Глава 10 Восток есть Восток, а Запад есть Запад

Глава 10

Восток есть Восток, а Запад есть Запад

Я хочу записать все, что осталось в моей памяти от тех недель, потому что, по сути, я единственный свидетель. Это вам не Карибский кризис, когда президент Кеннеди был окружен своими советниками. Ричу и его китайским партнерам пришлось держать все в секрете, чтобы советники ничего не узнали.

Однажды я спросила Рича: «Почему ты не можешь поговорить об этом с Джейкобсом?» Он ответил: «Если я поговорю с ним, он постарается пустить под откос исторический шанс Америки. К тому же я его не назначал. Я его унаследовал. Это не мой советник».

Но я опережаю события.

Все началось с письма, пришедшего на мой личный почтовый ящик на Gmail. Оно гласило:

Мадам, мы с вами не знакомы. Я президент Китая и почитатель вашего супруга. Скажите, как я мог бы тайно поговорить с ним? Не говорите никому об этом письме. Пожалуйста, ответьте по указанной ссылке, не называя своего имени.

Я была уверена, что это розыгрыш, и показала письмо своей сотруднице, офицеру службы разведки. Она решила, что, возможно, мой аккаунт на Gmail взломали. Она пообещала провести расследование и попросила меня пока не отвечать.

Это письмо совершенно вылетело у меня из головы, и я даже и не вспомнила о нем, когда говорила с Ричем в тот вечер. Его изматывал индо-пакистанский кризис. К тому моменту уже было совершено несколько терактов в Индии, которые считались делом рук Лашкар-и-Тайба – террористической группы из Пакистана. Индийцы обвиняли пакистанское правительство в том, что именно оно стояло за терактами. Рич опасался, что Индия совершит радикальные шаги, которые могут привести к всеобщему конфликту, если обе стороны не снизят градус напряженности. На следующий день подруга и бывшая однокурсница прислала мне сообщение со словами, что ей нужно срочно поговорить со мной. Я знала Синди еще с колледжа, но мы не были близки до тех пор, пока она, Ричард и я не стали все вместе получать магистерскую степень в Школе передовых исследований международных отношений при Университете Джона Хопкинса (School of Advanced International Studies, SAIS).

Именно Синди когда-то заинтересовала Ричарда политикой. Его родители хотели, чтобы он стал банкиром. Но самого Рича больше интересовала политика. Он думал, что SAIS откроет ему двери во Всемирный банк или МВФ. Синди нашла для него место практиканта на Капитолийском холме в офисе ее отца. Верный республиканец, но не сторонник движения «Чаепитие» (так называли консервативное крыло), конгрессмен Лейтер был влиятельным членом комитета Палаты представителей по иностранным делам. Синди была куда более либеральна, но все же ей удавалось пользоваться его благосклонностью. Она убедила отца, что в его команде нужен подающий надежды, сообразительный латиноамериканец. Отец Синди взял Рича к себе, и они прекрасно сработались.

Собственно, именно так Рич и стал республиканцем. Я остаюсь демократкой. В начале нашей совместной жизни мы постоянно спорили о политике. Рич всегда упирал на то, что у республиканцев послужной список по части внешней политики лучше, несмотря на Буша, Чейни и злосчастные ошибки в Ираке. Несмотря на социальную просветительскую деятельность и борьбу за гражданские свободы, Рич считал демократов робкими и лишенными свежих идей в области внешней политики. Они просто хотели сохранять статус-кво или вообще держаться подальше от международных отношений, что невозможно для такой великой державы, как США. Он восхищался Никсоном и Киссинджером за поворот в сторону Китая, что и было предметом одного из прослушанных им курсов в SAIS.

Синди поддерживала с ним тесный контакт и помогала советом, пока Рич строил политическую карьеру. Через своего отца и его ближайшее окружение она получала для Рича огромное количество полезной информации. Позже Рич сменил ее отца в кресле сенатора от штата Вайоминг. Какое-то время мы прожили там, чтобы подтвердить место жительства и чтобы Рич не считался «пришлым» кандидатом. Это был не самый простой переезд. Я совсем не западный житель, да и Рич чувствовал себя не в своей тарелке. Но мне нравилось быть волонтером, а Рич занялся управлением штатом, очень привлекательным для нового бизнеса. Да, мы были не в своей стихии, но просто влюбились в Запад.

Когда Рича выбрали, я осталась в Вайоминге. Наши дети ходили в местные школы в Чейене. И пока они не подросли, мы семью в Вашингтон не перевозили. Каникулы мы и по сей день проводим в Вайоминге.

Синди всегда была немного влюблена в Рича. Она помогла ему избраться в список Кэмпбелла на президентских выборах, зная, что руководству республиканцев нужен был латиноамериканец, чтобы разбавить список из белых англосаксонских протестантов. Тони Кэмпбелл к тому же был из возрастных, на момент участия в предвыборной гонке ему было под 60. По сравнению с ним Рич излучал энергию и энтузиазм.

Синди помогла ему и когда Тони неожиданно умер. К тому моменту она вышла замуж за одного из крупных вашингтонских лоббистов, Кена Купера. Многие думали, что именно Синди была тем мозгом, который стоял за операциями Кена. И она совершенно точно в полной мере проявила себя в первые месяцы президентства Рича. Он хотел избавиться от очень многих советников. Синди его отговорила. Рич не хотел прислушиваться к ней. Мне пришлось убедить его. И каждый раз, когда кто-то из них делал что-то не так, Рич попрекал меня этим. Но Синди считала, что если распустить всех старых советников Тони, они станут подстрекать остальных политиков от Республиканской партии считать Рича «не нашим». Я была с ней согласна.

Синди редко звонила нам по частной линии, но в тот день она это сделала вскоре после того, как мне пришло то странное электронное письмо. Она сказала мне, что со мной и президентом хочет поговорить Боб Синклер. Боб был университетским куратором Рича, и Рич периодически спрашивал у него и других преподавателей совета по вопросам внешней политики. Боб был научным руководителем у одного китайского студента на пару лет младше нас. Того парня звали Чен Ланксин, и теперь он был президентом Китая и пытался установить контакт с Ричем.

Сложив в голове все детали в единое целое, я отвела Рича в сторонку перед началом мероприятия, которое мы проводили в Восточном зале.

– Рич, с тобой отчаянно пытается связаться Боб Синклер. Синди говорит, это важно, она звонила сегодня после обеда.

– Он, наверное, хочет что-нибудь вроде предисловия для своей книги.

– Синди не стала бы звонить, если бы это не было важно. Я тебе не говорила, но я получила письмо по электронной почте, предположительно от китайского президента, который хочет установить тайный канал связи.

– Почему же ты мне не сказала?

– Я думала, это какой-то розыгрыш. На самом деле я показала письмо службе безопасности, и мне было сказано, что это какая-то хулиганская выходка или того хуже.

Позже в тот вечер Рич позвонил Синклеру из своей резиденции. Боб сказал, что прямо сейчас приедет и покажет Ричу оригинал письма, полученного им от китайского президента. В письме говорилось: «Мне отчаянно нужна ваша помощь. Мои солдаты жаждут войны и хотят, чтобы мы объединились с Пакистаном и поддержали войну Пакистана с Индией. Я знаю, вы войны не хотите, но ваши советники и Конгресс будут против того, чтобы вы договаривались с Китаем. Нам нужно действовать сообща. Мы можем поговорить?»

– Ты думаешь, письмо настоящее? – спросил Рич.

– Да, я с ним общался, – ответил Боб. – Он выражается без обиняков, как ты видишь. На него сильно давят. Когда он впервые приехал в Америку, он не слишком хорошо говорил по-английски. И преподавателей, пожалуй, слишком уж почитал. Я был его научным руководителем, поэтому во мне он видит отца. И за прошедшие годы он доверил мне много тайн. Больше всего он боится того, что происходит в Китае. Он верит в превосходство китайской цивилизации. Мы вели с ним бесконечные споры о том, как Запад украл у них «историю». Он считает, что большинство историков игнорировали достижения других цивилизаций.

– И что ты об этом думаешь?

– Думаю, все это может вполне соответствовать истине для него и его поколения. Но американцы помладше меньше верят в Запад. Я помню времена, когда слово «Запад» означало «свободный мир». Теперь есть столько мест, где царит свобода и в то же время куда интереснее, чем в Америке. Дети не особенно интересуются всеми этими различиями между Востоком и Западом.

– Я знаю, – сказал Рич, – что старыми категориями теперь мыслить нельзя. Мы действительно больше не видим себя такими уж особенными.

– Я бы не стал так далеко заходить. Но китайцы, по крайней мере Ланксин, считают, что они по-прежнему остаются мальчиками для битья. Они хотят быть современными – чтобы у них было все, что есть у США, или все то, что, как им кажется, есть у американцев, – и в то же время сохранить китайскую цивилизацию. Это несбыточная мечта. Он боится, что они опять все испортят. В конце концов, он писал работу по истории Китая в XIX в. – по так называемому веку унижения. Его диплом сыграл большую роль в изменении его мышления.

– Как?

– Он начал со старых добрых идей – как Запад эксплуатировал Китай начиная с Опиумных войн и концессионных соглашений.

– А разве дело было как-то иначе?

– Ну, в общем, да. Хотя никакого оправдания поведению англичан, американцев, немцев, русских и японцев по отношению к китайцам не было, он обвинил китайцев в том, что они слишком поглощены собой. Они не видели, что творилось вокруг. А если и видели, то слишком поздно. Вместо того чтобы повернуться лицом к модернизации, они набросились на нее с кулаками, как участники боксерского восстания в конце XIX в.[14] Ланксин опасается, что это может повториться. В некотором смысле приходится идти по лезвию ножа, чтобы сохранить прошлое и эту их драгоценную китайскую цивилизацию.

Ланксин не так прост. Его отец был хунвейбином, он разъезжал по стране, уничтожая пережитки традиционной китайской культуры, но окончил свои дни в музее, где были выставлены древние китайские изделия из бронзы. Вся семья считала брак Ланксина неравным. Он держит свою жену в тени, но нежно любит ее. Что мне ему сказать, господин президент? Вы будете говорить с ним?

– Естественно! Но мне надо придумать, как это лучше сделать. Скажите ему, что я с ним свяжусь.

В последующие дни Боба Синклера заваливало шифрованными электронными письмами, которые он аккуратно передавал моей племяннице (так уж удачно сложилось, что она посещала его курс в SAIS). Сильвия могла спокойно ходить в резиденцию, ее считали членом семьи.

Именно в этот момент я стала уговаривать Рича поговорить с Джейкобсом, советником по национальной безопасности. Но мой муж был неумолим: он хотел сначала разобраться самостоятельно, что у Ланксина на уме.

– Стоит мне ввести в курс дела Джейкобса и всех остальных, как они тут же захотят прикрыть лавочку.

– Джейкобс – твой советник по национальной безопасности. Если ты ему не доверяешь, зачем ты его все еще держишь?

– Все думают, что я ничего не смыслю в международных отношениях. Мне нужно, чтобы партия была довольна, и Джейкобс дает им уверенность в том, что я делаю то, что делал бы на моем месте Кэмпбелл. Джейкобс совсем не доверяет Китаю. Он думает, что Китай хочет быть альфа-самцом. Он бы посчитал происходящее китайской ловушкой.

Ричард всегда вел себя с Джейкобсом корректно. Он всегда спрашивал его мнение. Но я знала своего мужа и понимала, что эта внешняя вежливость только скрывала неуважение. Вообще-то он куда более резок, но только с теми, кому доверяет. Джейкобс растерял все уважение Рича, когда убедил его принять Далай-ламу вскоре после того, как мы должны были принимать у себя «Большую тридцатку», включая Ланксина. И сейчас он всего лишь считал, что Ланксин имеет право быть выслушанным, вот и все.

Я была настроена более скептически, но Рич сказал мне:

– В этих письмах было что-то настоящее, я просто чувствую это. К тому же ему доверяет Синклер.

Меня это не убедило.

– Ну, Ланксин же однокашник по SAIS, – отшучивался Рич, – пусть в те времена мы и не были знакомы.

Я закатила глаза.

– Я знаю несколько твоих однокашников, которым я бы ни в коем случае не стала доверять. Да и ты бы не стал.

Рич смеялся. Если уж какая-то идея западала ему в душу, он с выбранного пути не сворачивал.

– Мне нужно найти способ поговорить с ним. И я рассчитываю, что ты что-нибудь придумаешь.

Он улыбался, но я видела, что он чувствует огромный груз ответственности.

Я знаю, что и другие первые леди были сильными и смелыми. Но я не уверена, что они сумели бы выдумать такой план, как тот, что предложила я. Много месяцев после той истории Рич смеялся надо мной и говорил, что я начиталась шпионских романов. А я отшучивалась, говоря, что просто поддержала традицию, и пересказывала известный анекдот про помощника Киссинджера, которому пришлось вести три ежедневника, чтобы скрыть визит президента в Китай от некоторых его ближайших коллег и госсекретаря.

Я сказала Ричу, что все очень просто. Мне не нужно придумывать предлог, чтобы Рич поехал в Китай. Китайский президент приезжает в Нью-Йорк на экстренное заседание Совета Безопасности ООН. Рич тоже поедет. Но ведь он не мог никуда поехать без сопровождения, так ведь? Доктор Филипс, или просто Си, был личным врачом президента и хорошим другом семьи. Он лечил еще мою мать, был с ней до последнего часа. Рич был так этим впечатлен, что ввел Си в Белый дом. Я знала, что ему можно доверять. Си сопровождал президента во всех поездках на случай, если нужна будет срочная медицинская помощь. Его присутствие ни у кого не вызовет подозрения.

Рич прямо из аэропорта отправился на заседание Совета Безопасности ООН. Китайский президент прибыл днем раньше и к тому моменту уже находился в зале Совбеза. Я знала, что сессия затянется до ночи. К счастью, именно так и вышло.

Около полуночи Рич сослался на усталость и неважное самочувствие и удалился. Представителю США в ООН он сказал, что поедет в гостиницу Waldorf, где остановился. Приехав туда, Рич попросил одного из сопровождавших его сотрудников вызвать по телефону Си. Тот поднялся к нам в апартаменты и зашел в спальню, вроде бы для того, чтобы осмотреть Рича.

– Си, если все это вскроется, будет беда. Тебя сочтут пособником. Возможно, я не смогу защитить тебя.

– Я все понимаю. Я делаю это ради тебя и Марши. Кстати, не так часто врачам случается выполнять шпионскую работу. Мне будет что рассказать внукам. Ну, в смысле много лет спустя, когда уже можно будет говорить об этом.

Спустя пару минут он вышел и заявил, что хочет отвезти президента в Пресвитерианскую больницу на обследование. Он опасается, что у президента может быть аритмия. Глава администрации Рича заволновался.

– Доктор, а в гостинице провести обследование нельзя? Если об этом узнают СМИ, будет море вопросов, а у нас и так хватает забот с этим кризисом вокруг Южной Азии.

– В больнице это сделать гораздо проще. Я не хочу рисковать. В Пресвитерианской работают несколько моих бывших коллег. Я думаю, нам удастся не попасть в новости. Время позднее. Мы легко можем увезти и привезти его незамеченным.

– Одна медсестра с аккаунтом в Twitter – и мы пропали. Под вашу ответственность, доктор, понятно? Президент вам слишком доверяет. Когда-нибудь он об этом пожалеет.

Мы поехали в обычном правительственном джипе: он вызывал меньше подозрений, чем большой президентский лимузин. Была одна машина сопровождения, без опознавательных знаков. Вы даже представить себе не можете, как все это опечалило охрану.

Тем временем я через Боба Синклера устроила так, чтобы Ланксин покинул заседание Совбеза через 20 минут после Рича. Он собирался ехать в Верхний Манхэттен, туда, где остановился, но специально споткнулся, садясь в машину, и упал на тротуар. К нему тут же бросилась охрана и окружила его. Один из охранников предложил поехать в больницу и проверить, все ли в порядке. Президент сначала сделал вид, что не хочет, но потом сдался. Пресвитерианская была очевидным выбором.

Мы были наверху, в VIP-палате, когда Ланксина привезли в приемный покой и разместили в специальной палате. Си отправился вниз в приемный покой, туда, где находился китайский президент. Он попросил медсестру удалиться и потом побеседовал с врачом, осматривавшим китайского лидера.

Си сказал Ланксину: «Мы отвезем вас на рентген. Когда поднимемся наверх, отпустите охрану. Скажите им остаться снаружи».

Как и в любой больнице, войти и выйти можно было множеством разных путей. Ланксина отвезли наверх, в VIP-палату, на каталке, наполовину закрыв его лицо. Увидев меня, он встал с каталки, широко улыбаясь, и крепко пожал мне руку. Когда в дверях появился Рич, по обоим президентам было видно, что они очень рады видеть друг друга. Они сразу же отправились в отдельную комнату и закрыли дверь. Они понимали, что у них есть не более часа: потом могут возникнуть подозрения.

Первым заговорил Ланксин.

– Насколько мне известно, Киссинджеру потребовалось несколько часов, чтобы познакомиться поближе с Чжоу Эньлаем, прежде чем они перешли к обсуждению дел. Нам придется как-то сократить это время и просто решиться доверять друг другу.

– Извините за такой антураж, – сказал Рич. – Тут и близко нет той роскоши, к которой вы привыкли в Доме народных собраний.

– Не беспокойтесь. Здесь мы можем говорить свободнее, чем там или в Белом доме. Мне кажется, что вы немного бунтарь, как и я.

– Может, дело и в этом, но в политике мне всегда невероятно везло. Многое само идет в руки. По крайней мере так мне кажется. Вот. может, и сейчас я получаю очередной такой подарок.

– Да, я надеюсь, что именно так и будет. Но к подарку прилагаются кое-какие условия.

– Разве в политике не всегда так?

Рич рассказал мне, что большая часть встречи была посвящена обсуждению механики выхода из кризиса между Индией и Пакистаном. Ланксин привез с собой план. У него был черновик текста резолюции Совбеза ООН о перемирии и отводе индийских войск. Ланксин знал, что американской стороне, возможно, будет нелегко согласиться с этим: в конце концов, Индия была пострадавшей стороной. Однако Ланксину нужно было время, чтобы убедить пакистанских военных взять штурмом укрытия и разоружить боевиков. Делать это, пока индийцы угрожают их границам, они бы не стали. И Ланксин, и Рич согласились, что конфликт вокруг Кашмира должен быть урегулирован, чтобы не позволить пакистанским военным вооружать боевиков. Как только проблема будет решена, пакистанские военные смогут сосредоточиться на угрозе внутренней безопасности, которую представляют собой боевики, и выступить против них. Ланксин предложил обширный пакет мер помощи, который мог бы склонить пакистанское правительство и военных к сотрудничеству.

Но Ланксин сказал Ричу: «Мы не слишком доверяем индийцам, а еще меньше – индийским военным, которые спустя 75 лет все еще не смирились со своим поражением в 1962 г. Господин президент, если мы хотим добиться перемирия, вам предстоит решить нелегкую задачу».

Позже Рич признался мне, что у него в этот момент внутри все оборвалось. Как он будет уговаривать Джейкобса и министра обороны, не говоря уж о том, чтобы привлечь индийцев к участию в мирном процессе? Но он поклялся сделать все от него зависящее.

– Давайте я представлю проект резолюции, пока вы председательствуете в ООН, и вместо того, чтобы рассматривать, вы просто примете его? – спросил Ланксин. – Они не смогут помешать вам объявить всему миру, что США поддерживает резолюцию. Пентагону придется проглотить эту горькую пилюлю. А Индия поймет, что рассчитывать на поддержку от США ей не стоит.

Идея Ричу понравилась. Это было бы хорошей местью Джейкобсу и всем остальным за тщательно скрываемое пренебрежение к нему, первому латиноамериканцу на посту президента США. К тому же он подумал, что его поддержит Шейла Максвелл, госсекретарь США. Она совсем не хотела полномасштабной войны в Южной Азии, это бы свело на нет все ее миротворческие усилия на Ближнем Востоке.

И все-таки, по словам Рича, лучшими были последние 10 минут их общения. Оба вкратце рассказали о своих надеждах и о том, каким им видится будущее обеих стран.

Ланксин сказал:

– Китай, похоже, никак не выберется из ловушки среднего дохода. Средний класс уже серьезно пострадал, все больше склоняется к национализму и недостойному поведению. Это не та китайская мечта, которую я лелею для моей страны. Мне нужна ваша помощь, чтобы положить конец нашей взаимной неприязни. Каждый день СМИ рассказывают об очередном мнимом посягательстве США на независимость Китая. Мы идем к столкновению, и его не избежать, если мы не примем меры. Я недавно перечитывал свои старые учебники по истории, читал про начало Первой мировой и должен сказать, что там можно провести слишком много параллелей.

– И наоборот, – заметил в ответ Рич. – Мы превращаемся в Саудовскую Аравию со всеми ее достоинствами и недостатками. Мы думаем, что можем положиться на дешевую сланцевую энергию, и все наши проблемы будут решены. Точно так же как когда-то саудовцы, американцы становятся ленивыми.

– Вы хотите сказать, что американцы решили, будто рост Китая остановился и волноваться теперь не о чем? – спросил Ланксин.

– В общем, да, это сегодня стандартная точка зрения, но сам я не думаю, что дело обстоит именно так. Вы и ваши соплеменники слишком жаждете успеха. Вы найдете способ. Это временные затруднения, – сказал Рич.

– Можем ли мы как-то совместно поработать над решением наших проблем? – спросил Ланксин. – Со времен моей учебы в SAIS я восхищаюсь Америкой, особенно ее успехами в области технологий. Когда-то Китай был серьезным игроком в этой сфере. И я знаю, что мы можем вернуть себе этот статус. Но нам нужна будет ваша помощь.

Рич помолчал и ответил:

– Дайте мне время подумать. Если нам удастся осуществить наш план, будет преступлением не продолжить сотрудничества.

В этот момент мы с Си ворвались в комнату и велели Ланксину немедленно возвращаться в рентгеновский кабинет. Его охранники начинали что-то подозревать.

Заседание Совета Безопасности прошло так, как и планировали Рич и Ланксин. Ланксин высказал свои предложения, и прежде чем Джейкобс успел возразить, Рич их принял.

Остальные члены Совбеза были в шоке. Россия рвала и метала, потому что Китай ее опередил. Это она собиралась выступить миротворцем.

Со своего места позади членов американской делегации я видела, как Ричард и Ланксин переглянулись; Ланксин еле сдержал ухмылку.

После окончания сессии Джейкобс вышел из зала вслед за Ричем.

– При всем уважении, господин президент, зачем же вы ответили так быстро? Теперь получается, что на нас ложится основное бремя. Нам придется добиваться от индийцев прекращения огня. И что мы получим взамен? Обещание китайцев попытаться что-то сделать с пакистанцами.

– Джейкобс, попробуйте разок довериться мне.

– Господин президент, по-моему, дело как раз в том, что это вы мне не доверяете. Вы знали заранее, как поступят китайцы? Сдается мне, что знали.

– Джейкобс, что сделано, то сделано. Все образуется.

– Господин президент, вопрос не в этом. Вам нужен советник по национальной безопасности, или вы хотите самостоятельно заниматься внешней политикой? Я старался верно служить вам, но вы с самого начала видели во мне что-то вроде пятой колонны. Да, я был близок с Тони. У нас тоже были разногласия, но мы стремились их преодолеть. По какой-то причине – уж я не знаю почему – вы не хотите работать со мной так же. Господин президент, я подаю в отставку.

– Я понимаю, что вы расстроены. У нас были нелегкие времена. Вы выполнили отличную работу, запустив процесс посредничества. Если вы уйдете сейчас, то поставите под угрозу возможность перемирия. А этого не хочет никто из нас.

– Я бы никогда не сделал ничего, что повредит стране. Но я не могу оставаться на посту, если вы мне не доверяете. Просто не могу. Похоже, я недооценил вас с самого начала. Под вашим шармом и городским лоском скрывается упрямый типчик, или я не прав? К тому же весьма ушлый. – Лицо Джейкобса стало совсем белым.

Рич испугался, что Джейкобс устроит ему сцену, и остановил его.

– Джейкобс, я понимаю, что вы в ярости. Пожалуй, на вашем месте любой был бы, я не исключение. Боюсь, вы сейчас наговорите мне такого, что наша совместная работа станет невозможной.

– Да, вы правы. Это очень непросто для меня – такой неожиданный удар по самооценке, сами понимаете.

– Я понимаю, что остаться сейчас – жертва с вашей стороны. И я вижу, как вам непросто работать со мной. Вы не первый, кто жалуется, уж поверьте мне. Я получил то, что имею сейчас, потому что не раскрывал карт. И мне нравится, как их удалось разыграть. Но это не всегда приятно.

– Большинство президентов в конце концов приходят к тому, что работают в очень узком кругу, который становится все уже, чем дольше они на посту. У вас, похоже, нет никого, кроме себя. Это не лучшая позиция.

Позже Рич признался мне, что его потрясла откровенность Джейкобса, да и своя тоже. Это, пожалуй, был первый случай, когда Рич признался в своей замкнутости и скрытности. К своему удивлению, потом он понял, что зауважал Джейкобса. Ричу всегда казалось, что тот вечно лезет на рожон. Теперь он видел в нем слугу народа, старающегося как следует выполнять свою работу. Просто им не удавалось взглянуть Китаю в глаза.

Министр обороны тоже рвал и метал, и Ричу пришлось успокаивать его. Шейла Максвелл была несколько озадачена, но все же оказалась единственной, кто был доволен произошедшим. На Капитолийском холме граждане США индийского происхождения пытались использовать свой авторитет, чтобы руководство рассмотрело резолюцию. Но войны не хотел никто. Я думаю, индийский премьер был не слишком-то расстроен произошедшим, хотя ситуация вызвала беспорядки, а в Нью-Дели подожгли ворота американского посольства и несколько зданий по соседству.

Спустя годы Рич признался мне, что тогда еле удержался в президентском кресле. Согласившись принять китайскую резолюцию, не проконсультировавшись с советниками, он пошел ва?банк. Только позже он осознал, насколько сильно задел и огорчил всех их. Ему крупно повезло. Он говорил мне, что если бы тогда понимал все риски, вряд ли решился бы на такой шаг. Но если однажды вступил в игру, пути назад уже нет. К тому же он доверял Ланксину. Он принял одно из тех скоропалительных решений, которые в результате оказываются верными.

Рич сдержал обещание, данное Ланксину: теперь он не собирался упускать возможности сотрудничества. Позже он признался мне, что уже какое-то время переживал из-за того, как сланцевая энергия становится своего рода костылем. Да, она помогла нам выйти из Великой рецессии, но из-за нее мы отказывались от других необходимых возможностей. Ричард опасался за легендарное лидерство США в области науки и технологий и те шансы, которые оно давало нам. Недавние сокращения бюджета окончательно поставили крест на государственных инвестициях в фундаментальную науку, а частный сектор не спешил принимать эстафету. Теперь, когда газ и нефть были дешевыми, «зеленые» технологии засыхали на корню.

А у Китая были деньги, необходимые для инвестиций в «зеленую» экономику. «Но нам надо сначала избавиться от подозрительного отношения что здесь, что в Китае. Мы с Ланксином работаем над этим», – говорил он мне.

К тому моменту было широко известно, что Рич и Ланксин поддерживают отличные рабочие отношения. Его окружение приняло это, хотя в Пентагоне и на Капитолийском холме многим это было не по вкусу. Ричу пришлось найти способ сделать так, чтобы не казалось, будто Китай снимает все сливки с их договоренностей. Да и сам он не был так очарован китайским президентом, чтобы позволить себя обойти.

У Ланксина был наш личный номер телефона, и он звонил нам по вечерам. Позже Рич пересказывал суть этих бесед новому советнику по национальной безопасности. Рич и Ланксин разработали предложение, по которому обе стороны должны были пойти на уступки – Китай, возможно, даже большие. Ланксин обещал взяться за кибершпионаж, который в Китае вышел из-под контроля, пока страна отчаянно пыталась развивать высокотехнологичные отрасли. Американское деловое сообщество было разочаровано в Китае, и Рич понимал, что наведение новых мостов должно начинаться с понимания правил игры. Шпионаж на государственном уровне – это нормально, но китайские кибератаки на частный бизнес должны прекратиться. Рич же обещал обуздать преследование китайских компаний со стороны ЦРУ.

– Мы за вами не следим, – утверждал поначалу Ланксин, при этом заметно выходя из себя.

– Ой, прекрати, у меня все доказательства есть. И не только у меня. Торговая палата недавно издала отчет, согласно которому вы украли интеллектуальной собственности на многие миллиарды долларов.

– Не знаю, откуда они берут эти цифры. Если это правда, то почему мы до сих пор не продвинулись на пути к инновационной экономике? Лучшие компании, как и прежде, в Японии, Америке или Европе. У нас до сих пор нет корпораций мирового уровня, по крайней мере таких, как у вас.

– Воровством вы этого и не добьетесь. Вы же отталкиваете от себя инвесторов. И к тому же вы усложняете вашим компаниям инвестирование в США. – Теперь уже рассердился Рич. – Тебе придется найти подход к правительству. Иногда мне кажется, будто я лучше тебя знаю, что там замышляют твои военные. – Рич преувеличивал, но сейчас ему казалось лучшим решением выложить все карты на стол. Его смущала нерешительность Ланксина. Вьетнамцы (правда, они часто преувеличивают) сказали ЦРУ, что, возможно, дело идет к дворцовому перевороту.

У Ланксина были проблемы дома. Но он не собирался так близко подпускать американского президента. В отличие от Рича он блефовал.

– Не понимаю, о чем ты. Америке лучше заняться своим делом и не лезть во внутренние дела других стран.

Рич позже заметил, что у них обоих не было особого выбора после того, как они начали диалог. Теперь любой промах – и обвинят обоих. Оба возлагали большие надежды на совместные проекты, которые способствовали бы созданию атмосферы доверия и разоружали скептиков. Совместные проекты были бы очень полезны американской экономике, потому что позволили бы США снова стать экспортером «зеленых» технологий. Американские ученые и университеты были бы в восторге.

Рич предложил совместно поработать над биотехнологиями. Он знал, что Китай жаждал быть первым, кто начнет коммерческую разработку широкого спектра биотехнологий, особенно в сфере медикаментов. Биотехнологии были одним из самых потенциально опасных направлений. Но можно было повысить их надежность, если разработать стандарты и протоколы. Он опасался китайской привычки обходить законы и нормы. У них там меньше моральных и этических запретов. Общими усилиями можно поднять уровень стандартов безопасности. И по крайней мере у американцев было бы гораздо лучшее представление о том, что творится в китайских лабораториях.

Китай нанимал экспертов по биотехнологиям со всего мира. Рич не хотел, чтобы Китаю досталась вся слава, особенно учитывая, что все больше научных прорывов принадлежало американским ученым. Он помнил из лекций в SAIS, что Великобритания в коммерческом смысле потеряла на многих научных открытиях, сделанных в XIX в. Вместо нее эти достижения успешно использовали и заработали на этом Германия и США, что отчасти и стало причиной заката Великобритании.

Ланксин тут же согласился. Он решил, что сможет преподнести эти совместные усилия как свою большую победу и тем самым задобрит критиков. Он так хотел, чтобы Китай стал инновационным обществом, и понимал, что предстоит еще очень многому учиться у Америки.

– Кое-кому в Конгрессе и в Пентагоне совсем не нравится идея хороших отношений с Китаем, – сказал мне Рич. – Они терпят это только потому, что видят, с каким трудом Ланксину удается убеждать своих военных и партию. Они, должно быть, думают, что если в Китае так много противников сотрудничества, то это на самом деле хорошо для США.

Он покачал головой.

– Все-таки политика – забавная штука. Ты ради страны из кожи вон лезешь, но пока не продемонстрируешь, как сильно ты навредил «тому парню», никто тебе не верит.

Ланксин был азартен. Чем выше он забирался по партийной лестнице, тем больше его раззадоривали серьезные и рискованные ставки. Но у него имелось одно преимущество. Он был «барчуком», правнуком одного из соратников Мао по Великому маршу. Однако ему совсем не нравилось то, что случилось с партией, какой коррумпированной она стала. Он сравнивал это с тем, что происходило с династиями древности, когда их век клонился к закату. Если как-то не остановить эти процессы, Китай никогда не станет по-настоящему современной страной.

Ланксину было очень непросто получить согласие на совместные проекты. Народно-освободительная армия Китая (НОАК) отчаянно сопротивлялась. Ей был на руку рост националистических настроений, который предшественники Ланксина использовали, чтобы отвлечь недовольный замедлением экономического роста средний класс. Она воспользовалась национализмом, чтобы отхватить дополнительный кусок бюджета для расширения своих сил. Правительство никогда не знало толком, что замышляют военные. Порой о маневрах становилось известно в последний момент, хотя подобная демонстрация военной мощи отрицательно сказывалась на отношениях Китая с соседями. Рич был прав, хоть Ланксин и никогда бы в этом не признался.

Ланксин знал, что сторонники жестких мер в партии и НОАК будут замышлять против него и продолжат шпионить за американцами, несмотря на достигнутое взаимопонимание. Однако у него была поддержка Рича. Тот передавал Ланксину информацию о том, чем занималась его военная разведка. Несколько раз Ланксин заставал военных врасплох, демонстрируя им, что он в курсе их дел, о которых ему было знать не положено.

И все же у Ланксина нашлись и союзники. Китайские интеллектуалы были крайне воодушевлены. Частный сектор как в США, так и в Китае оказался решающим фактором. Деловые люди видели возможности, которые давало улучшение отношений. С помощью Ланксина американским компаниям становилось все легче делать бизнес в Китае. А Рич приструнил аппарат национальной безопасности, не позволив ему наложить слишком много ограничений на китайские инвестиции в американскую экономику.

Ричард однажды сказал мне: «Смотри, что произошло после Второй мировой: американцы сражались с нацистской Германией, но стали самыми большими друзьями Германии после войны. Американцы настолько великодушны, что не могут долго держать зло на кого-то. Конечно, нам помогает то, что мы все еще хозяева положения. Во времена Великой рецессии это было бы невозможно. Слишком много обид. А теперь мы можем себе позволить быть щедрыми. Китай в этой игре надолго. Он умеет жертвовать. Когда-то он был лидером в области технологий. И снова будет им, еще при нашей жизни».

Через два года после того, как Рич погиб, катаясь на катере, я приняла участие в памятной церемонии на Арлингтонском национальном кладбище. Он не был религиозным, но я видела в нем какую-то мистическую преданность самой идее США. Арлингтон символизировал для него личную жертву на службе стране.

Сенатор, произнесший главную речь, на мой вкус, слишком рассыпался в похвалах. Он называл Рича последователем других великих президентов, протягивавших руку помощи (в его случае Китаю).

Ричу были бы приятны его добрые слова, но он скептически смотрел на мир, в который мы движемся. Он несколько раз публично высказывался о том, как хрупка международная система, и надеялся, что лидеры начнут восстанавливать международные организации, такие как ООН или МВФ, чтобы иметь более объективное отражение изменения расклада сил.

Кораблекрушение стало жестоким ударом. Рич незадолго до этого вышел в отставку и только-только начал получать удовольствие от жизни на пенсии. Ланксин был все еще на посту, когда Рич покинул президентское кресло. Он пообещал не особо распространяться об их сотрудничестве, чтобы у Ланксина не возникло проблем.

Ланксину до сих пор непросто. Я навещала его год назад. Вместе мы поднялись на Желтую гору, где в скале выбиты удивительные древние иероглифы. Мы остановились в государственном гостевом доме недалеко от вершины. На следующее утро я вышла на террасу – вид был просто потрясающий. Суровые пики, глядящие сверху на всех нас, и облака, плывущие внизу, – картина, достойная древних китайских свитков. Чувствуешь себя близко к богам. Подходящее время для размышлений. Я спросила Ланксина, какими были для него последние несколько лет.

С той же ухмылкой, которая была у него на лице, когда мы впервые встретились, Ланксин ответил:

– Игра оправдала себя, хоть мне и пришлось все время ходить по краю. Мне приходилось бороться не на жизнь, а на смерть, чтобы получить согласие на создание совместных предприятий. Но китайцы практичны – слишком много инженеров хотят, чтобы объекты были созданы. Не было другого, легкого пути. Они вспоминали истории своих родителей о том уроне, который причинил Мао своими попытками проложить исконно китайскую тропу «Большим скачком». Ведь из-за него мы полетели в пропасть. Мы не могли бы быстро стать инновационным обществом без помощи со стороны.

У партии все большие опасения вызывало то, что растущий средний класс потерял к ней доверие. Отвлечь внимание она попыталась при помощи разжигания военной истерии. Было несколько неприятных стычек с вьетнамцами и японцами, и в одном примечательном случае Китаю пришлось пойти на попятный в ответ на поднявшийся международный протест. Собственно, тогда Ланксин и пришел к власти. Его предшественников бесцеремонно подвинули после слишком большого количества позорных инцидентов с соседями и всеобщим осуждением.

– Партии некомфортно, когда инноваций слишком много. Я опасаюсь, что мы еще можем увидеть повтор событий на площади Тяньаньмэнь, если партия не начнет раскручивать гайки. Вы, должно быть, видели огромные демонстрации в Шанхае, когда партия отказалась от принятого уже решения допустить свободные выборы мэра и не подчиняться генеральному секретарю. Руководство в Пекине изначально хотело провести эксперимент, но потом испугалось, увидев списки кандидатов, часть которых вообще не имела отношения к партии. Люди вышли на улицы. Дело почти дошло до насилия. Начались яростные дебаты между либералами и сторонниками жестких мер, которые обвиняли друг друга в растратах партийных капиталов.

Он усмехнулся.

– Я уж не говорю о том, что случилось в ту ночь в больнице. Китайцы уверены, что Рич вышел на меня. Интересно, что из этого всего сотворят историки.

Мы говорили о семьях. Он был так счастлив, что его сын решился на троих детей. Ланксин воспринял это как «возврат в будущее». Он надеялся вскоре увидеть Китай больших семей. Его внук, профессор древнекитайской литературы, променял партию на Конфуция.

Спустя несколько месяцев я разбирала вещи Рича. Сразу после трагедии было тяжело трогать их. Мне помогал сотрудник Национального архива. Я нашла старый том поэм Редьярда Киплинга, подарок от одного из родственников Рича, учившегося в Англии. Похоже, он перечитывал эту книгу. Для меня Киплинг слишком отдает бременем белого человека, империей и многими другими отвратительными моментами. Я не могла себе представить, что в нем могло бы привлечь Рича.

Это оказалась старая книга издательства Everyman’s, корешок был надломлен. Она открылась на знаменитых строках «Запад есть Запад, Восток есть Восток». А я ведь и не знала, что там дальше:

Запад есть Запад, Восток есть Восток,

И их неизменна суть,

Пока не призвал облака и песок

Всевышний на Страшный суд.

Но нет Востока, и Запада нет,

И призрак их невесом,

Если двое серьезных мужчин

Выходят к лицу лицом![15]

Чувствовал ли Рич тогда, когда они впервые встретились с Ланксином, что они могут оказаться теми самыми «двумя серьезными мужчинами», которые преодолеют пропасть между Западом и Востоком? Мне хочется верить, что да.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.