Глава третья Делай или ной

Глава третья

Делай или ной

В возрасте двадцати лет я купил самолет. В то время у меня не было даже машины. Я тогда все еще служил в армии и не имел четкого представления о том, что я буду делать и на что жить, когда дядюшка Сэм[7] уволит меня из вооруженных сил и отправит домой. Можете назвать это мальчишеством, неопытностью или неуемным оптимизмом, характерным для победоносной Америки конца Второй мировой войны, но я отправил Джею все свои сбережения в чеках военного казначейства и попросил его потратить эти деньги на покупку самолета – и это в то время, когда большинство американцев не то что не имели самолетов, но даже и не летали на них. Подобно многим другим молодым людям той ранней эры авиации, мы восхищались такими отважными летчиками, как Чарльз Линдберг, и подвигами пилотов истребителей и бомбардировщиков во время войны.

Джей, как и я, тоже любил самолеты. Мы были убеждены, что в послевоенной Америке самолеты станут таким же популярным видом транспорта, как и машины. Мы работали с самолетами и планерами, как служащие военно-воздушных сил, мы ежедневно видели, как самолеты взлетают и садятся на аэродромы, где мы служили. Соединенные Штаты построили за время войны миллионы самолетов – от маленьких юрких истребителей до огромных бомбардировщиков Б?17, которые позволили сокрушить в воздушных битвах над Европой и Тихим океаном немцев и японцев. Мы не слишком сильно отличались от остальных американцев, которые тоже были убеждены, что дома будут строить возле взлетных полос, а в каждом гараже окажется личный самолет.

Видя возрастающую популярность воздушных путешествий, мы с Джеем были уверены, что новый бизнес надо начинать с самолетов. Так почему не потратить сбережения на покупку хотя бы одного самолета? Я тогда еще находился за океаном, но положился на суждение Джея. В армии я получал шестьдесят долларов в месяц и бо?льшую часть денег отсылал домой, родителям. Я попросил отца отдать ему мои сбережения – семьсот долларов – в качестве взноса на покупку самолета. Мой папа знал и Джея, и его отца, доверял Джею, как мне, и поэтому отдал ему деньги без всяких возражений. Джей купил двухместный винтовой самолетик «Пайпер-Каб», который ему удалось по сходной цене найти в Детройте. Он нанял летчика, который и перегнал наш самолет в Гранд-Рапидс. Чтобы вернуть деньги, потраченные на самолет, мы открыли летные курсы «Росомаха». Название конторе мы дали в честь нашего родного Мичигана[8].

Был у нас и третий партнер – Джим Боссхер, наш соученик, служивший во время войны авиационным механиком. Однако вскоре после того, как мы основали контору, он сказал нам, что хочет выбрать другую карьеру. Он поступил в кальвинистский колледж, а потом стал авиационным инженером, окончив Университет Пурдье. После получения образования он стал преподавателем в кальвинистском колледже. Его жизнь показывает, что мы все обладаем дарованиями, которые разными путями приводят нас к успеху. Джим не стал бизнесменом, но он стал дипломированным инженером и жил насыщенной интересной жизнью.

Миллионы людей вернулись домой после войны с надеждой и мечтами, преисполненные уверенности в своих силах и желанием сделать хорошую карьеру, основать собственное дело или окончить колледж. Чтобы помочь им, правительство издало билль о военнослужащих, в котором предусматривалось основание фонда, выделяющего деньги бывшим солдатам и офицерам на обучение профессиям и на высшее образование. Эти деньги можно было потратить на обучение пилотированию, чем мы и воспользовались. Вернувшиеся домой ветераны в большинстве своем не знали, чем будут заниматься, так что я был очень рад, что смог вложить свои семьсот долларов в стоящий новый бизнес.

Клуб воздушных услуг «Росомаха» поначалу привлек внимание населения Гранд-Рапидса, так как Джей позаботился о рекламе. Он поставил самолет на площадку-выставку автомобилей в центре Гранд-Рапидса и открыл самолет для посещений. Сегодня в это трудно поверить, но в то время очень многие никогда не видели самолет вблизи. Множество любопытных останавливались возле нашего самолета и во все глаза смотрели на нашу крылатую экзотику. Нашим делом в этом бизнесе стала раскрутка и продажа. Никто из нас не умел управлять самолетом, поэтому мы наняли ветеранов войны, пилота П?38 и пилота Б?29, как инструкторов, а также одного авиационного механика. Это позволило нам с Джеем сосредоточиться на раскрутке и поиске курсантов.

Мы отпечатали рекламные листовки наших официально санкционированных летных курсов, где цветисто их расхваливали: «Учитесь летать. Если вы умеете управлять автомобилем, то научитесь управлять и самолетом». Мы заманивали клиентов уверениями в том, что за самолетами будущее и что ветераны будут обучаться за счет государства. Подготовка на наших курсах станет трамплином для карьеры – пилота или служащего авиакомпании. Чтобы воодушевить будущих курсантов, мы предлагали им бесплатный полет, который позволит им в полной мере почувствовать, что значит летать. Продать уроки самолетовождения было невозможно без установления правильных отношений с людьми, заглянувшими в аэропорт, чтобы ощутить, что такое полет. Мы сумели завладеть воображением потенциальных клиентов, которые с полуторакилометровой высоты смотрели на свои дома из нашего самолета и мечтали о том дне, когда сами сядут за штурвал.

«Пайпер-Каб» был не особо сложной машиной, да и наша деятельность – весьма незамысловатой. Летное поле в Комсток-Парке, к северу от Гранд-Рапидса, находилось в процессе строительства. Когда я говорю «поле», то и имею виду именно поле, потому что так выглядели тогда в большинстве своем аэродромы. У владельцев Комсток-Парка кончились деньги, и строительство ангаров и взлетно-посадочных полос было прекращено. Нам с Джеем срочно пришлось импровизировать. Мы приделали к самолету понтоны, и он стал взлетать и садиться на реку Гранд, протекавшую вблизи аэродрома. Джей вспоминает нашу контору как сарай для хранения инструментов, но я хорошо помню, как мы притащили на берег реки сборный курятник, вычистили и побелили его, а потом намалевали на дверях наш «герб». Этот домишко и стал нашей базой и штаб-квартирой.

Аэродром в конце концов был готов, но до этого мы с Джеем успели построить собственное «здание» для нашего второго дела, не связанного с авиацией. Мы возвели деревянный сборный дом примерно семь на семь метров. Дом этот мы нашли на домостроительной выставке и купили вместе с инструкцией по сборке. Распаковав все детали, мы, следуя инструкции, сколотили их гвоздями, провели электричество, и у нас получилось помещение для нашего следующего предприятия: «Ресторан для автомобилистов на набережной». Самолеты становились на прикол с наступлением темноты, соответственно, заканчивалась и наша работа. Чтобы не терять даром вечерние часы, мы задумали открыть ресторан, который позволил бы нам заработать деньги за счет людей, работавших в аэропорту, державших там свои самолеты или просто приехавших поглазеть на воздушные суда. Мы с Джеем видели такие рестораны во время поездок в Калифорнию и решили перенести этот опыт в Гранд-Рапидс. Вложив в это дело триста долларов, мы 20 мая 1947 года открыли первый в Мичигане ресторан для автомобилистов.

Я понимаю, что найдутся скептики, которые усомнятся в том, что два молодых парня смогли так преуспеть в бизнесе. Сегодня мы считаем, что молодой человек должен сначала окончить колледж, приобрести опыт, поработав на других, и только потом заводить собственное дело. Думаю, что дело просто во времени, в какое мы жили, и в том, что тогда от нас ждали, что мы будем работать и смолоду брать на себя ответственность за свои действия. Но, честно говоря, я не знаю точного объяснения. Единственное, что я могу сказать, так это то, что мы с Джеем энергично брались за дело, не тратя время на пустые сомнения. Тогда американцы все еще славились своей изобретательностью. Каждый был механиком у себя во дворе. Люди следовали принципу «сделай сам». Мы умудрялись многое сотворить своими руками до наступления эры всеобщего усложнения и специализации. Когда я читаю сейчас о людях, которые смогли в двадцатилетнем возрасте открыть собственное дело, я мысленно им аплодирую. Значит, эта традиция еще не умерла. Я желаю всем молодым людям поступить в колледж, но я бы никогда не стал отговаривать молодого человека с умом и талантом заниматься бизнесом сразу, без поступления в колледж или университет, если он чувствует, что располагает всем необходимым для успеха.

Мы не умели управлять самолетами, но знали о них намного больше, чем о ресторанах. Мой опыт работы на кухне ограничивался съеданием маминых блюд и мытьем посуды. Но, к счастью, маленький ресторанчик – не бог весть какая сложная штука, и мы все устроили просто. Белый щитовой домик с вывеской «Ресторан для автомобилистов на набережной» на дощатой крыше был достаточно просторен, чтобы вместить газовую плиту, прилавок, холодильник для напитков и морозилку. Столов мы не имели, а еду ставили на подносы и выносили к машинам. Аэропорт был новым и располагался довольно далеко от города, поэтому сначала мы оказались без электричества и водопровода. Мы купили бензиновый генератор, который вибрировал на полу и издавал такой грохот, что мы едва могли его перекричать. Помимо шума и запаха выхлопных газов, генератор производил достаточно электричества для освещения. Плиту мы подключали к баллонам с пропаном. Воду в ресторан таскали в кувшинах из расположенного в километрах двух-трех от аэропорта родника. Меню у нас было простое, без изысков – гамбургеры, поджаренные на сливочном масле, сосиски, газированные напитки и молоко из холодильника.

Мы с Джеем периодически менялись ролями – один жарил гамбургеры, а другой разносил заказы по машинам. Самое ужасное случалось, когда мы пережаривали гамбургеры и их приходилось выбрасывать. Каждый из нас помнил хотя бы один случай, когда напарник забывал перевернуть котлету на сковородке. На стоянке мы с Джеем установили столбы с освещением. На столбах висело меню. Напротив названий блюд находились выключатели, и, выбрав блюдо, клиент включал соответствующую лампочку, после чего Джей или я бежали к машине брать заказ. Сегодня трудно представить себе двух владельцев летных курсов в передниках, потеющих над плитой, на которой шипят в масле гамбургеры, а потом бегущих с кухни к машине клиента. Чтобы раскрутить наши летные курсы, мы специально сфотографировались в летной форме. Мы сидим в кабинете и разговариваем с клиентом, обсуждая с ним расписание занятий. Как же эта сцена отличалась от нашей ночной работы, когда мы, потея, суетились у плиты, официанты и повара в одном лице.

Мы оба могли похвастаться неуемной энергией и такими же непомерными амбициями. Несмотря на то что мы были почти круглые сутки заняты двумя своими предприятиями, мы продолжали искать новые возможности. Какое-то время мы брали напрокат байдарки на лодочной станции неподалеку от аэропорта, купили торговлю мороженым у владельца десятка тележек, желающего их продать. Мы купили эти тележки и летом нанимали студентов, чтобы продавать вразнос сладости и шипучку живущим в округе детям. Кроме того, мы договорились с владельцами фрахтового парохода о рыболовных экскурсиях на озеро Верхнее.

Даже после бесконечно долгого рабочего дня мы с Джеем находили в себе силы пойти в закусочную и обсудить, помимо плавающих в масле гамбургеров, планы на будущее. Иногда мы ходили в гости друг к другу, один вечер нас кормила моя мама, другой вечер – его. Никому из нас не приходило в голову предаться праздности. В пасмурные или дождливые дни, когда погода была нелетной, мы находили для себя дело, а не слонялись из угла в угол под предлогом плохой погоды. Мы поклялись, что однажды откроем дело, которое не будет зависеть ни от погоды, ни от времени суток, ни от обеденного перерыва у других людей.

Курсы подготовки пилотов «Росомаха», имея двенадцать самолетов и пятнадцать пилотов, стали самым крупным предприятием такого рода в Мичигане. По ходу дела мы с Джеем последовали нашим собственным советам и получили права управления самолетом. В те времена не надо было много времени и налета большого количества часов, чтобы получить лицензию на управление простым, двух– или четырехместным одномоторным самолетом. Несколько лет спустя я получил также лицензию на пилотирование двухмоторных самолетов. Полеты за штурвалом над родными местами, над рекой Гранд и вокруг озера Мичиган, вызывали у меня трепет, который я не забуду до конца своих дней.

Авиация, самостоятельные полеты и владение самолетами стали моей пожизненной страстью. По мере того как дела Amway шли в гору, мы купили наш первый самолет для компании – «Пайпер-Ацтек». Когда же наш бизнес разросся и у нас появились филиалы на Западном побережье, «Ацтек» стал для нас недостаточно мощным. Мы стали подумывать о покупке реактивного самолета. По счастью, мы наняли толкового консультанта, который, выслушав наши соображения по поводу потенциального приобретения, сказал: «Мне совершенно неважно, на что вы собираетесь тратить свои деньги. Если это поможет вам общаться с дистрибьюторами и выступать на встречах, то покупайте». Мы так и поступили. Так как первый реактивный самолет был все время занят, мы купили еще один самолет, потом еще один… Дело кончилось тем, что мы построили ангар для нашей воздушной флотилии. Я искренне считаю, что без компьютеров и самолетов наш бизнес не достиг бы такого процветания. Мы верим в личные контакты; и если бы у нас не было самолетов, мы не могли бы поддерживать их с должной регулярностью.

Летные курсы «Росомаха» стали для нас с Джеем великолепной школой. Мы хватались за любую возможность, мы всегда что-то делали и уверенно двигались вперед. Так было и так будет до конца жизни. Хотя иногда нам стоило бы подумать, прежде чем бросаться в очередную авантюру. Например, однажды, когда мы были еще неопытными пилотами, у нас раньше времени кончилось горючее, и пришлось посадить гидросамолет на небольшое озеро в Северном Мичигане. Люди в той местности никогда не видели этакую диковину, и множество местных жителей подплыли к нам на лодках. Мы чувствовали себя знаменитостями. Нам удалось купить там немного бензина, но тут выяснилось, что озеро очень маленькое и нам не хватит расстояния, чтобы разогнаться и взлететь. В конце концов, мы привязали хвост самолета к дереву, один из пилотов завел двигатель, и Джей разрезал веревку. Самолет рванулся вперед и взлетел, правда, едва не задев верхушки деревьев на противоположном берегу.

Опыт, действительно, лучший наставник, и мы очень многому научились на нашем первом реальном деле. Мы научились продвигать и раскручивать бизнес, научились разговаривать с клиентами и продавать им наши услуги. Получили первый опыт взаимодействия с правительственными органами – отчетность на курсах была очень строгой, ибо мы привлекали для обучения военные субсидии. Джею приходилось регулярно ездить в Детройт со всеми счетами за практическое обучение и занятия в классах, а также возить всю остальную необходимую документацию. Это была обычная рутина – государство не желало понапрасну тратить свои деньги. Первый банк, с которым мы имели дело, – Union Bank в Гранд-Рапидсе. Однако, как только государственное финансирование кончилось, иссяк источник наших доходов, и бизнес пришлось закрыть.

За четыре года нашего авиационного бизнеса мы заработали около ста тысяч долларов, приблизительно столько же принес нам ресторан. Мы не получили реально больших денег, во всяком случае, прибыль не оправдала всех вложенных в это дело трудов. Но мы были молоды, жизнь только начиналась, и этот результат нас вполне удовлетворил. Сейчас можно лишь удивиться тому, что два молодых человека сумели вполне успешно раскрутить такое дело, как летные курсы для начинающих. Но тогда мы считали успех само собой разумеющимся, потому что еще до окончания войны знали, что добьемся в жизни чего-то стоящего. Лучше всего это ощущение передано в одном из писем Джея: «Знаешь, это еще не последняя глава. Это только очередной шаг пути. Война когда-нибудь кончится, и мы вернемся к нашей прежней жизни, и тогда мы поймем, чего мы хотим от нее добиться, чтобы нас надолго запомнили». Я помню, что для нас вопрос заключался не в том, какую работу найти, а в том, какой бизнес организовать.

В те первые годы нашего делового партнерства мы с Джеем жили в маленьком доме на озере Брауэр, километрах в шестнадцати от Гранд-Рапидса. Кроме того, у нас был «Плимут» сорокового года, который мы купили у его отца. Общая площадь нашего коттеджа составляла порядка 50 квадратных метров – приблизительно четверть площади современных домов такого рода. Однако в нашем доме хватило места для кухни, бара, маленькой ниши под столовую и коридора, который вел в ванную комнату (по обе стороны от нее находились спальни). Мы с Джеем спали на двухъярусной кровати в одной из спален. Я смог захватить нижнюю кровать, наверное, потому, что Джей был намного выше меня. Напомню, что на тот момент нам – чуть за двадцать и поэтому наш коттедж стал превосходным местом встреч с другими молодыми людьми, только что вернувшимися с войны, а также с девушками.

У меня был тогда один из первых телевизоров в городе – ящик с экраном в восемь дюймов по диагонали и изогнутой комнатной антенной. К нам часто приходили одноклассники и товарищи по службе, чтобы посмотреть телевизор, устроить вечеринку, поплавать в озере Брауэр или покататься на скутере, который мы с Джеем купили на свои доходы. Джей остался домоседом и с удовольствием проводил время за книгами, но охотно откликался на мои просьбы пойти вместе в кино или встретиться с друзьями. Он не особенно любил вечеринки, но в компании никогда не был обузой – он превосходно умел общаться, хотя временами предпочитал посидеть дома в одиночестве. Джей, в отличие от меня, погружался в мечты о приключениях, читая книги. Тем не менее именно книга одинаково воспламенила наше воображение и повлекла нас к следующему приключению.

Зимой 1948 года мы прочитали «Карибский круиз», где описывалось путешествие под парусом одного парня по имени Ричард Бертрам. Он сам построил лодку, а потом вместе с женой на этой посудине проплыл по Карибскому морю, заходя на многочисленные острова. Книга была, по сути, описанием этого путешествия. Нас восхитили подвиги яхтсмена с описаниями белоснежных пляжей, пальм и морской синевы. Мы с Джеем работали, как проклятые, без сна и отдыха, и подумали, что путешествие под парусом пойдет нам на пользу, не говоря уже о том, что это будет приключение покруче поездки на машинах в Монтану. Мы решили продать наши предприятия, подсчитав, что вырученных денег нам хватит на отдых и удовольствия. Мы надеялись, что останемся довольны путешествием, и твердо решили ехать.

Полистав каталоги и посоветовавшись с одним продавцом яхт из Нью-Йорка, мы полетели к нему, чтобы посмотреть лодки. Продавец показал нам несколько верфей, и мы в конце концов нашли подходящую лодку, к тому же доступную по цене. Лодка по имени «Элизабет» стояла на опорах на асфальтовой площадке в Норуоке. Это была двухмачтовая шхуна длиной тридцать шесть метров с длинным бугшпритом и тремя иллюминаторами в каюте, в которой достаточно места для экипажа из двух человек. Лодка, по виду, была хороша – и, как говорили люди, весьма невелика, – но она простояла всю войну в сухом доке на киле без опор под носом и кормой, и они заметно просели. Деревянный корпус немного пересох, и из-за этого сквозь образовавшиеся между досками обшивки щели во время плавания поступала вода. Тем не менее судовые эксперты сказали, что судно вполне пригодно к эксплуатации, что других лодок мы после войны просто не найдем, и мы купили судно.

Ветхое состояние корпуса было лишь одной опасностью. Другая заключалась в том, что мы с Джеем до тех пор плавали только на маленькой гребной лодке и на крошечной парусной лодчонке по озеру Брауэр. Плавание под парусом на двухмачтовой шхуне по океану – занятие не для любителей. Джей поехал в Мичиган ликвидировать летные курсы, а я тем временем нанял капитана и одного матроса, чтобы поучиться ходить под парусом, пока мы будем плыть к югу, в Уилмингтон. Однажды ночью, когда капитан спал, я умудрился завести шхуну в болота Нью-Джерси. Пораженный матрос береговой охраны сказал тогда: «Ни разу не видел, чтобы такая большая посудина забралась так далеко на сушу». На Рождество я поехал домой и вернулся в Северную Каролину вместе с Джеем. 17 января 1949 года мы подняли паруса и отплыли в Майами. Там мы собирались подремонтировать лодку, подготовить ее к походу по Карибскому морю и после этого отплыть в Пуэрто-Рико. Мы собрались выплывать из дока, и я крикнул Джею: «Отдать носовой!» Он отдал носовой, а я пошел отдавать кормовой, но замешкался. Пытаясь освободить кормовой линь, я вдруг понял, что приливная волна поменяла направление. Когда мы входили в док, прилив благоприятствовал, но теперь течение мешало нам отплыть. Судно повернулось носом туда, где должна быть корма. Я услышал гулкий удар. Оказалось, что мы ударились о пирс кормой, где находилась спасательная алюминиевая моторная шлюпка. От удара на корпусе шлюпки образовалась небольшая вмятина – на память о нашем первом морском происшествии.

Обычно судну с пересохшим деревянным корпусом достаточно постоять в воде пару дней. Древесина набухает водой, расширяется и закрывает течи. С нашей «Элизабет» этого почему-то не произошло даже на долгом пути от Северной Каролины до Флориды. У помпы не было поплавка, который всплывает вместе с прибывающей в трюм водой и автоматически включает механизм, когда вода достигает критической отметки. Так что нам приходилось постоянно помнить о течах и вставать ночью, чтобы откачивать набравшуюся воду. Если я в три часа ночи не включал помпу, то позже, если я вставал в пять или шесть часов, мне приходилось тащиться к помпе по колено в воде. К шести часам утра вода обычно доходила до палубы. Откачивание воды стало частью нашего образа жизни. Лодка была не самой большой, и мы все же ждали, что древесина набухнет и течи закроются сами. Во Флориде мы решили, что не будем больше ждать милости от нашей малютки. Мы вытащили лодку из воды и тщательно законопатили все щели. Кроме того, мы отодрали от днища крабов, ракушки, водоросли и всякую прочую налипшую на корпус дрянь, чтобы выжать из «Элизабет» максимально быстрый ход.

Хотелось бы мне написать, что наше путешествие было приятным и увлекательным. Но правда оказалась иной. Оно не могло идти ни в какое сравнение с романтическим круизом, описанным Бертрамом и так сильно нас заинтриговавшим. Во всяком случае, за время путешествия спеси у нас поубавилось, и в открытом море нам пришлось пережить несколько очень неприятных моментов. Путешествовать по морю на дальние расстояния на такой посудине, как наша, оказалось неблагодарным и очень трудным занятием. Движение под парусом означало постоянную ловлю ветра, а значит, нам приходилось все время маневрировать из стороны в сторону, а не плыть по прямой. Нам приходилось галсами проходить по сто пятьдесят миль, чтобы продвинуться к цели на пятьдесят. Приливы в разных портах почему-то никогда не имели одного и того же направления. Из-за отсутствия опыта я все ночи напролет мучился мыслями или о том, как мы будем заходить в очередной порт, или как мы будем выбираться из порта, где уже находились. Обычно я побуждаю людей следовать своей мечте, а не тревожиться из-за отсутствия опыта или возможной неудачи, но, вспоминая нашу парусную эпопею, я должен признать, что нам следовало лучше подготовиться к ней.

Несколько раз мы были на волоске от катастрофы, и нас спасало лишь то, что рядом оказывались опытные моряки, вызволявшие нас из беды. Однажды мы вошли на стоянку, чтобы заправиться горючим, где прямо перед нами носом к причалу стояли другие суда. Я включил задний ход и заглушил двигатель. «Элизабет» пошла к месту у причала справа от пришвартованного судна. Я уже говорил, что у лодки был длинный бугшприт, сильно выдававшийся вперед. Джей бросил конец парню, стоявшему на дебаркадере, парень поймал конец, обернул его вокруг сваи и бросился бежать со всех ног. К счастью, у нас на борту были амортизаторы, да и конец, хоть и натянулся до предела, но выдержал, и мы не врезались ни в причал, ни в соседнее судно. В тот раз мы едва избежали серьезных повреждений.

На пути от Майами до Ки-Уэста из деревянной палубы вырвало фитинг главного паруса, и после этого мы не могли нормально им пользоваться. Остатки старого топлива в бензобаке загрязняли свежее топливо, из-за чего у нас вышел из строя карбюратор. На входе в гавань Ки-Уэста у нас заглох двигатель. Наша шхуна беспомощно качалась на волнах, двигатель молчал, как мертвый, а мы пытались бросить якорь прямо в канале. Внезапно мы услышали рев сирены и увидели подводную лодку, выходившую с рейда Ки-Уэста. Она двигалась прямо на нас. Субмарина не причинила нам вреда, но с тех пор мы никогда не бросали якорь в фарватере, даже если у нас не было иного выбора. Однако самой большой неприятностью оказывались течи. Тек не только корпус, но и обшивка каюты. С дырявой палубы на головы постоянно капала холодная вода. Нам приходилось либо конопатить щели, либо подставлять ведра, либо прикрывать чем-то головы. Системы отопления у нас не было, а зимой в Атлантике в туманную и пасмурную погоду случаются холода.

Из Ки-Уэста мы направились в Гавану, которая считалась в то время крупным туристическим центром. По ночам улицы заливал свет бесчисленных казино, баров, ночных клубов и отелей. Очень популярен был в Гаване кубинский ром. Круизные корабли доставляли в Гавану толпы американских туристов, которые днем ходили по магазинам, а ночами осаждали бары и казино. Это было настоящее потрясение для двух невинных голубков из маленького американского городка! Покинув Гавану, мы вознамерились пройти под парусом оставшиеся шестьсот миль вдоль северных берегов Кубы до Пуэрто-Рико. До 27 марта мы успели пройти половину пути и в конце концов были вынуждены смириться с неизбежным. На заходе солнца я включил электрическую помпу, чтобы откачать воду из трюма. Воды набралось прилично, а когда я проверил ее уровень приблизительно через час, то обнаружил, что вода поднялась сантиметров на тридцать. Я сообщил Джею: «Вода прибывает. Я не смог ее откачать». Мы достали большую ручную помпу и принялись откачивать воду вручную. Но что бы мы ни делали, вода продолжала подниматься. Лодка набирала воду быстрее, чем мы успевали ее откачивать двумя помпами – электрической и ручной. Когда вода дошла нам до колен, мы признали очевидное и выпустили в воздух красную ракету. Если бы поблизости не оказалось других судов, мы воспользовались бы двухместной шлюпкой с подвесным мотором. На ней мы вполне могли, как нам казалось, добраться до берега.

Сейчас, много лет спустя, я все же никак не могу понять, что заставило нас так долго плыть на старой дырявой посудине. Должно быть, мы просто были молоды, неопытны и склонны отрицать очевидное. Даже понимая, что мы можем утонуть на глубине 300 метров недалеко от берега, мы сохраняли полное спокойствие. Сейчас, на склоне лет, я не могу объяснить, почему это ощущение безмятежности сопровождало меня всю жизнь. Я был совершенно уверен, что смогу пережить любую обрушившуюся на меня бурю. Собственно, так оно и было во всех моих начинаниях. К счастью, мы оказались на очень оживленном морском пути, и грузовое судно Adabelle Lykes, направлявшееся в Пуэрто-Рико, отреагировало на наш сигнал бедствия в 2 часа 30 минут ночи. Судно появилось возле нас как раз вовремя – у шхуны отвалился нос, и вода начала поступать в трюм. Пароход подошел вплотную к нашему борту, и капитан крикнул с палубы: «Кто вы и что здесь делаете?» Видимо, он решил, что имеет дело с кубинскими пиратами. Я ответил: «Это шхуна “Элизабет”, зарегистрированная в Коннектикуте, и мы тонем».

Когда капитан понял, что мы всего-навсего двое американских мальчишек, с парохода сбросили штормтрап, и капитан спустился к нам. Сначала он предложил краном поднять посудину к нему на борт, но наше судно было очень тяжелым из-за набравшейся в нем воды. Теперь наша лодка стала представлять реальную опасность для проходящих по фарватеру судов. Единственное, что мог сделать экипаж парохода, – это проделать дыру в борте нашей шхуны, а затем протаранить ее своим корпусом, чтобы она окончательно затонула. В темноте раннего утра мы с Джеем стояли на палубе сухогруза и наблюдали, как судно, на котором мы пустились на поиски приключений, медленно скрывалось под водой. На борту Adabelle Lykes были члены семьи Лайксов – хозяев парохода. Они предложили нам доплыть с ними до Пуэрто-Рико и даже предоставили нам, как почетным гостям, отдельную каюту, выслушав историю о нашем неудачном путешествии, крушении и чудесном спасении.

Мы собирались написать родителям письмо, чтобы оповестить их о происшествии, в то время как береговая охрана уже знала о нашем спасении и отправила начальству рапорт. Он попал в распоряжение редакции газеты нашего родного города. Из «Гранд-Рапидс Пресс» позвонили моему отцу, чтобы выудить из него дополнительную информацию, но он знал о происшествии не больше репортеров. Ему было известно лишь то, что мы спасены. Никакими подробностями он не располагал. Наши родители сильно волновались и недоумевали, почему мы не звоним. Мы, правда, написали письмо, но оно дошло до них через несколько дней после того, как сообщение о катастрофе было опубликовано в «Гранд-Рапидс Пресс». Много лет спустя, уже будучи отцом, я вспоминал об этом и думал: «Бедные мама и папа!» Они должно быть, страшно тревожились за нас. Я помню, как переживал я сам, когда один из наших детей задержался где-то заполночь, будучи за рулем. А мы с Джеем скитались по морям на утлой посудине, не имея никакого мореходного опыта. В то время мы казались себе настоящими мужчинами, способными принять любой вызов судьбы, но для наших родителей мы все равно оставались детьми.

Судно наше затонуло, но мы с Джеем все же решили исполнить давнюю мечту и посетить Южную Америку. В Пуэрто-Рико мы сели на борт британского танкера Teakwood, направлявшегося в Каракас, в Венесуэлу. Капитан не имел права брать на борт пассажиров, поэтому он нанял нас матросами за один шиллинг в день. Когда судно зашло в порт Кюрасао, мы решили лететь в Каракас самолетом и сошли на берег. Однако иммиграционные власти не разрешали матросам иностранных судов покидать их корабли, так как они часто норовили нелегально остаться в стране. Карибский остров Кюрасао является территорией Голландии, и Джей попытался объясниться с чиновниками на их родном языке. Это еще больше ухудшило наше положение, так как чиновники не могли себе вообразить американцев, умеющих говорить по-голландски, и решили, что мы – коммунистические шпионы. Кроме того, они не могли себе представить, что двое парней, которым только недавно исполнилось двадцать, так вольно разгуливают по всему миру.

Чиновник сказал: «Как вы рассчитываете уехать отсюда? Вы можете надолго здесь застрять, а потом вас придется депортировать за счет нашего правительства». Мы ответили, что у нас достаточно денег, и показали ему несколько тысяч долларов в наших кошельках. Проверив наши американские паспорта и проконсультировавшись с представителями американских властей (на что ушло несколько дней) чиновники отпустили нас с миром, и мы купили билет до Венесуэлы. Обменный курс там оказался очень невыгодным, и мы полетели дальше, в город Барранкилья в Колумбию, совершенно не представляя себе, чем будем там заниматься. Мы просто раскрыли географическую карту, наугад ткнули пальцем и попали в Колумбию.

Барранкилья – это город, стоящий в устье реки Магдалена, протекающей через всю территорию Колумбии. Мы сели на старинный колесный пароход, привезенный на Магдалену с Миссисипи. Это была древняя посудина времен Марка Твена с колесами на корме, похожая больше на грузовую баржу, чем на пассажирское судно. На передней палубе содержалось небольшое стадо коров, которых по очереди закалывали, чтобы кормить пассажиров. В 1949 году в Колумбии свирепствовала гражданская война, и антиамериканские настроения были очень сильны. Повсюду виднелись лозунги «Янки, убирайтесь домой!», люди не скрывали своей неприязни к нам и старались держаться от нас подальше, потому что мы были американцами. Такое отношение заставило нас выучить несколько испанских фраз, так как никто не желал говорить с нами по-английски. У нас был разговорник, с помощью которого мы заказывали еду, спрашивали, как пройти к нужному нам месту, и общались с местными жителями на испанском языке. Пока же мы с Джеем нежились на палубе под теплым солнцем и любовались роскошной зеленью джунглей, в то время как судно лениво двигалось по изгибам реки. По ночам в джунглях орудовали бандиты, грабившие проходившие по реке суда, но на берегах, для защиты от них, стояли посты колумбийской армии.

Когда судоходная часть Магдалены закончилась, мы сошли на берег. Поездом мы добрались до Медельина, оттуда самолетом до Кали, а потом сели на узкоколейный поезд до Буэнавентуры. Поезд был похож на игрушечный состав детской железной дороги из открытых вагончиков. Когда он проехал через туннель, мы с Джеем были с ног до головы засыпаны сажей из трубы локомотива. Потом мы сели на некую помесь грузового и пассажирского судна и посетили на нем Эквадор, Перу и Чили, где с корабля выгружали бананы и брали на борт сахарный тростник и хлопок. Нам так понравились средиземноморский климат и приветливое население Сантьяго, что мы решили провести там несколько недель, чтобы набраться сил после трудного многомесячного путешествия.

Хорошенько отдохнув, мы двинулись дальше и, завершая наш южноамериканский вояж, посетили Аргентину, Уругвай, Бразилию и Гвиану, а потом самолетом вернулись на Карибы, где побывали на Тринидаде, Антигуа, в Гаити и Доминиканской республике. Мы с Джеем нашли все эти страны полными чарующей экзотики, но там же у меня появилась мысль, которая с тех пор не покидает меня. В этих странах отсутствуют многие элементарные удобства, которые мы в Америке считаем само собой разумеющимися. Я не хочу критиковать чужие страны, я просто хочу сказать, что нам, американцам, надо по достоинству ценить свою страну.

Помню, что даже в тот момент, когда мы смотрели на погружавшуюся в морскую пучину «Элизабет», я думал: «Что мы будем делать дальше?» Я не размышлял тогда о том, что могу умереть, хотя и был на волосок от гибели. Однако привычка идти навстречу трудностям и преодолевать их внушила мне чудесное чувство уверенности в своих силах. Мы научились не роптать, а искать выход, попав в трудное положение, а также не сожалеть о прошлом. Оттого, что наша лодка утонула, мы не отказались от путешествия, а пересели на другой транспорт. Надо пользоваться тем, что есть под рукой, и двигаться дальше. В свое время нас отнюдь не обескуражило отсутствие взлетных полос на аэродроме; мы просто приделали к самолетам понтоны, и они стали взлетать и садиться на воду. Для нас не стало проблемой отсутствие электричества в нашем ресторане: мы купили генератор. Отсутствие мореходного опыта не удержало нас от самостоятельного морского путешествия. Мы научились судовождению на практике.

Весь этот жизненный опыт я подытожил в своей речи «Делай или ной». Урок очень прост. Можно постоянно находить оправдания и отговорки: нет достаточного образования, нет исходного капитала, нет опыта, нет богатых родственников; есть страх перед неизвестностью и грядущими проблемами. Можно сесть, обхватить голову руками и заплакать от бессилия в борьбе с трудностями, которые постоянно подсовывает нам несправедливый мир. Или можно попытаться. Если попытка окажется неудачной, то предпринять следующую. По моему опыту могу сказать, что пытаться всегда лучше, чем плакать. Только потому, что мы с Джеем верили в попытки, нам удалось пережить в Южной Америке приключение, о котором наши друзья в Америке могли только мечтать. И мы не оставляли попыток. Следующее наше предприятие было не вполне обычным. Более того, оно намного опередило свое время и многим людям могло бы показаться, мягко говоря, странным. Но мы сказали: «Почему нет? Давай попробуем».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.