Гонки

Гонки

Глава 20. «Грэхем-Ньюман»

Омаха и Нью-Йорк • 1952-1955 годы

Через несколько месяцев после свадьбы, в июле 1952 года, Сьюзи вместе с родителями и новыми родственниками отправилась в Чикаго на Конвент (съезд) Республиканской партии. Томпсоны и Баффеты ехали в Чикаго, чувствуя себя частью «республиканской армии». Как минимум с политической точки зрения они уже были одной семьей и в этом году собирались принять участие в «крестовом походе» по возвращению Белого дома республиканцам после двадцати лет агонии под властью демократов¹³¹. Дорис вместе с отцом работала в кулуарах мероприятия, а молодые и невинные Берти и Сьюзи проводили время за разглядыванием знаменитостей типа Джона Уэйна, принявшего участие в этой «гигантской вечеринке»¹.

Разумеется, Уоррен остался в Омахе и по уши погрузился в работу. Конечно, политика была ему интересна, но далеко не так сильно, как деньги. Он, как и прежде, ненавидел работу по «выписыванию рецептов» и искал любые возможности для того, чтобы найти выход из не нравившегося ему положения. Его старый учитель Дэвид Додд попытался помочь ему, направив Уоррена в компанию Value Line Investment Survey (занимавшуюся консультациями по инвестированию и публикациями различных исследований), которая искала «новых людей». Эта работа достаточно хорошо оплачивалась — «не менее 7000 долларов в год»². Однако Уоррен не планировал быть анонимным исследователем. Поэтому он продолжал попытки продать GEICO незаинтересованным клиентам, в то же самое время внимательно читая новости о партийном съезде, которые сопровождались огромными заголовками на первых полосах газет.

Впервые в истории работа съезда освещалась в телевизионных программах, и Уоррен внимательно смотрел выпуски новостей, поражаясь способности телевидения превращать события в масштабные явления и влиять на умы обывателей.

Одним из лидеров съезда был сенатор Роберт Тафт из Огайо¹³², известный под прозвищем «Мистер целостность». Тафт возглавлял небольшую группу в Республиканской партии, состоявшую в основном из изоляционистов Северо-Запада, которая хотела, чтобы правительство было небольшим, не влезало в вопросы бизнеса и прежде всего более агрессивно выступало против коммунизма, чем это делал Трумэн³. Тафт назначил своего друга Говарда Баффета главой своей президентской кампании в Небраске,

а также руководителем своей службы по связям с общественностью. Противовесом Тафту выступало так называемое «Восточное либеральное сообщество»¹³³, искренне презираемое Говардом. Эта группа выдвинула своим кандидатом отставного генерала Дуайта Эйзенхауэра — сторонника умеренных взглядов, в годы Второй мировой войны являвшегося верховным главнокомандующим союзных сил в Европе, а затем ставшего первым верховным главнокомандующим сил НАТО. Эйзенхауэр, политически ловкий дипломат с великолепными лидерскими навыками, был очень популярен и воспринимался многими как герой войны. По мере приближения съезда Айк¹³⁴" начал набирать очки.

То, что впоследствии стало известным как самый противоречивый съезд Республиканской партии в истории, началось в Чикаго с того, что сторонники Эйзенхауэра продавили достаточно спорное изменение в регламент, позволявшее их претендент)) выиграть выборы у других кандидатов уже при первом голосовании. Разъяренные сторонники Тафта почувствовали себя ограбленными. Однако Эйзенхауэр смог быстро с ними помириться, пообещав возглавить борьбу против «подкрадывающегося социализма», и Тафт настоял на том, чтобы его последователи подавили свой гнев и проголосовали за Эйзенхауэра во имя того, чтобы наконец заполучить Белый дом. Республиканцы объединились вокруг Эйзенхауэра и его правой руки Ричарда Никсона. Значки I Like Ike¹³⁵ были видны повсюду⁴. Повсюду, за исключением лацкана костюма Говарда Баффета. Он поругался со всей партией, отказавшись поддерживать Эйзенхауэра⁵.

Это был акт политического самоубийства. Он остался со своими принципами, но в полном одиночестве. Уоррен признавал, что его отец «загнал себя в угол»⁶. С первых лет своей жизни Уоррен всегда пытался избегать нарушения обещаний, сжигания мостов и конфронтации.

Случившееся с Говардом еще сильнее укрепило его сына в трех важных принципах — союзники крайне важны; обещания настолько священны, что давать их нужно как можно реже; принципиальная и упертая позиция редко приводит к значимым результатам.

Эйзенхауэр победил Эдлая Стивенсона на ноябрьских выборах, и в январе родители Уоррена вернулись в Вашингтон, чтобы провести там последние месяцы срока Говарда, ставшего «хромой уткой»¹³⁶. Уоррен, длительное время наблюдавший за навязчивыми идеями Говарда и Лейлы, которые так или иначе мешали им самим в жизни, начал понемногу принимать на вооружение некоторые элементы стиля своих новых родственников. Дороти Томпсон была спокойной женщиной, а ее муж, несмотря на свой автократизм, был куда более проницательным в человеческих отношениях, чем упертый идеалист Говард Баффет.

Чем больше времени Баффет-младший проводил со Сьюзи и ее семьей, тем большее влияние они оказывали на него.

«Уоррен, — говорил Док Томпсон с такой важностью, будто цитировал Нагорную проповедь, — всегда окружай себя женщинами. Они более лояльны и лучше работают»⁷. Но он мог бы и не говорить этого своему зятю. Уоррен и сам всегда жаждал заботы со стороны женщин, однако лишь до тех пор, пока они не начинали навязывать ему свои принципы. Сьюзи видела, что Уоррен совершенно не против того, чтобы она взяла на себя роль заботливой матушки. Поэтому она окружила своего мужа вниманием и упорно работала над тем, чтобы «ввести его в рамки», избавив от присущей ему хаотичности. «О боже мой, — говорила она, — вот это была работа!»⁸ И вспоминает, что, когда только познакомилась с Уорреном, она «не видела никакого другого человека, настолько переполненного болью».

Сам Уоррен мог не видеть глубины своей боли, однако часто рассказывает о роли, которую Сьюзи сыграла в его жизни. «Влияние Сьюзи было не меньше, чем влияние моего отца, а возможно, и больше, просто все строилось немного по-другому. У меня была куча защитных механизмов, которые она (в отличие от меня самого) могла объяснить. Возможно, Сьюзи видела во мне что-то, чего не могли увидеть другие люди. Но она знала: чтобы вывести мои положительные качества на поверхность, потребуется немало времени и усилий. Она заставила меня верить в то, что рядом со мной есть человек с маленькой лейкой, который не забудет полить всходы и даст им превратиться в цветы».

Сьюзи хорошо понимала уязвимость Уоррена и то, насколько он нуждается в утешении, комфорте и поддержке. Все чаще она замечала, к каким последствиям привело влияние матери Уоррена на своих детей. Проблемы Дорис были гораздо более значительными, однако Лейла смогла убедить и ее, и Уоррена в том, что они ничего собой не представляют как личности. Сьюзи обнаружила, что практически во всем, что не связано с бизнесом, ее муж постоянно сомневается в себе. Он чувствовал, что его никогда не любили, и ему казалось, что и он сам не способен любить⁹.

«Я нуждался в ней как сумасшедший, — рассказывал Уоррен. — Я получал удовольствие от своей работы, но не от самого себя. Она буквально спасла мою жизнь. Она воскресила меня¹⁰. Она собрала меня воедино. У нее была такая же безоглядная любовь, которая бывает у родителей к детям».

Уоррен хотел, чтобы его жена давала ему то, что обычно дети получают от родителей. Кроме того, он вырос в семье, в которой мать делала за него практически все. Теперь ее место заняла Сьюзи. И хотя основная модель их семейной жизни была типичной для того времени — он зарабатывал деньги, она заботилась о нем и делала все по дому, — на практике это работало необычным образом. Все в доме Баффетов вращалось вокруг Уоррена и его работы. Сьюзи понимала, что ее муж — особенный человек; она добровольно превратила себя в кокон для его эмбриональных амбиций. Он работал целыми днями, а ночи проводил за изучением Moodys Manual. Он также добавил в свое расписание время обязательного отдыха, во время которого играл в гольф и пинг-понг, и даже записался в члены «Омаха Кантри Клаб».

Сьюзи, которой исполнилось чуть больше двадцати лет, никак нельзя было назвать «Бетти Крокер»^{137, однако она умела готовить простые блюда и вести хозяйство примерно так же, как любая жена в 1950-е годы. В те времена женщины из Омахи буквально стояли в очереди для того, чтобы попасть в число участниц на телевизионное шоу «Типичная домохозяйка», шедшее на местном канале KTMV. Героиня посвящала себя выполнению просьб своего мужа: пепси в холодильнике, лампочка в его лампе для чтения, смесь мяса с картошкой в любой комбинации на ужин, полная солонка, попкорн в шкафу и мороженое в холодильнике.}

Уоррену требовалось, чтобы кто-то следил за его гардеробом, содействие в общении с людьми, нежность, объятия и поглаживания по голове. Она даже сама подстригла его, так как Уоррен боялся ходить к парикмахеру¹¹.

По словам самого Уоррена, он был без ума от Сьюзи, которая чувствовала все, что происходило внутри него. Он описывает ее роль как дающего, а свою — как получающего. «Она впитывала все происходящее и чувствовала в отношении меня гораздо больше, чем я — в отношении нее». Они постоянно целовались и обнимались. Сьюзи часто сидела у Уоррена на коленях. Она постоянно говорила ему о том, что он напоминает ее отца.

Через шесть месяцев после свадьбы Сьюзи забеременела и была вынуждена прекратить учебу в Университете Омахи. Ее сестра Дотти также была беременна, но уже вторым ребенком. Они со Сьюзи сохраняли особенную близость между собой. Темноволосая красавица Дотти умом пошла в отца и, по семейным преданиям, обладала самым высоким показателем IQ среди всех учеников в школе Сентрал-Хай. Однако с точки зрения внешности и семейной жизни она гораздо больше напоминала свою мать¹².

Дотти вышла замуж за Гомера Роджерса, пилота и героя войны с красивым баритоном, которого все называли Бак Роджерс¹³⁸, несмотря на то что он не любил распространяться о своих военных подвигах. Гомер был общительным, энергичным, мускулистым, как бычки, которых он покупал и продавал. В доме Роджерсов всегда было много народу, Дотти играла на пианино, в то время как Гомер напевал что-нибудь вроде «Кэти, Кэти, прочь от стола, эти деньги оставлены мне на пиво». Сьюзи и Уоррен не участвовали в жизни дома Роджерсов, так как были склонны к более серьезному восприятию действительности и не употребляли алкоголя, но тем не менее сестры проводили много времени друг с другом.

У Дотти была постоянная проблема с принятием решений, и, с тех пор как у нее появился первый сын Билл, она постоянно мучилась различными вопросами, связанными с ее новой ролью матери. Сьюзи буквально взвалила всю ответственность на себя и помогала сестре.

Сьюзи также сблизилась со своей золовкой Дорис, которая вышла замуж и работала в Омахе школьной учительницей. Ее муж, Трумэн Вуд, был привлекательным мужчиной с хорошим характером. Он происходил из видной семьи. Их семейная жизнь протекала достаточно спокойно, пока Дорис не почувствовала, что она начинает застаиваться, как беговая лошадь в стойле. Будучи человеком действия, Дорис предложила Трумэну «пришпорить» ситуацию. Он начал двигаться чуть быстрее, но не намного.

Готовность Сьюзи защищать Уоррена и его сестру особенно сильно проявилась в январе 1953 года после того, как Эйзенхауэр принял присягу, срок полномочий Говарда в Конгрессе завершился и он с Лейлой вернулся в Небраску. Дорис и Уоррен почувствовали огромное напряжение от того, что Лейла вернулась в город. Уоррен едва мог выносить нахождение в одной комнате с матерью, а та время от времени продолжала свои нападки на Дорис.

Говард вернулся в Омаху, не представляя, чем будет заниматься дальше. Уоррен основал партнерство «Баффет и Баффет», которое позволило формализовать их совместную деятельность по покупке акций. Говард вложил в партнерство часть капитала, а Уоррен (помимо небольшой суммы) — свои идеи и рабочее время. Однако Говард с большой тревогой воспринимал перспективу в третий раз вернуться к работе на фондовом рынке. Уоррен вел его финансовые дела в то время, пока сам Говард работал в Конгрессе. Однако Говард знал, что Уоррен ненавидит эту работу, не оставляет попыток убедить Бена Грэхема взять его в свою компанию и при первой же возможности готов уехать в Нью-Йорк. А Говард скучал по своей истинной любви — политике. Он лелеял надежду вернуться к политической деятельности, попав в Сенат, особенно с учетом того, что теперь в Белом доме хозяином был республиканец. Однако его амбиции входили в противоречие с его крайними политическими воззрениями.

30 июля 1953 года — в день рождения Элис Баффет — у Сьюзи и Уоррена родился первый ребенок, девочка. Они дали ей имя Сьюзан Элис, однако чаще называли ее Малышка Сьюзи или даже Малышка Суз. Сьюзи оказалась страстной матерью, целиком отдавшей себя ребенку.

Малышка Сьюзи была первой внучкой Говарда и Лейлы. Неделю спустя Дотти, сестра Сьюзи, родила второго сына, получившего имя Томми. А еще через несколько месяцев забеременела и Дорис. Первый ее ребенок, дочка, получила имя Робин Вуд. К весне 1954 года Сьюзи забеременела вторым ребенком. Теперь у старших Баффетов и Томпсонов появился новый объект внимания — внуки.

* * *

Через несколько месяцев пробил, как показалось Говарду, его час. Утром 1 июля 1954 года из Вашингтона пришла новость о том, что сенатор от Небраски Хью Батлер попал в больницу с ударом и вряд ли выживет. Срок для выдвижения кандидатуры на первичные выборы в Сенат истекал в тот же вечер. Говард не мог не следовать приличиям, поэтому отказался подавать документы до тех пор, пока Батлер не умрет. Баффеты провели в напряженном ожидании весь день. Они знали, что Говард настолько хорошо известен в графстве Даглас, что если бы его кандидатуру внесли в список для специального голосования (минуя обычную процедуру согласования кандидатов партией), то он имел бы отличные шансы на победу, невзирая на неудовольствие партийных лидеров.

Известие о смерти Батлера пришло в начале вечера, но к этому моменту офис Фрэнка Марша, секретаря штата, уже был закрыт (как обычно, он закрылся в пять часов). Говард бросил свое заявление в машину и поехал вместе с Лейлой в Линкольн, предполагая, что у них достаточно времени и что срок подачи заявлений истекает в полночь. Они попытались отдать бумаги Маршу в его собственном доме, однако он отказался их принять, несмотря на то что Говард в течение дня заплатил все необходимые пошлины. Разъяренная семейная пара вернулась в Омаху.

Съезд республиканцев штата был в самом разгаре. Узнав о смерти Батлера, делегаты на месте избрали временно — до истечения срока полномочий — исполняющего обязанности сенатора¹³.

Любой преемник получал более-менее гарантированные шансы занять место Батлера на выборах в ноябре. Будучи одним из ведущих республиканцев своего штата, Говард казался очевидным кандидатом. Однако после отказа поддержать Эйзенхауэра многие воспринимали его как бунтовщика, любителя сражаться с ветряными мельницами, слишком щепетильного в этических вопросах и нелояльного к собственной партии. Поэтому вместо него съезд избрал Романа Грушку, приятного во многих отношениях конгрессмена, занявшего место Говарда в Конгрессе после его отставки. Говард и Лейла вновь помчались в Линкольн и подали иск в Верховный суд штата, чтобы он заставил партию принять его кандидатуру. Однако уже через сутки они отказались от бесполезной борьбы и отозвали иск.

Услышав новости о Грушке, Уоррен был вне себя от ярости. «Они просто перерезали папе горло от уха до уха», — сказал он. Как только партия осмелилась таким образом отплатить Говарду за десятилетия лояльности?

Говард, которому тогда пошел пятьдесят второй год, своими глазами наблюдал, как расплываются очертания его будущего. Гнев постепенно испарился, уступив место депрессии. До того дня отставной политик его уровня еще мог играть какую-то роль, но теперь его просто вышвырнули с арены, которая была центром его жизни и придавала смысл существованию. Он пытался получить преподавательскую должность в Университете Омахи, что, по мнению семьи, было вполне разумно, учитывая его деловой опыт и годы работы конгрессменом. Однако отношение к Говарду было настолько неприязненным, что университет отказался взять его на работу, несмотря на то что там преподавал его сын, а Док Томпсон был деканом колледжа искусств и науки. Все закончилось тем, что Говард вернулся на работу в «Баффет-Фальк». Со временем он нашел почасовую преподавательскую работу в Мидлендском лютеранском колледже в тридцати милях от Омахи¹⁴. Семья начала испытывать неприязненные чувства к местному обществу, которое фактически выжило Говарда из города.

Лейла полностью погрузилась в печаль. Ей было приятно находиться в отражении славы Говарда, и место, которое он занимал в мире, было для нее куда более важным, чем для него самого. Ее сестра Эдит жила в Бразилии, Берти — в Чикаго, ее отношения с Дорис и Уорреном были, мягко говоря, неурегулированными, поэтому она могла положиться только на двадцатидвухлетнюю Сьюзи. Однако Сьюзи была занята воспитанием старшего ребенка, выхаживанием младшего и всеобъемлющей заботой об Уоррене.

Кроме того, в самом скором времени Сьюзи собиралась покинуть Омаху. В течение двух лет Уоррен продолжал переписываться с Беном Грэхемом. Он предложил Грэхему ряд идей по инвестированию, например, в компанию Greif Bros. Cooperage, которую они с отцом купили для своего партнерства. Уоррен периодически наведывался в Нью-Йорк и всегда заходил в «Грэхем-Ньюман».

«Каждый раз я пытался увидеться с мистером Грэхемом».

Разумеется, для бывшего студента было не совсем типичным поведением постоянно торчать в офисе «Грэхем-Ньюман».

«Я был достаточно настойчив».

К тому времени, когда местное отделение Республиканской партии захлопнуло дверь перед отцом Уоррена, сам он уже находился на пути в Нью-Йорк. «Бен попросил меня приехать». Его партнер Джерри Ньюман объяснил это так: «Ты знаешь, мы решили устроить тебе еще одну проверку». «Я чувствовал, что еще немного, и я сорву немалый куш», — вспоминает Уоррен. Перед ним не стоял вопрос, стоит ли принимать это предложение. На этот раз Национальная гвардия дала положительный ответ на его запрос.

Уоррен был настолько взволнован, что прибыл в Нью-Йорк 1 августа 1954 года и вышел на свою новую работу в «Грэхем-Ньюман» уже 2 августа, за месяц до начала официального срока своего контракта. Тут он узнал о трагедии, случившейся с Беном Грэхемом неделей ранее. За четыре недели до своего 24-летия Уоррен написал своему отцу: «Ньюман (26 лет), сын Бена Грэхема, служивший в армии во Франции, на прошлой неделе покончил с собой. Он всегда был несколько неуравновешен. Однако Грэхем не знал, что это было именно самоубийство, до тех пор пока не прочитал об этом в официальном сообщении в New York Times, и это было настоящим кошмаром»¹⁵. Поехав во Францию за останками сына, Грэхем познакомился с подругой Ньюмана Мари-Луизой Амингес, или Малу, которая была на несколько лет старше Ньюмана. Он вернулся домой через несколько недель, однако никогда уже не был таким, как прежде. Начал переписываться с Малу и периодически ездить во Францию. Но в те дни Уоррен ничего не знал о личной жизни своего идола.

Вместо этого он пытался заняться своей, и для начала ему необходимо было найти жилье для семьи. В течение первого месяца его работы в Нью-Йорке Сьюзи и Малышка Сьюзи оставались в Омахе. «Сначала я попытался поселиться в Piter Cooper Village, одном из двух крупных жилых комплексов, построенных компанией Metropolitan Life сразу же после Второй мировой войны. Там жил мой друг по Колумбийскому университету Фред Кулкен. Там жил и Уолтер Шлосс. В Piter Cooper хотели попасть буквально все. Благодаря специальной норме законодательства арендная плата за квартиру в этом месте была недорогой — около 70-80 долларов в месяц, а сам дом был достаточно красив. Я отправил запрос о возможности получить жилье в этом месте, но получил предложение примерно через два года после этого. Если бы я получил предложение раньше, то до сих пор жил бы там».

Уоррену пришлось заняться масштабными поисками недорогой квартиры. Невзирая на непритязательное местоположение и большое расстояние до работы, он в итоге поселился в квартире с тремя спальнями в доме из белого кирпича, расположенном в пригороде Уайт-Плейнс в графстве Вестчестер, примерно в 50 километрах от Нью-Йорка. Когда через несколько недель к нему присоединились Сьюзи и Малышка Сьюзи, квартира еще не была готова, поэтому семья сняла комнату в одном из домов Вестчестера, причем настолько маленькую, что вместо колыбели им пришлось использовать ящик комода. Баффеты провели в этой комнате день или два.

Так как о скромности Уоррена ходило множество легенд, эта история впоследствии превратилась в рассказ о том, что он был настолько скуп, что не хотел покупать колыбель Малышке Сьюзи, которая была вынуждена спать в ящике комода все свое детство, проведенное в Уайт-Плейнс¹⁶.

Беременная Сьюзи распаковывала вещи, ухаживала за дочкой, приводила в порядок дом и знакомилась с соседями, а Уоррен каждое утро отправлялся на поезде до нью-йоркского вокзала Гранд Сентрал. В течение первого месяца работы он обосновался в архиве «Грэхем-Ньюман». Будучи готовым узнать все о том, как работала компания, он начал читать все документы подряд.

В компании работало всего восемь человек: Бен Грэхем, Джерри Ньюман, его сын Микки Ньюман, Берни Уорнер, исполнявший обязанности казначея, Уолтер Шлосс, две секретарши, а теперь еще и Уоррен. Наконец-то Уоррен получил тонкий серый пиджак, напоминавший по фасону лабораторный халат. «Это был великий момент, когда мне вручили этот пиджак. Мы все носили их — и Бен, и Джерри Ньюман. В этих пиджаках мы были равны друг другу». На самом деле не совсем.

Уоррен и Уолтер сидели за столами в комнате без окон, в которой стоял тикер, несколько шкафов с бумагами и были протянуты прямые телефонные линии в брокерские компании. Уолтер сидел ближе к телефонам и совершал основную массу звонков брокерам. Бен, Микки Ньюман или чаще Джерри Ньюман периодически выходили из своих личных офисов, с тем чтобы проверить те или иные котировки на тикере. «Мы должны были много читать и просматривать кучу материалов. К примеру, нужно было изучать данные Standard & Poors или Moodys Manual в поисках компаний, стоивших меньше величины своего оборотного капитала. В те времена таких компаний было много», — вспоминает Шлосс.

Грэхем называл эти компании «сигарными окурками» — их акции были дешевыми и неинтересными. В его глазах они напоминали липкие и расплющенные огрызки сигар, валявшиеся на тротуаре. Грэхем специализировался на выявлении этих неаппетитных останков, на которые никто больше не обращал внимания. Он поднимал их и делал последнюю затяжку.

Грэхем знал, что определенная доля сигарных окурков окажется для него бесполезной, поэтому считал неправильным тратить много времени на изучение качества каждой из компаний. Закон средних чисел говорил, что он сможет набрать достаточное их количество для «последней затяжки». Он всегда держал в голове, сколько может стоить та или иная компания в «мертвом» состоянии, — иными словами, сколько будут стоить ее активы в случае ликвидации. Покупка компании с дисконтом представляла собой его «запас надежности» — своего рода страховку на случай, если какая-то доля компаний станет банкротом. В качестве дополнительной меры он покупал небольшие доли в большом количестве компаний, применяя тем самым принцип диверсификации. Грэхем доводил идею диверсификации до крайности — некоторые из его долей в компаниях не превышали 1000 долларов.

Уоррен, очень доверявший собственным суждениям, не видел причин, по которым было бы необходимо так сильно защищать сделанные ставки, и мысленно закатывал глаза каждый раз, когда речь заходила о диверсификации. Вместе с Уолтером они собирали цифры из справочников Moody’s Manuals и заполняли сотни простых форм, использовавшихся в «Грэхем-Ньюман» для принятия решений. Уоррен хотел знать всю основную информацию о каждой компании. Изучив данные в совокупности, он сводил их до нескольких компаний, чьи акции заслуживали более тщательного изучения, а затем направлял все свои деньги на покупку акций, которые считал лучшими из изученных. Он хотел класть большинство яиц в одну корзину, так же как сделал в случае с GEICO. Однако к тому времени он уже продал акции GEICO, потому что ему никогда не хватало свободных средств для инвестирования. У каждого решения были альтернативные издержки — ему приходилось сравнивать одну возможность для инвестирования с другой, не менее привлекательной. Несмотря на свою любовь к GEICO, ему пришлось принять мучительное решение и продать ее акции, так как он нашел еще более желанные — акции компании под названием Western Insurance. Эта компания приносила 29 долларов в расчете на акцию, а цена самих акций составляла всего лишь три доллара.

Чем-то это напоминало игровой автомат, выдающий приз при каждой попытке поиграть. Стоило тебе вложить в машину Western Insturance двадцать пять центов и потянуть рычаг, как ты получал практически гарантированный выигрыш в два доллара¹³⁹.

Любой здравомыслящий человек захотел бы играть на таком игровом автомате, пока у него будет хватать сил. Это были самые дешевые акции с наивысшим запасом надежности, которые ему когда-либо приходилось видеть в своей жизни. Он купил так много акций, как только мог, и даже предложил вступить в игру нескольким своим друзьям¹⁷.

В том, что касалось дешевого или бесплатного, Уоррен вел себя как настоящая ищейка. Его невероятная способность поглощать цифры и анализировать их в скором времени позволила ему стать любимчиком компании «Грэхем-Ньюман». Для него это было совершенно естественным. «Сигарные окурки» Бена Грэхема чем-то напоминали его старое детское занятие — поиск выигрышных билетов на полу игрового зала ипподрома.

Он обращал самое пристальное внимание на то, что творилось в задней части офиса, где работали партнеры — Бен, Джерри и Микки. Бен Грэхем входил в состав правления компании Philadelphia and Reading Coal & Iron Company, и «Грэхем-Ньюман» контролировала ее деятельность. Уоррен самостоятельно нашел и изучил акции этой компании и к концу 1954 года вложил в нее 35 000 долларов. Его босс был бы потрясен этим решением, однако Уоррен, уверенный в правильности своих действий, увлеченно погрузился в сделку¹⁴⁰. Компания Philadelphia and Reading, торговавшая каменным углем и владевшая отвалами мелкого угля сомнительной ценности, не представляла собой ничего интересного как бизнес. У нее не было никаких перспектив. Тем не менее она генерировала достаточно большой поток наличности, который мог бы помочь ей улучшить состояние дел за счет покупки другой компании.

«Я был простым клерком, сидевшим в приемной. Как-то раз парень по имени Джек Гольдфарб зашел в офис для того, чтобы повидаться с Грэхемом и Ньюманом. После переговоров они купили его компанию Union Underwear Company для того, чтобы присоединить ее к Philadelphia and Reading Coal and Iron, в результате чего возникла корпорация Philadelphia and Reading***. Это было первым шагом на пути трансформации компании во что-то значительно более диверсифицированное. Я не входил в число посвященных, но был крайне заинтересован, так как чувствовал, что вокруг происходит что-то очень интересное». С широко открытыми глазами Уоррен изучал искусство распределения капитала — направления денег туда, где они обеспечат наивысшую отдачу. В данном случае «Грэхем-Ньюман» использовала средства, полученные от одной компании, для покупки более прибыльного бизнеса. Со временем именно это могло означать разницу между банкротством и успехом.

Сделки такого рода заставляли Уоррена думать о том, что он сидит на подоконнике и заглядывает в комнату, где происходят самые главные финансовые сделки. Однако, как он достаточно быстро обнаружил, Грэхем вел себя совсем не так, как обычные обитатели Уолл-стрит. Он был склонен постоянно читать в уме стихи, часто цитировал Вергилия и не раз терял пакеты с покупками в метро. Так же как и Уоррена, его совершенно не волновало, как он выглядит. Если кто-то замечал: «Какая у вас интересная пара туфель», Грэхем мог посмотреть на свои ботинки (один из которых был коричневым, а другой — черным) и не моргнув глазом сказать: «Да, и у меня дома еще пара таких же»¹⁸. Однако в отличие от Уоррена его не интересовали деньги как таковые, а торговлю акциями он не воспринимал как конкурентное соревнование. Для него выбор акций был интеллектуальным упражнением.

«Как-то раз он и я ждали лифта. Мы собирались поесть в кафе, расположенном на первом этаже Чейнин-Билдинг на углу 42-й и Лексингтон-авеню. Внезапно Бен сказал мне: “Запомни одну вещь, Уоррен, — отличие в том, как живу я, от жизни, которую ведешь ты, очень мало зависит от денег. Мы оба идем в одно и то же кафе на обед, работаем каждый день и получаем удовольствие от того, что делаем. Поэтому не беспокойся о деньгах так сильно — они не смогут многое изменить в твоей жизни”».

Уоррен преклонялся перед Беном Грэхемом, однако думал о деньгах достаточно часто. Он хотел, чтобы у него было много денег, и воспринимал это желание как часть конкурентной игры. Если Уоррену требовалось отдавать часть своих денег или просто казалось, что на них кто-то посягает, он начинал вести себя подобно собаке, яростно защищавшей свою кость. Его борьба за каждый цент была столь очевидна, что порой казалось, не он владеет своими деньгами, а, наоборот, они становятся его хозяином.

Сьюзи могла бы много рассказать об этом. Даже среди соседей по дому Уоррен быстро приобрел репутацию прижимистого эксцентрика. Он разрешил Сьюзи относить его рубашки в прачечную только после того, как, придя как-то раз на работу и сняв пиджак, оказался изрядно смущен состоянием своих рубашек (Сьюзи успевала гладить только воротник, переднюю планку и манжеты)¹⁹. Он договорился с газетным киоском по соседству о том, что будет покупать со значительной скидкой журналы недельной давности. У него не было машины, а когда он арендовал ее у соседа, то никогда не заполнял бензобак перед тем, как ее вернуть. (Когда же он, наконец, купил автомобиль, то ездил на нем исключительно в дождливую погоду, чтобы избежать мойки своими руками²⁰.)

Именно это стремление Уоррена сохранять каждый цент, возникшее с тех пор, как он продал первую упаковку жвачки, было одной из двух причин, сделавших его сравнительно богатым человеком к двадцати пяти годам. Вторая причина заключалась в стремлении заработать как можно больше. С момента окончания Колумбийского университета он начал зарабатывать деньги с возраставшей скоростью. Теперь Уоррен проводил все больше времени в раздумьях. В его голове постоянно крутилась статистика, связанная с различными компаниями и ценами на их акции. Когда он не занимался изучением какого-либо вопроса, концентрировался на преподавании.

Для того чтобы сохранить полученные благодаря Дейлу Карнеги навыки и в один прекрасный день не застыть в безмолвии перед аудиторией, он занялся преподаванием в школе для взрослых Скарсдейл, расположенной по соседству со своим домом.

Социальная сеть Баффетов в то время состояла из семейных пар, кормильцы в которых очень интересовались акциями.

Все чаще Уоррена вместе со Сьюзи приглашали в пригородные клубы или на ужины с другими парами, связанными с Уолл-стрит. Билл Руан представил его нескольким новым знакомым, таким как Генри Брандт (фондовый брокер, похожий на комика Джерри Льюиса, однако окончивший Гарвардскую школу бизнеса в числе лучших) и его жена Роксанна. По словам одного из своих знакомых с Уолл-стрит, Уоррен поражал людей и выглядел как «самый странный человек, которого когда-либо доводилось видеть». Однако когда он начинал разговаривать про акции, все остальные фигурально усаживались у его ног, что напоминало, по словам Роксанны Брандт, «Иисуса и его апостолов»²¹.

Женщины обычно сидели отдельно от мужчин и вели свои беседы, но и среди них Сьюзи выделялась так же, как ее муж между мужчин. Уоррен делился своими заключениями относительно финансов, а Сьюзи очаровывала других женщин своей простотой в общении. Она хотела все знать об их детях или планах завести детей. Она знала, как заставить людей открыться перед ней. Она могла задать вопрос о каком-нибудь важном решении, принятом ее собеседницей, а затем с участливым выражением лица спросить: «Вы сожалеете об этом?» И этот вопрос часто помогал другому человеку открыть все тайны своей души. Зачастую человек, с которым она провела всего полчаса, относился к ней как чуть ли не к лучшему другу, хотя сама Сьюзи никогда не делилась своими сокровенными мыслями в ответ. Люди любили ее за то, что она была искренне в них заинтересована.

Однако чаще всего Сьюзи находилась в одиночестве, ожидая второго ребенка и постоянно занимаясь стиркой, покупками, уборкой и приготовлением еды, а также кормлением, сменой одежды и играми с Малышкой Сьюзи. Такой порядок вещей казался правильным и нормальным и Уоррену, и самой Сьюзан. Как сказал за три года до этого Рикки Рикардо в первом сезоне комедийного сериала «Я люблю Люси»: «Мне нужна жена, которая будет просто женой»²². Это шоу многим казалось смешным именно из-за амбиций Люси и ее бесплодных усилий по их достижению. Поэтому Сьюзи кормила Уоррена ужинами и поддерживала его каждый день, как будто его работа была ежедневным жертвоприношением. Она понимала, насколько сильно он преклоняется перед мистером Грэхемом. Однако не забывала приглядывать за ним со стороны. Уоррен не делился с ней деталями своей работы, да они и не особенно ее интересовали. Она продолжала терпеливо работать над тем, чтобы Уоррен поверил в самого себя и «собрался». Она демонстрировала ему свое уважение и учила, как правильно общаться с людьми. Единственное, в чем она была непреклонна в отношении семьи, это в том, чтобы он не терял связи с дочерью. Уоррен не был человеком, готовым играть в прятки или менять подгузник, зато он мог каждый вечер петь Малышке Сьюзи колыбельные.

«Я постоянно пел ей песню “Над радугой”¹⁴¹. Постепенно она обрела гипнотический эффект, как звонки на собак Павлова. Может быть, мое пение было слишком скучным, но она засыпала каждый раз, как только я начинал ей петь. Я клал ее на плечо, и она буквально растекалась в моих руках».

Найдя работающую систему, Уоррен никогда от нее не отказывался. В процессе пения он мог спокойно обдумывать информацию из своих «умственных файлов». Поэтому песня «Над радугой» звучала в квартире Баффетов каждый вечер.

Будучи предоставленной самой себе, занимаясь домашним хозяйством, воспитывая ребенка, заботясь об Уоррене и живя в стерильном пригороде Нью-Йорка, Сьюзи с удовольствием приветствовала любого человека, оказывающегося у ее дверей.

Как-то раз в конце 1954 года в дверь квартиры постучал продавец журнала «Родители».

Неизвестно, какими именно доводами он воздействовал на Сьюзи, но, вернувшись домой, Уоррен быстро убедился в том, что она оформила договор подписки на значительно менее выгодных условиях, чем ей могло показаться. Он был вне себя от того, что его жену ввели в заблуждение, несколько раз звонил в редакцию журнала, общался с его представителями и требовал возврата денег, однако каждый раз получал отказ.

Тогда Уоррен начал настоящий крестовый поход. Он хотел не просто вернуть свои 17 долларов. Его цель состояла в том, чтобы победить несправедливость и заставить непокорный журнал встать перед ним на колени. Он прошелся по соседям и нашел несколько единомышленников, пожелавших присоединиться к нему, подал иск против журнала в суд Манхэттена и приготовился давать показания от имени всех обманутых подписчиков журнала «Родители». Он в нетерпении щелкал каблуками, представляя себе, как суетятся юристы журнала. В этом эпизоде он повел себя так же, как его отец, а поскольку дело касалось денег и шансы на победу были достаточно велики, то его действия одобрила бы и мать.

Однако, к его немалому огорчению, незадолго до заседания суда в его почтовом ящике оказался чек. Журнал «Родители» решил уладить дело миром. Крестовый поход провалился.

15 декабря 1954 года Уоррен пришел с работы пораньше: у Сьюзи начались схватки. Не успел он войти, как в дверь квартиры позвонили. На пороге стоял проповедник, занимавшийся тем, что ходил по квартирам и предлагал поговорить о Боге. Сьюзи вежливо пригласила его в гостиную и принялась слушать.

Это же пришлось делать и Уоррену, думавшему при этом, что только Сьюзи могло прийти в голову впустить такого человека в дом. Уоррен начал намекать на то, что разговор можно уже и сворачивать. На протяжении многих лет он был агностиком, не собирался обращаться в какую-либо веру, а кроме того, у его жены уже начались схватки и им пора ехать в больницу.

А Сьюзи продолжала слушать. «Расскажите мне еще», — попросила она. Пока проповедник продолжал свой рассказ, она немного дрожала и тихо постанывала²³.

Она не обращала внимания на сигналы Уоррена, полагая, что по отношению к гостю нужно проявлять вежливость и дать ему возможность выговориться (в ее глазах это было куда важнее, чем отъезд в больницу). Ее собеседник, по всей видимости, не понимал, что у нее схватки. Потеряв надежду, взволнованный Уоррен сел в кресло и принялся ждать, пока у проповедника не иссякнет пыл. «Я хотел убить этого парня», — вспоминает он. Однако они успели в больницу вовремя, и на следующее утро на свет появился Говард Грэхем Баффет.

Глава 21. На чьей стороне играть?

Нью-Йорк • 1954-1956 годы

Хоуи был «проблемным» ребенком. Если Малышка Суз была тихой и спокойной, Хоуи напоминал будильник, который было невозможно остановить. Его родители ждали, что рев постепенно прекратится, но он лишь усиливался. С рождением Хоуи вся квартира наполнилась непрерывным детским плачем.

«У него была какая-то проблема с пищеварением. Мы экспериментировали с разнообразными видами молочных бутылок. Возможно, малыш заглатывал слишком много воздуха, но он постоянно находился в состоянии бодрствования. По сравнению с Малышкой Суз Хоуи оказался для нас куда более суровым испытанием».

На крики Хоуи вставала Большая Сьюзи. Так как Уоррен вырос между постоянно разглагольствовавшим отцом и матерью, перемежавшей приступы нарочитой ярости болтовней о всяких пустяках, не было ничего удивительного в том, что он научился отгораживаться от происходившего вокруг него. Его даже особенно не беспокоили вопли Хоуи по ночам. Сидя в маленьком кабинете, переделанном из третьей спальни, он мог полностью отдаться своим мыслям на несколько часов.

На работе же он полностью погрузился в сложный новый проект, который оказался провозвестником его карьеры. Вскоре после того, как Уоррен начал работать в «Грэхем-Ньюман», цена на какао-бобы резко подскочила с 10 до 50 и более центов за фунт. Расположенная в Бруклине компания Rockwood & Со, производитель шоколада, страдавшая от «ограниченной прибыльности»¹, столкнулась с дилеммой. Основным продуктом компании были маленькие кусочки твердого шоколада (шоколад такой фактуры часто используется в производстве хрустящего шоколадного печенья). Не имея возможности поднять цены на свою продукцию в несколько раз, компания несла значительные потери. С другой стороны, в случае резкого скачка цен на какао-бобы Rockwood могла продать свои запасы уже имевшихся на складе бобов и получить сверхприбыль. (К сожалению, налоги съели бы больше половины этой прибыли¹⁴².)

Владельцы Rockwood обратились к «Грэхем-Ньюман» с предложением о приобретении своей компании, однако «Грэхем-Ньюман» была не в состоянии заплатить запрошенную цену. Поэтому они обратились к инвестору Джею Прицкеру, который нашел способ обойти высокие налоговые выплаты¹⁴³. Он обнаружил, что Налоговый кодекс США в редакции 1954 года гласит следующее: если компания сужает масштабы своей деятельности, то она может не платить налоги, связанные с «частичной ликвидацией» складских запасов. Прицкер купил достаточно акций для того, чтобы получить контроль над Rockwood, и предпочел сохранить в компании производство шоколада, полностью выйдя при этом из бизнеса по производству какао-масла. Он указал, что для производства какао-масла компания планировала использовать 13 миллионов фунтов какао-бобов, и, соответственно, теперь весь этот объем бобов должен был быть «ликвидирован».

Вместо того чтобы продать бобы за деньги, Прицкер предложил их другим акционерам в обмен на их акции. Он сделал это, потому что хотел получить больше акций и увеличить свою долю собственности в компании. Он готов был предоставить неплохие условия —? какао-бобы на сумму 36 долларов за каждую акцию², котировавшуюся по 34,5 доллара³.

Грэхем нашел способ заработать деньги на этом предложении: «Грэхем-Ньюман» могла купить акции Rockwood, затем обменять их у Прицкера на какао-бобы и, в свою очередь, продать их, заработав таким образом прибыль в размере двух долларов на каждую акцию. Это был типичный арбитраж: две почти одинаковые вещи торговались по разной цене, что позволяло умному трейдеру одновременно купить одну и продать другую, заработав на разнице цен с минимальным риском. «Уолл-стрит перефразировал старое выражение, — писал Баффет впоследствии: — “Дайте человеку рыбу, и он насытится на один день. Научите его арбитражным сделкам, и он никогда не будет испытывать голода”»^{144. Прицкер мог выдать «Грэхем-Ньюман» складской сертификат, который представлял собой именно то, о чем говорит название, — лист бумаги, на котором написано, что его владельцу принадлежит определенный объем какао-бобов. Такими сертификатами можно было торговать как акциями. «Грэхем-Ньюман» могла заработать, продав принадлежавшие ей сертификаты.}

$34 (цена акции Rockwood, которую G-N передает Прицкеру);

$36 (Прицкер выдает G-N складской сертификат, который та продает по указанной цене);

$ 2 (прибыль от каждой акции Rockwood).

Однако выражение «практически без риска» означает, что и в таких сделках присутствует риск, пусть небольшой. Что если цена на какао-бобы резко упадет и складской сертификат будет стоить всего 30 долларов? Вместо того чтобы заработать два доллара, «Грэхем-Ньюман» потеряла бы четыре доллара на каждой акции. Поэтому для того, чтобы зафиксировать свою прибыль и избежать описанного выше риска, «Грэхем-Ньюман» продала так называемые фьючерсы на какао-бобы. Это был отличный шаг, ибо цены на бобы были готовы вот-вот обрушиться.

Рынок фьючерсов позволяет продавцам и покупателям договориться о сделке с участием биржевых товаров (таких как какао-бобы, золото или бананы), при которой поставка будет происходить в будущем по цене, согласованной сегодня. В обмен на небольшую комиссию «Грэхем-Ньюман» могла договориться о продаже своих запасов какао-бобов по согласованной цене в определенный момент, тем самым не опасаясь риска, связанного с возможным падением рыночной цены. Другой участник сделки, бравший на себя риск, связанный с падением цены, был биржевым спекулянтом¹⁴⁵. Если цены на какао-бобы снижались, то «Грэхем-Ньюман» была защищена, потому что в таком случае покупатель был бы должен купить какао-бобы у «Грэхем-Ньюман» по цене, значительно более высокой, чем в данный момент*. Роль спекулянта, с точки зрения «Грэхем-Ньюман», заключалась в том, чтобы обеспечить компании гарантии против риска падения цен. Очевидно, что в момент заключения сделки ни один из ее участников не знал, в какую сторону двинутся цены на рынке.

Соответственно, для «Грэхем-Ньюман» цель арбитражной сделки заключалась в том, чтобы купить как можно больше акций Rockwood и при этом продать фьючерсы на ту же сумму.

«Грэхем-Ньюман» поручила Уоррену заняться сделкой с Rockwood. Он был к этому готов. К тому времени Уоррен занимался арбитражными сделками уже несколько лет, покупая обратимые привилегированные акции и открывая короткую позицию по обыкновенным акциям, выпущенным тем же эмитентом⁵. Он детально изучил статистику по прибыльности арбитражных сделок за 30 лет и обнаружил, что возврат на эти «безрисковые» операции обычно составлял 20 центов на каждый инвестированный доллар — значительно больше, чем семь-восемь центов прибыли от обыкновенных акций. В течение нескольких недель Уоррен целыми днями курсировал по всему Бруклину на метро, обменивая акции на складские сертификаты в компании Schroder Trust. Он проводил вечера за изучением ситуации, полностью погружаясь в свои мысли, укладывая спать Малышку Суз, напевая ей «Над радугой» и пропуская мимо ушей рев, под который Большая Сьюзи упорно пыталась всучить Хоуи бутылочку.

Rockwood была для «Грэхем-Ньюман» достаточно простой. Единственными затратами были жетоны на метро, время и мыслительная энергия. Однако Уоррен видел в сделках больший потенциал, чем другие сотрудники «Грэхем-Ньюман»⁶. Он купил 222 акции Rockwood для самого себя и решил их попридержать.

Уоррен много думал над предложением Прицкера. Когда он разделил весь объем какао-бобов, принадлежавших Rockwood (а не только тех, которые были отнесены к бизнесу по производству какао-масла), на количество акций Rockwood, то объем бобов в расчете на акцию оказался на 80 фунтов больше, чем предлагал Прицкер. Соответственно, те, кто решил бы не продавать свои акции, владели бы большим объемом бобов в расчете на акцию. И не только — после продажи акций всеми желающими у компании оставался бы определенный объем бобов, в результате чего в расчете на одну акцию он оказывался еще больше.