ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как ни забавно, но Казахстан – практически единственная в регионе страна, которая сумела провести достаточно радикальные реформы финансового сектора, при том, что сами финансы остались в основном национальными.

И восточноевропейская модель, и прибалтийская модель финансовых реформ получились на практике совсем простыми: большая часть тамошних банков была продана иностранцам, а уж иностранцы за счет своих денег, ресурсов и технологий сами произвели реструктурирование банковской отрасли. Провели хорошо, слов нет. Вкладчики в такой ситуации, естественно, успокоились, поскольку увидели, что теперь будут иметь дело с солидными иностранными кредитными учреждениями – ну а почему тогда не держать в них депозиты?

То есть это, безусловно, тоже способ реформирования финансового сектора, вот только способ такой, как бы сказать помягче, не безусловен. С моей точки зрения, даже из чистого интереса лучше попытаться что-то сделать самим, а не делегировать реформирование национального финансового сектора иностранцам.

Но большинство наших коллег по региону – именно делегировали.

Чехия, в частности, является примером того, как финансовые реформы делать не надо. Национальную модель приватизации обсуждать еще можно: в качестве основного метода там была реализована массовая ваучерная приватизация с равным доступом всех граждан страны. Многие аналитики считают, правда, что приватизация по-чешски не очень успешна. Хотя г-н Клаус в личной беседе говорил мне, что скепсис в данном случае может толковаться исключительно как непонимание чешских реалий; что самый главный результат – переход предприятий в частную собственность – в Чехии достигнут; а все прочие детали не слишком принципиальны.

Но уж финансовые их реформы точно неудачны, там все как раз совершенно очевидно. Правительство со свойственным чехам патриотизмом раз за разом вливало деньги в государственные тогда (или приватизированные лишь частично) чешские банки, чтобы вытащить их из тяжелого положения. А параллельно заставляло те же банки кредитовать определенные предприятия без учета рыночных рисков. Нормальная денежно-кредитная деятельность по такой схеме отчего-то никак не налаживалась, и все это длилось до тех пор, пока не продали почти все кредитные учреждения на сторону. В итоге сейчас более 80 % чешской банковской системы контролируется иностранными банками. Хотя в начале реформ у них была другая идея организации банковского сектора.

Персонально Вацлав Клаус за это не отвечает. Премьер – в любом случае политик, национальный лидер. Реально реформы проводят люди другого, соподчиненного уровня. Заслуги Клауса именно как политика несомненны: он очень много сделал для того, чтобы Чехию позиционировали в качестве европейской страны.

Поляки тоже практически все свои банки продали иностранному капиталу.

Вообще, в конце 1990-х годов в Восточной Европе прошла волна продаж государственных учреждений, в том числе банков, иностранным финансовым учреждениям.

А в Казахстане банковская система состоит из национальных банков. И, повторюсь, считаю это принципиально важным: основой национальных финансов должны быть именно национальные игроки. В частности, доля местных кредитных учреждений должна составлять 60–70 %. С моей точки зрения, это оптимально.

Всем известно, как велика была роль иностранных консультантов (назовем их так) в процессах, которые происходили на постсоветском пространстве после распада СССР. Коллеги предлагали проводить реформы по определенному, достаточно жесткому плану: приватизация, либерализация, жесткая бюджетная политика. Однако воплощение плана получилось корректным не везде, что, конечно, случается. Скажем, либерализация национального финансового рынка в некоторых странах негаданно привела к его утрате. Поэтому в контексте разговора о стратегии и тактике реформ финансового сектора конкретной страны неминуемо приходится обсуждать несколько принципиальных вопросов. Например, такой.

МОЖНО ЛИ РЕФОРМИРОВАТЬ ИМЕННО И ТОЛЬКО ФИНАНСОВЫЙ СЕКТОР, АВТОНОМНО ОТ ВСЕГО ПРОЧЕГО?

Вопрос один, ответов на него, как водится, два.

В долгосрочном плане это, полагаю, невозможно. Нельзя сделать так, чтобы финансовый сектор страны жил по одним законам, а вся остальная экономика развивалась (ну или стагнировала) по другим. Но в краткосрочной перспективе такие реформы реальны. Только, может быть, тему надо ставить немного иначе, а именно: МОЖЕТ ЛИ БЫТЬ ДВИЖИТЕЛЕМ РЕФОРМ НЕ ТОЛЬКО РЕАЛЬНЫЙ СЕКТОР, НО И ФИНАНСОВЫЙ?

Я обсуждал эту тему, например, с заместителем министра экономики и финансов Кореи в 2002 году, то есть по достаточно свежим следам финансового кризиса в Юго-Восточной Азии. Он говорил, что у них ситуация принципиально отличается от казахстанской и этим интересна. Как известно, тот экономический рывок, который совершила Южная Корея, жестко администрировался государством. Государство ставило во главу угла развитие определенных секторов реальной экономики (кораблестроения, черной металлургии, других индустриальных отраслей). Банкам в этом процессе отводилась вспомогательная роль: им давали указания (прямые или косвенные) кредитовать конкретные отрасли, без учета эффективности кредитования.

Все это закончилось кризисом 1997–1998 годов. Но в ходе реализации мероприятий по выходу из кризиса приоритеты поменялись. Важное место стала занимать реструктуризация уже финансового (а не промышленного) сектора, причем осуществлялась она при мощной финансовой поддержке государства. То есть в Южной Корее роль локомотива реформ играл реальный сектор экономики, а банковский был вспомогательным.

И это привело к определенным проблемам.

В Казахстане модель другая, хотя и не потому, что она задумывалась изначально. Так получилось по жизни, поскольку именно в финансовом секторе сконцентрировались на тот момент определенные человеческие ресурсы. Банковский сектор в результате начал развиваться быстрее, в какой-то степени выполнял функции локомотива экономики. И к перекосам по типу южнокорейских, где государство заставляло банки кредитовать тот или иной индустриальный сектор, наша стратегия не привела.

Но по большому счету делать выводы о том, какая модель является лучшей для той или иной страны, сейчас еще немного преждевременно. Кореец сказал мне тогда, что в целом ему как финансисту наша модель нравится, но вернуться к этой беседе он хотел бы через несколько лет. Чтобы понять, насколько устойчивой является казахстанская финансовая система именно в долгосрочном плане.

Кстати, та болезненная коррекция, которая сейчас происходит на рынке (см. главу „Проверка на прочность“), на самом деле отчасти полезна именно для того, чтобы понять степень устойчивости нашей модели.

Думаю, здесь, как везде, все хорошо в меру. Модель, когда государство вмешивается в работу финансового сектора, заставляя кредитовать целые секторы (которые, как потом выясняется, убыточны), чревата перекосами и кризисами. Когда банк принимает инвестиционные решения самостоятельно, он совершает меньше ошибок.

С другой стороны, совсем без государства в реформаторском деле не обойтись.

Как бы хорошо и устойчиво ни развивался чисто финансовый сектор, если его развитие не будет сопровождаться реформами в других секторах экономики (и даже не только экономики), то такой рост рано или поздно начнет затухать. Мой любимый пример: можно провести очень хорошие финансовые реформы, но если потом суды будут поддерживать не банки, а заемщиков, то проблем возникнет очень много, и притом именно в сфере финансов.

А суды, понятно, должны быть квалифицированными, но не только. Не менее важно еще, чтобы они не были коррумпированы. И второе условие в нашем регионе традиционно выполнить сложнее.

То есть вопрос даже не столько в том, что к опережающему развитию банковского сектора в какой-то момент должен подключиться рост реальной экономики (или, наоборот, банковский сектор – к реальному). Принципиально другое: в долгосрочном плане реформа финансового сектора вообще не может считаться окончательной, если в стране не проведены другие реформы. Причем это касается и судебной системы, и работы правоохранительных органов, и общего состояния дисциплины в обществе (если дисциплины нет в принципе, то и платежной дисциплине как частности тоже неоткуда взяться), и много чего еще. Короче, если реформы начаты в одном сегменте, то нужно быть готовыми продолжать их дальше, в „нетронутых“ зонах. Если этого не делать, то нереформированные участки потянут вниз те, что уже подверглись изменениям, и этот процесс неминуемо отбросит общество назад.

Я в последние годы постоянно говорил, что финансовый сектор в Казахстане достаточно развит, его сейчас особо двигать уже не требуется. Нужно заниматься реформированием здравоохранения, образования, судебной системы, чтобы они на каком-то этапе не начали тормозить финансы. Если, например, нет притока в экономику квалифицированных кадров, если национальная система образования их не воспроизводит, то реформы забуксуют. В Казахстане сейчас найти квалифицированного финансиста – проблема. Тогда о каких финансовых реформах может идти речь и чего мы ими добьемся?

Очень важна реформа судебной системы. Частично из-за коррупции, частично из-за низкого уровня финансовой грамотности судейского корпуса.

Важна правильная фискальная политика, правильная трудовая политика. И так далее. Тут дилемма: или всю экономику удается подтянуть к сектору, который развивается опережающими темпами, что оптимально. Или, если этого не делать, развитие тормозится в целом. Природа любит выравнивать.

Безусловно, существуют примеры успешных стран, развивающихся сейчас главным образом за счет финансового сектора: это, в первую очередь, Великобритания, Швейцария, ну и Сингапур. Но если бы в Британии (или Швейцарии, или Сингапуре) были коррумпированные суды, плохое общее законодательство, низкая дисциплина в обществе и так далее, то там финансовый сектор никогда большой роли не играл. И будь в этих странах грязно на улицах, то в этом случае их финансовые системы тоже (совершенно точно) не могли бы работать эффективно.

Хотите иметь развитый финансовый рынок – работайте (в том числе убирайте), а не воруйте.

В ТАКОМ СЛУЧАЕ, МОЖНО ЛИ ВЫРАБОТАТЬ СТРАТЕГИЮ РЕФОРМ ЧИСТЫМ ЛАБОРАТОРНЫМ СПОСОБОМ? ИЛИ ОПЫТ КАЖДОЙ СТРАНЫ ИСКЛЮЧИТЕЛЕН И ЕДИНИЧЕН?

Не секрет, что наши западные коллеги активно предлагали примерно одинаковые лекала реформ правительствам практически всех стран так называемого постсоветского пространства. И лично я пресловутый вашингтонский консенсус демонизировать не склонен. В принципе, там рекомендованы правильные вещи. Но проблема – и реально это основная проблема! – состоит всегда в исполнении рекомендаций. Как говорится, важен не материал, но мастер. А люди, мастерившие вашингтонские лекала, об объекте реформ, то есть о плановой экономике, не имели ни малейшего понятия.

Я начал смутно подозревать это, пожалуй, еще на учебе в Джорджтауне. Лекции по экономике в этом учебном заведении в мою там бытность читал латыш, неплохой сам по себе человек. Но он сильно не любил советскую власть, и по этой причине не был в состоянии осмысливать проблемы социалистической экономики хоть сколько-нибудь объективно. Просто злобно клеветал, и все дела. Ну а, скажем, Джеффри Сакс как специалист, безусловно, более амбициозен, нежели помянутый латышский профессор. Однако загвоздка в том, что актуальность его представлений о предмете профессиональных консультаций, как ни забавно, примерно та же: ну не знал он плановую экономику!

Поэтому в принципе в вашингтонском консенсусе написаны, повторюсь, правильные вещи. Только они очень общие. Политики, всерьез взявшие их на вооружение, рискуют стать похожими на мартышку из басни, не вполне корректно эксплуатировавшую хозяйские очки.

Скажем, в качестве меры лечения от последствий социализма внешние консультанты прописывали непременные приватизацию и либерализацию, в том числе либерализацию инвестиционной и валютной политики. И кто бы спорил с тем, что на стадии реформ экономике настоятельно нужны иностранные инвестиции. Но сейчас мы узнали также и другое: что нужны они не на любых, даже далеко не на любых условиях.

Да, приватизировать предприятия надо, но за реальные деньги, а не за обещания инвестиций. Кэш в данном случае предпочтителен абсолютно. Но уж если достигли договоренности на стадии обещаний, то потом все равно следует добиваться реальных денег, заводить инвестиции на конкретные счета, контролировать их поступление, закладывать в условия контрактов возможность расторжения, возможность отобрать государственный актив, если манна инвестиций его так и не осыпала. А поскольку в свое время у нас на такие вещи никто по наивности не закладывался, то теперь представителям государства в ряде стран СНГ приходится быть очень требовательными, скажем, к экологии объектов, за копейки приватизированных западными коллегами. И жаловаться смысла нет, это рынок. На нем такие правила: если ты подставился, то тебе же сделают плохо.

А опыт приходит только с опытом.

Зато, если уж инвестор в экономику зашел, то будь он казахстанским, американским, из Папуа-Новой Гвинеи, но если он поддерживает производство, создает рабочие места и честно платит налоги, то пусть нормально работает. Как только он вложил деньги, он – резидент с точки зрения налогового права. И чем больше он вкладывает, тем больше он наш.

Не поспоришь и с тем, что нужна жесткая кредитно-денежная политика. Но на практике эта идея очень быстро обрастает нюансами. Скажем, председатель правительства говорит председателю Центробанка, что, дескать, будет вам сбалансированный бюджет. И даже очень скоро. Но все-таки в будущем. А сейчас нужны деньги на посевную. Так что извольте их напечатать. После этого банкир рекомендует премьеру пойти самым далеким в мире путем, а премьер посылает туда же банкира. И вот тут наступает момент истины: кто же из них реально пойдет предписанным маршрутом. Если туда отправляется премьер (или, как вариант, министр сельского хозяйства), то страна понимает: вот и наступила эпоха правильной кредитно-денежной политики.

А если наоборот, то вообще непонятно, какие могут быть проблемы с дефицитом бюджета? Все очень просто: включай станок, дуралей! И денег будет ровно столько, сколько нужно.

Есть и другие важные практические вещи, о которых тоже никто не предупреждает.

Очень люблю рассказывать случай из жизни: Международный валютный фонд в определенный момент предписал монгольскому правительству обязательную продажу 50 % валютной выручки. Монгольские коллеги вначале бодро рапортовали, что решения МВФ воплотили в жизнь. Но через некоторое время стали жаловаться западным кураторам, что чиновникам монгольского минфина все-таки очень тяжело заниматься непривычной деятельностью. Какой, простите, деятельностью? Почему вдруг она стала непривычной? Да ведь им теперь приходится продавать полушубки, а они этому делу не обучены. Дело было в том, что фабрика, производившая полушубки на экспорт, должна была отдавать министерству финансов 50 % своей валютной выручки. Но, как писал Гайдар (Аркадий), что такое валюта, каждый из них понимал по-своему. И фабрика отдавала эти 50 % не кэшем, а собственно продукцией.

Это проблема так называемых допущений, assumptions. А в стратегически важных вещах допущений быть не должно.

Еще пример на ту же тему. Туземцы одного славного тихоокеанского острова долго наблюдали, что к живущим по соседству белым людям периодически прилетает большая железная птица. И из ее брюха выгружается масса прекрасных вещей: вкусная еда, напитки, ткани. Ну, бусы, возможно. Туземцам тоже сильно хотелось получать подобные предметы. И поскольку они были сметливые, трудолюбивые, а также работали не покладая рук, то и добились своего. А именно, сделали точь-в-точь такую же, как у белых, взлетную полосу из кокосовых скорлупок. Так что железная птица могла теперь прилетать и к ним.

Вот что бывает с людьми, которые некритично следуют рецептам людей из международных организаций. Хотя в принципе правильные теоретические рекомендации, повторю еще раз, существуют. И умные экономические книжки обязательно надо читать: не стоит рассчитывать на то, что все можно придумать самостоятельно. Вот только жаль, что реально не существует теорий, которые точно подошли бы к конкретной ситуации конкретной страны.

Я, скажем, одно время консультировал правительство Киргизии по вопросам проведения пенсионной реформы. Наши страны – соседи, все у нас вроде бы близкое и похожее, а сделать по нашим калькам они, между тем, мало что могут. У них, допустим, невозможно провести решения, подобные нашим, через парламент.

Между тем форматы взаимодействия и с правительством, и с парламентом при проведении реформ тоже приходится продумывать. Хотя технологиям работы с законодательной или исполнительной властью ни в одном вузе мира не учат, но эти навыки реформаторам тоже необходимы. Скажем, в определенный момент у нашего правительства возникли разногласия с Национальным банком. Премьер-министр, им был тогда Даниал Ахметов, не пошел путем конструктивного улаживания спорных вопросов, а попытался подвести банковский сектор под антимонопольное регулирование. Под удар была поставлена вся банковская система, долго и достаточно сложно создававшаяся трудом многих людей! По сравнению с этим любой мировой кризис, боюсь, покажется меньшим злом. Но наверху Ахметова, к счастью, не поддержали. Теперь он министр обороны, и мы все переживаем за нашу безопасность.

У нас через парламент какое-то время можно было провести любые реформы, и они имели консолидированную поддержку общества, потому что все понимали: без реформ стране не выжить. В 1997 году три закона по инфраструктуре фондового рынка прошли через мажилис за 45 минут (я тогда работал председателем Комиссии по ценным бумагам). А четыре года спустя, в 2001-м, мажилис меня пару раз просто не стал слушать. Хотя и мажилис процентов на шестьдесят был тот же самый, и я прежний. Но поменялся председатель парламента, поменялась ситуация в стране, появились лоббисты, и отношения парламента с Национальным банком стали совсем другими.

А на Украине сейчас обсуждают пути реформирования экономики, так граждане сразу заявляют: „Да как вы себе позволяете предлагать нам ЭТО! Мы, извините, демократическая европейская страна. Поэтому морочиться с реформами не собираемся – хотим хорошо жить прямо сейчас“. В результате продали национальную банковскую систему иностранцам. Конечно, так тоже можно. Но лучше ведь когда она своя.

Модель Восточной Европы, где все продано, нормально работает в тех странах, которые все равно вступают в ЕС. Но если страна не имеет шансов стать членом Европейского союза?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.