Эффекты выпуклости и беспорядочное питание

Эффекты выпуклости и беспорядочное питание

На примере с аппаратом искусственного дыхания мы уяснили практическое следствие из неравенства Йенсена: в некоторых областях у нерегулярности есть преимущества, а у регулярности – недостатки. Там, где применимо неравенство Йенсена, нерегулярность может стать лекарством.

Возможно, по большей части нам нужно всего лишь вычеркнуть из меню несколько продуктов, а также перестать питаться размеренно. Мы совершаем ошибку, не замечая нелинейности в двух местах: в составе пищи и частоте ее приема.

Проблема с составом заключается в следующем. Мы, люди, вроде бы всеядны по сравнению с более «специализированными» млекопитающими, такими как коровы и слоны (они едят салаты), а также львы (они едят добычу, и это, как правило, добыча, которая ела салаты). Способность к всеядности появилась, когда среда обитания человека стала более разнообразной, а источники питания – внеплановыми, случайными и, главное, перемежающимися: специализация – это реакция на более стабильную среду обитания, не подверженную резким изменениям, а избыток вариантов появляется, когда среда меняется. Диверсификация функции – это всегда ответ на разнообразие. Причем разнообразие с определенной структурой.

Наше тело устроено весьма изощренным образом. В том, что касается приема пищи, корова и другие травоядные подвержены куда меньшему воздействию случайностей, чем лев; они поглощают пищу размеренно, но должны очень хорошо потрудиться для того, чтобы метаболизировать все питательные вещества. В итоге коровы едят по многу часов в день. Наверное, это очень скучно – все время стоять и есть салаты. Лев, с другой стороны, вынужден больше полагаться на удачу; ему удается убить меньше 20 процентов потенциальных жертв, но когда он ест, его тело быстро и эффективно перерабатывает все питательные вещества благодаря тому, что жертва уже потрудилась над салатами. Случайная структура среды диктует общий принцип: когда мы «травоядные», мы едим размеренно; когда мы «хищники», мы едим беспорядочно. А значит, белки по статистическим причинам должны поглощаться нерегулярно.

Если вы согласны с тем, что нам нужно «сбалансированное» питание и определенный рацион, неверно сразу делать вывод, будто мы должны питаться так все время. Действительно, в среднем нам необходимы определенные количества различных питательных веществ, и эти вещества и дозы известны: столько-то углеводов, белков и жиров[122]. Однако способ потребления этих веществ – вперемешку, в составе одного обеда (классический стейк, салат, свежие фрукты), или раздельно – влияет на организм очень по-разному.

Почему? Потому что отказ от чего-либо – это стрессор, а мы знаем, как полезны стрессоры, когда организм может адекватно восстановиться после их воздействия. Здесь опять же работает эффект выпуклости: с точки зрения биологии получить три дневные порции белков за один день и ноль белков за следующие два дня – совсем не то же самое, что получать одинаковые порции белков ежедневно, потому что метаболические реакции у нас нелинейны. Нерегулярное питание должно приносить нам пользу – по крайней мере, так спроектирован наш организм.

Я предполагаю; на деле я не просто предполагаю, я убежден (неизбежный результат нелинейности) в том, что мы антихрупки в отношении переменчивости в составе и регулярности питания – по крайней мере, в определенных пределах, в промежутке, равном какому-то количеству дней.

Ну а вопиющее отрицание склонности к выпуклости – это теория, на которой базируется так называемая критская (или средиземноморская) диета, благодаря которой просвещенные круги США отказались от привычных стейков с картошкой и перешли на жареную рыбу с салатом и сыром фета. Произошло это вот почему. Кто-то осознал, что на Крите очень много долгожителей, проанализировал их рацион и сделал наивный вывод, что они живут дольше, потому что едят то, что едят. Может, так оно и было, но не исключено, что своим здоровьем критяне обязаны эффекту второго порядка (нерегулярности питания), однако ученые, которые смотрят на вещи прямолинейно, об этом даже не подумали. Понадобилось немало времени, чтобы заметить: на критян повлияла греческая православная церковь, требующая поститься (в зависимости от местных обычаев) до двухсот дней в году, и это весьма изнурительный пост.

Да, изнурительный, и я страдаю от него прямо сейчас. Когда я пишу эти строки, идет православный Великий пост – сорок дней, когда запрещено есть продукты животного происхождения и сладости; ряд фанатиков отказывается даже от оливкового масла. У Великого поста есть несколько градаций. И хотя я стараюсь придерживаться не самого строгого варианта, жизнь моя тяжела, но так и должно быть. Я только что провел длинный уик-энд в Амионе, моем родном городке в Северном Ливане, в районе Кура, где живут православные христиане. Во время поста там принято обманывать желудок, причем весьма изобретательно: в ливанский киббех кладут травы и бобы вместо мяса, фрикадельки в чечевичном супе делаются из пресного теста. Что интересно, хотя рыбу есть нельзя, моллюсков готовить разрешается, видимо, потому, что они не считались пищей гурманов. Компенсировать отсутствие питательных веществ в ежедневном рационе я собираюсь урывками. В дни, когда разрешено есть рыбу, я восполню недостаток того, что ученые называют (сегодня) белком, и, конечно, я с жадностью наброшусь на баранину на Пасху, а потом буду есть очень много жирного красного мяса. Я мечтаю о стейке с кровью, который подают в любимых ресторанах Жирного Тони, причем порции там неоправданно огромные.

Стрессор поста дарит мне антихрупкость – пища потом кажется много вкуснее, так что организм млеет в эйфории. Конец поста – это прямая противоположность похмелью[123].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.