Глава 14 Новая романтическая эпоха

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 14

Новая романтическая эпоха

Чтобы начать, начните.

Уильям Вордсворт

Даже самые большие романтики могут поспорить с моими словами о том, что бизнес – это главная и вдохновляющая вещь в мире. Так романтизировать бизнес – это уж слишком, скажете вы. Он и так играет в нашем обществе немалую роль. Компромисс с капитализмом – это предательство романтических идеалов!

Такое беспокойство можно понять, и риски действительно существуют. Рыночные ценности проникли во все сферы нашей жизни. С одной стороны, это дало нам удобные способы принимать решения и справляться с проблемами, помогло определить цену собственности. Но с другой – это превратило в товар наше поведение, отношения друг с другом и даже моральные решения. В своей книге «Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка»[22] философ Майкл Сэндел замечает, что «если назначить цену чему-то хорошему, то можно это испортить». Сэндел утверждает, что рынок изменяет характер товара. Он называет этот феномен «экспрессивным эффектом» рынков. Вспомните про олимпийский огонь – если бы я его украл с эстафеты, забрал домой и стал за деньги показывать людям, как бы это повлияло на его ценность? Или подумайте об отношениях. Дружба часто основана на помощи, она начинается со взаимной пользы, но, когда наши самые интимные отношения описываются с точки зрения рынка, это нас очень злит. Мы бы никогда не стали платить друзьям за то, что они нас выслушивают.

Арли Рассел Хочшилд, автор книги «Аутсорсинг личности» («The Outsourced Self»), предупреждает: опасно использовать рыночные механизмы, чтобы заменить самые главные отношения{261}. Вместо друзей мы ходим к платному психотерапевту, вместо родственников наших детей воспитывают няньки и бебиситтеры, а вместо того, чтобы попросить об одолжении соседа, мы идем на сайт TaskRabbit. Хохшильд говорит: эффективные рыночные механизмы – это не замена более сложным и менее прагматичным частям нашего «я». Как настоящий бизнес-романтик, я с ним согласен. Я бы никогда не предложил отдать на аутсорсинг сочувствие, страсть, преданность, долг. Но я хочу сказать, что и рыночные механизмы могут приносить добро, радость и уют. Вспомните о «подвешенном кофе», о щедром магазине, о семье Атро, которая общается с незнакомцами на своем «Круглосуточном базаре»; вспомните, как я приятно удивился, когда мне вернули бумажник; вспомните вирусное видео «Первый поцелуй». Как в общении бывают скрыты услуги, так и в бизнесе может быть спрятано что-то личное и ценное.

Скептики все равно сомневаются, что бизнес способен вместить жизнь и все ее противоречия, без которых романтизм невозможен. Ведь романтика – это не значит счастье (прочитайте любой романтический роман XIX века и убедитесь в этом сами). Как и любое гуманистическое движение, романтизм требует, чтобы мы поняли и приняли себя во всей сложности. Джанпьеро Петрильери, профессор французской бизнес-школы INSEAD, сомневается, что бизнес может справиться с неоднозначностью, конфликтом, драмой. По его мнению, идея бизнес-романтика сопряжена с проблемами. «Если романтизм – это учение, которое ставит импульс превыше разума, то лучше уж нам дать себе волю в частной жизни, а не в коммерческой и деловой», – сказал он мне.

Другие критики могут указать, что бизнес-романтика – это роскошь, которую может себе позволить развитый мир; когда все главные потребности удовлетворены, можно заняться и этим. Они говорят, что романтика как йога: новый модный стиль жизни, который скрывает сложные проблемы неравенства, разрыва доходов и структурной безработицы. Романтизм – прихоть одного процента счастливчиков. Не каждый может его себе позволить, и не всем он нужен.

Я серьезно отношусь к критике и к этим конкретным возражениям. Романтика может описывать некоторые человеческие чувства, но даже идея о том, что на романтике можно построить семейную жизнь, появилась относительно недавно: только в 1943 году, когда Абрахам Маслоу разработал свою знаменитую пирамиду потребностей. Только тогда общество в целом приняло эту идею{262}. Если у вас плохая работа с низкой зарплатой, то рост доходов будет для вас намного важнее романтики, возможно, он станет единственным способом вас порадовать. В некоторых случаях деньги действительно бывают важнее, чем адреналин. Но для большого количества американцев работа никогда не была действительно романтичной, и рост неравенства не оставляет им надежд на романтику в будущем. Да, романтика – это привилегия. Романтика лучше доступна тем, кто живет в стабильной экономике (как, например, большинство читателей этой книги), и профессионалам, которым не приходится ежедневно бороться за выживание. Но разве право задать себе вопрос «зачем» – это роскошь?

Бизнес-романтика не обязательно означает «делать то, что любишь». На самом деле эта мантра набрала излишнюю популярность среди малых предпринимателей, индивидуалов и фрилансеров, так что пора ее опровергнуть. Мия Токумицу пишет, что такой подход приводит к элитизму, который подрывает внутреннюю ценность труда и долга{263}. Бизнес-романтика также не значит «люби то, что делаешь». Что же это такое? Это умение создавать и находить счастливые минуты в том, что и как вы делаете; даже в том, что Токумицу называет «трудом, который невозможно любить»: условия для связи между людьми, намеки на великое, поднимающиеся среди повседневного. Вы можете называть это эскапизмом и самообманом – я называю это спасением от «смерти от реализма».

Я надеюсь, что капля романтики сможет вдохновить любого из нас – и тех, кто живет в обществах развитого потребления, в которых рыночные отношения превратили отношения и нас самих в товар и не оставили ничего святого; и тех, для кого выживание – это уже проблема. Романтика может дать нам надежду на что-то большее во времена безжалостной логики, смирения и депрессии. Может быть, романтика и не вылечит наши раны, но, по крайней мере, она может помочь нам стерпеть боль. Это неплохо. Мы, романтики, – эскаписты. Мы мечтаем о лучшем мире, а потом создаем и защищаем его.

Да: мы легко можем решить проблемы свободного рынка, и да: менеджерский жаргон может смягчить мрачные стороны романтизма. Но уже поздно: ящик Пандоры открыт. Мы больше не сможем вернуться к той невинности, в которой жили до появления рынка. Но мы можем рассказывать с помощью рынка новые истории, которые помогут нам понять, что нам нужно. Нам, романтикам, никогда не будет хватать ограниченных, конечных рыночных ресурсов, но рынок может помочь нам найти друг друга, побороть свое одиночество и понять, что нам нужно то же самое, что и всем остальным.

Мы, бизнес-романтики, можем выбрать одиночество; мы можем охранять наш внутренний огонь от критики и насмешек. Романтика без такой охраны на самом деле невозможна. Мой бывший коллега по Frog Design, этнограф Ян Чипчейз, однажды написал: «Только люди со скучной жизнью могут отказаться от личного пространства»{264}. Но все-таки романтика невозможна без грязи и энергии публичности, без того, чтобы полностью отдавать себя миру. Публичность значит, что мы не одни, что рядом с нами кто-то есть. И для романтика это хорошо. Ведь нам, как художникам, нужна аудитория – настоящая или выдуманная, из этого мира или из другого. Ведь иначе, если нас никто не видит, зачем стараться? Поэтому мы должны изо всех сил расширять свою романтическую перспективу. Мы должны начать с самих себя, привнести романтику в наши компании, а потом наконец романтизировать весь мир.

Романтика всегда была одновременно глубоко личным и общественным делом. Вспомните об истории этого движения, которую я описал раньше, – его сложное отношение к частному и публичному сегодня служит для нас уроком. Оно показывает, что речь идет о чем-то очень важном, и не только для бизнеса, но и для общества в целом. В Британии 1790?х годов, например, считалось, что романтики пытаются свергнуть главенство разума и общественной пользы. Поэты-романтики Уильям Вордсворт и Джон Китс даже попали под цензуру премьер-министра Уильяма Питта{265}.

Репрессивная сторона промышленной революции была отлично показана философом и законником Иеремией Бентамом в 1791 году. Он предложил идею «паноптикума» – новой разновидности промышленных зданий, которая позволяла бы наблюдателю видеть одновременно всех находящихся внутри людей (заключенных, рабочих или пациентов). Бентам-отец – основатель утилитаризма, концепции, которая стремилась дать как можно большему количеству людей много счастья. Он создал утопию абсолютной прозрачности. В его фантазиях весь мир казался четкой последовательностью мест, в которых «каждый жест, движение тела, все, что может повлиять на счастье, будет замечено и записано»{266}.

Проекты Бентама никогда не были воплощены в жизнь, но он был бы рад увидеть, как работает сегодня его «утопия» тотального наблюдения. Через два с лишним века после Бентама мы добровольно носим маленькие паноптикумы у себя в карманах. Смартфоны – это только начало. Последние откровения о тотальной слежке правительств даже вызывают дежавю. Поэт-романтик Кольридж еще в 1795 году писал: «Шпионы рвут прекрасную ткань любви нашего общества»{267}.

Сегодня мы наблюдаем за собой сами. Мы постоянно записываем свою жизнь, жертвуя всезнающему технократическому божеству огромные объемы данных, цифровые версии самих себя. Мы гонимся за прозрачностью во имя утилитаризма и счастья. Паноптикум позволял немногим увидеть большинство, сегодня же кто угодно может наблюдать за кем угодно. Мы становимся пленниками технологий, которые за нами следят, отбирают для нас информацию и принимают за нас решения. Google Glass – это наш новый паноптикум. Вскоре мы можем стать гражданами паноптикума, полностью открытыми всему миру.

Новая валюта нашего рынка – это личная информация. Сегодня компании и правительства собирают, анализируют и используют все больше и больше данных. Они следят за людьми через беспроводные технологии и спутники{268}. IT-критик Евгений Морозов пишет, что это позволяет демократиям собрать столько сведений о своих гражданах, что они могут предложить каждому «идеальный, персонализированный соблазн, которому невозможно сопротивляться»{269}. Но, возможно, еще хуже то, что все эти данные больше не принадлежат обществу: они находятся под контролем группы мощных технологических компаний, которые занимаются «алгоритмическим регулированием»{270}. Особенно это заметно в Кремниевой долине. Там «альфа-гики», добившиеся славы молодые предприниматели, стали новой элитой. Теперь, когда основные потребности удовлетворены, им уже не так сильно хочется улучшать мир вокруг себя и исполнять гражданский долг. Публичная жизнь всегда предлагала множество открытий и была мощным источником романтики, но теперь ее могут затмить частные технологические решения.

Даже самая интимная сфера нашей жизни, последний рубеж личного пространства – сны, – подвергается опасности. Мобильное приложение Shadow позволяет пользователям записывать свои сны. Они сохраняются, анализируются и обрабатываются вместе с тысячами снов других людей. В результате будет создана огромная база снов, которая позволит предсказывать, что приснится каждому пользователю программы, а в перспективе – и каждому из нас. Shadow (тень) – подходящее имя для такой программы, поскольку доступ к нашим снам – это туча, нависшая над независимостью. Что, если сны, самое личное, что у нас есть, навсегда перейдут в публичное владение? Что, если нашими снами будут делиться, торговать? А вдруг их «взломают»? Может быть, мы начнем превращать их в бренды и торговые марки? Превращение снов в товар – это худшее, что может себе представить романтик.

За Shadow последуют и другие подобные приложения. Сны – это только одна из множества сфер, которые хочет у человека отнять технократический бог. Он требует, чтобы все наши мечты подвергались анализу, все написанное было прочитано, а все сказанное услышано. Иначе говоря, они хотят любой ценой избавиться от сомнений. Грэм Грин утверждал: «Сомнение – это душа вещей»{271}. Эта фраза напоминает об одной из главных идей романтического движения – «негативной способности». Поэт Джон Китс определил ее как свойство человека «предаваться сомнениям, неуверенности, догадкам, не гоняясь за фактами и не придерживаясь трезвой рассудительности»{272}. Сомнение – основа нашей морали.

«Избавьтесь от сомнений, и останется не вера, а абсолютная, бессердечная убежденность. От этого только один шаг до «высокомерного фундаментализма», – писала Лесли Хейзелтон{273}.

Современные технологии продолжают лишать нас сомнений относительно будущего. Продолжающийся сбор метаданных все усложняется, и один человек уже не в состоянии держать все это в уме. Сегодня наша история – просто часть большого механизма по обработке данных, которые используются рекламными компаниями и бизнесменами, стремящимися предсказать будущее поведение человека, зная его в прошлом.

Для романтика все это неприемлемо. Нельзя хранить и анализировать все эти данные, строить схемы общества, подстраивать рекламу под нас, рыться в чужом цифровом грязном белье, отдавать свою жизнь на суд программистов. Все это недопустимо не только потому, что нарушает наши демократические права, но также потому, что упрощает жизнь и делает ее более предсказуемой и менее удивительной, чем она могла бы быть.

Принятие решений на основе Big Data может быть эффективным и удобным, но это всего лишь самый быстрый способ избавиться от проблемы. На то, чтобы заглянуть в будущее, способно только человеческое воображение и чувство прекрасного. У романтики и инноваций есть много общего. И то и другое – излишества, результаты смелости, подарки судьбы.

Мы, бизнес-романтики, рады, что данные могут помочь нам рассказывать истории, узнавать о себе что-то новое, давать новые возможности, удивлять. Но мы против маниакальной веры в цифры. Истин всегда много. Поэтому, когда нас пытаются уместить в одну историю, мы протестуем. Мы – это не наши онлайн-следы, не история посещенных сайтов, не рейтинг кредитного доверия. Мы непредсказуемы, что и делает нас людьми. Нам нельзя доверять. Мы непостоянны, можем и стремимся постоянно меняться. Это – наша главная черта и единственный способ избежать фанатизма, не переставая любить свое дело. Но если все записывается, то технология крадет у нас «романтику старых разговоров, тонкую идею о том, что некоторые вещи становятся лучше, если их забыть», – говорит IT-журналист Квентин Харди. Он связывает право забывать и способность начинать заново:

«Изобретать себя заново – главная черта американцев. Но в мире, полном документов и объективных истин, ей непросто проявляться»{274}.

Сегодня, когда прозрачность и превращение всего в данные стали нормой, мы должны превратиться в «романтических хакеров». Инженеры-хакеры улучшают продукты, услуги и бизнесы, чтобы удорожить их, но бизнес-романтики могут стать хакерами и сделать свои отношения глубже и ярче. Мы можем писать романтические программы, которые избавят нас от диктатуры рационального; дадут почувствовать всю удивительность и значимость «иного». Мы можем разрабатывать или менять технологии, чтобы расширять границы нашего мира, создавать «состязательный дизайн»{275}, который будет менять ценности и убеждения пользователя; запускать сервисы, которые не дадут нашему представлению о действительности застояться. Мы хотим сделать вещи не полезнее, а красивее. Мы не хотим избавиться от всех своих вопросов и проблем, от своей боли, но мы хотим придать всему этому смысл.

Поэтому сейчас мы, романтики, должны выйти в люди и занять свое место между прогрессистами и прагматичными экономистами; между самовыражением и пользой для общества. Мы должны создать пространства, в которых сможет проявиться смысл, собрать весь свой романтический арсенал и объявить войну удушающему всестороннему наблюдению. С этим оружием мы сможем запустить новые романтические кампании, как для наших клиентов, так и для всего мира. Наши тайные коды и мелкие дела помогут нам отнять самих себя у жрецов Big Data. Мы можем использовать цифровые технологии, чтобы изменить мир вокруг себя или хотя бы научиться иначе на него смотреть. Мы хотим вернуть тепло отношений в деловое сотрудничество и возродить сомнение в мире всеобщей грамотности, тотальной определенности, всезнания.

Мы прошли полный круг. В начале книги я писал, что романтика – это факел. Теперь романтика снова освещает наш путь, отбрасывая тени и придавая миру глубину. Она приглашает увидеть в наших офисах, конференциях, магазинах, выставках и отношениях все их скрытое богатство. Потребитель вы или производитель, изобретатель или менеджер, лидер, затворник, ренегат или простой рабочий – зажгите свое пламя и сражайтесь за право на романтику. Вы не останетесь в одиночестве. Взглянем на мир бизнеса свежими глазами. Начнем новую романтическую эпоху. И пусть каждый будет видеть, находить и создавать что-то большее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.