Смешение понятия сбережений с понятием спроса на деньги

Смешение понятия сбережений с понятием спроса на деньги

Стремление сохранить хотя бы суть старой доктрины «потребностей торговли» и попытка показать, что свободная банковская деятельность с частичным резервированием не запускает экономический цикл, привела Джорджа Селджина к необходимости отстаивать тезис, близкий к тому, который Джон Мейнард Кейнс выдвинул в отношении банковских вкладов. Напомним, что, согласно Кейнсу, все, кто держит дополнительные деньги, полученные в виде кредита, осуществляют «сбережение»:

«Дополнительные сбережения, возникающие из таких решений, носят ничуть не менее „подлинный“ характер, чем любые другие сбережения. Разумеется, никого нельзя заставить держать дополнительные средства, соответствующие новому банковскому кредиту, в форме наличных денег, если только он сам по своему усмотрению не предпочтет хранить именно деньги, а не богатство в другой форме»[741].

Позиция Джорджа Селджина совпадает с позицией Кейнса. Селджин считает, что спрос населения на остатки наличности в форме банкнот и депозитов отражает желание предоставлять краткосрочные ссуды на эту сумму посредством банковской системы. Он пишет:

«Держать деньги в составе своих активов (inside money) — это то же самое, что осуществлять добровольные сбережения… Когда банк увеличивает свои обязательства в процессе предоставления новых ссуд и инвестиций, то конечными заемщиками являются именно держатели этих обязательств, а то, что они предоставляют в качестве ссуд, является реальными ресурсами, которыми они могли бы воспользоваться, если бы вместо того, чтобы держать в денежной форме, они бы их потратили. Когда имеет место подобное увеличение или сокращение банковских обязательств, которое в каждый момент времени соответствует изменению спроса на денежные активы (inside money), объем реального капитала, предоставленного банками заемщикам, равен объему средств, добровольно предоставленных банкам их клиентурой. В этих условиях банки играют роль простых посредников по передаче ссудных фондов»[742].

Тем не менее вполне возможен вариант, когда публика одновременно увеличивает и свои остатки фидуциарных средств обращения, и спрос на потребительские товары и услуги. Это будет тогда, когда люди решат сократить свои инвестиции, потому что экономические агенты могут использовать свои денежные остатки любым из следующих трех способов: (а) потратить их на приобретение потребительских товаров и услуг; (б) инвестировать и, наконец, (в) держать их в форме остатков денежной и фидуциарной наличности. Этими способами спектр возможностей исчерпывается. Так что мы не можем заключить, как это делает Селджин, что любые остатки наличности эквивалентны «сбережениям», поскольку рост остатков фидуциарной наличности вполне может быть следствием уменьшения инвестиций (например, в форме продажи ценных бумаг на фондовом рынке). В последнем случае сбережения сократятся, а остатки фидуциарной наличности вырастут. Таким образом, отождествление любого увеличения остатков фидуциарных средств обращения со сбережениями является некорректным.

Считать, как это делает Селджин, что «каждый держатель [банковских] обязательств до востребования, выпущенных банком в рамках свободной банковской деятельности, предоставляет банку заем в размере своего остатка»[743], это тоже самое, что признавать, что любое создание денег в форме депозитов или банкнот, осуществляемое в рамках свободной банковской деятельности с частичным резервированием, в конечном счете равносильно апостериорному предоставлению займа банку на всю созданную сумму. В действительности банк генерирует кредиты из ничего и предоставляет дополнительные единицы покупательной способности предпринимателям. Последние получают их вне всякой связи с действительными намерениями всех других экономических агентов относительно потребления и сбережений, что обнаруживается, когда эти другие агенты становятся конечными держателями фидуциарных средств обращения, созданных банками. Следовательно, весьма возможно, что при неизменном общественном временном предпочтении (которое определяет пропорцию между потреблением и инвестициями) новые фидуциарные средства, созданные банком, будут увеличивать расходы на потребительские товары и услуги, увеличивая относительные цены на этот тип благ.

Теоретики свободы банковской деятельности с частичным резервированием обычно трактуют любую эмитированную банкноту или созданный депозит как «финансовый актив», соответствующий кредиту. С юридической точки зрения такое отождествление порождает серьезные проблемы, разобранные нами в первых трех главах книги. С экономической точки зрения ошибка этих теоретиков коренится в их трактовке денег как «финансового актива», представляющего собой добровольные сбережения экономического агента, который «ссудил» настоящие блага в обмен на будущие[744]. Но деньги сами по себе уже являются настоящим благом![745] Обладание остатками наличности (или депозитом) ничего не сообщает о пропорциях, в которых экономический агент хочет потреблять и инвестировать. Но увеличение и уменьшение остатков наличности полностью согласовано с различными комбинациями одновременных увеличений и уменьшений пропорции, в которой он потребляет и инвестирует. В действительности остатки его фидуциарной наличности могут увеличиваться одновременно с ростом его расходов на потребительские блага только при условии, что он осуществит деинвестирование какой-то части ресурсов, которые он сберег и инвестировал ранее. Как показал Ганс-Герман Хоппе, предложение и спрос на деньги определяет их цену, или их покупательную способность, тогда как спрос и предложение «настоящих благ» в обмен на «будущие блага» определяет ставку процента, или общественную норму временного предпочтения и общий объем сбережений и инвестиций[746].

Сбережения всегда требуют, чтобы экономический агент уменьшил свое потребление (т. е. пожертвовал им), высвобождая тем самым реальные блага. Сбережения не образуются вследствие простого увеличения количества денежных единиц. Если новые деньги не тратятся немедленно на потребительские блага, это вовсе не означает возникновения сбережений. Селджин защищает эту позицию, когда он критикует Махлупа[747], который пишет, что экспансионистское предоставление ссуд создает покупательную способность, которую никто предварительно не изымал из потребления, т. е. не сберегал. Чтобы кредит не искажал производственную структуру, он — рассуждая логически — должен происходить из предварительно сделанных сбережений, которые обеспечили бы необходимые настоящие блага, фактически сбереженные инвестором. Если такого отказа от потребления не произошло, а инвестиции финансируются искусственно созданным кредитом, то производственная структура неизбежно подвергается искажению, даже если объем вновь созданных фидуциарных средств обращения соответствует предшествующему росту спроса на них. Поэтому Селджин вынужден переопределять понятия сбережений и создания кредита. Он утверждает, что сбережения создаются самим фактом создания новых фидуциарных средств обращения и в самый момент их создания при условии, что их начальный держатель может свободно решать, потратить их на потребительские блага или нет. Это позволяет ему также защищать тезис о том, что кредитная экспансия не генерирует экономического цикла, если она соответствует предшествующему росту спроса на фидуциарные средства обращения. Короче говоря, этот аргумент эквивалентен давно отвергнутому (как мы установили это в главе 7) аргументу Кейнса.

Создание фидуциарных средств обращения имеет еще одно следствие. Оно увеличивает предложение денег и снижает тем самым их покупательную способность. Это тот способ, которым банки коллективно «экспроприируют» ценность денежных единиц, принадлежащих гражданам. При этом указанная «экспроприация» практически не замечается, поскольку она не воспринимается непосредственно органами чувств. Как плохая шутка звучит утверждение, что экономический агент, у которого таким образом изымают деньги, на самом деле (добровольно?) осуществляет сбережения. Неудивительно, что эта доктрина защищается такими авторами, как Кейнс, Тобин, Пойнтдекстер, и всеми теми, кто оправдывает инфляционизм, кредитную экспансию и «эвтаназию рантье» ради того, чтобы активная экономическая политика агрессивно впрыснула бы в экономику «достаточный» объем «агрегированного спроса». Что на самом деле удивительно, так это то, что такие авторы, как Селджин и Хорвиц, принадлежащие (или по крайней мере принадлежавшие) к австрийской школе и которые поэтому могли бы быть более осведомленными о соответствующей опасности, не нашли ничего лучше, как прибегнуть к аргументации этого сорта, чтобы оправдать свою систему «свободной банковской деятельности с частичным резервированием»[748].