Глава 5. Гитлер: “Отечество, семья, труд”

Глава 5.

Гитлер: “Отечество, семья, труд”

В результате буржуазно-демократической революции в Германии в 1918 году была разрушена и сметена на свалку истории могучая военно-промышленная Прусская империя Гогенцоллеров. Всего полстолетия просуществовало это творение политического гения Бисмарка, который навязал свою волю многим небольшим германским государствам с помощью феодально-бюрократической и военной машины Пруссии.

Такое навязанное военной силой объединение Германии изначально казалось многим рыхлым, искусственным. Еще Ломоносов отмечал для русского уха, что различие в диалектах в разных германских княжествах, землях значительно большее, нежели между русским языком и языками Малороссии, Белоруссии. К этому следует добавить, что культуры, традиции в разных германских землях и княжествах, расколотых после эпохи Реформации и Тридцатилетней религиозной войны на католические и протестантские, с того времени развивались почти независимо столетиями! Ничего удивительного поэтому, что полвека совместного проживания под властью Пруссии не смогли смыть наслоения привычек предыдущих веков к независимому существованию, и поражение Империи в Первой мировой войне подстегнуло земельные элиты к сепаратизму, автономизации местной, провинциальной политики; идеи сепаратизма “ждали” только подходящих обстоятельств, чтобы разгореться, как сушняк от прикосновения огня, и пробудить в массах непримиримые страсти. До сих пор интегрированная в германскую экономическую машину Бавария не признала конституцию ФРГ и считает себя свободным государством. Что же говорить о политических настроениях большинства баварцев после революционных событий 1918 года. Эти настроения были очевидными — восстановление своей независимой государственности. То же в большей или меньшей мере творилось и в других землях.

Развал единого германского рынка самым сокрушительным образом ударил по промышленности, которая перед войной развивалась самыми быстрыми темпами в Европе. И здесь распад хозяйственных связей и производственных цепочек привел к дефициту потребительских товаров, к бурному как на дрожжах росту торгово-спекулятивного капитала, который быстро поглощал основную собственность страны и создавал прослойку населения, наглевшую от осознания себя самой влиятельной политической силой. Но в отличие от Италии германская буржуазная революция была гораздо радикальнее, она смела прочь всю феодально-бюрократическую государственность вместе с кайзером. Подобно событиям после Великой французской революции, в образовавшийся вакуум власти устремился коммерческий интерес, приручая и подминая образующуюся буржуазную государственную структуру управления Германией только под свои цели и задачи.

Особенность германских событий проявилась в том, что значительная прослойка евреев, не любителей заниматься промышленным производством вообще, оказалась в авангарде агрессивных сил торгово-спекулятивного, финансово-ростовщического интересов, тогда как промышленную буржуазию, индустриальный промышленный пролетариат и рабочий класс составляли в основном этнические немцы. Поэтому с самого начала буржуазной революции антагонистическое противоборство коммерческого и промышленного интересов приобрело оттенок этнической борьбы за власть. Дело было не в том, что евреи будто бы сознательно продавали стратегические интересы Германии американцам и британцам, помогали им экономически душить германскую промышленность, подрывать финансовые основы производства немецких товаров, заполняя и наводняя внутренний рынок американской продукцией. Но дело было главным образом в том, что коммерческий капитал, коммерческий торгово-спекулятивный интерес всегда и везде стремятся создавать дефициты одних, не местных товаров и избыток других — местных, совершая это для целей максимально выгодной скупки дешевых товаров в одних местах и последующей дорогой перепродажи их в других местах, то есть для целей получения самой высокой спекулятивной наживы. Коммерческий капитал, торгово-спекулятивный интерес космополитические по воззрениям на мир. И они разрушительны для всякого государства, оказавшегося на данный исторический момент политически слабым, потому что заинтересованы в его слабости, подконтрольности самому сильному капиталистическому государству, повсюду продвигающему исторический инстинкт коммерческого интереса как такового — превратить в конечном итоге весь мир в единый торгово-спекулятивный рынок, разделенный на несколько производственных метрополий и сырьевые, полусырьевые колонии. Они превращаются в агрессивную агентуру самого сильного капиталистического государства, подталкивают его к военной и политической экспансии, ибо это создаёт самые выгодные условия для глобальной спекуляции. Коммерческий интерес изначально заинтересован в хронической неравномерности развития разных регионов и стран мира, в поддержании такой неравномерности развития, в превращении ее в вечную проблему человечества. Поэтому не подотчетный национальному государству, каким не была и не могла быть Веймарская республика, ее внутренний коммерческий капитал неизбежно искал себе союзника в американских и британских экономических интересах для собственного спекулятивного роста и антагонистического противоборства с германским промышленным капиталом за выгодные для спекуляции цели внутренней политики. Тем самым он неизбежно порабощал и унижал историческое самосознание этнических немцев, и без того униженных поражением в мировой войне, грабительскими требованиями Версальского мирного договора и глубоким социально-политическим кризисом.

Беда и даже трагедия евреев в Европе всегда была в том, что это пришлый народ совершенно чуждой, южной и архаичной культуры, в которой довлеют два основных, чисто восточных, мотива в выборе жизненных ориентиров: либо посвящение себя коммерции, торгово-спекулятивной, ростовщической деятельности, либо настроенный против власти или за власть идеологизированный мистицизм, порой революционный по мысли, но часто склонный к мученическому, направленному против основ этой власти пророчествованию. И то и другое чуждо европейской, северной культуре, в своей глубинной генетической памяти склонной к созидательной конструктивности, к изменению формы окружающего, полного опасностей мира, каким всегда был мир Севера. Европейский дух не дал ни одного действительно великого пророка как такового и никогда искренне не размышлял над этим обстоятельством; протестантские реформаторы христианской доктрины, восточной по своей сути, не были пророками в еврейском понимании, но оказывались конструктивными мыслителями по переустройству христианского учения. Они лишь искали пути приспособить эту доктрину к практическим задачам европейского бытия, задачам изменения формы природы под нужды человека.

Европейский Архетип всегда тяготел по своим глубинным побуждениям к созиданию в том или ином виде, например, к государственному строительству или к производству: земледельческому, ремесленному, мануфактурному, промышленному. И всегда, как только экономическое и политическое развитие европейского государства достигало определенного уровня становления буржуазного самоуправления, наступал кризис в отношениях его коренного населения и власти с еврейскими общинами, евреев вытесняли из экономики и политики, изгоняли. И в первую очередь потому, что старая, феодальная структура власти разваливалась и борьба за власть, за цели и задачи политики буржуазной государственности перемещались в область борьбы коммерческого и промышленного интересов, борьбы соответствующих коммерческого и промышленного капиталов, при этом обнажая для масс принципиальное различие расовых склонностей к той или иной буржуазно-капиталистической деятельности, к той или иной идеологической и политической ментальности.

В Германии это противостояние коммерческого и промышленного политических интересов, как противостояние интересов антагонистических, приняло ярко выраженный радикальный характер во многом из-за мирового экономического кризиса. Конкуренция за германский рынок, борьба за выживание немецкой промышленности обострилась до предела. А коммерческий капитал ввозил и ввозил продукцию из США, помогая выживать американской промышленности, решать проблемы американской безработицы за счет безработных немцев. Политически и морально “хлипкая” Веймарская республика конституционно возникла в 1919 году для спасения экономики через восстановление единого германского рынка в условиях укрепления политического влияния коммерческого капитала и подъема местного автономизма на грани сепаратизма. Она была изначально неэффективной, не могла проводить единую германскую политику из конституционной столицы в Берлине. Она оказалась не способна защищать интересы германской промышленности и государства. Ибо властного государства вообще-то и не было. Было вынужденное объединение германских земель прежней Прусской империи, однако при этом в каждой земле коренное население в основном поддерживало политические силы, которые кичились местной автономией. Коммерческому капиталу такое положение вещей было выгодным, и он стоял насмерть за Веймарскую республику. Тогда как промышленный интерес требовал усиления центральной власти, которая только и смогла бы проводить эффективную политику защиты германской промышленности.

Самую радикальную и продуманную политику восстановления централизованного государства, способного противостоять двум внешним силам: американскому финансовому могуществу, его агентуре — еврейскому спекулятивному капиталу, с одной стороны, и советскому Коминтерну, с другой стороны, — смогла предложить лишь национал-социалистическая партия. Ее лидеру, Адольфу Гитлеру, удалось убедить в этом тех, чьи интересы были связаны с выживанием промышленности: как рабочих, обещая спасти их от безработицы и голодной смерти, так и промышленников, — то есть большинство населения страны. На парламентских выборах он и партия получили вотум доверия на проведение своей политической линии. Таким образом промышленный национальный интерес через режим Гитлера установил собственную диктатуру.

И в случае с Германией изумляет, как через полгода страна изменилась воистину до неузнаваемости. Было покончено с бандитизмом, остановлена гиперинфляция, затем и инфляция, проявились признаки реального промышленного подъема. Но главное, у народа появилась вера в порядок и в завтрашний день, появилось осознание себя обществом, где не было левых и правых, изгоев и снобов элиты с их циничной роскошью и паразитизмом существования, не было больше разделения всех на антагонистические классы, но была нация, единая семья патриотов, у которых только одно Отечество. “Отечество, семья, труд” — вот слова, которые должны были вернуть Германии величие и национальную волю, без чего оказывалось невозможным спасение национальной промышленности, спасение свободы и независимости государства в век, когда экономическая мощь является основой основ положения народа и государства в мире. Цинизм диктата коммерческого интереса вел Германию к деградации, разложению этих трех понятий: Отечества, как необходимого фундамента исторического самосознания; Труда, как основания промышленной мощи; Семьи, как основы социального самосознания, социальной и национальной ответственности. Эти три принципиальных лозунга были направлены, несомненно, против коммерческого космополитизма, стали политическим кредо нового режима.

Немного времени спустя началась реализация нескольких программ государственного значения. Создание крупнейшей в Европе транспортной системы, в том числе знаменитых и по сей день работающих автобанов, без чего было бы невозможно обеспечить динамизм промышленного развития за счет сведения к минимуму транспортных издержек. Осуществление особой социальной программы обеспечивало фактически спасение нации от демографической катастрофы. Проводилась политика реального воспитания молодежи в духе активности и предприимчивости и осуществлялась реальная поддержка предпринимательства в производстве за счет удушения политического, экономического, разлагающего социальную ответственность влияния коммерческого интереса.

Интерес этот был поставлен под жесткий контроль интереса промышленного, интереса государственного, носители коммерческого интереса стали терять бывший недавно высоким имидж и престиж. Вновь престижным стало созидать, творить, быть дисциплинированным рабочим, талантливым ученым, инженером, врачом, учителем, предпринимателем в сфере производства, человеком чести и общественного долга, семейной нравственности, человеком европейских духовных ценностей, европейской цивилизованности.

В широком объеме стала проводиться в жизнь программа воспитания общественного сознания у молодежи, как сознания национального, без чего невозможна была постановка стратегической цели добиться конкурентоспособности технологически сложного производства на мировых рынках, да и само такое производство было бы затруднительно поставить на ноги. Ибо сложному производству с высокими технологиями жизненно необходимо адекватно эффективное в самоорганизации городское общество, национальное общество. Пример Германии подтвердил тем самым историческую закономерность подъема националистического мировосприятия после буржуазной революции, ибо только радикальный национализм оказался способным решать столь сложную задачу — совершать подготовку общества к высокотехнологичному производству, к спасению государства, как государства с развитой современной промышленностью.

Без режимов национализма радикального толка в 30–40 годах в Германии, в Японии был бы просто неосуществим имеющий место после Второй Мировой войны экономический прорыв этих стран в лидеры мирового промышленного производства на базе высоких технологий и эффективнейших промышленных структур! Неосуществим! Особенно поучителен пример Японии, где de facto промышленный политический интерес смог сохранить свою диктатуру и националистическую идеологию даже при американской оккупации, за счет чего формируя высокую дисциплину общественного сознания, необходимую для организации высокоэффективного производства в технологически сложной по структуре монопольной промышленности.