Глава шестнадцатая Дела сердечные
Глава шестнадцатая
Дела сердечные
Последние семнадцать лет я живу только потому, что известный лондонский кардиохирург сказал мне: «Да». В возрасте семидесяти одного года мне понадобилась пересадка сердца для сохранения жизни, но все госпитали в Соединенных Штатах, куда я обращался, отказали мне из-за возраста. Я остался жив благодаря лондонскому кардиохирургу и подошедшему мне во всех отношениях донорскому сердцу, которое удалось очень быстро найти. Я продолжаю наслаждаться жизнью. Должно быть, я еще не исполнил своего предназначения. Думаю, что именно поэтому судьба сохранила мне жизнь, и я всегда об этом помню.
Мы всей семьей отмечали пятнадцатилетие пересадки сердца. Мы были поражены тем, что многие внуки были еще совсем малы или не родились, когда мне пересадили сердце. Некоторые из них говорили мне: «А ведь я мог бы не знать тебя, дедушка». С моей точки зрения, еще важнее то, что это я мог бы и не знать их, не видеть, как они растут, мужают и становятся самостоятельными, неповторимыми зрелыми личностями. Думаю я и обо всех тех делах, которые не смог бы ни начать, ни завершить, если бы не получил новое сердце. Я частично описал их в книге. За этот период мы построили детский госпиталь Хелен ДеВос, собрали деньги на строительство Дома конференций и отеля Marriott в деловой части Гранд-Рапидса. В школе, которую я окончил, теперь есть зал для художественных выставок и богослужений, где – впервые за всю историю этой христианской школы – смогут собраться все ее ученики, где будут проходить выставки, музыкальные и театральные представления. Мне нравится и то, что там в фойе стоит старый «Форд-А» с откидным верхом, точно такой же, как тот, на котором Джей Ван Андел когда-то подвез меня до школы. Этот автомобиль напоминает мне о нашем долгом партнерстве.
Были и другие проекты с тех пор, как мне пересадили сердце: спортивная арена в колледже «Надежда» в Холленде, учреждения Медицинской мили в Гранд-Рапидсе, здание коммуникационных исследований в кальвинистском колледже в Гранд-Рапидсе и выставочный зал Национального конституционного центра. Я говорю все это не потому, что хочу похвастаться, а потому, что меня вдохновляет понимание того, что я был близок к смерти, но избежал ее и смог достойно распорядиться подаренным мне судьбой временем. Проблемы с сердцем начались у меня задолго до того, как мне сделали трансплантацию. Я перенес ТИА – транзиторную ишемическую атаку, и врачи объяснили мне, что это предвестник инсульта или инфаркта. Я прислушался к их советам, стал правильно питаться и принимать лекарства, снижающие в крови холестерин. Но болезнь продолжала прогрессировать. Через некоторое время после ТИА у меня была выявлена закупорка некоторых сосудов. Мне советовали немедленно обратиться к врачу, но я вместо этого поехал с детьми прокатиться на лодке до Милуоки по случаю Дня независимости. Я орудовал парусами, как заправский матрос, когда внезапно ощутил сильную боль в груди. Поняв, что это серьезно, по прибытии в Милуоки я позвонил лечащему врачу Луису Томатису, и он сказал: «Вылетайте домой, мне надо вас осмотреть».
Взглянув на свежие анализы и данные обследования, врач сказал: «Отдыхайте до конца недели, а потом приходите, вас надо оперировать, чтобы предупредить инфаркт миокарда». Восемь лет после этой операции все было хорошо. Однако все это время мои артерии продолжали сужаться, и в декабре 1992 года у меня случился обширный инфаркт. Врачи стабилизировали мое состояние, а потом я полетел в Кливлендскую клинику для установления стента – тогда это была совершенно новая методика, которую использовали в немногих госпиталях. Я прилетел в Кливленд вечером в пятницу. Доктор Томатис настаивал на экстренной операции, но главный хирург госпиталя осмотрел меня и сказал Томатису: «Я прооперирую его утром… если он доживет до утра». Операция прошла удачно, но правая половина сердца успела омертветь, поэтому мне пришлось резко снизить физическую активность. Я не мог долго ходить, так как стал быстро утомляться. Периодически мне приходилось ложиться в госпиталь для ликвидации отеков, так как сердце перестало справляться с работой и не могло перекачивать должное количество крови по сосудам.
До этого в 1992 году я перенес инсульт. Учитывая пошатнувшееся здоровье, я ушел в отставку с поста президента Amway и попросил своего сына Дика занять мое место. С Диком во главе компании я могу быть спокоен за ее будущее. Меня расстраивало другое – я не мог вести прежнюю активную жизнь. Стоило мне пройти двадцать метров, как появлялась боль в груди, и мне нужно было присесть. Доктор Рик Макнамара, мой кардиолог, сказал: «Сердце все больше изнашивается». В конце 1996 года он и доктор Томатис пригласили нас с Хелен к себе и сказали, что, если я хочу жить, мне надо пересадить сердце. Я был потрясен. Я старался не обращать внимания на болезнь, я ходил, правда, немного, пытался что-то делать, тоже немного, но в целом я вел себя так, словно все будет и дальше продолжаться, как обычно. Но жизнь приближалась к неминуемому концу. Мне требовалось новое сердце.
Втайне от меня за два года до этого разговора доктор Томатис начал обзванивать американские клиники, чтобы договориться о пересадке сердца. Помимо того что я уже был далеко не молод, я к тому времени перенес инсульт и инфаркт и к тому же страдал сахарным диабетом, а это очень большой риск для такой операции. Кроме того, у меня редкая группа крови – четвертая, резус-положительная, а следовательно, для меня было бы трудно найти донора. Однако доктор Томатис нашел в Лондоне кардиохирурга, который согласился меня посмотреть. Это был профессор сэр Магди Якуб, специалист по сердечно-сосудистой и торакальной хирургии, известный своими работами в этой области, высококвалифицированный и уважаемый оперирующий специалист. Доктор Томатис сказал, что это мой единственный шанс, но доктор Якуб хочет сначала лично меня осмотреть, невзирая на то что он заочно уже ознакомился с моей историей болезни. (Мой сын Дик посетил Якуба за два года до этого, привез ему историю болезни и попросил профессора включить меня в число кандидатов на трансплантацию.)
Я хорошо помню, как накануне Рождества мы сообщили детям, что собираемся в Лондон за новым сердцем для меня. Больше мы не знали никаких подробностей. Все, что я мог, – это рассказать то, что узнал от лечащих врачей. Но мы с Хелен были настроены позитивно и говорили всем: «Мы едем в Лондон за новым сердцем». Я до сих пор удивляюсь этому, ведь у нас впереди было столько проблем! Теперь, когда я знаю обо всех сложностях такой трансплантации, о проблемах с донором, о тканевой совместимости и многом другом, я понимаю, как трудно врачу сказать пациенту, что он получит новое сердце. Главное – и врач, и больной должны надеяться на лучшее. Когда мы приехали в Лондон, доктор Якуб первым делом спросил: «Почему вы хотите жить? Вы прожили долгую, насыщенную жизнь. Почему вы хотите жить еще?»
Я ответил доктору Якубу: «Знаете, у меня отличная жена, четверо прекрасных детей и куча внуков. Я хочу увидеть, какими они вырастут. Я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы помочь им стать достойными людьми». Теперь я понимаю, что доктор Якуб хотел выяснить, хватит ли у меня душевных сил и выносливости для того, чтобы перенести большую операцию и поправиться. Было ли у меня для этого все необходимое? Была ли у меня поддержка? Была ли у меня семья? Были ли люди, которые любили меня и которых любил я? Я понял, что это необходимые условия для благополучного исхода. Выживание зависит не только от состояния сердца, но и от состояния ума и души, и от веры в лучшее. От друзей и членов семьи, которые всегда могли поддержать меня. Я знал, я был уверен, что мне хватит сил на то, чтобы пережить операцию и восстановление после нее. После этого разговора доктор Якуб осмотрел меня и выслушал сердце, хотя и так уже все о нем знал. Потом, взглянув мне в глаза, он сказал: «Хорошо, посмотрим, что можно сделать». Я задал ему вопрос, который просто вертелся у меня на языке: «Как много времени вам потребуется, чтобы найти донора?»
Он ответил: «Не знаю. Может быть, месяц, может быть, неделя, или, может быть, мы найдем его завтра, но ожидание может затянуться и на полгода. Вы – последний в списке, после граждан Великобритании. Но я попрошу вас находиться не дальше чем в часе езды от госпиталя. Вы будете приезжать сюда раз в неделю для сдачи анализов и обследования, чтобы мы могли следить за вашим состоянием». После этого мы с Хелен каждый понедельник приходили в госпиталь на прием к назначенному мне кардиологу, который проводил обследование, объяснял, что говорят анализы, и занимался моим лечением. Обследование показало, что у меня очень низкое давление в правых отделах сердца. Это означало, что мне нужен был донор с сохранным правым желудочком. Началось ожидание. Я понимаю, что в это трудно поверить, но у нас с Хелен не было мрачных дней. Я немного ослаб за время ожидания, но мы все время чем-то занимали себя. К тому же с нами всегда был кто-то из детей – иногда с супругами и своими детьми.
Прошло пять месяцев, прежде чем рано утром в понедельник нам позвонили из госпиталя и предложили приехать на осмотр, так как, возможно, для меня нашлось подходящее сердце. Работавший со мной кардиолог узнал о женщине, поступившей в госпиталь на пересадку легких. У нее оказалась та же четвертая группа крови, к тому же болезнь ее легких была такова, что правые отделы сердца работали с большой нагрузкой и стали очень сильны. Врачи нашли донора легких и сердца для этой женщины, а это означало, что я смогу получить новое сердце. Дело в том, что легкие всегда пересаживают вместе с сердцем, так как это уменьшает вероятность отторжения. Значит, сердце этой женщины можно было пересадить мне, и она уже дала на это согласие. Мое время пришло. Трудно описать воодушевление, которое мы испытывали по дороге в госпиталь в то утро, когда нам сообщили, что для меня нашлось сердце. Нас обуревали смешанные чувства – облегчение, волнение, надежда и радость. В госпитале нам сказали: «Все готово. Сейчас мы поднимем вас в операционную и начнем готовить к операции».
Сначала мне сделали укол, видимо, успокаивающий, потому что я пришел в превосходное расположение духа и уже с нетерпением ждал операции. Помню, что, когда меня везли по коридору, я проехал мимо одного кардиолога, седые волосы которого торчали на голове космами. Я всегда подшучивал над ним, говоря, что ему надо подстричься. И на этот раз, когда меня везли мимо, я привстал на каталке и сказал: «Док, знаете, вам пора подстричься!» Хелен слышала, как на крышу госпиталя садился вертолет, доставивший легкие и сердце для моего донора. После этого ее подняли в операционную и стали готовить к операции, а в соседней операционной лежал я в ожидании своей. Позже мне сообщили, что ее сердце было вне тела только двадцать или тридцать минут до того, как оно оказалось у меня в груди, и это очень хорошо. Потом многие люди говорили мне: «Наверное, было очень тяжело ждать операции». Но мы с Хелен смотрели в будущее уверенно и с оптимизмом.
После окончания операции я очень быстро пришел в себя после анестезии и увидел, что рядом со мной сидят многие мои домочадцы. Сыновья помнят, что моими первыми словами были: «Слава Богу!» – и я стал молиться, благодаря за успешный исход операции. Я этого совсем не помню. Но, видимо, это была искренняя молитва, потому что, даже смутно поняв, что я жив, я первым делом поблагодарил Всевышнего. Остальные члены моей семьи в это время летели в Лондон, молясь, чтобы все было хорошо. Они приехали в госпиталь к концу операции. Вместе с детьми прилетел доктор Томатис. Не оставил меня и доктор Макнамара. Ему разрешили исследовать мое прежнее сердце, и он, осмотрев его, сказал: «Оно практически умерло. Не могу поверить, что вы с ним жили».
Самым неприятным стали уколы лекарств, предупреждающих отторжение. В первые дни дозы были очень большими, и у меня начались ночные кошмары. Однажды мне приснилось, что я пигмей и брожу по улицам Гранд-Рапидса и по берегу Гранда. В другом сне у меня не было ног. Я проснулся в холодном поту, сел и пощупал ноги, чтобы убедиться, что они на месте. Мало того, на следующее утро я попросил окружающих еще раз это проверить! В следующий раз я видел себя сидящим в картонной коробке, плывущей по морским волнам куда-то на север. У меня был с собой телефон, и я принялся кому-то звонить, крича, что меня отнесло от берега в Гольфстрим. Эти кошмары были так реалистичны, что сильно меня пугали. Я каждый вечер оттягивал момент отхода ко сну. Я садился в кресло-каталку и просил возить меня вокруг госпиталя, лишь бы не заснуть. Однажды, когда я лежал в кровати, пришел доктор Якуб. Увидев меня, он резко спросил: «Что вы делаете в кровати?» Я что-то ему ответил, наверное, что я устал или что-то в этом роде.
«Вставайте, – сказал врач. – Я сделал все, что мог, я использовал этот шанс. Вы были пациентом с высоким риском операции, но я пошел на этот риск, рассчитывая, что вы справитесь».
Я сказал: «Огромное спасибо».
Он посмотрел на меня: «Двигайтесь. У вас больше нет причин все время лежать. Отбросьте страх. Теперь вы можете делать все, что вам заблагорассудится. Вставайте и ходите». Это был вызов, и получил я его очень кстати. Я все еще считал себя больным, но доктор решил убедить меня в том, что с новым сердцем я могу чувствовать себя здоровым человеком и делать все, что я хочу. Видимо, после двух недель пребывания в госпитале у меня началась небольшая депрессия, но после выговора доктора Якуба я понял, что пора бросить хандрить, встать и начать ходить. Его слова послужили для меня хорошим толчком. Потом меня начал мучить страх отторжения. Он стал просто навязчивым. Я боялся, что после всех этих мытарств, после долгого ожидания, после успешной операции мое тело отторгнет чужое сердце и все пойдет прахом. В ночь перед биопсией я не мог сомкнуть глаз. Я внимательно следил за тем, как врач извлекает из моей груди кусочек моего нового сердца.
– Что вы так внимательно смотрите? – спросил врач.
– Мне странно, что этот кусочек коричневый, а не красный, – ответил я.
Врач сказал: «На самом деле, главное, что он не белый. Если бы он был белым, это бы значило, что в нем нет кровообращения».
Сначала биопсию на отторжение делали раз в неделю, а потом раз в две недели. К счастью, реакция отторжения у меня так и не началась, но лекарства от него мне придется принимать до конца моих дней.
Харфилдский госпиталь был построен во время Первой мировой войны, сначала в нем находился туберкулезный санаторий. Госпиталь построен в виде извивающейся змеи. Ширина его корпуса – одна палата. Это сделано для улучшения вентиляции – чтобы воздух при проветривании попадал в окно фасада, а затем выходил в окно в противоположной стене. Когда в здание провели водопровод, туалеты поставили напротив палат, в коридоре, но мне казалось, что они расположены на расстоянии четырех сотен метров друг от друга. Как-то раз вскоре после операции я ковылял в туалет. Навстречу мне вышла женщина и спросила: «Это вам пересадили сердце во вторник?»
Я ответил: «Да».
Она сказала: «Вы получили мое сердце».
Я сердечно поблагодарил и обнял ее. Мы виделись несколько раз во время пребывания в госпитале, а потом встретились еще раз, когда проходили обследование через десять лет после операций. Через пару лет после этого она умерла от рака. Та женщина хотела стать певицей и мечтала о записи, и я помог ей. Это была очень милая дама. Но я мало о ней знаю, у нас не было возможности познакомиться ближе, потому что после обследования мы разъехались по своим странам и наши пути разошлись. Другим замечательным результатом пересадки сердца стало то, что мы смогли завязать знакомство с величайшими кардиохирургами мира и пригласить их в госпитали Гранд-Рапидса. Доктору Якубу пришлось уйти на пенсию в Великобритании в шестьдесят пять лет, но он был блистательным хирургом и ученым, он мог еще многое дать людям, и теперь он работает консультантом в кардиологическом центре Мейера в госпитале «Спектр здоровья». Якуб остается одним из ведущих трансплантологов мира – и как ученый, и как практикующий хирург, имеющий огромный клинический опыт. За свою жизнь он выполнил много операций по пересадке сердца.
На заре трансплантологии, когда донорских сердец было много, а потенциальных реципиентов – еще больше, Якуб и его коллега, доктор Асгар Хагани, порой выполняли по три трансплантации в день. Они рассказывали, что делали операцию, спали, а потом отмывали операционную, готовя ее к следующей операции. Теперь доктор Якуб приезжает в трансплантологический центр Гранд-Рапидса пару раз в год, а сам центр возглавляет доктор Хагани. Один из их английских коллег работает сейчас в нашем детском госпитале. Этот врач – один из лучших специалистов в мире, и нам очень повезло, что он согласился работать у нас. Благодаря этим врачам, к нам стали приезжать и другие ведущие медицинские специалисты, которые не только улучшили городское здравоохранение, но и обогатили жизнь нашей общины. Я благодарен судьбе и врачам за успешную операцию и за все те дела, которые мне посчастливилось совершить за прошедшие с тех пор годы. Я до сих пор удивляюсь тому, какое позитивное влияние оказала перенесенная операция на мою жизнь, жизнь моей семьи и нашего города.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.