5 Xerox Xerox Xerox Xerox

5

Xerox Xerox Xerox Xerox

Когда первая копировальная машина — механический аппарат для размножения листов с рукописными текстами, предназначенный для практического использования в канцеляриях, — была в 1887 году предложена рынку чикагской фирмой A. B. Dick Company, машина не взяла страну приступом. Напротив, мистер Дик, бывший лесопромышленник, которому наскучило от руки переписывать свои прейскуранты, попытался самостоятельно изобрести множительный аппарат, но в конце концов сдался и получил право производить мимеограф[34] от его изобретателя, Томаса Альвы Эдисона. Мистер Дик при этом тотчас столкнулся с ужасающими маркетинговыми проблемами. «Люди не хотели делать копии канцелярских документов, — рассказывал внук основателя компании Мэтьюз Дик-младший, позже вице-президент A. B. Dick Company, производящей разнообразные копиры и множительную технику, включая ротаторы. — В общем, первыми пользователями машины стали отнюдь не деловые организации, а церкви, школы, отряды бойскаутов. Чтобы привлечь компании и профессионалов, деду пришлось основательно заняться миссионерской деятельностью. Механическое размножение канцелярских документов было тогда в новинку, оно нарушало устоявшуюся практику. К 1887 году пишущая машинка провела на рынке немногим больше десяти лет и не получила еще широкого распространения, к тому же тогда не имелось и копировальной бумаги. Если бизнесмену или адвокату требовалось пять копий какого-нибудь документа, то клерк переписывал их от руки. Люди говорили деду: “Зачем мне много копий всякой ерунды? В кабинете будет полно хлама, в бумажки будут заглядывать любопытные, а я еще потрачусь на хорошую бумагу”».

В другом аспекте неприятности, с которыми столкнулся мистер Дик-старший, вероятно, обусловливались неважной репутацией самой идеи изготовления копий графических материалов, устоявшейся на протяжении нескольких столетий. Дурная репутация выражена в негативном подтексте слова «copy» — глагола и существительного — в английском языке. В Оксфордском словаре английского языка сказано, что в не очень далеком прошлом над этим словом витала аура обмана; в самом деле, с XVI века до викторианской эпохи слова «copy» (копия) и «counterfeit» (фальшивка) были почти синонимами. К середине XVII века средневековое значение слова «copy» (богатство, изобилие) было забыто, осталось только прилагательное «copious» (обильный). «Хорошие копии — это те, которые воспроизводят недостатки плохих оригиналов», — писал в своих «Максимах» Ларошфуко в 1665 году. «Никогда не покупайте копии картин», — догматически воскликнул в 1857 году Рёскин, предостерегая не от юридических последствий, а от подделок. На подозрении находились и копии письменных документов. «Заверенная копия документа может служить доказательством, но копия копии не может быть заверена с той же достоверностью и поэтому не может служить доказательством в судопроизводстве», — считал Джон Локк в 1690 году. Приблизительно в то же время набиравшее силу книгопечатание обогатило язык многозначительным выражением «некачественная копия», а в викторианскую эпоху появился обычай называть предмет или человека бледной копией другого.

Вскоре отношение к копированию изменилось под влиянием практических соображений, возникших по ходу растущей индустриализации. В канцеляриях стали размножать все больше и больше документов (может показаться парадоксальным, что этот рост совпал по времени с появлением телефона, но, возможно, здесь нет никакого парадокса; любые коммуникации неизбежно требуют новых средств). Пишущая машинка и копировальная бумага вошли в обиход после 1890 года, а размножение документов стало обычной практикой после 1900 года. «Ни одна канцелярия не может теперь обойтись без мимеографа Эдисона», — горделиво заявила в 1903 году Dick Company. К тому времени в мире работало уже более 150 000 множительных аппаратов. К 1910 году их стало 200 000, а к 1940 году — почти полмиллиона. В 1930–1940-е годы сильную конкуренцию ротатору составила офсетная печатная машина, приспособленная для работы в канцеляриях. Так же как для ротатора, для офсетной печати надо сначала подготовить шаблон — это довольно длительный и дорогостоящий процесс, — и поэтому использование офсетной печати может быть рентабельно только в больших учреждениях, где печатается большое количество копий одного и того же документа. На офисном жаргоне офсетные машины и ротаторы чаще называют «множительными аппаратами», а не «копирами». Граница между «размножением» и «копированием» находится где-то в пределах 10–20 копий. Больше — это размножение, меньше — копирование. Дольше всего технологи бились над созданием машины для эффективного и экономически выгодного копирования. Различные фотографические приспособления, избавлявшие от необходимости изготовлять шаблон, — самым известным из таких аппаратов стал «Фотостат» — начали появляться около 1910 года, но работали они медленно, стоили дорого, и поэтому область их применения ограничилась копированием архитектурных и инженерных чертежей, а также правовых документов. До 1950-х годов единственным способом изготовления копий деловых писем или машинописных текстов была перепечатка с копировальной бумагой, проложенной между листами.

Пятидесятые годы стали эпохой прорыва в механизированном офисном копировании документов. В течение короткого времени на рынке, будто по мановению волшебной палочки, появилось множество аппаратов, способных репродуцировать большинство документов без изготовления шаблона по цене несколько центов за копию при скорости печати несколько копий в минуту. В конструкции аппаратов применяли самую разнообразную технологию — Thermo-Fax фирмы Minnesota Mining&Manufacturing, появившийся в 1950 году, работал на термочувствительной бумаге; Dial-A-Matic Autostat фирмы American Photocopy (1952) был усовершенствованным фотоаппаратом; Verifax фирмы Eastman Kodak (1953) использовал метод, называемый методом переноса красителя, и так далее. Но все они, в отличие от мимеографа мистера Дика, немедленно находили покупателей, отчасти потому, что были востребованы, а отчасти потому, что оказывали на пользователей неотразимое психологическое воздействие. В обществе, которое социологи называют «массовым», идея сделать из уникальной вещи много точно таких же вещей становится поистине навязчивой. Тем не менее у всех этих машин имелись серьезные внутренние дефекты. Например, с машинами Autostat и Verifax было трудно работать, а кроме того, они выдавали мокрые копии, которые потом надо было высушивать. Копии, сделанные на Thermo-Fax, темнели при сильном разогревании аппарата. Все три модели нуждались в специальной бумаге, которую поставляли только их производители. Чтобы навязчивость превратилась в манию, нужен был технологический прорыв. Он не заставил себя ждать и произошел на рубеже 1950–1960-х годов с появлением машины, работавшей на новом принципе, названном ксерографией. Этот метод позволял получать сухие, качественные и устойчивые копии на обычной бумаге, а сам аппарат был прост в эксплуатации. Эффект ошеломлял. Приблизительное число копий (в отличие от тиражирования), изготовляемых ежегодно в Соединенных Штатах, подскочило с 20 000 000 в середине 1950-х до 9 500 000 000 в 1964-м и до 14 000 000 000 в 1966 году, и это не считая миллиардов копий в Европе, Азии и Латинской Америке. Больше того, изменилось отношение преподавательского корпуса к печатным учебникам и бизнесменов к письменной коммуникации; философы-авангардисты принялись восхвалять ксерографию как революцию, сравнимую с изобретением колеса. Монетные автоматы для ксерокопирования появились в кондитерских магазинах и косметических салонах. Мания — не такая мгновенная, как тюльпанная, охватившая Голландию в XVII веке, но, вероятно, более устойчивая — охватила весь мир.

Компания, совершившая технологический прорыв, на чьих аппаратах печаталось большинство из миллиардов копий, это, конечно же, корпорация Xerox, штаб-квартира которой находится в Рочестере. Результат — ее оглушительный успех в 1960-е годы. В 1959 году, когда компания — тогда она называлась Haloid Xerox — представила свой первый автоматический ксерографический копир, объем продаж составил 33 млн долл. В 1961 году доход составил 66 млн; в 1963-м — 176 млн; а в 1966 году — свыше 500 млн долл. Как говорил Джозеф Вильсон, исполнительный директор фирмы, если темпы роста сохранятся на нынешнем уровне в течение двух десятилетий, то доходы от продаж превзойдут валовой национальный продукт Соединенных Штатов. В 1961 году Xerox не входил в список 500 крупнейших американских компаний по версии журнала Fortune, в 1964 году компания занимала в нем 227-е место, а в 1967 году перебралась на 126-е. Список этот составляется на основании объема продаж, но по некоторым другим критериям Xerox занимала место намного выше. Например, в начале 1966 года компания занимала 63-е место в стране по размеру чистой прибыли, вероятно, девятое по отношению дохода к объему продаж, и 15-е по стоимости акций. В этом отношении молодая компания опередила таких старожилов фондового рынка, как U. S. Steel, Chrysler, Procter&Gamble и R.C.A. В самом деле, энтузиазм, проявляемый инвесторами в отношении Xerox, сделал его акции Голкондой фондового рынка 1960-х. Люди, купившие акции компании в 1959 году и сохранившие их до 1967 года, в 66 раз приумножили акционерный капитал. Те же, кто проявил сверхъестественную дальновидность и купил акции Haloid в 1955 году, получили прибыль, в 180 раз превышавшую первоначальную стоимость акций. Поэтому нет ничего удивительного, что резко выросла группа «ксероксных миллионеров» — до нескольких сотен, и, говорят, большинство из них уроженцы или жители Рочестера.

Компания Haloid, основанная в 1906 году, была «дедушкой» Xerox. Один из учредителей — Джозеф Вильсон, ростовщик, а по совместительству иногда мэр Рочестера — приходился родным дедом своему полному тезке, владельцу Xerox с 1946 по 1968 год. Haloid производил фотографическую бумагу и, как все фотографические компании, особенно рочестерские, существовал в тени гигантского соседа, Eastman Kodak. Но и в такой второстепенной роли компания была довольно успешной и даже неплохо пережила Великую депрессию. Однако сразу после Второй мировой войны возросшая конкуренция и заработная плата заставили Haloid осваивать новые производства. Научные сотрудники фирмы считали целесообразным присмотреться к процессу копирования, теоретические основы которого разрабатывались в то время в Баттельском институте, большой научно-исследовательской некоммерческой организации, штаб-квартира которой расположена в Коламбусе. Здесь нам придется вернуться в 1938 год и заглянуть на кухоньку крохотной квартирки, расположенной над баром «Астория» в Квинсе. Кухонька служила импровизированной лабораторией никому не известному изобретателю по имени Честер Карлсон. Сын парикмахера, эмигранта из Швеции, выпускник физического факультета Калифорнийского технологического института, Карлсон работал в Нью-Йорке в патентном отделе фирмы P. R. Mallory&Co., производителя деталей для электрических и электронных приборов. Желая славы, богатства и независимости, он все свободное время посвящал попыткам изобрести конторскую копировальную машину. В помощники он нанял Отто Корнеи, бежавшего из Германии физика. Плодом их совместных экспериментов стал процесс, с помощью которого 22 октября 1938 года они сумели, используя дымящее самодельное оборудование, перенести с одного листа бумаги на другой незатейливую фразу: «10–22–38. Астория». Процесс, названный Карлсоном электрофотографией, включал — и включает до сих пор — пять стадий: сенсибилизация светопроводящей поверхности к свету сообщением ей электростатического заряда (например, если потереть ее мехом); экспозиция поверхности перед листом бумаги с текстом для образования электростатического изображения; проявление скрытого изображения с помощью порошка, прилипающего к заряженным участкам поверхности; перенос изображения на бумагу; фиксация изображения нагреванием бумаги. Эти этапы по отдельности были известны и в других технологиях, но сочетание оказалось новаторским настолько, что торговые магнаты не спешили признать его возможности. Воспользовавшись опытом, приобретенным в деловых кругах, Карлсон немедленно запатентовал все устройства, имевшие отношение к изобретению (Корнеи покинул его, найдя другую работу, и исчез со сцены электрофотографии), и попытался их выгодно продать. В течение следующих пяти лет, продолжая работать в компании Mallory, он поменял тактику и начал предлагать права на плоды своих ночных трудов крупным компаниям, производящим конторское оборудование, но везде получал отказ. Наконец в 1944 году Карлсон сумел убедить Баттельский институт заняться дальнейшей разработкой процесса в обмен на три четверти всех прибылей, какие могут возникнуть от продажи и лицензирования.

Здесь ретроспекция заканчивается и начинается собственно история ксерографии. К 1946 году работы Баттельского института, касающиеся процесса, изобретенного Карлсоном, привлекли внимание руководства Haloid и персонально молодого Джозефа Вильсона, которому предстояло вскоре занять место президента компании. Вильсон рассказал об этом новому другу — Солу Линовицу, умному, энергичному молодому адвокату. Тот, некоторое время назад вернувшийся со службы в ВМС, занимался организацией новой Рочестерской радиостанции либерального направления, которую хотел использовать в противовес консервативным газетам Ганнета. У Haloid были свои адвокаты, но Линовиц нравился Вильсону, и он поручил другу разовую работу — посмотреть, нельзя ли воспользоваться этой штукой. «Мы приехали в Баттельский институт, и нам показали кусок железа, который натирали куском меха», — вспоминал потом Линовиц. Так родилось соглашение, по которому Haloid получал права на процесс Карлсона в обмен на выплату вознаграждений Карлсону и институту и участие в финансировании работ Баттельского института. Все остальное, как представляется, вытекало из этого соглашения. В 1948 году сотрудник института вместе с профессором классической филологии из Университета штата Огайо придумал слово «ксерография», состоящее из двух греческих корней (сочетание в переводе означает «сухопись»). Небольшие группы ученых из Баттельского института и Haloid, приступив к детальной разработке проекта, столкнулись с такой массой неожиданных технических проблем, что Haloid, отчаявшись, подумывал, не продать ли права на ксерографию фирме International Business Machines. Но в итоге сделка не состоялась. Конструкторские работы продолжались. Продолжали расти и счета. Для специалистов Haloid работа стала делом чести: надо либо сделать пригодную для эксплуатации машину, либо умереть. В 1955 году заключили новое соглашение, по условиям которого Haloid брал на себя все работы по созданию действующего аппарата, а для оплаты компания выпустила огромное количество акций, переданных Баттельскому институту, который часть их передал Карлсону. Цена была просто ужасающей. С 1947 по 1960 год Haloid потратил на работы, связанные с ксерографией, около 75 млн долл., или приблизительно вдвое больше всех доходов. Недостающие деньги брали в долг или зарабатывали массовой эмиссией непривилегированных акций, которые продавали всем людям, добрым, бесшабашным или дальновидным настолько, чтобы согласиться купить. Рочестерский университет, отчасти из заинтересованности в развитии местной промышленности, купил огромное количество акций для пополнения своего фонда пожертвований по цене, составившей — вследствие дробления акций — около 50 центов за штуку. «Не сердитесь на нас, если нам через пару лет придется продать наши акции Haloid, чтобы хоть частично покрыть наши издержки на них», — предупредил Джозефа Вильсона один из руководителей университета. Вильсон пообещал, что не рассердится. В то же время он и другие руководители компании стали получать заработную плату в акциях, а некоторые зашли так далеко, что потратили на проект личные сбережения и закладные на дома (одним из руководителей компании к тому времени стал Линовиц, чье сотрудничество с Haloid оказалось вовсе не сиюминутным: напротив, он стал правой рукой Вильсона, занимаясь оформлениями патентов компании, организуя зарубежные филиалы и иногда занимая пост председателя совета директоров). В 1958 году, после мучительных раздумий, руководство изменило название компании Haloid на Haloid Xerox, хотя полноценного ксерографического аппарата на рынке еще не было. Торговая марка «XeroX» была утверждена советом директоров Haloid за несколько лет до этого. Как признал Вильсон, это было бесстыдное подражание истменовскому Kodak. Последнюю букву Х скоро понизили в звании, превратив в строчную: стало ясно, что никто и никогда не будет писать на конце слова заглавную букву. Но слово-палиндром, почти как у Kodak, осталось. XeroX или Xerox, но название утверждено и останется, заявил Вильсон, не обращая внимания на энергичные советы консультантов, утверждавших, что оно неудачное, так как напоминает название антифриза или очень неприятное для слуха финансистов слово «zero» (ноль).

Затем, в 1960 году, грянул долгожданный взрыв. Все встало с головы на ноги. Вместо того чтобы тревожиться, окажется ли торговая марка успешной, руководству пришлось поволноваться, чтобы она не стала слишком успешной. Ибо в разговорах и в печати начало звучать слово «отксерить», что ставило под угрозу авторские права компании. Дело дошло до того, что компания повела борьбу с таким употреблением названия торговой марки (в 1961 году она пошла на решительный шаг и сменила название; отныне она стала называться просто и категорично: Xerox Corporation). Вместо того чтобы волноваться за свое будущее и за будущее детей, руководителям компании теперь стоило поволноваться о своей репутации в глазах друзей и родственников, которым они же совсем недавно мудро советовали не покупать акций компании дороже, чем за 20 центов. Другими словами, все, у кого были акции Xerox, стали богатыми людьми — руководители, экономившие на всем и затянувшие пояса, Рочестерский университет, Бательский мемориальный институт. Самое главное, Честер Карлсон, получавший акции по многочисленным соглашениям с Xerox, стал в 1968 году 66-м в списке богатейших людей Америки по версии Fortune.

На первый взгляд история Xerox несет на себе романтический налет XIX века — одинокий изобретатель в импровизированной лаборатории, небольшая, по-домашнему управляемая компания, первоначальные неудачи, опора на патентную систему, звучное греческое название изделия и, наконец, триумф, апофеоз системы свободного предпринимательства. Но есть в этой истории и другое измерение. Благодаря чувству ответственности перед обществом в целом, а не только перед акционерами, сотрудниками и покупателями, она стала антитезой многих историй о компаниях XIX века и представляет собой образец передовой компании XX века. «Устанавливать высокие цели, питать почти несбыточные надежды и внушать людям веру, что они достижимы, — это так же важно, как бухгалтерские балансы, а возможно, еще важнее», — сказал однажды Вильсон. Другие руководители компании не уставали подчеркивать, что «дух Xerox» — не только и не столько средство достижения цели, сколько средство сохранения человеческих ценностей ради них самих. Конечно, подобную риторику мы нередко слышим и от руководителей других крупных компаний, и из уст руководства Xerox она может вызвать только скепсис, если не раздражение, учитывая огромные доходы компании. Но есть доказательства того, что у Xerox слова не расходятся с делом. В 1965 году компания пожертвовала в пользу образовательных и благотворительных учреждений 1 632 548 долл., а в 1966-м — 2 246 000. Оба раза крупнейшими получателями стали Рочестерский университет и Рочестерский благотворительный фонд, и оба раза пожертвованные суммы составляли около 1,5 % чистой прибыли компании до вычета налога. Это значительно больше, чем доля дохода, отложенного на добрые дела другими крупными компаниями. Для примера можно взять компанию RCA — ее пожертвования составили 0,7 % прибыли до взимания налогов, или AT&T, которая пожертвовала намного меньше 1 %. То, что Xerox и дальше придерживался своих идеалов, подкреплялось принятым в 1966 году решением компании присоединиться к «программе одного процента», или, как ее еще называли, к Кливлендскому плану — именно в этом городе местные промышленники согласились отдавать на нужды образования ежегодно по 1 % прибыли, не считая других пожертвований. Так что по мере роста доходов Xerox Рочестерский университет и другие учебные заведения Рочестера увереннее смотрели в будущее.

В других делах Xerox тоже рисковал по причинам, не имеющим ничего общего с доходами. В 1964 году Вильсон сказал: «Корпорация не может стоять в стороне от значимых общественных проблем». Такой ереси трудно ожидать от делового человека, ибо занять какую-то гражданскую позицию — значит отпугнуть клиентов и покупателей, придерживающихся противоположных взглядов. Главная гражданская позиция Xerox — это поддержка Организации Объединенных Наций и отпор клеветникам. В начале 1964 года компания решила потратить 4 млн долл. — годовой рекламный бюджет — на финансирование показа по сетевому телевидению фильмов об ООН. В этих программах не было рекламы Xerox, лишь в начале и конце каждого фильма в титрах указывалось, что компания финансировала фильмы. В июле и августе — приблизительно через три месяца после решения — Xerox вдруг стал получать горы писем с протестами против проекта и призывами отказаться от него. Тональность писем, число которых перевалило за 15 000, варьировалась от сладких увещеваний до неприкрытого и эмоционального осуждения. Во многих говорилось, что ООН — это инструмент, призванный лишить американцев конституционных прав, что хартию ООН писали американские коммунисты и что ООН вообще добивается чисто коммунистических целей. В нескольких письмах от президентов некоторых компаний содержалась прямая угроза отказаться от услуг Xerox и перестать пользоваться его оборудованием. Лишь в немногих письмах авторы упоминали Общество Джона Берча[35], но никто не писал о членстве в этом обществе. Однако по косвенным данным было понятно, что всю эту кампанию инспирировало именно оно. Во-первых, имелась недавняя публикация Общества Берча, побудившая многих людей писать в Xerox письма с требованием отмены финансирования фильмов. В публикации говорилось, что такой же поток писем вынудил одну из крупных авиакомпаний убрать символы ООН со своих самолетов. Были выявлены и другие признаки организованной и спланированной кампании. Расследование, проведенное по инициативе Xerox, показало: 15 000 писем написаны 4000 авторов. В любом случае сотрудники и руководители Xerox не поддались на увещевания и угрозы. Под всеобщие рукоплескания серия была показана по сетевому телевидению в 1965 году. Вильсон впоследствии говорил, что показ фильма и решение проигнорировать протесты позволили снискать компании больше друзей, чем врагов. Во всех своих публичных выступлениях на эту тему он всегда настаивал, что этот шаг, который многие считали редким образцом делового идеализма, был на самом деле проявлением трезвого делового расчета.

Осенью 1966 года, впервые с момента изобретения и внедрения ксерокопирования, компания Xerox начала в какой-то мере сталкиваться с трудностями. Конторские копиры к тому времени производили уже примерно 40 компаний, многие — по лицензии Xerox (единственная деталь, на которую Xerox не давал лицензию, — это селеновый барабан, позволявший машинам печатать копии на обычной бумаге; для работы на машинах конкурентов требовалась специально обработанная бумага). Самым большим преимуществом Xerox было то, которым всегда пользуется занявший рынок первым, — высокие цены на товары. Теперь же, как заметила в августе газета Barron’s, начинало казаться, «что это некогда сказочное изобретение неизбежно станет привычной и заурядной реалией». Припоздавшие конкуренты, сбивавшие цены, уже толпились у дверей, ломясь в производство копиров; одна компания в письме, направленном держателям акций, предрекала, что скоро копир как игрушку можно будет купить за 10 или 20 долл. (действительно, их в 1968 году продавали за 30 долл. за штуку). А потом настанет день, когда копиры начнут раздавать бесплатно, чтобы стимулировать продажу бумаги, как дают бесплатно бритвенные станки, чтобы стимулировать продажу лезвий. Компания уже несколько лет, понимая, что рано или поздно ее малой монополии придет конец, расширяла свою деятельность, сливаясь с компаниями из других отраслей, в основном издательскими и образовательными. Например, в 1962 году компания Xerox купила University Microfilms, библиотеку микрофильмов неопубликованных рукописей, распроданных книг, докторских диссертаций, журналов и газет, а в 1965 году присоединила еще две компании — American Education Publications, крупнейшее издательство периодики для начальных и средних школ, и Basic Systems, предприятие, производящее обучающие машины. Однако эти приобретения не смогли вселить уверенность в такого догматичного критика, каков фондовый рынок, и акции Xerox начали падать в цене. С конца июня 1966 года, когда они стоили 267?, до начала октября, когда цена упала до 131 5/8, рыночная стоимость компании снизилась больше чем вдвое. За одну рабочую неделю с 3 по 7 октября акции Xerox упали на 42? пункта, а в самый тревожный день — 6 октября — торговлю акциями Xerox на Нью-Йоркской фондовой бирже пришлось приостановить на пять часов, потому что никто не хотел покупать выставленные на продажу акции общей стоимостью 25 млн долл.

Я нахожу, что компании становятся интереснее, чем обычно, когда для них наступает полоса небольших неприятностей. Поэтому я выбрал осень 1966 года, чтобы бросить взгляд на Xerox и его сотрудников — эта мысль не оставляла меня больше года. Я начал с того, что ознакомился с одним из продуктов компании. Набор копиров Xerox и сопутствующих изделий поистине впечатлял. Был, например, Xerox-914, машина размером с письменный стол, делавшая черно-белые копии любых текстов — печатных, рукописных, машинописных — и рисунков, не превышающих формат 23 ? 36 см, со скоростью печати одной копии за 6 секунд. Xerox 813 намного меньше, его можно поставить на стол. Это была та же модель 914, из которой, по выражению технических специалистов Xerox, выкачали воздух. Модель 2400, скоростная множительная машина размером с современную кухонную плиту, пекущая копии со скоростью 40 в минуту или 2400 в час. Модель Copyflo, способная увеличивать микрофильмированные изображения до формата страницы и распечатывать их. Модель LDX, с помощью которой документы можно передавать на расстояние с помощью телефонного провода, радиоволн УКВ-диапазона или коаксиального кабеля. И наконец, Telecopier, устройство, работающее не на принципах ксерографии, созданное фирмой Magnavox, но продаваемое Xerox. Оно представляло собой более современную версию LDX и было особенно подходящим для неспециалистов, так как, присоединив к телефону этот ящичек, можно было передать небольшую картинку (правда, с массой писков и щелчков) любому абоненту, у которого имелся такой же ящичек. Из всех моделей первым автоматическим ксерографическим прибором, самым важным для Xerox и потребителей, была модель 914, бывшая одновременно и символом технологического прорыва.

Бытует мнение, что модель 914 — самый успешный с коммерческой точки зрения товар в истории. Но это утверждение невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, если только Xerox не опубликует точные размеры своих доходов от продажи конкретных моделей. Тем не менее компания утверждает, что в 1965 году доля 914-й модели в доходах компании составила 62 %, то есть более 243 млн долл. В 1966 году модель 914 можно было купить за 27 500 долл. или взять напрокат за 25 долл. в месяц и заплатить 49 долл. за копии, по 4 цента за штуку. Компания сознательно держит высокие цены, чтобы стимулировать прокат, так как он приносит Xerox наибольшую прибыль. Модель 914, выкрашенная в бежевый цвет и весившая 300 кг, очень похожа внешне на современный L-образный металлический стол. Подлежащую копированию вещь — плоскую страницу, разворот открытой книги или даже небольшой трехмерный предмет, например часы или медаль, укладывали лицевой стороной на стеклянную поверхность окна в верхней панели устройства, затем нажимали кнопку, и через 9 секунд на поднос, расположенный в том месте, где была бы корзина для «исходящих» бумаг (если бы это был стол), выпадала копия. С технологической точки зрения 914-я модель — настолько сложное устройство (по утверждению специалистов Xerox, сложнее автомобиля), что постоянно ломалось. Поэтому Xerox приходилось содержать многотысячную армию ремонтников, всегда готовых прибыть по вызову на место поломки. Самая частая неисправность — заклинивание листа с копией. На жаргоне компании оно называлось «блокадой выдоха», так как каждый лист «выдувался» на место, где происходило копирование, потоком воздуха, и поломка возникала, если поток воздуха слишком слаб или слишком силен. Неправильно направленный поток воздуха иногда выдувал лист бумаги на горячие детали машины. Листок воспламенялся, и машина испускала клубы белого дыма. В таких случаях оператору надо либо ничего не делать, либо прибегнуть к маленькому огнетушителю, который входит в комплект поставки. Но лучше не делать ничего, так как пламя очень быстро гасло само, а вылитое на аппарат ведро воды могло привести к опасному для жизни короткому замыканию высокого напряжения на металлические части машины. Помимо этого, машина требовала внимания и ухода со стороны операторов, которыми почти всегда бывали женщины (девушки, работавшие на пишущих машинках, называли себя «машинистками», но, к счастью, никто из операторов Xerox не называл себя «ксероксистками»). Их задача — восполнять в машине запас бумаги и черного электростатического порошка (тонера), а самую главную деталь — селеновый барабан — регулярно протирать специальной хлопчатобумажной тряпочкой и полировать. Пару дней я наблюдал за работой Xerox-914 и его оператора. Это было почти интимное общение, какого я никогда не видел между женщиной и конторским оборудованием. Девушка, работающая на пишущей машинке или на телефонном коммутаторе, не испытывает интереса к оборудованию, потому что в нем нет никакой тайны, а компьютер скучен, потому что абсолютно непонятен. Xerox-914 похож на животное: его надо кормить, холить и лелеять; выглядит он устрашающе, но его можно обуздать. Он склонен к непредсказуемым шалостям, но, вообще говоря, благодарно реагирует на доброту. «Сначала я его боялась, — сказала мне девушка-оператор, работавшая на 914-й модели. — Люди из Xerox говорили: “Если бояться, то он не станет работать”, и, знаете, так и есть. Он хороший мальчик; теперь я его люблю».

Продавцы Xerox, как я узнал из бесед, все время пытались придумать новые способы использовать копиры компании, но снова и снова узнавали, что покупатели намного опередили их в изобретательности. Одно весьма причудливое использование ксерокса гарантировало невестам получение желаемого подарка. Будущая невеста приносила список нужных ей подарков в ближайший универмаг и передавала его в отдел услуг для новобрачных, оснащенный копиром Xerox. Каждая подруга невесты, которой предварительно посылали письменное приглашение, приезжала в магазин, приходила в отдел обслуживания новобрачных и получала список в копии. Согласно ему она и покупала подарок, после чего возвращала копию в отдел, где из списка вычеркивали купленные товары, чтобы шаблон можно было исправить и изготовить копии для следующих подруг. В полицейских участках Нового Орлеана и в некоторых других городах, вместо того чтобы корпеть над квитанциями с описью вещей, изъятых у лиц, проведших ночь в карцере, все эти вещи — бумажник, часы, ключи и все подобное — просто клали на стекло Xerox-914 и через несколько секунд получали, так сказать, пиктографическую опись. В больницах ксерокс использовали для копирования электрокардиограмм и результатов лабораторных анализов, а брокерские фирмы для экономии времени раздавали клиентам отксерокопированные рекомендации. Любой, кто хотел попробовать новый способ использования, мог бросить монетку в щель копира, стоявшего в каком-нибудь табачном или канцелярском магазине, и поупражняться в изобретательности (интересно отметить, что производитель выпускал платные копиры Xerox-914 в двух модификациях — одна работала за монетку в 10 центов, другая — за монетку 25 центов; покупатель или арендатор мог выбрать любой вариант по своему усмотрению).

Копированием можно и злоупотреблять, и подчас злоупотребления могли быть весьма серьезными. Наиболее частый вид злоупотребления — избыточное, чрезмерное копирование. Тенденция, ранее характеризующая исключительно бюрократов, распространялась все шире. Делать две или больше копий, когда достаточно одной, или делать копию, когда она не нужна; делать копии «в трех экземплярах», желая подчеркнуть бюрократичность требования, стало обычно реальной практикой. Нажать кнопку, услышать жужжание, увидеть идеальную копию в лотке — все это вызывало у неофита головокружение от восторга. Оператор чувствовал невероятно сильное желание скопировать все документы, какие нашлись у него в кармане. Человек, начавший пользоваться копиром, подсаживался на него, как на наркотик. Возможно, главная опасность такого пристрастия — не столько нагромождение никому не нужных папок в кабинетах и потеря нужных документов в груде бумажного хлама, сколько рост негативного отношения к оригиналам: усиливается ощущение, будто ни одна вещь не имеет никакой ценности, если она не скопирована (или не представляет собой копию).

Еще более насущная проблема ксерокопирования — искушение легкостью, с которой нарушаются законы об авторском праве. Все большие публичные и учебные библиотеки — и даже школьные — ныне оснащены копировальными аппаратами, и преподаватели, ученики и студенты, которым нужны несколько экземпляров нескольких стихотворений из опубликованной книги, рассказ из антологии или статья из научного журнала, просто берут книгу с полки, идут в комнату, где стоит ксерокс, и делают нужное число копий. В результате автор и издатель лишаются причитающегося им законного дохода. У нас нет никаких сведений о судебном преследовании педагогов за нарушение авторских прав, так как авторы и издатели часто просто не знают о таких нарушениях, а кроме того, сами педагоги часто не осознают, что совершают нечто противозаконное. Большая вероятность того, что многие авторские права были уже непреднамеренно нарушены противозаконным ксерокопированием, косвенно подтвердилась, когда однажды некий педагогический совет разослал всем учителям страны циркуляр, в котором прямо говорилось, какие материалы они имеют право копировать, а какие — нет. Немедленным следствием стало возросшее число обращений к правообладателям за разрешением на копирование защищенных авторским правом печатных материалов. Появилось и более конкретное свидетельство того, как на самом деле обстояли дела. Например, в 1965 году сотрудник библиотечной кафедры Университета Нью-Мексико публично заявил, что библиотеки тратят 90 % своего бюджета на зарплату персонала, оплату телефонных счетов, копирование, отправку факсов и подобные вещи и лишь 10 % — можно сказать, десятину — на книги и журналы.

Библиотеки в какой-то мере сами пытались навести порядок в копировании. Фотографическая служба Нью-Йоркской публичной библиотеки, за день выполняющая около 1500 заказов на копирование материалов, информировала клиентов, что «защищенные авторским правом материалы воспроизводятся только в рамках “законного использования”» — то есть объема и содержания копирования (ограниченного небольшими фрагментами), установленного законными прецедентами и не представляющего собой нарушения законодательства. Далее библиотека продолжала: «Клиент берет на себя ответственность за все последствия изготовления копии и за последствия ее использования». В первой части заявления библиотека, очевидно, брала ответственность на себя, а во второй части от нее отказывалась. Такая двусмысленность отражала неуверенность, которую ощущали пользователи библиотечных копиров. За стенами библиотек муки совести наблюдались еще реже. Бизнесмены, обычно проявлявшие большую щепетильность в соблюдении законов, относились к нарушению авторского права как к переходу улицы в неположенном месте. Одного писателя пригласили на семинар для высокопоставленных и возвышенно мыслящих промышленников. Придя на встречу, он с удивлением обнаружил: фрагмент его книги растиражирован во множестве копий, розданных участникам семинара как основа намеченной дискуссии. Когда писатель запротестовал, бизнесмены удивились и даже обиделись; они думали, что писателю польстит их внимание к его произведению. Но их лесть — сродни поведению грабителя, хвалящего даме украденные у нее драгоценности.

По мнению некоторых комментаторов, то, что происходит сейчас, — лишь первая фаза грядущей революции в графике. «Ксерография несет ужас в издательский мир, ибо теперь каждый читатель может стать сам себе и автором, и издателем, — писал канадский мудрец Маршалл Маклуган весной 1966 года в журнале American Scholar. — Писательство и чтение могут стать ориентированными на продукцию. Ксерография — это вторжение века электричества в типографское дело, что означает полную революцию в старой сфере». Даже если помнить о кипучем непостоянстве Маклугана («Я каждый день меняю мнение», — признался он однажды), кажется, в эту тему он вцепился мертвой хваткой. В журнальных статьях предсказывали ни много ни мало исчезновение книг в том виде, в каком они существуют искони, и рисовали библиотеки будущего в образе чудовищного компьютера, хранящего и выдающего содержание книг в электронном или ксерографированном виде. «Книги» в такой библиотеке будут крошечными компьютерными чипами с фотокопией — «индивидуальными изданиями». Все согласны в том, что до создания таких библиотек пока далеко[36] (однако уже не настолько, чтобы не вызвать настороженную реакцию предусмотрительных издателей; с начала 1966 года издательство Harcourt, Brace&World сменило давно знакомую надпись «Все права защищены» на новую и несколько более зловещую: «Все права защищены. Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена или передана в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами — электронными или механическими, включая фотокопирование, запись, хранение и поиск…» Другие издатели вскоре последовали этому примеру). Очень серьезно к вопросу подошла дочерняя компания Xerox University Microfilms, которая по заказу может увеличить микрокопию до удобного книжного формата и напечатать давно распроданную книгу на бумаге по цене 4 цента за страницу с выплатой гонорара автору за каждую отпечатанную копию. Но время, когда практически каждый сможет создать собственную копию любой опубликованной книги и продавать ее по цене ниже рыночной, уже не только не за горами — оно наступило. Все, что нужно издателю-любителю, — это доступ к ксероксу и небольшой офсетной печатной машине. Очень важное преимущество ксерокопирования в том, что с его помощью можно изготовлять шаблоны для офсетной печати. Такой способ значительно удешевляет и ускоряет печать. По мнению Ирвина Карпа, советника Лиги американских писателей, в 1967 году «издание» 50 экземпляров любой напечатанной и вышедшей книги можно было осуществить в течение считаных минут (не считая переплетных работ) при стоимости страницы 0,8 цента или меньше, если увеличить тираж. Учитель, раздающий классу книжку стихов объемом 64 страницы (в магазинах за 3 долл. 75 центов экземпляр), запросто может это сделать, если склонен игнорировать законы об авторском праве, по цене немногим более 50 центов за экземпляр.

Опасность новой технологии, заявляют писатели и издатели, в том, что уничтожение типографского печатания книг может покончить и с ними, а заодно и с писательством вообще. Герберт Бейли-младший, директор издательства Принстонского университета, написал в Saturday Review о своем школьном друге, отказавшемся от подписки на научные журналы. Вместо этого он просматривал оглавления в публичной библиотеке, а затем копировал интересные статьи. Бейли замечал: «Если все ученые последуют его примеру, то научные журналы скоро исчезнут». В середине 1960-х годов Конгресс США — впервые с 1909 года — задумался о пересмотре законов об авторском праве. На посвященных этому вопросу слушаниях комитет, представлявший национальную ассоциацию работников просвещения, и группы других педагогов твердо настаивали, что для того, чтобы образование шло в ногу с развитием страны, нынешний закон об авторском праве и постановления о законном использовании печатных материалов должны стать более либеральными. По вполне понятным причинам авторы и издатели резко возражали, настаивая, что любое расширение существующих прав приведет к ощутимому падению нынешнего уровня их жизни и к еще большему его ухудшению в неведомом ксерографическом будущем. Закон, одобренный в 1967 году юридическим комитетом палаты представителей, принял их сторону, подтвердив положение о законном использовании и не предложив никаких исключений для копирования в образовательных целях. Тем не менее исход борьбы оставался неясным до конца 1968 года. Маклуган, например, пребывал в убеждении, что все усилия по сохранению старых форм защиты авторских прав — отголоски устаревшего мышления, обреченные на провал (во всяком случае, был убежден, когда писал статью для American Scholar). «Защита от технологии невозможна без технологии, — писал он. — Если какая-то фаза развития технологии создает новую окружающую среду, то противостоящую ей среду можно создать только следующей фазой развития той же технологии». Но писатели и издатели плохо разбираются в технологиях и не смогут процветать во враждебной среде.

Пытаясь хоть слегка прикрыть ящик Пандоры, компания Xerox терпимо отнеслась к новой ситуации и сохранила верность высоким идеалам, провозглашенным Вильсоном. Хотя коммерческие интересы побуждают поощрять копирование — или, по меньшей мере, не противодействовать ему — всего, что может быть скопировано, она предприняла далеко не символические усилия, чтобы проинформировать пользователей о юридической ответственности. Например, к каждой новой машине, доставленной покупателю, прилагалась карточка с длинным списком материалов, не подлежащих копированию. Список включал денежные банкноты, государственные ценные бумаги, почтовые марки, паспорта и «защищенные авторским правом материалы любого рода без разрешения правообладателя» (сколько таких карточек сразу оказывается в мусорной корзине — это другой вопрос). Более того, оказавшись между двух огней в схватке по поводу пересмотра законов об авторском праве, компания не поддалась искушению подняться над конфликтом и занять позицию стороннего наблюдателя, спокойно гребущего прибыль. Xerox, с точки зрения авторов и издателей, проявил в этом вопросе образцовое чувство социальной ответственности. Однако индустрия производства копировальной техники в целом либо сохраняла нейтралитет, либо склонялась на сторону работников просвещения и образования. На состоявшемся в 1963 году симпозиуме по вопросу пересмотра законов об авторском праве один представитель отрасли зашел настолько далеко, что заявил, будто автоматическое копирование учебных текстов — всего-навсего удобный вариант вместо переписывания от руки, каковое никогда не считалось нарушением законодательства. Xerox с этим заявлением не согласился. Вместо этого Вильсон в 1965 году направил в юридический комитет палаты представителей письмо, в котором резко возражал против любых изменений закона в пользу копирования. Оценивая эту донкихотскую позицию, надо, конечно, помнить, что Xerox — одновременно и издательский дом. Владея American Education Publication и University Microfilm, он стал одним из крупнейших издательств в США. Проводя свое исследование, я узнал, что традиционные издатели иногда вставали в тупик перед этим гигантским футуристическим чудовищем — не как перед сверхъестественной чужеродной угрозой, а как перед энергичным коллегой и конкурентом.

Ознакомившись с некоторыми изделиями Xerox и поразмышляв над социальными последствиями их применения, я отправился в Рочестер, чтобы лично познакомиться с компанией и увидеть, как люди реагируют на возникшие проблемы — материальные и моральные. Пока я ехал, я думал, что материальные проблемы должны стоять на первом месте, так как совсем недавно курс акций Xerox снизился на 42,5 пункта. Сидя в самолете, я читал отчет о числе акций компании у каждого из директоров по состоянию на февраль 1966 года и подсчитал потери директоров на акциях за неблагоприятную октябрьскую неделю. Председатель Вильсон имел в феврале 154 026 непривилегированных акций, а значит, его потери составили 6 546 105 долл. Линовиц владел 35 166 акциями, и потери составили 1 494 555 долл. Доктор Джон Дессауэр, исполнительный вице-президент и заместитель по исследовательской работе, имел 73 845 акций и потерял 3 138 412 долл. 50 центов. Такие суммы ощутимы даже для руководителей. Найду ли я их подавленными или потрясенными?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.