Обезьяны — те же люди

Обезьяны — те же люди

Отрасль экономики, занимающаяся такими вопросами, как инфляция, экономические спады и финансовые потрясения, носит название «макроэкономика». Когда экономика развивается, макроэкономисты превозносятся как герои. Когда же дела идут печально (примерно как в последнее время), экономисты становятся козлами отпущения.

В любом случае им уделяется много внимания. Мы надеемся, что после прочтения этой книги вы поймете, что помимо них существует огромное число других специалистов — микроэкономистов, предпочитающих прятаться в тени. Они пытаются понять, каким образом люди делают свой выбор — причем не только в ситуациях, когда хотят что-то купить. Они анализируют ситуации, когда люди решают вопрос о том, стоит ли им мыть руки или даже стоит ли им встать на путь терроризма¹.

Некоторые из этих микроэкономистов не ограничиваются исследованиями человеческой расы.

Познакомьтесь с Кейтом Чэнем, потомком китайских эмигрантов, стильно одетым, многословным мужчиной тридцати трех лет с жестким ежиком волос на голове. После многих лет воспитания в сельской глуши Среднего Запада Чэнь поступил в Стэнфорд, где после краткого увлечения марксизмом развернулся на 180 градусов и занялся изучением экономики. Сейчас он профессор экономики в Йельском университете.

Тематика его исследований возникла благодаря одной фразе, давным-давно написанной Адамом Смитом, основателем классической экономики: «Никому никогда не доводилось видеть, чтобы собака сознательно менялась костью с другой собакой. Никому никогда не приходилось видеть, чтобы какое-либо животное жестами или криком показывало другому: это — мое, то — твое, я отдам тебе одно в обмен на другое»².

Иными словами, Смит был уверен в том, что только человек обладает способностями к материальному обмену. Но был ли он прав?

В экономике, как и в жизни, вы никогда не найдете ответа на вопрос, пока не зададите его (и неважно, насколько глупо может звучать этот ваш вопрос). Вопрос Чэня был крайне простым: «Что произойдет, если я научу группу обезьян пользоваться деньгами?»

Выбор Чэня пал на капуцинов, милых коричневых обезьян из Нового Света, размером с годовалого ребенка (только с очень длинным хвостом). «Мозг капуцинов крайне мал, — говорит Чэнь, — и его деятельность в значительной степени сосредоточена на поисках еды и представителей противоположного пола». (Нам показалось, что в этом капуцины не сильно отличаются от множества представителей человеческого рода, но это предмет для совершенно другой дискуссии.) «Капуцин, по сути, — это один огромный бездонный желудок. Его можно кормить вкусностями хоть целый день, в какой-то момент его начнет тошнить от переедания, но чуть погодя он опять придет к вам и попросит еще».

С точки зрения экономиста эта черта делает капуцинов идеальными объектами для исследования.

Вместе с ученым по имени Венкат Лакшминараянан Чэнь приступил к работе с семью капуцинами в лаборатории, созданной психологом Лори Сантос в больнице Нью-Хейвен при Йельском университете. По традиции, принятой в лабораториях такого рода по всему миру, обезьянам дают имена. В нашем случае исследователи выбрали имена персонажей из фильмов про Джеймса Бонда. В лаборатории поселилось четыре особи женского пола и три — мужского. Сильнейшему самцу в стае (альфа-самцу) дали имя Феликс, в честь Феликса Лейтера, агента ЦРУ. Он был любимцем Чэня.

Обезьянки жили все вместе, в большой открытой клетке. С одной стороны к ней была прикреплена вторая клетка, поменьше размером. В ней могла поместиться лишь одна обезьяна, и клетка использовалась для проведения экспериментов. А в качестве валюты Чэнь решил использовать небольшие серебряные диски с дыркой посередине — по его словам, «они чем-то напоминали китайские монеты».

Первая задача состояла в том, чтобы дать обезьянам понять, что у монет есть ценность. Это потребовало определенных усилий. Если вы дадите капуцину монету, то он сначала понюхает ее, а затем, поняв, что не может ее съесть (или заняться с ней сексом), просто отбросит ее в сторону. Если вы попытаетесь повторить это упражнение несколько раз, он может начать бросать монету в вас — причем довольно сильно.

Поэтому Чэнь и его коллеги сначала давали обезьяне монету, а затем показывали ей лакомство. Каждый раз, когда обезьяна возвращала монету исследователю, она получала лакомство взамен. Это упражнение заняло несколько месяцев, однако в итоге обезьяны поняли, что могут покупать лакомства с помощью монет.

Оказалось, что различные обезьяны предпочитают различные лакомства. Например, капуцину давали двенадцать монеток (своего рода бюджетное ограничение), а затем один исследователь предлагал ему кубики фруктового желе, а второй — кусочки яблока. Обезьяна отдавала монеты тому исследователю, чье предложение казалось ей более привлекательным, а он отдавал ей взамен лакомство.

На следующем этапе Чэнь ввел в обезьянью экономику элементы ценового шока и ряд изменений, связанных с размером дохода. Предположим, что любимой едой Феликса было фруктовое желе, и он привык получать три кубика желе в обмен на одну монету. Какова была бы его реакция, если бы он вдруг стал получать в обмен на монету не три, а два кусочка желе?

К огромному удивлению Чэня и его коллег, Феликс и другие обезьяны повели себя вполне рационально. Когда цена на еду начала расти, они стали покупать ее в меньших количествах. Когда же цена падала, они покупали ее больше. Основной закон экономики — кривая спроса направлена вниз — работал в отношении обезьян так же, как и в отношении людей.

Заметив в поведении обезьян рациональное начало, Чэнь решил проверить, способны ли обезьяны вести себя иррационально. Он ввел в эксперимент азартные игры. В первой из них капуцину показывали виноградину, а затем подбрасывали монетку. В зависимости от того, на какую сторону падала монетка, обезьяна получала либо одну, либо две виноградины. А по условиям второй игры капуцину сначала показывали две виноградины, а затем, в зависимости от результата броска монеты, могли забрать одну виноградину и оставить капуцину вторую.

В обоих случаях обезьяны получали в среднем одно и то же количество виноградин. Однако первая игра несла в себе черты возможного выигрыша, а вторая — возможного проигрыша.

Каким образом реагировали на эти игры обезьяны?

С учетом того, что обезьян сложно назвать толковыми животными в принципе, можно было предположить, что они не в состоянии создать никакой игровой стратегии. В этом случае следовало бы ожидать, что они скорее будут играть во вторую игру, где им изначально предлагается две виноградины, а не одна. Однако произошло обратное! Как только обезьяны вычислили, что экспериментатор иногда забирает одну виноградину, а иногда вручает вторую виноградину как приз, то стали предпочитать играть с экспериментатором, предлагавшим изначально одну виноградину. Рациональной обезьяне было бы все равно, однако эти действовавшие иррационально обезьяны страдали от того, что психологи называют «стремлением к избежанию потери» (loss aversion). Они вели себя так, как будто потеря виноградины значила для них больше, чем ее приобретение.

До сих пор поведение обезьян казалось столь же рациональным, сколь и поведение людей в отношении своих денег. Однако этот эксперимент показал, что между обезьянами и людьми имеется значительная разница.

Или все же нет?

Нет сомнений в том, что проведение аналогичных экспериментов с человеческими существами — например, с биржевыми дельцами, занимающимися внутридневным трейдингом, — позволяет увидеть примерно такое же иррациональное поведение³. Данные о поведении обезьян-капуцинов делают их, по словам Чэня, «статистически неотличимыми от большинства инвесторов на фондовом рынке».

Итак, параллель между человеческими существами и этими глуповатыми мартышками, интересующимися лишь едой и сексом, казалась почти совершенной. А затем в лаборатории начали твориться и другие вещи, еще сильнее убедившие Чэня в оправданности такой параллели.

Феликс залез в клетку для экспериментов, как делал это уже множество раз. Однако в этот день он (по причинам, сначала непонятным для Чэня) не стал обменивать все предложенные ему монеты на лакомства. Вместо этого он забрал монеты и разбросал их по полу общей клетки. Чем-то это действие смутно напомнило кутеж уголовника, вырвавшегося из тюрьмы.

В большой клетке немедленно воцарился хаос. Двенадцать монет лежали на полу, и семь обезьян пытались выхватить их друг у друга. Когда Чэнь вместе с коллегами вошел в клетку, желая забрать монеты, обезьяны никак не хотели их отдавать. Они уже понимали, что у монет есть ценность. Поэтому люди попытались воздействовать на них угрозами. Это заставило обезьян понять еще один урок: нарушение правил (то есть преступление) ведет к наказанию.

Затем краем глаза Чэнь увидел нечто крайне необычное. Одна из обезьян, отказавшаяся вернуть ученым монету в обмен на виноградину или кусок яблока, подошла к другой обезьяне и отдала монету ей.

Чэнь уже проводил ранее эксперименты, доказавшие, что обезьяны склонны к альтруизму. Может быть, очередной акт обезьяньего альтруизма только что развернулся перед его глазами?

Совсем нет. Буквально через несколько секунд две обезьяны начали заниматься сексом.

Чэнь увидел не акт альтруизма. Он стал свидетелем первого зафиксированного в науке примера проституции среди обезьян.

Сам половой акт занял около восьми секунд (не стоит забывать, что это все же обезьяны). А затем, как бы для того, чтобы еще раз доказать, что обезьяны действительно приняли на вооружение концепцию денег, обезьяна, получившая монету, принесла ее Чэню с намерением обменять на виноградину.

Этот эпизод заставил мозги Чэня заработать с огромной скоростью. До сих пор исследователи лишь проводили денежные эксперименты с участием одной обезьяны. Но что если бы Чэнь внес денежную составляющую в повседневную жизнь стаи? Возможности для дальнейших исследований казались безграничными.

К сожалению, мечтам Чэня так и не удалось сбыться. Административные органы, контролировавшие ход лабораторных экспериментов, запретили передавать обезьянам деньги. Они посчитали, что подобный эксперимент способен безвозвратно разрушить социальную структуру стаи.

Возможно, они были правы.

Если, получив лишь немного монет, капуцины почти сразу же осознали смысл проституции, то представьте себе, насколько быстро в стае появились бы обезьяны — наемные убийцы, обезьяны-террористы, обезьяны, загрязняющие атмосферу и вносящие свой вклад в глобальное потепление, и обезьяны-доктора, забывающие мыть руки. Разумеется, все эти проблемы могли бы быть решены будущими поколениями обезьян. Однако всегда останется что-то, с чем стоит бороться — хотя бы со слепой уверенностью обезьян в том, что все их детеныши должны ездить в специальных детских креслах.