Третья сторона монеты

Третья сторона монеты

Вот представьте, мастерили вы сантиметр, то есть аршин для измерений. Меряете им ценность других вещей. И вдруг он, этот аршин, обретает самостоятельную какую-то жизнь, помогает вам менять одну вещь на другую и сам становится почему-то самой ценной, просто сверхценной вещью…

Конечно, в реальности все было как-то иначе (хотя никто до конца не уверен как). Но, возможно, наоборот – некие протоденьги (куны, например) нашли себе, в лице модного среди знати украшения, удобного для хранения, транспортировки и обмена, заместителя – и это, конечно, было золото (или в каких-то случаях – серебро (см. главу «Люди гибнут за металл?»).

И вот этот никому особенно не полезный сам по себе металл (разве что блестит) вдруг, по щучьему какому-то велению, становится и измерителем всех других стоимостей, этаким универсальным аршином! И еще заместителем всех, абсолютно всех, без единого исключения, других товаров. И тем самым как бы самым желанным сверхтоваром. Причем никто не знает, отчего это вдруг случилось, никто этого специально не изобретал, а как-то вдруг эдак само вышло. И с тех пор деньги, принимая все более абстрактные, все более замысловатые, даже странные формы, развиваются вместе с человечеством.

Сначала золото находит себе еще более удобного заместителя – бумажные деньги. Те, в свою очередь, заместителя себе – записи в банковских книгах, чек становится платежным средством. Их, в свою очередь, замещает пластик, а его – электронные деньги… И это, конечно, еще не конец процесса, хотя мы пока себе даже и представить не можем, что последует дальше.

Но и то, что уже реально случилось, мы не до конца понимаем – большое видится на расстоянии. Например, одно появление единой евровалюты чего стоит! Думаю, что мы не в состоянии пока полностью оценить колоссальное значение этого события в истории нашей цивилизации. Раньше этого можно было теоретически пытаться достичь через большую войну, массовое насилие, страдания и широкомасштабное порушение, уничтожение стоимости.

То есть, представляете себе, прорыв линии Мажино, оккупация Парижа, введение оккупационной валюты… Концлагеря и всякие кошмары, а в итоге все равно крушение всего проекта, никакой интегрированной европейской валютно-финансовой системы.

Единственный раз когда какое-то подобие такой системы все-таки создавали, то это было во времена Александра Македонского, и то она была основана на грубой силе, на лезвиях македонских мечей и, разумеется, долго не продержалась.

А теперь вот она, голубушка, достигнута без всяких войн и ужасов (если не считать огорчения евроскептиков). И новая эра в истории денег начинается, и куда она заведет, неизвестно. К 2050 году некоторые экономисты предрекают объединение доллара, евро и иены в одну, всемирную супервалюту… Что это будет значить для нас с вами, подумайте…

Но в любом случае главные качественные особенности денег никуда не денутся, деньги, как бы они ни назывались, останутся деньгами.

У денег по-прежнему останутся две стороны: во-первых, они превращают качественное в количественное (высокое – в низменное, и это вроде бы плохо, аморально, на это всегда напирал марксизм). Но, с другой стороны, они вносят объективный смысл в человеческое поведение, придают ему конкретность, отдают должное человеческому труду, дают способ его измерить и, как ни странно, освобождают его – от первобытного хаоса как минимум. (Правда, как выясняется, свобода от чего-то одного – это всегда зависимость от чего-то другого.)

Мало того, теперь уже понятно, что деньги – это некий цемент, связывающий, скрепляющий, удерживающий вместе человеческое общество. Цемент далеко не совершенный, действующий грубовато, допускающий то и дело структурные искажения, дающий трещину… Но ничего другого и близко пока не появилось, а попытки заменить этот волшебный клей чем-то другим – например, государственным насилием – окончились провалом.

Но есть у этой монеты, кажется, как ни странно, некая третья сторона!

Экономика – это логика ограниченных ресурсов. Деньги – как полномочный представитель реальной экономики, как ее адекватное отражение – тоже должны быть ограничены в размерах. Только тонкий вопрос: до какой степени? Возможно, деньги должны немного – только немного! – как бы забегать вперед, давать некий люфт – подтаскивать за собой экономику, толкать ее к расширению…

Деньги – машина времени, заглядывающая вперед, и ни в чем это так ярко не выражается как в функции кредита, олицетворяющего веру в будущее. Благодаря ему могут осуществляться самые грандиозные проекты. Строительство грандиозных аэропортов, туннеля под Ла-Маншем, скоростных железных дорог и автобанов. Не говоря уже о тысячах, нет, миллионах более мелких частных проектов, индивидуальном предпринимательстве, позволяющем, без всякого Госплана, экономике расти во все стороны – и вправо, и влево, и вверх, и вниз! Множество из них закончится пшиком – банкротством или тихим медленным умиранием. Но сотни других образуют основы мощных транснациональных корпораций будущего, еще тысячи– станут мелкими, но крепкими фирмами и семейными бизнесами – кафе, мастерскими, химчистками, журнальными киосками, составляя становой хребет капитализма. И все это как-то выстраивается в некую потрясающую гармонию, настолько многообразную и сложную, что она не поддается исчислению человеческим умом, да и никаким сверхмощным компьютером тоже…

Вообще деньги – они сами и есть суперкомпьютер, равного которому еще очень долго не создать человеку!

Так что все замечательно, пока не приходит некий новый кризис.

Если происходит сбой, если пропорции нарушены, если настоящее слишком сильно залезает в долг перед будущим, то вся система расстраивается и возможно надолго, как было перед Второй мировой войной. Деньги ломаются! И надо уметь их быстро починить. А человечество тогда совсем не умело. И теперь-то не очень, но все-таки кое-чему научилось, узнало, например, что, опуская и поднимая учетную ставку кредитного процента, можно сильно воздействовать на реальную экономику, а не только финансы. Проблема только в том, что это лекарство может иногда почему-то не действовать в желаемом направлении или вдруг вызывает непредвиденные побочные эффекты, причем даже порой возникает опасение – да не будет ли вреда больше, чем пользы? И беда в том, что все эти нюансы становятся очевидны и понятны только задним числом. Иногда многого можно достичь снижением налогов – вот сейчас американцы пробуют резко простимулировать свою забуксовавшую экономику и процентной поблажкой (деньги дешевле, что помогает потребителю, спросу), и набором стимулов – и налоговых и монетарных – посмотрим, что получится.

Некоторые экономисты бьют тревогу: им кажется, что Вашингтон действует по лекалам прошлого, когда не было таких высоких цен на энергоносители. Помогая спросу, мы, кажется, тянем не за тот конец веревки! Более высокий спрос никак не поможет снижению цены на нефть, скорее наоборот! Хотя иногда тянешь за «неправильный» вроде бы конец и неожиданно вытягиваешь баланс, эту мистическую точку между спросом и предложением, между деньгами и товаром, именно туда куда надо. Примерно так было в эпоху «рейганомики», над которой столь многие в свое время издевались и которой так убедительно, с математикой и клятвами Кейнсом, предрекали неизбежное катастрофическое крушение.

Посмотрим. Очередной маленький тест на то, может ли человек хоть в какой-то степени управлять делом собственных рук.

Но даже если на этот раз что-то получится, удастся кризис смягчить и поскорее вырулить в новый цикл подъема, то и тогда вовсе не факт, что тот же набор мер поможет в будущем. Потому что экономика изменяется все время, причем и структурно тоже. Главная же экономика мира – американская – все глубже и все прочнее переплетается с другими экономиками, прежде всего с китайской (но и индийской и японской, другими тоже), переплетается уже не тысячами, а миллионами, если не десятками миллионов видных и не видных глазу жил. И уже неизвестно, где решается судьба доллара – в Вашингтоне с Нью-Йорком или во Франкфурте или Пекине, или вовсе даже в Дели и Сингапуре. И все это – через деривативы – залезает вдобавок в какие-то непролазные виртуальные глубины, процессы, которые мы не в состоянии описать, а тем более предсказать. Мы стараемся этого не замечать, всё талдычим, как прежде: рост ВВП, широкие деньги, узкие деньги, длинные, короткие, динамика инфляции, дефицит текущего баланса… Пока наконец какой-нибудь Кервьель не заставит нас отпрянуть от привычных таблиц и заглянуть в бездну, в которой нам все равно не так, чтобы много было видно…

Перемены слишком быстры, чтобы за ними мог уследить человеческий глаз, и вот уж где история совсем не повторяется, так это в экономике.

Но все-таки какие-то самые общие уроки можно извлечь. Например, что попытки контроля над ценами не помогают никогда – ну, разве что в военное время, но тогда надо вводить уже и полноценную карточную систему. Деньги прекращают тогда свое нормальное циркулирование и функционирование, перестают быть проводником информации и фонариком, высвечивающим направление движения и роста, прогресс останавливается.

И с увеличением налогов надо быть осторожнее, и с национализациями. Весь опыт показывает – такие меры могут принести некоторое временное облегчение, но в долгосрочном плане больному обязательно станет хуже.

Впрочем, еще раз напомню мою любимую цитату из Кейнса: «в долгосрочном плане всё равно мы все – покойники». В том смысле, что надо думать о ныне живущих, а о потомках пусть побеспокоятся они сами. Тем более это еще бабушка надвое сказала, что там им нужно будет в том их долгосрочном далеке…

Так что хотя я отчасти и согласен с Кейнсом (как будто это ему нужно – в его посмертном величии – согласие какого-то там русского писаки!), но должен и возразить. Бывает – и часто – так, что печальные последствия грубого государственного вмешательства в экономику становятся очевидны уже при жизни одного поколения… В предыдущих главах уже рассказывалось о том, к каким печальным последствиям пришел гитлеровский министр экономики Ялмар Шахт, пытаясь – в самом чистом виде – осуществить на практике кейнсианскую модель массированного государственного стимулирования рыночной экономики.

Сегодня, когда центробанки ведущих экономических госдуарств мира в панике выбрасывают на рынки сотни миллиардов долларов, пытаясь предотвратить всемирный кризис ликвидности, они действуют согласно классическим кейнсианским рецептам. Рецептам, которые неоднократно (но не всегда!) срабатывали. Но что, если сегодняшний случай не похож на вчерашний? Что, если мы не за тот конец веревочки тянем?

Ведь, например, первое, что приходит в голову: не приведет ли это к новому росту цен на нефть и нефтепродукты, на сырье и продовольствие и, следовательно, к новому витку инфляции? Помните, что случилось в «одном американском городке», когда туда банк неожиданно вбросил дополнительные сто тысяч долларов? Ведь система может еще сильнее разбалансироваться в момент, когда она и так не очень твердо стоит на ногах?

Я хотел бы зарегистрировать закон – назовем его законом социально-экономической сиюминутности. На нашем веку помогало это лекарство, значит, и завтра оно же поможет (а болезь-то, может быть, другая, что толку принимать таблетки от кашля, когда проблемы – с желудком?).

А население живет и вовсе одним днем – стало чуть легче, чем вчера, подешевел хлеб на три копейки, и отлично!

Или вот, к примеру, фундаментальный вопрос о доверии к валюте. В США вот уже 200 лет не было гиперинфляции, а тем более конфискаций. В этой стране культ национальной валюты, она священна и неприкосновенна. Но последние пару лет доллар падает, курс его лихорадит, и вот уже юный евро, еле-еле оправившийся от детских болезней, выглядит сильнее. И даже рубль представляется более надежным прибежищем капиталов. При том что его курс, возможно, серьезно завышен, а за «прочностью» нет ничего, кроме ненормально высоких цен на энергоносители.

(А разве этого мало? – удивятся некоторые.)

Все это не значит, что доминирующая роль доллара когда-нибудь не придет к концу. Конечно, придет («все проходит»). Но пока злорадные комментарии к сообщениям о том, что доля доллара в мировых валютных резервах снизилась (как выясняется, с 65 процентов аж до 63!), выглядят несколько наивными. Почти по Марку Твену: слухи о кончине «баксов» несколько преувеличены.

Но населению кажется, что всегда будет так, как было вчера и сегодня. Что рубль и евро всегда будут расти, а доллар всегда падать!

Или возьмите священную корову – веру в недвижимость как спасение от инфляции, как лучшее средство накопления. Жилье же все время росло в цене в последнее время, не так ли? И людям очень трудно поверить, что это может круто измениться. С катастрофическими, возможно, для многих последствиями. «Завтра» в экономическом сознании людей не существует!

Во-вторых, еще одно следствие того же закона – склонность населения винить в своих проблемах своих нынешних правителей, очень быстро забывая о прошлом. И наоборот, приписывать стоящим у руля в данный момент заслугу любых послаблений и улучшений, хотя понятно, что позитивные, да и негативные перемены в экономике чаще всего являются результатом долговременных факторов. Предшественникам, бедолагам, часто и доброго слова не дождаться.

Примеров тому несть числа. Лейбористы в Британии пришли к власти в 1997-м, после завершения трудного долгого спада, через который грамотно провели страну консервативные правительства. Придя к власти, лейбористы ничего принципиально не поменяли (и надо отдать им должное, ведь могли бы начать перемены ради перемен!), и королевство в неплохой форме въехало в новый цикл – подъема рынков и быстрого роста. Население сочло это заслугой исключительно новой власти.

СССР в конце 80-х пришел к практическому банкротству, внешние долги были таковы, что стране грозил тотальный дефолт (покруче того, что было в 98-м!). В отчаянной попытке выйти из положения премьер Павлов фактически девальвировал рубль, но население этого не заметило, поскольку полки магазинов были абсолютно пусты. На ценниках значились старые, лишенные смысла цены – по ним практически ничего нельзя было купить.

Зато когда правительство Гайдара вытащило страну из состояния развала, когда магазины заполнились продуктами и другими товарами – по новым, разумеется, ценам, – российский народ обнаружил, что кто-то лишил его всех скромных сбережений – лежавшее под подушкой или на сберкнижке ничего больше не стоило! И этим кем-то, этим злодеем, был навсегда назначен не Павлов и не Горбачев, а Гайдар и его «мальчики в коротких штанах».

Когда во второй половине 90-х российские власти заигрались в опасные игры с ГКО и довели страну до дефолта, ответственным за это бедствие общественное мнение назначило совсем недолго просидевшего в Кремле Сергея Кириенко и его команду, а не их предшественников. В результате «киндер-сюрприз» вынужден был, чуть ли не с позором, уйти в отставку. А потом начался период бешеного роста цен на нефть и газ. Им можно было сполна воспользоваться, потому что ни Гайдар, ни даже Черномырдин, при любых своих ошибках, не сделали главной – не включили печатный станок, не допустили гиперинфляции. И, во-вторых, потому, что Кириенко достаточно грамотно провел девальвацию 98-го, при всей ее болезненности она заложила основу быстрого экономического роста.

С новыми, сумасшедшими ценами на нефть и газ, да еще и стартуя с выгодного исходного положения, не то что Ельцину с Гайдаром, а и премьеру Павлову не трудно было бы наладить своевременную выплату зарплат и пенсий. Но в глазах населения относительно наладившийся быт и повысившийся уровень жизни, конечно же, – заслуга президента Путина и его мудрой экономической политики.

Сиюминутность правит и Европой, и Африкой, и Азией (не говоря уже об Америке с Австралией). Видимо, так было, есть и будет. А потому понятно, почему политики не заинтересованы в том, чтобы закладывать фундаменты завтрашней экономики, и ясно, почему они так цепляются за вчерашние рецепты. У реформаторов – горькая, незавидная судьба.

Но с другой стороны, если держаться только за прошлое и противиться реформам, то ничего хорошего человечество не ждет. Второй закон термодинамики и закон убывающей доходности вступят в полную силу и каждый день станет днем регресса, человечество начнет быстро опускаться назад – к средневековью, к распаду сообществ, к натуральному хозяйству и первобытному коммунизму. (А там, в конце, видимо, начнем превращаться назад в обезьян.)

Но разве консерваторы не играют своей важной роли в обществе? Играют, и еще какую! И не просто в качестве необходимого тормоза на разгонах. Для успеха реформ мало, чтобы их энергично проталкивали новаторы, они осуществятся только тогда, когда на них, скрепя сердце, согласятся именно консерваторы. Но это произойдет только тогда, когда их убедит в неизбежности перемен финансовая реальность. Только не ограничивайте естественных свойств денег, и они своё возьмут!

Только деньги, только рынок, с его невидимой, но мускулистой рукой, спасают положение и буквально силой, за шкирку, тянут нас в будущее… Не знаю, не кончатся ли когда-нибудь их силы, не одолеет ли их инерция, не исчерпается ли заложенная в них феноменальная энергия…

Верить в деньги (не в туго набитую мошну, а именно в Деньги) – это не значит предпочитать высокому низменное. Богу – золотого тельца. Честному – подлое. Доброте – злобу. Нет, вовсе нет, это значит – верить в прогресс. В то, что общество слишком медленно, мучительно медленно, со множеством отвратительных рецидивов, но все-таки становится гуманнее. И осмысленнее. Куда-то движется, к какой-то вроде бы цели…

Непостижимая сложность устройства мира денег, их не до конца нам ясная внутренняя динамика и устремленность в будущее дают надежду на «неслучайность». На то, что мы не прыщ, не кусок плесени, случайно образовавшийся в промежности вселенной. Не недоразумение, не дурацкое исключение в мире вечной мертвой гармонии и покоя.

Многие, правда, с таким подходом не согласятся категорически… Известный французский философ Марк Гийом выразил весьма распространенное мнение, когда пренебрежительно объявил эту точку зрения «религиозной». Это всего лишь «миф роста и счастья, достигаемого через накопление материальных ценностей, миф о возможности победить болезни и смерть через научно-технический прогресс», пишет он.

Ну что же, кому дорог поп, кому попадья, а кому – попова дочка… Слава богу, что люди имеют возможность спорить, выражать разные точки зрения. Но, вполне возможно, что деньги обеспечивают само существование плюрализма.

Альтернатива деньгам – насилие. Либо на горизонтальном уровне – между людьми и общинами в борьбе за ограниченное количество материальных благ, либо на уровне вертикальном – государственное насилие, ГУЛАГ, в более или менее свирепой форме.

Потому что деньги – это свобода, и, может быть, это самое емкое их определение. (Я далеко не первый додумался до такой формулировки – смотрите, например, «Записки из Мертвого дома» Федора Михайловича Достоевского.)

Погодите-ка, скажете тут вы, а как же с Евангелием от Матвея? Разве не сказано там, что любовь к деньгам – корень всего мирового зла?

Сказано. И во многих отношениях сказано верно. Самое лучшее лекарство в неправильных дозах может стать страшным ядом. И любовь обернуться ненавистью. И свобода – анархией и разрушением. Во всякой самой замечательной вещи на Земле непременно есть темное начало.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.