V. Эндогенные институты и теория игр

В главах III и IV было показано, что ограничение набора допустимых институционализированных убеждений необходимо для облегчения изучения эндогенных институтов с помощью теории игр. Дюркгейм [Durkheim, 1950 [1895], p. 45; Дюркгейм, 1995, с. 20] признавал центральную функцию институционализированных убеждений, утверждая, что институты – «все верования, все поведения, установленные группой». Но ни Дюркгейм, ни его последователи не наложили никаких аналитических ограничений на то, какие именно убеждения могут устанавливаться сообществом.

Поскольку убеждения невозможно наблюдать непосредственно, необходимо, как это позволяет теория игр, очерчивать их границы с помощью дедукции. Быть общеизвестными могут только такие установленные сообществом убеждения, которые связаны с равновесным (самоподдерживающимся) поведением. Кроме того, поведение, мотивируемое этими убеждениями, должно воспроизводить их, а не опровергать или разрушать.

Таким образом, теория игр позволяет нам возложить больше «ответственности за социальный порядок на индивидов, которые являются частью этого порядка» [Crawford, Ostrom, 1995, p. 583]. Она не столько предполагает, что индивиды следуют правилам, сколько предлагает нам аналитический аппарат. Он позволяет изучать, каким образом происходит эндогенное формирование поведения – т. е. как индивиды посредством взаимодействия приобретают информацию, способность и мотивацию следовать определенным правилам поведения. Например, теория игр позволяет нам выяснить, кто применяет санкции и кто распределяет вознаграждения, мотивирующие поведение; как те, кто их применяют, узнают или решают, к кому именно их применить; почему они не уклоняются от своей обязанности и почему нарушители не скрываются, избегая санкций.

Однако эмпирическая полезность классической теории игр вызывает вопросы – ведь она основывается на внешне нереалистичных допущениях относительно познания, информации и рациональности. Например, анализ требует всем известных принципов рациональности и того, чтобы у игроков была полная и закрытая модель ситуации. Можно просто удовлетвориться тем, что теория, несомненно, эмпирически весьма удобна и работает. Однако полезно пойти дальше. Поэтому в данной главе рассматривается, что именно можно узнать об эндогенных институтах благодаря необходимости использования различных нереалистичных допущений при изучении поведения в стратегических ситуациях.

В этой главе также ставится вопрос: что мы узнаем об институтах из выдвигаемой в теории игр гипотезы, что проблемы координации широко распространены. В стратегических ситуациях каждый индивид выигрывает больше, применяя ту стратегию, которая лучше отвечает на конкретные равновесные стратегии других игроков. Однако теория игр показывает, что обычно в повторяющихся ситуациях, наиболее значимых для институционального анализа, существуют множественные равновесия. Эта множественность равновесий предполагает, что человек будет искать варианты координации своего поведения, поскольку одной дедукции, т. е. знания структуры ситуации, для нахождения наилучшего ответа недостаточно[103].

Цель данной главы – рассмотреть эти вопросы, чтобы лучше понять институты и то, насколько для их изучения может использоваться теория игр. Такая задача потребует от нас оценки когнитивных, координационных и информационных микрооснов поведения; понимания того, как обеспечивают их институты и как вызываемое ими поведение затем воспроизводят сами эти институты. Осуществляя это исследование, мы в данной главе опираемся главным образом на теорию обучения в играх и экспериментальную теорию игр, когнитивную науку и социологию.

В разделе 1 этой главы подчеркивается значение социально определенных и распространенных правил в обеспечении индивидов когнитивными, координационными и информационными микроосновами поведения. Эти социальные правила дают индивиду информацию и когнитивную модель (которую также можно называть ментальной моделью, или системой усвоенных убеждений). (Далее я использую термины «когнитивная модель», «ментальная модель» и «система усвоенных убеждений» в качестве синонимов.) Сходным образом социальные правила координируют поведение, предоставляя публичный сигнал, относящийся к поведению, которое ожидается от индивидов в различных обстоятельствах. Коротко говоря, социальными правилами создаются эвристики, которые обеспечивают и направляют поведение, помогая индивидам формировать убеждения об окружающем их мире и том, что ожидать от других.

Общеизвестные социальные правила обеспечивают и направляют поведение, тогда как индивиды с ограниченной рациональностью и возможностями познания реагируют на эти правила. С одной стороны, каждый индивид принимает когнитивное, координационное и информационное содержание институционализированных норм как данность: он реагирует на правила (или играет по отношению к ним), принимая их как данность. С другой стороны, поскольку каждый индивид реагирует на эти правила, основываясь на своей частной информации и частных знаниях, такие правила собирают в целое информацию и знания и распространяют их в сжатой форме.

Единственные социальные правила, которые могут быть институци-ализированы (т. е. те, которые могут быть общеизвестными, выполнения которых можно ожидать и которые соответствуют поведению), – это правила, соблюдение которых каждый индивид считает оптимальным с учетом его собственных знаний, информации и предпочтений. В ситуациях, когда институты формируют поведение, институционализированные правила и связанные с ними убеждения соответствуют самоподдерживающемуся поведению. Наконец, поскольку поведение соответствует институционализированным правилам и связанным с ними убеждениям, эти правила и убеждения воспроизводятся (а не отвергаются) поведением.

В ситуациях, когда институты формируют поведение, институционализированные правила, соответствующие усвоенные и поведенческие убеждения и поведение, мотивируемое ими, образуют равновесие. Система, состоящая из институционализированных правил и убеждений, включает, направляет и мотивирует самоподдерживающееся поведение, воспроизводящее данную систему. Большинство индивидов чаще всего следуют тому образу поведения, которого от них ожидают.

В разделе 2 это понимание институтов используется для демонстрации того, почему предоставленный теорией игр теоретический аппарат, опирающийся на внешне нереалистичные допущения относительно познания, информации и рациональности, оказался полезным инструментом для позитивного институционального анализа. Понимание этого важно для выяснения того, когда и в каких масштабах можно продуктивно использовать теорию игр.

В этом разделе утверждается, что теоретико-игровой анализ, который предполагает наличие полной модели и общих знаний, фокусируясь на равновесных стратегиях, разыгрываемых в высшей степени рациональными индивидами, соответствует определенной ситуации. А именно той, где институционализированные правила, агрегирующие частные знания и информацию, обеспечивают координацию между индивидами, снабжают их общими знаниями и информацией. Теория игр ограничивает набор допустимых правил, убеждений и вариантов поведения теми, в которых каждый ограниченно рациональный индивид, отвечая на когнитивное, координационное и информационное содержание институционализированных правил, следует тому образу поведения, которого от него ожидают.

Знания и информация, концентрируемые в институционализируемых правилах, направляют индивидов – несмотря на их ограниченное восприятие, ограниченные знания и способности к расчету – к такому образу действий, что ограничения на допустимые убеждения и варианты поведения могут быть описаны равновесным анализом в рамках теории игр. Классическая теория игр может эффективно использоваться для изучения ситуаций, когда разумно предполагать, что социальные правила институциализированы[104].

Для простоты изложения в разделах 1 и 2 не принимаются в расчет нормы и социальные соображения. В разделе 3 обсуждение дополняется разработкой вопроса о вводе в анализ норм и социальных оценок. Действительно, многообещающим качеством теории игр является ее способность обеспечивать единым аналитическим аппаратом, необходимым для изучения когнитивных, координационных, нормативных и информационных основ поведения с учетом реакции индивидов одновременно на социальные, нормативные и материалистические соображения.

Центральным моментом этой главы является различие объекта исследований (институтов) и аналитического подхода, используемого для его изучения. Это различие также находится в фокусе изучения динамики эндогенных институтов, являющихся темой части третьей. В разделе 4, являющемся введением в эту тему, объясняется, почему следует изучать институты, не изучая их происхождение. Дается ответ на вопрос, почему легитимность – ключевой момент для институционализации целенаправленно созданных институтов. В различных обществах могут быть (и бывают) весьма различные нормы, касающиеся легитимности, причем каждая из них предполагает особое институциональное развитие. Различные источники легитимности, которые установились в Европе и исламских странах в период зрелого Средневековья, все еще сохраняют свою силу. В разделе 5 дается краткое изложение идеи, развиваемой в данной главе, а также намечаются пути дальнейшего развития нашего исследования.

Идея, выдвигаемая в этой главе, основывается на особой концепции рациональности и гласит: когда институты формируют поведение, социально определенные и распространенные правила ограничивают область, которую люди понимают и внутри которой они действуют рационально. В то же время в главе признается, что индивидами движут социальные и моральные мотивы. Согласуются ли две эти посылки? Можно ли рассматривать индивидов в качестве стратегических агентов, признавая при этом, что на их поведение влияют социальные и нормативные соображения? В Приложении Б приводятся доказательства того, что хотя индивиды обладают определенными социальными и нормативными наклонностями, они тем не менее рациональны в том смысле, который мы только что определили.

Прежде чем перейти к изложению, важно сказать о том, что не рассматривается в этой главе. Эта глава – об институтах, а не об их динамике. Она фокусируется на регулярностях поведения в популяции как целом, игнорируя при этом силы и факторы, которые заставляют отдельных индивидов поступать иначе, хотя порой такие поступки ведут к институциональным изменениям. К этому важному вопросу я вернусь в главе VI.