не растратил до конца свой потенциал, своевременное революционное решение проблем все равно оказывается выгоднее эволюционного приспособления к изменяющимся условиям. Страны, совершившие прогрессивную социальную революцию раньше других, избравшие в силу каких-либо обстоятельств революционный, а не эволюционный способ разрешения накопившихся в обществе противоречий и конфликтов, получают огромные преимущества.

История подтверждает этот вывод. Буржуазная революция в Нидерландах произошла в период, когда феодальный способ производства был еще далек от своего заката. В большинстве европейских стран сословные монархии просуществовали еще два-три столетия. В то время мануфактура только-только начала приходить на смену средневековому цеховому ремесленному производству. И хотя высшая точка развития феодальным обществом была уже пройдена и внутри него появились первые ростки капиталистических отношений, феодальный строй, которому в ХVII-ХVIII веках предстояло пережить расцвет абсолютизма, сохранял способность к эволюции. Буржуазная революция еще не стояла с неотвратимой неизбежностью в повестке дня. События в Нидерландах приняли столь радикальный характер в значительной мере потому, что социальная революция стала естественным продолжением национально-освободительной борьбы против гнетущего испанского владычества. В силу благоприятного стечения обстоятельств Нидерланды получили шанс разрешить все накопившиеся в феодальном обществе противоречия революционным путем.

Именно благодаря произошедшим в них революциям, враз покончившим со всем, что мешало развитию производительных сил, Голландия и Англия вырвались далеко вперед по сравнению с другими странами и на длительный срок обеспечили себе первенство во многих областях. XIX век стал веком Англии — “мастерской мира” и “владычицы морей”. Но при другом стечении обстоятельств, например, если бы революции были быстро подавлены, Англия и Голландия могли повторить судьбу Франции или Пруссии, в которых феодальный строй эволюционировал еще 200–250 лет. В результате две последние страны отстали в своем экономическом и политическом развитии от двух первых.

Не менее показателен пример Фландрии и Брабанта. Эти две провинции в южной части испанских Нидерландов в промышленном отношении были значительно более развиты, чем северные провинции во главе с Голландией. Однако в южных Нидерландах, в отличие от северных, в силу ряда причин революция потерпела поражение, и они остались под властью абсолютистской Испании. Феодальные отношения в деревне не были ликвидированы, в городах сохранилось и даже вновь укрепилось средневековое цеховое ремесленное производство. В результате цветущие в прошлом промышленные провинции Фландрия и Брабант постепенно превратились в аграрное захолустье Европы.

Только фабричное машинное производство, возникшее после промышленного переворота второй половины XVIII века, создало производительные силы, совершенно несовместимые с феодальными производственными отношениями. Капиталистическая частная собственность и наемный характер труда оказались в непримиримом противоречии с устоями сословного общества. Только тогда феодальный строй полностью исчерпал, наконец, возможности своей эволюции. Поэтому начиная с середины XIX столетия по всему миру прокатилась волна буржуазно-демократических революций, которая захватила и начало XX века. Даже завершаясь формальным поражением, они достигали, между тем, своей цели — обеспечивали условия для развития капитализма.

Наша страна не избежала общей участи. В царской России, как известно, буржуазно-демократические преобразования, в том числе отмена крепостного права, были осуществлены “сверху”, то есть самой правящей верхушкой общества. Естественно, дворяне и помещики не могли сами себя добровольно лишить основ своего экономического благосостояния, даже перед угрозой социального взрыва. Поэтому реформы носили половинчатый, незавершенный характер. Аграрный вопрос так и не нашел удовлетворительного решения. Помещичье землевладение не было ликвидировано, освобождение крестьян произошло на крайне невыгодных для них условиях. Пережитки феодализма в деревне сохранялись вплоть до “Декрета о земле”. Расплатой для правящего класса за незавершенность буржуазно-демократических реформ стали революции начала XX века, две первые из которых были направлены исключительно на решение тех проблем, которые так и не были решены в XIX столетии. В случае с царской Россией напрашивается аналогия с Францией, которая также была вынуждена пережить несколько революций, прежде чем, наконец, были окончательно ликвидированы препятствия на пути развития производительных сил.

Итак, социальная революция является не только неизбежным, но и необходимым элементом общественного развития. Вместе с тем приход нового способа производства растянут во времени, и не только по причине неравномерного развития разных стран. Революция становится возможной, как только старый способ производства переваливает через высшую точку своего развития. После этого, хотя он сохраняет способность к эволюции и возможности его реформирования еще не сведены к нулю, устаревшие производственные отношения начинают сдерживать развитие производительных сил — по сравнению с новым способом производства, рождающимся в недрах старого.

Однако объективная возможность социальной революции еще не означает, что она обязательно осуществляется. Для действительного возникновения революционной ситуации необходимо наличие и других факторов — от деятельности одиночек-просветителей и политических партий до антинародной империалистической войны и затяжного экономического кризиса. По Ленину, социальная революция наиболее вероятна в слабейшем звене мировой капиталистической системы — там, где противоречия проявляются наиболее остро и налицо классические признаки революционной ситуации (“низы” не хотят, а “верхи” не могут жить по-старому). Поэтому пролетарская революция победила именно в России, хотя объективные предпосылки для развития социалистического способа производства в виде соответствующей материально-технической базы в Англии, Германии или США были намного выше, чем у нас. В отсутствие революционной ситуации старое общество может “загнивать” еще длительное время. Тем не менее совершенно очевидно, что страны, первыми осуществившие революционный прорыв к новому способу производства, получают исключительно благоприятные возможности для своего развития. И один из примеров этому, пусть со множеством оговорок, подробно рассмотренных выше, — история СССР.

Но как тезис о положительном влиянии социальной революции на общественный прогресс соотносится со сложившимися представлениями о разрушительных и кровавых последствиях любых социальных потрясений, и революций в особенности? На самом деле революция, тем более в современных условиях, отнюдь не обязательно сопровождается вооруженной борьбой и кровопролитием. Основной ее признак — наличие радикальных преобразований в способе производства, а вовсе не вооруженное восстание или, тем более, гражданская война. Проведение подобных преобразований возможно только в том случае, если к власти придут новые силы, выражающие интересы большинства населения. Старые правящие круги лишаются при этом не только политической, но и экономической власти. Таким образом, революция действительно предполагает насилие по отношению к бывшему господствующему классу, но это насилие не обязательно означает вооруженную борьбу и кровопролитие, оно не является тотальным.

В эпоху абсолютных монархий отсутствовал нормальный механизм сменяемости власти, поэтому захват власти чаще всего осуществлялся вооруженным путем. Вместе с тем мнение, согласно которому социальные революции прошлого всегда сопровождались большим количеством жертв, ошибочно. Февральская революция 1917 г. была бескровной. И Октябрьская революция сама по себе не была кровопролитной. Она назрела настолько, что Советская власть быстро и без значительной вооруженной борьбы победила по всей стране. Вспыхнувшая затем гражданская война не может быть признана непосредственным следствием революции. Она явилась результатом голода, разрухи и стремления Советской власти решать связанные с этим проблемы ужесточением режима хлебной монополии, что имело своим итогом расширение массовой базы контрреволюции за счет кулаков и части середняков.

Современное общество достигло в своем развитии такой стадии, когда стал возможным предсказанный еще К. Марксом мирный характер революционных преобразований. Условием является поддержка этих преобразований большинством населения. В этом случае новые силы могут придти к власти парламентским путем через выборы. Если социальная идея овладеет массами и превратится, тем самым, в материальную силу, если народ захочет перемен, никто и ничто не сможет ему противостоять.

В качестве примера можно привести “бархатные” революции конца 80-х гг. в ряде стран Восточной Европы, которые, несмотря на то, что привели к переделу собственности, носили мирный характер. То же самое можно отнести ко многим национально-освободительным революциям в “третьем” мире. Да и в нашей стране развал СССР и последовавшие за ним обнищание и лишение привычных социальных гарантий значительной части населения обошлись без вооруженной борьбы. Тем более ее не будет при обратном процессе, связанном с реализацией концепции нового социализма, в основе которой лежит коллективизация собственности. Любое контрреволюционное противодействие назревшим социальным процессам может рассчитывать на успех только при наличии массовой базы — миллионов и миллионов людей, способных встать на сторону контрреволюции. Поскольку идея нового социализма призвана объединить подавляющую часть общества, действительно массовая база для противодействия этой идее возникнуть просто не может. Поэтому попытки отождествить в общественном сознании революцию с кровавыми потрясениями и гражданской войной, равно как и навязывание тезиса об исчерпании нашей страной некоего лимита на революции, представляют собой очередной пример концептуальной лжи. Реализация идеи нового социализма, революционной по своей сути, ведет не к обострению противоречий и общественному противостоянию, а к консолидации общества и национальному согласию. У народа нет основания бояться такой революции, он должен стремиться к ней.

Какой же вывод из сказанного в этой главе можно сделать для нашей страны с учетом ее нынешнего состояния? Капитализм уже давно достиг высшей точки своего развития и в настоящий момент клонится к упадку. Главное свидетельство этого — то тормозящее влияние, которое он оказывает на развитие производительных сил. Изменившийся характер труда требует качественно нового уровня трудовой мотивации, которого можно добиться только путем устранения отчуждения непосредственного производителя от средств производства. В рамках капитализма с его частной собственностью и наемным характером труда этого достичь невозможно. Это объективно существующее в обществе и общественном производстве противоречие определяет не только возможность, но и необходимость социальной революции, призванной устранить указанное противоречие и обеспечить условия для беспрепятственного развития производительных сил.

Безусловно, способность капитализма приспосабливаться к происходящим в обществе и производстве изменениям еще далеко не исчерпана, но именно революционный переход к новому способу производства представляет собой оптимальный путь развития современного общества. Первая попытка революционного выхода на новый уровень развития была предпринята в 1917 г., но она по причинам, подробно проанализированным в предыдущих главах, закончилась неудачей.

Новый шанс появился после 1985 г., но он был упущен Горбачевым и его окружением главным образом потому, что они так и не смогли осознать, что произошло со страной и миром в XX столетии. В результате вместо того, чтобы через аренду и постепенную коллективизацию собственности осуществить прорыв к прогрессивному способу производства, наша страна после 1991 г. оказалась отброшена далеко назад, в эпоху первоначального накопления капитала, со всеми ее ужасами и преступлениями. И нынешнее ее состояние закономерно, потому как стадии современного капитализма можно достигнуть, только пройдя последовательно все этапы его становления. Этот путь сопровождается неизбежным разрушением экономического потенциала страны, поскольку промышленность, сельское хозяйство, система управления и социальная сфера, приспособленные к господству общественной формы собственности, оказываются несовместимыми с криминальным варварским капитализмом.

Интересы новых буржуа, пришедших к власти, и подавляющего большинства населения не совпадают. Большая часть трудящихся заинтересована в создании сильной державы с самодостаточной и конкурентноспособной экономикой. Только такое государство обеспечит всем без исключения гражданам их социальные права, достойный уровень жизни и гарантирует будущее их детей. Интересы новых капиталистов не выходят за рамки их личного обогащения. Поэтому их вполне устраивает обеспеченная жизнь в колониальной стране с экономикой экспортно-сырьевого типа. В такой стране получат развитие нефтегазовый комплекс, черная и цветная металлургия, химия, целлюлозно-бумажная и лесная промышленность, то есть сырьевые отрасли, отрасли первичного передела и весь спектр экологически вредных производств. Наука, тем более фундаментальная, и промышленность высоких технологий новым хозяевам страны просто не нужны, так как требуют больших капиталовложений и не дают быстрой отдачи. Их развитие отвечает интересам всего общества, но не интересам “скорохватов” — капиталистов. Поэтому ход событий, в результате которых буржуазные “реформы” ввергли экономику страны из состояния кризиса конца 80-х гг. в катастрофу, представляется вполне логичным. Теперь наступает следующий, еще более трагический, чем экономическая катастрофа, этап — деиндустриализация страны. Таким образом, при сохранении нынешнего курса “реформ” страна вступит в XXI век в роли колониально-сырьевого придатка “цивилизованных” имеющих передовую науку, технику и технологию — стран.

Очевидно, что избрав капиталистический путь развития, мы окажемся на лестнице прогресса в роли вечно догоняющих. Вряд ли рационально повторять многолетний путь развития современного капитализма, если даже при самом благоприятном стечении обстоятельств (что крайне маловероятно) в итоге мы получим все те же противоречия, которые уже сегодня раздирают западное общество.

Вместе с тем из практики конкурентной борьбы известно, что если не копировать путь конкурентов, а, определив тенденцию развития, сразу “сыграть на опережение”, можно не только сэкономить силы, средства и время, но и вырваться в конечном итоге вперед. Прорыв в будущее может дать только революционный выход из нынешней ситуации — через коллективизацию собственности на средства производства. Тем более, что весь “цивилизованный” мир идет в том же направлении, только эволюционным путем, то есть медленно, непоследовательно, через классовую борьбу, постепенно исчерпывая возможности реформирования старого способа производства.

Конечно, обслуживающая интересы новой буржуазии пропаганда будет усиленно твердить о недопустимости новых экспериментов над народом. Но как иначе, кроме как циничным, варварским и безграмотным экспериментом, назвать “реформы”, результатом которых является снижение в среднем вдвое всех показателей развития? При падении в экономическую, социальную и духовную пропасть альтернативой продолжению падения могут быть только радикальные перемены. Если мы хотим коренного улучшения ситуации, нам требуется не корректировка реформ, а полное изменение проводимой политики.

Мирный и конституционный, через выборы и парламентскую борьбу приход к власти сил, отражающих интересы большинства населения, и способных воплотить в жизнь программу перехода к новому прогрессивному способу производства — последний шанс для нашей страны. Англия одной из первых совершила буржуазную революцию, и XIX век был веком Англии. Благодаря Октябрьской революции наша страна стала одной из двух сверхдержав в XX столетии. В XXI веке в мире будет доминировать страна, совершившая прорыв к новому способу производства, наиболее адекватному характеру современных производительных сил. Какая это будет страна?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.