За забором, без забора

За забором, без забора

Представьте, что атаки международных террористов участятся и будут уносить все больше жизней, пока “Аль-Каеда” продолжает свою погоню за оружием массового поражения. Есть серьезные причины думать, что так оно и будет. Последствия атак 2001 года могли бы оказаться и значительнее, а стало быть, у террористов есть повод стремиться к “ядерному и сентября”⁸⁰. Сами они не только не отрицают, а энергично подтверждают правильность этой догадки, во всеуслышание похваляясь намерением “убить 4 миллиона американцев (половина – дети), сделать беженцами вдвое большее количество, ранить и покалечить сотни тысяч”⁸¹. И не думайте, что это пустая бравада. Грэм Элисон из центра Бельфера в Горвардском университет полагает, что “коли США и другие страны продолжат в том же духе, ядерный теракт в 2014 году скорее произойдет, чем нет”. Ричард Горвин, один из отцов водородной бомбы, уверен, что “вероятность такого взрыва в американских и европейских городах в каждом конкретном году уже достигла 20 %”. Двадцать девять из ста, что ядерное нападение случится в ближайшие десять лет, – такую оценку дает сослуживец Элисона Мэтью Бари⁸². Даже обычное ядерное устройство мощностью 12,5 килотонны, будучи сброшено на обычный американский город, отправит на тот свет 80 тысяч; махина силой в одну мегатонну может – в худшем случае – урезать население земли на 1,9 миллиона. Потенциально столь же смертельна и биологическая атака с использованием спор сибирской язвы⁸³.

Представьте, что с глобальным потеплением нас чаще будут навещать стихийные бедствия. Более чем возможный вариант. По мнению экспертов Межправительственной комиссии по изменению климата, спровоцированное человеком потепление “почти повсеместно увеличило частоту выпадения разрушительных осадков”. Наблюдения также “свидетельствуют, что примерно с 1970 года значительно повысилась активность тропических циклонов в районе Северной Атлантики”. Если прогнозы комиссии верны и уровень многих морей поднимется, то впредь ураганы вроде “Катрины” будут затапливать все вокруг себя⁸⁴. Честно говоря, не все ученые согласны, что атлантическое побережье США с каждым днем становится все более подвержено нашествию ураганов (в чем уверяет зрителей фильм Альберта Гора “Неудобная правда”). Это не повод продолжать веселье как ни в чем не бывало, особенно когда жилищное строительство огромными темпами идет в самых что ни на есть уязвимых уголках Земли. Многие государства согнулись под тяжестью социальных обязательств, и более частые и свирепые выходки природы могут стать для них той самой соломинкой, что ломает хребет верблюду. Теракты и сентября обошлись страховщикам и перестраховщикам в 30–58 триллионов долларов (оценки разнятся), то есть примерно так же дорого, как визит “Катрины”⁸⁵. В обоих случаях федеральное правительство США подставляло плечо частным страховым фирмам: сначала чрезвычайной мерой ввело страхование от терроризма, а потом взялось помогать пострадавшим и отстраивать разрушенное побережье Мексиканского залива. Вот главный урок: со времен мировых войн ничего не изменилось, и бессилие частной инициативы вынуждает государство брать игру на себя. Со стихийными бедствиями получается в итоге странная штука. По сути, жители сравнительно спокойных регионов на свои налоги содержат тех, кто решает поселиться в зонах повышенного риска. Чтобы выйти из тупика, можно, например, учредить государственную программу по вторичному страхованию на случай катастроф колоссального масштаба. Тогда страховщики больше не будут рассчитывать на милость всех налогоплательщиков, а потребуют дополнительную премию с тех, кто живет поближе к “ураганным” местам, и перестрахуют взятый на себя риск через государство; потомки “Катрины” уже не будут иметь столь печальных последствий⁸⁶. А можно поступить иначе.

* * *

В поисках защиты от грядущих потрясений одни покупают страховку, а многие прячутся под крыло государства, но есть и другие способы. Едва ли не самый разумный из них – хеджирование рисков. Мало кто не слышал о хедж-фондах вроде чикагской “Цитадели” под управлением Кеннета Гриффина. Когда-то он основал одноименную инвестиционную группу – теперь она входит в двадцатку крупнейших в мире, а Гриффин распоряжается активами на сумму около 16 миллиардов долларов. Звездный управляющий не избегает “проблемных” активов, которые он только что не даром покупает у гибнущих компаний вроде Enron. Мы не сильно погрешим против истины, если скажем, что Кен Гриффин любит риск. Он живет неопределенностью и дышит ею. Начав торговать конвертируемыми облигациями еще в студенческом общежитии Гарварда, он быстро стал благодарным ценителем “тяжелых хвостов”. С 1998-го основной офшорный фонд “Цитадели” выдавал в среднем по 21 % роста в год⁸⁷. А в 2007-м, когда все вокруг несли тяжелейшие убытки, Гриффин только в свой карман положил миллиард долларов. Стены шикарной квартиры с выходом на крышу и видом на чикагскую Норт-Мичиган-авеню – “великолепную милю” – украшают “Фальстарт” Джаспера Джонса, обошедшийся новому хозяину в 80 миллионов долларов, и картина Сезанна, купленная за скромные 60 миллионов. И свадьбу свою он играл не где-нибудь, а в Версале (во дворце французских королей, а не в малюсеньком городишке в штате Иллинойс)⁸⁸. Похоже, в рискованном мире хеджирование – действительно мудрый выбор. Но что же это все-таки значит и как все начиналось?

Когда люди хеджируют риски, они как бы отгораживают себя от неприятностей, да и сама практика зародилась в сельском хозяйстве. Больше прочего в посевную фермера волнует цена, по которой собранный урожай пойдет на рынке. Она может оказаться как выше, так и ниже его ожиданий. Срочный, или, как еще говорят, фьючерсный, контракт позволяет ему переложить риск на торговца: тот обязывается купить урожай по поступлении на рынок по заранее оговоренной цене. Окажись истинная цена ниже указанной в контракте – фермер не пострадает; купец же, ясное дело, желает, чтобы она оказалась выше – и принесла ему прибыль. Когда прежде пустынные американские прерии вспахали и засеяли, когда каналы и железные дороги соединили их с главными промышленными городами на северо-востоке страны, та обрела самую настоящую кормушку. Предложение ее даров и спрос на них скакали туда-сюда, за ними послушно следовали цены. Так, с 55 центов за бушель в январе 1858 года пшеница подорожала до 2 долларов 88 центов в мае 1867-го (свою роль сыграла Гражданская война), а затем за неполных три года упала до 77 центов. Первоначально подпоркой для фермеров служил лишь “форвардный” контракт – двустороннее соглашение между продавцом и покупателем. Фьючерсный контракт отличается тем, что выписывается на фьючерсной бирже и имеет стандартную форму, а значит, им можно торговать. В какой-то момент в обиход вошли контракты на продажу “по прибытии”, а участники рынка изобрели правила мирного урегулирования споров и посадили над собой расчетную палату – так на свет появилась первая настоящая фьючерсная биржа. Произошло знаменательное событие в “городе ветров” – Чикаго. Чикагская биржа сельскохозяйственных товаров открылась в 1874 году, а наследовавшая ей Чикагская товарная биржа здравствует и поныне, продолжая оставаться радушной хозяйкой для всех желающих хеджировать свои позиции на товарных рынках⁸⁹.

Хеджироваться по полной – значит исключить какой бы то ни было риск. Для этого выступающий встречной стороной спекулянт должен взять все на себя. На практике же люди предпочитают оставлять хоть немного свободы и пытаются извлечь выгоду из неминуемого изменения цен в будущем. Несколько смахивает на поведение игрока в казино – так рассудила общественность, и вплоть до 1970-х годов не было и речи о срочных сделках по валютам и ставкам процента; фьючерсные контракты на ценные бумаги ждали своего часа еще долгих восемь лет.

В свою “Цитадель” Гриффин кого только не позвал – и математиков, и физиков, и инженеров, и инвестиционных аналитиков, не говоря уже о специалистах по компьютерным технологиям. Часто их работа проходит на уровне того самого “бинома Ньютона” из наших страхов. Но лежащие в основе всего принципы неизменно просты и понятны. Стоимость фьючерсов зависит от стоимости задействованных в сделке активов, а потому все срочные контракты по своей форме являются контрактами производными, или деривативами (от англ, derivative – производный). Близкие родственники фьючерсов – финансовые контракты под общим названием “опционы”. Устроены они так: покупатель опциона типа “колл” может – но не обязан – приобрести у продавца (“райтера” опциона) условленный актив или товар в оговоренном количестве в оговоренное время (время истечения опциона) по определенной цене (так называемой цене реализации). Естественно, покупатель “колла” заинтересован в повышении цены товара или финансового инструмента, о котором идет речь. Стоит цене преодолеть отметку “цены реализации”, и опцион, а вместе с ним и его прозорливый хозяин, “выходит в деньги”. С опционом “пут” все ровно наоборот: здесь обладатель ценной бумаги имеет право продать условленный товар тому, кто эту бумагу выписал. Есть и третий вид производной ценной бумаги – “своп”, своего рода пари по поводу, например, траектории движения процентных ставок. В рамках обычного процентного свопа две стороны, получающие процентные платежи из других источников, буквально обмениваются потоками своих доходов; так, получатель дохода по плавающей процентной ставке может обменять его на фиксированные поступления – если опасается, что ставка упадет. Ласкающий слух “своп на кредитный дефолт”, со своей стороны, предлагает защиту на случай отказа компании платить по своим обязательствам. Уже интересно – но интереснее всего, пожалуй, деривативы “погодные”, вроде катастрофных облигаций: их выпускают страховые компании (но не только они), избавляясь от последствий зашкаливающих температур и стихийных бедствий, а покупают так называемый “хвостовой риск” хедж-фонды типа Ferma Capital. Покупатель “кат-бондов” одновременно выступает продавцом страховки: случись указанное в договоре несчастье, и ему, под угрозой потери основного капитала, придется расстаться с определенной суммой. Продавец приветствует такую смелость и не скупится на проценты. В 2006 году совокупная стоимость погодных финансовых инструментов оценивалась в 45 миллиардов долларов.

Раньше все, или почти все, похожие деривативы соответствовали жесткому стандарту, а договоры заключались на биржах, в том числе Чикагской товарной бирже, которая и подарила миру идею погодных производных бумаг. Сегодня большинство сделок заключаются без посредника и учитывают особенности каждого участника; большинство деривативов оформляются банками, запрашивающими за свои услуги солидное вознаграждение. По сведениям Банка международных расчетов, к декабрю 2007 года общий объем действительных производных контрактов, заключенных без посредника, составил умопомрачительные 596 триллионов долларов при совокупной рыночной стоимости в 14,5 триллиона [49]. Пусть традиционные инвесторы вроде Уоррена Баффета называют их финансовым эквивалентом оружия массового уничтожения, но в Чикаго уверены, что никогда прежде мировая экономическая система не была так надежно защищена от неожиданностей (а сам Баффет, кстати, деривативами совершенно не брезговал).

Факт остается фактом: великая финансовая революция разделила мир на два лагеря – тех, кто хеджирует свои риски или по крайней мере может это сделать, и всех остальных. Пропуском в клуб служат деньги. Как правило, хедж-фонды хотят иметь дело с семизначными, в худшем случае шестизначными вложениями, просят 2 % за управление вашими средствами сразу (гриффиновская “Цитадель” берет вчетверо больше) и 20 % от прибыли, если таковая будет получена. Большинство крупных корпораций могут застраховаться от внезапных колебаний процентных ставок, обменных курсов и товарных цен. Раз уж на то пошло, могут они защититься и от грядущих ураганов и терактов – надо только купить катастрофные облигации и другие деривативы. Простые смертные не хеджируются, потому что у них нет денег, а если бы и были – не ясно, как это сделать. Нам остается лишь рассчитывать на страховые полисы, несовершенные и тоже дорогие, или уповать на социальное государство, которое спасет нас от всех бед.

Есть и третья, совсем незамысловатая стратегия: как в старые добрые времена, копить на черный день. Или, если хотите, приобретать те активы, что в будущем должны подорожать и избавить вас от головной боли. В последние годы все больше семей в попытке упрочить свое положение покупают дом – эта простая инвестиция, по идее, будет увеличиваться и увеличиваться в стоимости, и кормильцы уйдут на пенсию с чистой совестью. Просчитались с пенсионным планом – ничего страшного. Недостаточно застраховали свое здоровье – не волнуйтесь. У вас в запасе всегда есть дом, милый дом.

Лучше страховки не придумаешь, и все пенсионные планы обзавидуются, но в такой подход заложен один очевидный недочет. По сути, вы ставите все деньги на один-единственный рынок – рынок недвижимости – и отрубаете пути к отступлению. К сожалению, очень часто ваше жилище перестает быть вашей крепостью и обращается в карточный домик – об этом мы и поговорим в следующей главе. Что еще печальнее, в истинности нашего утверждения воочию убеждаются не одни только обитатели Нового Орлеана.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.