Глава 9 Потеря интереса

Глава 9

Потеря интереса

Хауи Хаблер вырос в Нью-Джерси и играл в футбол в государственном колледже в Монклере. Все, кто был с ним знаком, обращали внимание на накачанную шею футболиста, огромную голову и властные манеры, которые истолковывались то как маска, то как вызывающая восхищение прямолинейность. Он был шумным, упрямым и задиристым. «Столкнувшись с интеллектуальным противником своих сделок, Хауи не утруждался поисками интеллектуальных аргументов, — вспоминает один из бывших руководителей Хаблера в Morgan Stanley. — Он просто говорил: “Катитесь к чертовой матери”». Одним Хаблер нравился, другим нет, но к началу 2004 года мнение других людей перестало иметь какое-либо значение, поскольку вот уже почти 10 лет Хауи Хаблер зарабатывал деньги для Morgan Stanley на торговле облигациями. Точнее — облигациями, обеспеченными активами, иными словами, в его ведении находились ставки банка на низкокачественные ипотечные бумаги. Вплоть до взлета рынка низкокачественных ипотечных облигаций, изменившего смысл деятельности трейдера по облигациям, обеспеченным активами, карьера Хаблера во многом напоминала карьеру Грега Липпманна. Как и у всех прочих трейдеров по облигациям, обеспеченным активами, его работа походила на покер с низкими ставками, приносивший выигрыш, пока на рынке не происходило ничего из ряда вон выходящего. Цены падали, но потом всегда поднимались до прежнего уровня. Облигации, обеспеченные активами, можно было либо принимать, либо любить, но ненавидеть их представлялось бессмысленным, поскольку инструмента для игры против них не существовало.

В Morgan Stanley в условиях бума в сфере низкокачественных ипотечных кредитов зародилась идея выпустить вместо «шоколада с ореховой начинкой» «ореховую начинку с шоколадом». Фирма была лидером по переносу финансовой технологии упаковки корпоративных кредитов на сегмент потребительских кредитов. Специалисты по количественному анализу — финансовые интеллектуалы Morgan Stanley играли важную роль в обучении рейтинговых агентств Moody’s и S&P, технике оценки CDO, которые выпускались на основе пулов облигаций, обеспеченных активами. В этих условиях было бы удивительно, если бы в недрах Morgan Stanley не появилась идея создать дефолтные свопы на облигации, обеспеченные активами. Отдел Хауи Хаблера, работающий с низкокачественными ипотечными бумагами, выпускал облигации ускоренными темпами. Для этого команде Хаблера приходилось «складировать» кредиты порою месяцами. В промежутке между покупкой кредитов и продажей облигаций, выпущенных под эти кредиты, его команда несла потери от обесценивания. «Единственной причиной создания дефолтных свопов было желание защитить отдел ипотечных ценных бумаг, возглавляемый Хауи Хаблером», — говорит один из «изобретателей». Если бы Morgan Stanley удалось найти кого-то, кто продал бы ему страховку на его кредиты, Хаблер смог бы устранить рыночный риск, связанный со складированием ипотечных кредитов.

Первоначально, т. е. в 2003 году, считалось, что дефолтный своп на низкокачественные ипотечные кредиты является разовым нестандартным страховым контрактом, который заключался между Morgan Stanley и каким-нибудь другим банком или страховой компанией подальше от глаз широкого рынка.

Обычные люди даже не слышали такого названия — «дефолтные свопы» — и, будь воля Morgan Stanley, никогда бы не услышали. По своей сути это были странные, непрозрачные, неликвидные бумаги, оценка которых ставила в тупик всех, кроме Morgan Stanley. «Индивидуализированные» — так их называют на рынке. К концу 2004 года у Хаблера сложилось циничное отношение к определенным низкокачественным ипотечным облигациям, и ему хотелось найти красивый способ сыграть против них. Аналогичная идея посетила и интеллектуалов Morgan Stanley. В начале 2003 года один из них выдвинул предложение: под эту цель они создают небольшую группу, которой будет управлять один интеллектуал — он сам. Но об этом факте трейдеры быстро забыли. «Эту фишку придумал один из специалистов по количественному анализу, а они [Хаблер и его трейдеры] слизали ее», — говорит продавец облигаций из Morgan Stanley, очевидец событий. Один из близких приятелей Хаблера, трейдер по имени Майк Эдман, стал официальным автором новой идеи: дефолтные свопы на казавшиеся вечными пулы низкокачественных кредитов.

Один из рисков игры против низкокачественных кредитов был связан с тем, что, пока цены на жилье росли, заемщики могли воспользоваться рефинансированием для погашения первоначальных кредитов. Пул кредитов, на который покупалась страховка, сокращался, а вместе с ним и страховое покрытие. Дефолтные свопы Эдмана решали эту проблему с помощью примечаний мелким шрифтом в контрактах, согласно которым Morgan Stanley покупал страховку на последний непогашенный кредит в пуле. Morgan Stanley делал ставку не на весь пул низкокачественных ипотечных кредитов, а на несколько кредитов с наименьшей вероятностью погашения. Размер ставки при этом не менялся, словно ни один кредит из пула не погашался. Они покупали страховку от наводнения, по которой им выплачивалась стоимость целого дома, в случае если на него попадала хоть одна капля воды.

В таком виде новые индивидуализированные дефолтные свопы Morgan Stanley неизбежно исполнялись. Для полной выплаты страховки убытки по пулу кредитов должны были составлять всего 4 % (такое с пулами низкокачественных кредитов случалось только в хорошие времена). Единственная проблема, с точки зрения трейдеров Хауи Хаблера, заключалась в поиске покупателя — достаточно глупого, чтобы занять другую сторону в сделке, иными словами, готового продать Morgan Stanley аналог страховки на дом, предназначенный под снос. «Они нашли одного клиента, готового играть на длинной стороне транша какой-то фигни уровня “три В”», — говорит один из бывших коллег Хаблера. Между строк читалось: они нашли какого-то простофилю. Дурака. Клиента, которого можно обвести вокруг пальца. «Вот так это начиналось: это была первая сделка Хауи».

К началу 2005 года Хауи Хаблер, отыскав достаточное число простофиль, приобрел индивидуализированные дефолтные свопы на $2 млрд. С точки зрения простофиль, дефолтные свопы, приобретаемые Хауи Хаблером, были бесплатными деньгами: Morgan Stanley обязался выплачивать им 2,5 % в год сверх безрисковой ставки за право владеть облигациями инвестиционного класса (рейтинг «три В»), обеспеченными активами. Эта идея особенно пришлась по душе немецким институциональным инвесторам, которые либо не заметили примечаний мелким шрифтом, либо принимали рейтинги на веру.

К весне 2005 года Хауи Хаблер и его трейдеры были уверены, и не без причины, в том, что эти дьявольские страховые полисы окупятся. И хотели купить еще. Именно в этот момент Майкл Бэрри начал проталкивать идею стандартизированных дефолтных свопов. Грег Липпманн из Deutsche Bank, пара трейдеров из Goldman Sachs и еще несколько человек встретились для проработки деталей контракта. Упирающегося и протестующего Майка Эдмана из Morgan Stanley силой притащили на встречу, поскольку с момента превращения дефолтных свопов на низкокачественные ипотечные облигации в стандартные и открыто торгуемые команда Хауи Хаблера лишалась возможности продавать свою сомнительную частную версию.

В тот момент, в апреле 2006 года, механизм выпуска низкокачественных ипотечных облигаций работал на полную мощность. Хауи Хаблер — главный трейдер по облигациям из Morgan Stanley — и его команда из восьми человек приносили, по их прикидкам, около 20 % прибыли банка. С $400 млн в 2004 году прибыль возросла до $700 млн в 2005 году, а в 2006 году приблизилась к $1 млрд. В конце года Хаблер должен был получить $25 млн, но работа обычного трейдера по облигациям его больше не устраивала. Самые талантливые трейдеры с Уолл-стрит переходили из своих фирм в хедж-фонды, где могли зарабатывать не десятки, а сотни миллионов.

Крутому трейдеру по облигациям с Уолл-стрит не пристало собирать крохи от сделок с глупыми инвесторами. «Работу с клиентами Хауи считал пустой тратой времени, — говорит один из трейдеров, близко знакомых с Хаблером. — Он всегда этим занимался, но давно утратил интерес»[22]. Хаблер мог заработать сотни миллионов долларов, пользуясь недальновидностью клиентов Morgan Stanley. Он мог заработать миллиарды, используя капитал банка и играя против них.

Со своей стороны руководство Morgan Stanley всегда опасалось, что Хаблер и его маленькая команда могут в любой момент уйти и создать собственный хедж-фонд. Чтобы их удержать, Хаблеру предложили особые условия: собственная торговая группа с собственным роскошным названием — GPCG, или Global Proprietary Credit Group. Согласно новым условиям, Хаблер оставлял себе часть полученной прибыли. По словам одного из членов команды, «идея была в том, чтобы вместо $1 млрд мы тут же начали приносить $2 млрд в год». Хаблер и его команда, понятное дело, рассчитывали на приличную долю заработанных денег. В случае успеха Morgan Stanley обещал Хаблеру позволить выделиться в самостоятельную инвестиционную фирму, 50 % которой будут принадлежать ему. Помимо всего прочего, эта фирма должна была работать с CDO, обеспеченными низкокачественными ценными бумагами. И соперничать ей предстояло с фирмой Вина Чау, Harding Advisory.

Весь цвет торгового зала Morgan Stanley жаждал к нему присоединиться. «Предполагалось, что это будет элита из элит, — говорит один из трейдеров. — Хауи взял к себе самых толковых». Избранные перебрались на отдельный этаж офиса Morgan Stanley в центре Манхэттена, на восемь этажей выше своих прежних отделов. Там они отгородились от мира, стремясь создать хотя бы иллюзию отсутствия в Morgan Stanley конфликта интересов. Трейдеры со второго этажа, работавшие с клиентами, не должны были делиться с командой Хаблера на десятом никакой информацией о своих операциях. Тони Туфариэлло, глава отделения глобальной торговли облигациями и, стало быть, номинальный начальник Хауи Хаблера, все никак не мог определиться с местом и поэтому обосновался в команде Хаблера и постоянно бегал между вторым и десятым этажами[23]. Хауи Хаблеру были нужны не только люди. Ему до смерти хотелось забрать торговые позиции своей команды. Их детали были настолько сложны, что один трейдер по низкокачественным ипотечным облигациям из Morgan Stanley заметил: «Не думаю, что руководство Хауи до конца понимало операции, которые он проворачивал». Но общая идея была проста: Хаблер с командой сделал огромную ставку на то, что низкокачественные кредиты станут проблемными. Но бриллиантом короны в их тщательно выстроенных торговых позициях оставались $2 млрд в индивидуализированных дефолтных свопах, которые, как считал Хаблер, в один прекрасный день принесут им $2 млрд чистой прибыли. Пулы ипотечных кредитов вот-вот начнут нести убытки, тут-то Хаблер и снимет сливки.

Оставалась, правда, одна загвоздка: текущие премии по страховым полисам съедали краткосрочную прибыль, получаемую командой Хауи. «Ожидалось, что команда будет зарабатывать $2 млрд в год, — говорит один из членов группы. — А эта позиция в дефолтных свопах обходилась нам в $200 млн». Чтобы компенсировать текущие затраты, Хаблер решил продать некоторое количество дефолтных свопов на низкокачественные CDO с рейтингом «три А» и стать получателем премии[24]. Беда была в том, что премия по якобы гораздо менее рискованным CDO с рейтингом «три А» не превышала одной десятой от премии по CDO с рейтингом «три В». Чтобы компенсировать расходы, нужно было продать примерно в 10 раз больше дефолтных свопов, чем имелось на тот момент. Вместе с трейдерами Хаблер, не посвящая кого-либо в детали, быстро провернул эту операцию в пять-шесть приемов с Goldman Sachs, Deutsche Bank и рядом других банков.

К концу января 2007 года, когда представители индустрии низкокачественных ипотечных облигаций собрались в Лас-Вегасе для самовосхваления, Хауи Хаблер продал дефолтные свопы на CDO «три А» стоимостью примерно $16 млрд. Никогда еще элитный трейдер по облигациям с Уолл-стрит, а вместе с ним и весь рынок низкокачественных ипотечных облигаций не демонстрировал свое заблуждение с такой очевидностью. С сентября 2006-го по январь 2007 года трейдер по облигациям, занимающий в Morgan Stanley особое положение, купил $16 млрд в CDO с рейтингом «три А», состоявших преимущественно из низкокачественных ипотечных облигаций с рейтингом «три В», которые превратились в пыль, как только убытки по базисным пулам кредитов достигли примерно 8 %.

По сути, Хауи Хаблер делал ставку на то, что не все низкокачественные облигации с рейтингом «три В» станут проблемными. Он был достаточно умен, чтобы не питать иллюзий по поводу рынка, но ему не хватило ума, чтобы понять, как далеко должен зайти его цинизм.

В Morgan Stanley никогда, похоже, не задавались вопросом, стоит ли позволять элитным трейдерам покупать $16 млрд в низкокачественных ипотечных облигациях. Команда Хауи Хаблера, занимавшаяся торговлей за собственный счет, была обязана предоставлять информацию о проведенных сделках и высшему руководству, и отделу управления риском, однако из того, что она предоставляла, невозможно было понять характер риска. Риск, связанный с низкокачественными бумагами на $16 млрд, включался в отчетах о риске Morgan Stanley в категорию «три А», где вполне могли оказаться казначейские облигации. Помимо этого, он представлялся в виде показателя стоимости под риском (VaR). Этот инструмент, традиционно помогающий руководителям на Уолл-стрит оценивать действия трейдеров, характеризует исключительно уровень отклонения цены акции или облигации в прошлом. При этом последние изменения имеют больший вес. Поскольку резких колебаний стоимости CDO с рейтингом «три А» никогда не наблюдалось, во внутренних отчетах Morgan Stanley они фигурировали как практически безрисковые. В марте 2007 года трейдеры Хаблера подготовили презентацию, с которой начальник Хаблера выступил перед советом директоров Morgan Stanley. В ней всячески расхваливалась «сильная структурированная позиция» на рынке низкокачественных ипотечных бумаг. Никто не задал очевидного вопроса: что случится с сильной структурированной позицией, если уровень дефолтов низкокачественных заемщиков превысит ожидаемый?

Хауи Хаблер брал на себя огромный риск, даже если не говорил о нем или, возможно, вообще не понимал, что творит. Он сделал крупную ставку на повышение тех же самых траншей CDO, на понижение которых ставила Cornwall Capital. Эти CDO состояли из тех же самых низкокачественных облигаций, против которых играли FrontPoint Partners и Scion Capital. Более 20 лет запутанность рынка облигаций помогала трейдерам по облигациям с Уолл-стрит обманывать клиентов. А сейчас трейдер по облигациям обманул сам себя.

Вопрос заключался в том, как сильно коррелируют цены различных низкокачественных ипотечных облигаций в составе CDO. Диапазон ответов был предельно широким: от нуля (цены никак не связаны друг с другом) до 100 % (цены меняются одновременно). Moody’s и Standard & Poor’s считали, что в пулах облигаций с рейтингом «три В» корреляция составляла 30 %, но это означало совсем не то, о чем можно было подумать. Это не значило, например, что, если одна облигация становится проблемной, вероятность превращения остальных облигаций в проблемные составляет 30 %. Такой показатель означал, что при превращении одной облигации в проблемную другие облигации падают очень мало.

Отрицание того, что кредиты были по сути одинаковыми и обреченными на массовые дефолты при прекращении роста цен на жилье, позволяло Moody’s и S&P присваивать рейтинг «три А» примерно 80 % траншей каждой CDO. (И делало возможным весь бизнес с CDO.) Оно также позволило Хауи Хаблеру принять решение о покупке облигаций на $16 млрд. Morgan Stanley, наравне с другими фирмами с Уолл-стрит, убеждал рейтинговые агентства в том, что к потребительским кредитам можно подходить так же, как к корпоративным, т. е. как к активам, риски по которым можно существенно снизить в результате объединения в пул. Занимавшиеся уговорами считали, что выполняют маркетинговую функцию: они прекрасно знали о разнице между корпоративными и потребительскими кредитами, которая ускользнула от внимания рейтинговых агентств. Она заключалась в слишком короткой истории рынка низкокачественных ипотечных облигаций и в отсутствии прецедентов крушения рынка недвижимости в национальном масштабе. Элитные трейдеры по облигациям из Morgan Stanley не особенно над этим задумывались. Хауи Хаблер доверял рейтинговым агентствам.

У трейдеров по облигациям, говорившим с Хаблером по телефону, создавалось впечатление, что он считал эти ставки безрисковыми. Он собирался получать маленький процент, ни за что. В своей уверенности он был, разумеется, не одинок. Хаблер и трейдер из Merrill Lynch жарко обсуждали возможность покупки для Morgan Stanley $2 млрд в CDO с рейтингом «три А» у Merrill Lynch. Хаблер хотел получать от Merrill Lynch 28 базисных пунктов (0,28 %) сверх безрисковой ставки, а Merrill Lynch настаивал на 24. Обсуждая сделку в $2 млрд — сделку, в результате которой двухмиллиардные убытки Merrill Lynch переносились на Morgan Stanley, — два трейдера спорили о процентных платежах, составлявших $800 000 в год. Из-за этой спорной суммы сделка так и не состоялась. Хаблер точно так же мелочился и в разговоре с Deutsche Bank, который, правда, имел другой исход. Грег Липпманн во всех коридорах Deutsche Bank кричал о том, что стоимость этих CDO с рейтингом «три А» рано или поздно упадет до нуля. Deutsche Bank выплатил Хаблеру 28 базисных пунктов, на которых тот так настаивал, и заключил с ним две сделки по $2 млрд каждая, одну в декабре 2006 года, а вторую в январе 2007 года. «Когда мы заключали сделки, то оба убеждали друг друга в том, что в этих бумажках нет никакого риска», — вспоминает один из сотрудников Deutsche Bank, работавших с CDO и имевших дело с Хаблером.

В мрачный и странный период, длившийся с начала февраля по июнь 2007 года, рынок низкокачественных ипотечных бумаг походил на гигантский воздушный шар, удерживаемый у земли десятком крупных фирм с Уолл-стрит. Каждая фирма тянула за свою веревочку, но постепенно до всех дошло: как бы сильно они ни упирались, шар все равно оторвет их от земли. В июне фирмы одна за другой стали молча ослаблять хватку. По распоряжению генерального директора Джейми Даймона J. P. Morgan покинул рынок к концу осени 2006 года. Благодаря Липпманну Deutsche Bank никогда особо не цеплялся за веревку. Затем наступила очередь Goldman Sachs. Этот не просто отпустил шар, но и сделал крупную ставку против рынка низкокачественных бумаг, придав шару приличное ускорение[25]. Июньское крушение хедж-фондов низкокачественных бумаг Bear Stearns вырвало веревку из рук банка — и шар взмыл высоко в небо.

Незадолго до этого, в апреле 2007 года, Хауи Хаблер, испытывавший, похоже, опасения по поводу размеров своей ставки, заключил сделку с Ральфом Чоффи, управлявшим обреченными хедж-фондами Bear Stearns. Волна дефолтов смела New Century, крупнейшую в стране компанию по выдаче низкокачественных ипотечных кредитов, и та объявила 2 апреля о банкротстве. Morgan Stanley планировал продать Чоффи $6 млрд из своих $16 млрд в CDO класса «три А». Цена немного снизилась — Чоффи требовал доходность 40 базисных пунктов (0,40 %) сверх безрисковой ставки. Хаблер посовещался с президентом Morgan Stanley, Зои Круз. Вместе они решили, что лучше сохранить риск по низкокачественным бумагам, чем реализовать убыток в несколько десятков миллионов долларов. Это решение в конечном счете обошлось Morgan Stanley почти в $6 млрд, тем не менее генеральный директор банка Джон Мэк не принимал участия в обсуждении. «Мэк ни разу не снизошел до разговора с Хауи, — рассказывает один из близких приятелей Хаблера. — За все время у них не было ни одной встречи»[26].

Правда, к маю 2007 года разногласия между Хауи Хаблером и Morgan Stanley обострились. Что удивительно, они не были связаны с разумностью владения $16 млрд в сложных ценных бумагах, чья стоимость в конечном счете зависела от того, сможет ли стриптизерша из Лас-Вегаса с пятью объектами недвижимости или мексиканец — сборщик клубники с домом за $750 000 выплачивать резко возрастающие проценты. Конфликт был вызван тем, что Morgan Stanley не сдержал данное Хаблеру обещание о выделении его бизнеса в инвестиционную фирму, принадлежащую ему на 50 %. Возмущенный бесконечными проволочками, Хауи Хаблер пригрозил увольнением. В попытках его задобрить банк пообещал ему и другим трейдерам еще большую долю в прибылях GPCG. В 2006 году Хаблер получил $25 млн; в 2007 году он, несомненно, заработал бы гораздо больше.

Через месяц после того, как Хаблер выторговал более выгодные для себя условия, его работодатель, банк Morgan Stanley, наконец-то задал неприятный вопрос: что случится с их огромной ставкой, если дефолты в нижнем сегменте среднего класса американцев превысят ожидаемый уровень? Как поведет себя ставка при убытках, прогнозируемых самым пессимистичным аналитиком Уолл-стрит? До сих пор ставка Хаблера проходила стресс-тестирование для сценариев с 6 %-ными убытками по низкокачественным пулам, т. е. при максимальном размере убытков из недавнего прошлого. Теперь трейдерам Хаблера пришлось анализировать состояние ставки при 10 %-ных убытках. Запрос, поступивший непосредственно от директора по управлению риском Тома Долы, разозлил и обеспокоил команду Хаблера. «Запрос казался более чем странным, — говорит один из ее членов. — И породил беспокойство и тревогу. Трейдеры возмущались: мол, эти ребята сами не знают, что несут. Если убытки составят 10 %, миллионы людей окажутся на улице». (Убытки по пулам, на которые ставила команда Хаблера, в конечном счете достигли 40 %.) Как заметил один из руководителей Morgan Stanley, не входивший в команду Хаблера, «они не желали раскрывать результаты. И постоянно заверяли, что ничего подобного не случится».

Через 10 дней команда трейдеров Хаблера получила результат, который не особо хотелось демонстрировать: при 10 %-ных убытках прогнозная прибыль в $1 млрд могла обернуться убытком в $2,7 млрд. Как выразился один из руководителей Morgan Stanley, «сотрудники отдела по управлению риском вернулись со стресс-теста в расстроенных чувствах». Хаблер и трейдеры попытались их успокоить. Расслабьтесь, увещевали они, таких убытков никогда не будет.

Но отдел по управлению риском не мог успокоиться. Его сотрудникам казалось, что ни Хаблер, ни трейдеры не понимают до конца собственные ставки. Хаблер упорно твердил, что играет против рынка низкокачественных ипотечных облигаций. Но если так, почему во время краха этого рынка он теряет миллиарды долларов? Как выразился один из руководителей отдела по управлению риском из Morgan Stanley, «одно дело ставить на красное или черное и понимать, что ты ставишь на красное или черное. И совсем другое — ставить на некую разновидность красного цвета и не понимать этого».

В начале июля в Morgan Stanley прозвенел первый тревожный звонок. И поступил он от Грега Липпманна и его руководства из Deutsche Bank, который во время телефонной конференции сообщил Хауи Хаблеру и его руководству, что по дефолтным свопам на $4 млрд, проданным Хаблером отделу CDO в Deutsche Bank полгода назад, произошли благоприятные для Deutsche Bank кредитные события. Не будет ли Morgan Stanley так любезен перечислить $1,2 млрд в Deutsche Bank к концу дня? Или, как выразился Липпманн, если верить словам одного из участников этого разговора, «ребята, с вас один и две десятых миллиарда».

Низкокачественные CDO с рейтингом «три А» на сотни миллионов долларов, осевшие в фирмах с Уолл-стрит и считавшиеся безрисковыми, теперь, по словам Липпманна, стоили 70 центов за доллар. Хауи Хаблер очень удивился. «Как 70 центов? Согласно нашим моделям, они стоят 95 центов», — заявил один из представителей Morgan Stanley, участвовавший в телефонной конференции.

«А согласно нашим моделям, они стоят 70», — парировал представитель Deutsche Bank.

«Ну что ж, а согласно нашим моделям, они стоят 95», — повторил представитель Morgan Stanley, после чего принялся разглагольствовать о низкой корреляции тысяч облигаций с рейтингом «три В» в его CDO и о том, что несколько проблемных облигаций не обесценивают остальные.

Однако Грег Липпманн прервал его: «Чувак, выкинь свою модель. Я делаю рынок. Они стоят 70–77. У тебя есть три варианта на выбор. Ты можешь продать их мне по 70. Можешь купить по 77. Или отдать мне мои, черт их дери, один и две десятых миллиарда».

Morgan Stanley больше не желал покупать низкокачественные ипотечные облигации. Хауи Хаблер больше не желал покупать бумаги, обеспеченные низкокачественными облигациями: он выпустил из рук веревку, связывающую его с рвущимся ввысь шаром. Тем не менее он не хотел терять деньги и настаивал на своем варианте: ему не нужны дополнительные облигации по 77, но его CDO с рейтингом «три А» все равно стоят 95 центов за доллар. Он просто переложил решение вопроса на свое руководство, которое после переговоров с руководством Deutsche Bank согласилось перечислить $600 млн. Альтернативой для Deutsche Bank была передача вопроса в комиссию из трех произвольно выбранных банков с Уолл-стрит для оценки реальной стоимости CDO с рейтингом «три А». Это было принятое на Уолл-стрит средство обмана и введения в заблуждение, и Deutsche Bank не горел желанием прибегать к нему.

В любом случае Deutsche Bank воспринимал обеспечение не так уж серьезно. «Та телефонная конференция, которую организовал Грег, — рассказывает один из руководителей Deutsche Bank, — была последним делом с точки зрения ведения бизнеса. Капитал Morgan Stanley составлял $70 млрд. Мы знали, что у него есть деньги». В Deutsche Bank даже возникли разногласия по поводу точности названной Липпманном цены. «Он заломил такую сумму, — говорит один из участников обсуждения, — что многие сомневались в ее справедливости. Вряд ли Morgan Stanley действительно был должен нам $1,2 млрд».

Но правильность суммы подтвердилась. Это было начало падения, завершившегося всего через несколько месяцев на телефонной конференции с участием генерального директора Morgan Stanley и аналитиков Уолл-стрит. Число дефолтов росло, облигации повсеместно обесценивались, а вместе с ними и CDO на их основе. Несколько раз Deutsche Bank предлагал Morgan Stanley возможность выйти из сделки. Когда Грег Липпманн позвонил Хауи Хаблеру в первый раз, тот мог выйти из 4-миллиардной сделки с убытком в $1,2 млрд; когда Липпманн позвонил во второй раз, цена выхода поднялась до $1,5 млрд. Каждый раз Хауи Хаблер или кто-нибудь из его трейдеров пытался оспорить цену и отказывался от предложения. «Мы без конца спорили с этими недоумками», — говорит трейдер из Deutsche Bank. Агентов Deutsche Bank по взысканию долгов не покидало ощущение того, что трейдеры по облигациям из Morgan Stanley не ведали, что творят. Они не лгали, они действительно не понимали сути низкокачественных CDO. Корреляция между низкокачественными облигациями с рейтингом «три В» составляла не 30, а все 100 %. Стоило обесцениться одной, как обесценивались все остальные, поскольку все они зависели от одних и тех же экономических факторов. В конечном счете вряд ли стоило ждать, что CDO будут падать со 100 до 95, до 77, потом до 70 и, наконец, до 7. Входящие в их состав облигации были либо полностью качественными, либо полностью некачественными. Так что CDO стоили либо 100, либо ничего.

Грег Липпманн позволил Morgan Stanley выйти из сделки по цене в 7 центов, хотя за вход тот заплатил примерно 100 центов за доллар. Убытки по первым $4 млрд из 16-миллиардной ошибки Хауи Хаблера составили приблизительно $3,7 млрд. К этому моменту Липпманн перестал общаться с Хаблером, поскольку последний потерял место в Morgan Stanley. «Хауи вроде как отправился в отпуск на несколько недель и больше на работе не появился», — говорит один из членов его команды. Ему позволили уволиться в октябре 2007 года с несколькими миллионами долларов в кармане, обещанными ему в конце 2006 года в качестве стимула. Общая сумма причиненных им убытков, по данным, представленным совету директоров банка, составила чуть более $9 млрд — самый крупный операционный убыток в истории Уолл-стрит. Другие фирмы потеряли намного больше, однако их убытки, как правило, связывались с предоставлением низкокачественных ипотечных кредитов. В момент крушения рынка Citigroup, Merrill Lynch и прочие сидели на горах этого добра, которое, по сути, представляло собой отходы поточного производства CDO. Банки держали CDO, обеспеченные низкокачественными ипотеками, не ради самих этих бумаг, а ради вознаграждения, которое могла принести их продажа. Потери Хауи Хаблера стали результатом простой игры. Хаблер и его трейдеры, считавшие себя очень умными, решили сыграть на неэффективности рынка. Но своими действиями лишь усугубили эту неэффективность.

Перебравшись в Нью-Джерси и обзаведясь засекреченным телефонным номером, Хауи Хаблер утешался тем, что оказался не самым большим дураком. Он отпустил веревку слишком поздно и не успел спасти Morgan Stanley, но, хлопнувшись на землю, видел, как взмывший в небо шар тащит за собой кое-кого из обитателей Уолл-стрит. В начале июля, всего за пару дней до звонка Липпманна с требованием выплатить $1,2 млрд, Хаблер нашел парочку покупателей для своих CDO с рейтингом «три А». Одним из них была Mizuho Financial Group, трейдинговое крыло второго по величине банка Японии. Японцы, озадаченные новыми финансовыми изобретениями американцев, старались держаться от них подальше.

По какой-то причине, известной, похоже, только самой Mizuho Financial Group, компания возомнила себя умным трейдером и перекупила у Morgan Stanley $1 млрд в CDO, обеспеченных низкокачественными долговыми обязательствами.

Другой покупатель, банк UBS, выкупил $2 млрд в CDO с рейтингом «три А», принадлежавших Хауи Хаблеру, а также короткие позиции в облигациях с рейтингом «три В» на пару сотен миллионов. Иными словами, в июле, за несколько мгновений до крушения рынка, UBS приценился к сделке Хаблера и сказал: «Мы возьмем еще вот эти». В результате размер приобретенных Хауи Хаблером обязательств в CDO с рейтингом «три А» сократился с $16 млрд примерно до $13 млрд. Через несколько месяцев, пытаясь объяснить акционерам убытки в $37,4 млрд, понесенные на рынке низкокачественных ценных бумаг США, UBS опубликовал отчет, состоявший из правды только наполовину. В отчете указывалось, что небольшая группа американских трейдеров по облигациям, нанятых UBS, до самого конца активно уговаривала банк приобрести еще больше низкокачественных ипотечных облигаций у других фирм с Уолл-стрит. «Если бы люди знали о сделке, открытого возмущения не миновать, — говорит один из трейдеров UBS, участник событий. — Это была весьма сомнительная операция. И она держалась в строгом секрете. Нашлось бы немало таких, кто, знай они о происходящем, подняли бы мятеж. Мы забрали у Хауи Хаблера корреляционную сделку, хотя все знали, что корреляция равна единице». (Иначе говоря, составляла 100 %.) По его словам, проводившие сделку трейдеры UBS руководствовались собственными моделями, согласно которым они должны были получить $30 млн прибыли.

19 декабря 2007 года Morgan Stanley организовал собрание инвесторов. Банк хотел объяснить, как получилось, что операционный убыток в $9,2 млрд — плюс-минус пара миллиардов — превысил прибыль, которую принесли почти 50 000 его сотрудников. «Мне крайне неприятно сообщать о подобных результатах, — начал Джон Мэк. — Они являются следствием ошибочных решений, принятых одним из отделов, работающих с долговыми инструментами, и плохого управления риском.

Фактически все списания этого квартала явились следствием действий одного отдела из нашего подразделения, занимающегося ипотечными бумагами». Генеральный директор пояснил, что Morgan Stanley хеджировал риск, связанный с низкокачественными ипотеками, и что «этот хедж не сработал должным образом в чрезвычайной рыночной ситуации, сложившейся в октябре и ноябре». Однако ситуация на рынке в октябре и ноябре вовсе не была чрезвычайной; в октябре и ноябре рынок впервые верно оценивал риск, связанный с низкокачественными ипотеками. Чрезвычайными следует считать, скорее, события, предшествовавшие октябрю и ноябрю.

Заявив, что «как глава этой фирмы он несет ответственность за ее работу», Мэк принялся отвечать на вопросы аналитиков из других фирм с Уолл-стрит. На выяснение причин неприятности потребовалось некоторое время, но в конце концов их установили. Четыре аналитика приняли решение не доставать Мэка слишком сильно по поводу, похоже, самых крупных операционных убытков за всю историю Уолл-стрит, после чего слово взял Уильям Танона из Goldman Sachs.

ТАНОНА: И снова вопрос о риске, который в последнее время всех волнует. Объясните, откуда же у вас взялись такие огромные убытки. Я считал, что у вас существуют лимиты на позиции и лимиты на риск. Меня удивляет, что один ваш отдел мог потерять $8 млрд [дас].

ДЖОН МЭК: Неправильный вопрос.

ТАНОНА: Простите?

ДЖОН МЭК: Добрый день. Привет. И.

ТАНОНА: Я скучал без вас.

ДЖОН МЭК: Билл, послушайте, давайте начистоту. Во-первых, эта сделка была признана и прошла по счетам. Во-вторых, она была внесена в нашу систему управления риском. Все очень просто. Если разобраться, все просто и так неприятно, поэтому я не очень складно выражаюсь. Когда эти ребята проводили стресс-тестирование позиции, они не представляли. что дефолты могут достичь такого уровня. Справедливости ради скажу, что наш отдел по управлению риском также

не провел должного тестирования[27]. Вот и все объяснение. Мы попались на высоких хвостовых рисках. Вот что случилось.

ТАНОНА: Ладно. Хорошо. Еще один вопрос. Я удивлен, что ваш показатель VaR остался на прежнем уровне в этом квартале, учитывая понесенные убытки. Кроме того, как я понимаю, это были трейдинговые активы. Итак, можете прояснить, почему в нынешнем квартале не произошло резкого увеличения VaR?[28]

МЭК: Билл, я думаю, VaR очень хорошо отражает изменчивый трейдинговый риск. Но с точки зрения (невнятно). в отношении этого, я с удовольствием вернусь к вопросу, когда мы с ним разберемся, а в настоящий момент я не могу ответить.

Услышав этот бессмысленный набор слов, присутствующие должны были осознать свою неспособность разобраться со сложнейшими нюансами торговли облигациями. На самом деле сказанное свидетельствовало о том, что генеральный директор и сам не разбирался в сложившейся ситуации. Среди коллег — генеральных директоров Джон Мэк слыл человеком, который достаточно хорошо осведомлен о рисках торговли облигациями в своей фирме. В конце концов, он и сам в прошлом работал трейдером по облигациям и профессионально вырос в условиях культуры принятия риска, существовавшей в Morgan Stanley. Но он не просто не понял намерений своих трейдеров, когда они только зарождались, — он не смог даже внятно объяснить, что произошло, после того как банк потерял $9 млрд.

Наконец наступил финал: последний покупатель риска, связанного с низкокачественными ипотечными кредитами, перестал покупать. 1 августа 2007 года акционеры выдвинули первый иск против Bear Stearns в связи с банкротством его хедж-фондов, специализировавшихся на низкокачественных ипотечных бумагах. Этот иск сильно обеспокоил трех молодых основателей Cornwall Capital, которые владели огромным количеством дефолтных свопов, купленных преимущественно у Bear Stearns. После Лас-Вегаса Чарли Ледли не мог избавиться от ощущения чудовищности происходящего. Бен Хокетт, единственный из троицы, имевший опыт работы в крупной фирме с Уоллстрит, также предрекал катастрофический финал. А Джейми Май просто считал многих с Уолл-стрит негодяями. Все трое опасались, что Bear Stearns обанкротится и не сможет выплатить свои долги. «Рано или поздно наступит момент, когда ни с одной фирмой с Уолл-стрит нельзя будет иметь дело, — говорит Бен, — и этот момент наступит именно так».

Всю первую неделю августа они пытались ухватить тенденцию изменения цен CDO с рейтингом «два А», которые всего несколько месяцев назад торговались практически как безрисковые. «Лежащие в их основе облигации обесценивались, и все, с кем мы говорили, предлагали нам два пункта», — замечает Чарли. Вплоть до конца июля Bear Stearns и Morgan Stanley утверждали, что CDO с рейтингом «два А» стоят 98 центов за доллар. Рынок все повторял и повторял спор между Хауи Хаблером и Грегом Липпманном.

Cornwall Capital принадлежали дефолтные свопы на 20 паршивых CDO, но каждая из этих бумаг была порочна по-своему, поэтому определить их точную стоимость не представлялось возможным. Ясность существовала в одном: рискованная ставка перестала быть рискованной. Дилеры с Уолл-стрит всегда говорили, что им ни за что не избавиться от этих непонятных дефолтных свопов на транши CDO «два А», но рынок запаниковал и с готовностью покупал страховку на все, имевшее отношение к низкокачественным ипотечным облигациям. Ситуация изменилась: впервые Cornwall столкнулась с перспективой потери немалых денег из-за события, которое могло вызвать отскок рынка: например, из-за вмешательства правительства США и предоставления гарантий на все низкокачественные ипотечные кредиты. И разумеется, в случае краха Bear Stearns они теряли все. Если раньше перспектива катастрофы маячила далеко впереди, то сейчас угроза нависла прямо над ними. Они ринулись прикрывать тылы — искать покупателя на накопленные ими странные и как никогда актуальные страховые полисы.

Эта работа легла на плечи Бена Хокетта. Чарли Ледли попытался было выступить в качестве трейдера, но с позором провалился. «Эти мелкие нюансы, — ругался Чарли. — Нужно точно знать, что говорить, а если не знаешь, все на тебя набрасываются. Я вроде бы говорил: “Продавать!”, а все понимали — “Покупать!” Меня как обухом по голове ударили: торговля не мое дело». Бен зарабатывал трейдингом на жизнь, и единственный из троих знал, что и как следует говорить. Однако он вместе с семьей жены укатил отдыхать на юг Англии.

Вот так и получилось, что, сидя в пабе под названием The Powder Monkey в городе Эксмаут, графство Девоншир, Англия, Бен Хокетт занялся поисками покупателя на $205 млн в дефолтных свопах на мезонинные транши CDO «два А». В The Powder Monkey действовала единственная в городе надежная точка беспроводного подключения к Интернету, и никто из посетителей паба, увлеченных напитками, не обращал особого внимания на американца в углу, молотящего по клавиатуре компьютера и говорящего по мобильному телефону с двух часов дня до 11 вечера. До того момента только три фирмы с Уолл-стрит проявили готовность вести дела с Cornwall Capital и заключить с нею контракт ISDA, необходимый для работы с дефолтными свопами: Bear Stearns, Deutsche Bank и Morgan Stanley. «Бен всегда говорил нам, что без ISDA заключать сделки возможно, но не принято», — замечает Чарли. Но и момент был не совсем обычный. В пятницу, 3 августа, Бен обзванивал все крупные фирмы Уолл-стрит и говорил: «Мы не знакомы, и я знаю, что вы не подпишите с нами контракт ISDA, но у меня есть страховка на низкокачественные CDO, которую я готов продать. Вы согласны работать со мной без контракта ISDA?» «Сотрудники отделов облигаций отвечали отказом, — говорит Бен, — на что я советовал им позвонить главе кредитного отдела или главе отдела по управлению риском и поинтересоваться их мнением на этот счет». В ту пятницу только один банк изъявил желание работать с ними — UBS. И желание его было очень сильным. Последний из тех, кто удерживал воздушный шар, только что отпустил веревку.

В понедельник, 6 августа, Бен пришел в The Powder Monkey и снова принялся торговать. За страховые полисы стоимостью полпроцента UBS предлагал ему 30 пунктов авансом. Другими словами, $205 млн в дефолтных свопах, принадлежавших Cornwall, покупка которых обошлась в $1 млн, вдруг стали стоить чуть более $60 млн (30 % от $205 млн). Теперь интерес проявлял не только UBS; представители Citigroup, Merrill Lynch и Lehman Brothers, ответившие отказом в пятницу, в понедельник спохватились. Все они отчаянно старались оценить риски CDO, выпущенных их же фирмами. «Мне было проще, поскольку им приходилось рассматривать каждую сделку, а я хотел просто деньги», — рассказывает Бен. Cornwall была готова продать 20 позиций. Интернет-соединение то появлялось, то пропадало, равно как и телефонная связь. Не исчезало только рвение фирм с Уолл-стрит, жаждавших приобрести страховку от пожара на горящий дом. «Впервые за все время цены более-менее адекватно отражали реальную стоимость этих бумаг, — поясняет Чарли. — Позиции, которые Bear Stearns оценил в $600 000, на следующий день стоили $6 млн».

В четверг к 11 вечера миссия Бена завершилась. В этот самый день, 9 августа, французский банк BNP объявил о том, что инвесторы в его фонды денежного рынка не могут изъять средства из-за проблем с американскими низкокачественными ипотечными кредитами. Бен, Чарли и Джейми так и не поняли, почему швейцарский банк выкупил три четверти их ставок. Буквы U, B, S практически не упоминались в стенах Cornwall Capital до тех пор, пока банк не начал умолять их продать страховку, которая резко подскочила в цене. «Я даже и не подозревал, что UBS занимается низкокачественными бумагами, — говорит Чарли. — До сих пор удивляюсь, как это мы не сориентировались и не продали в короткую UBS». Освобождая Cornwall от дефолтных свопов, ни UBS, ни другие покупатели с Уолл-стрит не понимали, что принимают на себя риск краха Bear Stearns: для фирм с Уолл-стрит подобное предположение казалось немыслимым. Cornwall Capital, появившаяся четыре с половиной года назад с капиталом в $110 000, получила в итоге больше $80 млн за ставку стоимостью $1 млн. «Здорово, что не мы оказались дураками за столом», — замечает Джейми. Они действительно не были дураками. Рискованная ставка окупилась в пропорции 80: 1. И никто в The Powder Monkey даже не поинтересовался, чем это Бен занимается.

Многочисленное английское семейство его жены удивлялось, разумеется, где это он пропадает целыми днями, и Бен пытался это объяснить. Он считал происходившие события чрезвычайно важными. По его мнению, банковская система оказалась несостоятельной, что привело к серьезным потрясениям. Когда рушится банковская система, прекращается кредитование, нет кредитов — нет торговли, а если нет торговли — что ж, запаса хлора для системы водоснабжения Чикаго хватает только на восемь дней. В больницах кончаются лекарства. Современный мир держится на возможности покупать сейчас, а платить позднее. «Я вернулся домой к полуночи и принялся обсуждать с шурином будущее его детей, — рассказывает Бен. — Затем попросил всех родственников удостовериться, что их счета в HSBC застрахованы. Посоветовал им держать на руках некоторое количество наличных денег, поскольку вскоре могли возникнуть проблемы. Но объяснить все было сложно». Как рассказать невинным гражданам свободного мира о роли дефолтных свопов на транши CDO «два А»? Он попытался было, но его английские родственники как-то странно на него посмотрели. Они поняли, что кто-то потерял очень много денег, а Бен только что хорошо заработал, но дальше этого дело не пошло. «Я не мог растолковать им эти вещи, — признается он. — Они же англичане».

Через 22 дня, 31 августа 2007 года, Майкл Бэрри распечатал специальный счет и принялся активно избавляться от дефолтных свопов. Инвесторы получили наконец возможность забрать свои деньги. К этому моменту размер их вложений вырос более чем в два раза. Всего несколько месяцев назад Бэрри предлагали 200 базисных пунктов — или 2 % от условной суммы — за его дефолтные свопы, которые поднялись до рекордного уровня $1,9 млрд. А сейчас фирмы с Уолл-стрит, отчаянно пытавшиеся смягчить свое падение, готовы были дать 75, 80 и 85 процентных пунктов. В конце квартала он сообщил, что активы фонда выросли более чем на 100 %. К концу года при портфеле стоимостью менее $550 млн его реализованная прибыль превысила $720 млн. Но инвесторы молчали. «Даже когда стало понятно, что год выдался на славу и я оказался прав, праздновать победу желания не было, — признается Бэрри. — Процесс зарабатывания денег представлялся мне совсем не таким». Своему первому инвестору, Gotham Capital, он, не дожидаясь его реакции, отправил электронное сообщение с одной-единственной фразой: «Не стоит благодарности». Бэрри твердо вознамерился вышвырнуть Gotham Capital из фонда и настаивал на продаже их доли. Когда его попросили назвать цену, он ответил: «Можете оставить себе те десятки миллионов, которые вы почти что не дали мне заработать для вас в прошлом году, и будем квиты».

Когда Бэрри начинал свой бизнес, он решил не брать с инвесторов обычную 2 %-ную комиссию за управление средствами. В тот год, когда ему не удалось заработать, из-за отсутствия комиссии пришлось уволить сотрудников. Об изменении политики он известил всех письмом, вызвавшим новую волну негодования среди инвесторов, хотя его стараниями они разбогатели. «Я просто удивляюсь твоей способности выводить людей из себя, — говорил один из друзей по переписке. — У тебя настоящий талант».

Собирая информацию о синдроме Аспергера, Бэрри узнал о роли, которую играли его увлечения. Они помогали ему укрыться от враждебного мира. Вот почему у людей с синдромом Аспергера увлечения проявляются так ярко. Странно только, почему люди не могут их контролировать. «Врач, к которому я обращался, помог мне во всем разобраться, — писал Бэрри, — и когда я принимаюсь анализировать свою жизнь, то многое встает на места:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.