Приложение С. Предмет и метод экономической науки.
Приложение С. Предмет и метод экономической науки.
§ 1. Кое-кто утверждает вслед за Контом, что границы любого полезного исследования человеческой деятельности в обществе должны совпадать с границами общественной науки в целом. Они доказывают, что все аспекты общественной жизни настолько тесно взаимосвязаны, что специальное исследование любого из них неизбежно будет бесполезным, и призывают экономистов отказаться от их специфической роли и посвятить себя общему развитию объединенной и всеохватывающей общественной науки. Но весь диапазон человеческих действий в обществе слишком обширен и слишком разнообразен, чтобы он мог быть проанализирован и объяснен за счет единственного интеллектуального усилия. Сам Конт и Герберт Спенсер использовали для решения этой задачи свои непревзойденные знания и великие умы, своими широкими исследованиями и возбуждающими воображение намеками они создали целые эпохи в развитии общественной мысли, но едва ли даже можно утверждать, что они положили начало возведению здания единой общественной науки.
Физические науки претерпевали медленное развитие до тех пор, пока выдающийся, но нетерпеливый гений греков настойчиво искал единую основу для объяснения всех физических явлений, а быстрый прогресс этих наук в современную эпоху происходит благодаря разделению широких проблем на их составные части. Не подлежит сомнению, что существует единая основа всех сил природы, но какой бы прогресс ни был достигнут в ее открытии, он зависел от знаний, полученных в результате настойчивых специализированных исследований, не в меньшей мере, чем от нерегулярных широких исследований природы как единого целого.
Подобная же терпеливая обстоятельная работа требуется для получения материалов, которые позволят будущим векам лучше нас понять силы, которые управляют развитием общественного организма.
Но с другой стороны, следует полностью согласиться с Контом, что даже в физических науках обязанность тех, кто посвящает свою основную деятельность ограниченной области, состоит в поддержании тесной и постоянной связи с теми, кто занимается соседними областями.
Специалисты, которые никогда не бросают взгляда за пределы их собственной сферы, склонны видеть вещи в искаженных пропорциях, значительная часть полученных ими совместно знаний оказывается относительно мало полезной, они детально разрабатывают старые проблемы, которые в основном потеряли свою значимость и были дополнены новыми вопросами, возникающими из новых точек зрения, и они упускают возможность воспользоваться преимуществом широкого освещения проблемы, которое создается в результате прогресса каждой отрасли науки на основе осуществления сравнений и аналогий с близлежащими областями. Поэтому Конт делал доброе дело, настоятельно доказывая, что общность социальных явлений должна еще больше снизить результативность работы специалистов в области общественных наук по сравнению с физическими науками.
Соглашаясь с этим, Дж. Милль далее писал: "Маловероятно, что человек будет хорошим экономистом, если он ничем, кроме экономики, не занимается. Поскольку социальные явления воздействуют и реагируют друг на друга, они не могут быть правильно поняты в отдельности, но это ни в коей мере не доказывает, что материальные и производственные явления в обществе сами по себе не поддаются полезным обобщениям, это доказывает лишь то, что та кие обобщения необходимо должны быть соотнесены с данной формой цивилизации и с данной стадией общественного развития". [Дж. Милль. "О Конте", с. 82 ("On Comte"), Нападки Конта на Милля иллюстрируют общее правило, что в дискуссии относительно метода и предмета человек почти наверняка окажется прав, когда доказывает полезность применяемой им процедуры, и будет ошибаться, отказывая в этом другим. Современное движение к социологии в Англии, Америке и других странах признает потребность в интенсивном изучении экономической теории и других отраслей общественной науки. Но, возможно, использование термина "социология" является преждевременным. Он содержит претензию на то, что объединение общественных наук уже близко, и, хотя некоторые превосходные интенсивные исследования были опубликованы под названием социологических, сомнительно, чтобы предпринятые до сих пор усилия в области объединения достигли сколь-нибудь большого успеха, помимо подготовки пути и обозначения опасных мест для грядущих поколений, чьи ресурсы будут в большей степени соответствовать потребностям выполнения этой гигантской задачи по сравнению с нашими ресурсами].
§ 2. Соответствует действительности, что силы, с которыми сталкивается экономическая наука, имеют одно преимущество для применения дедуктивного метода, связанное с тем обстоятельством, что способ их сочетания, как заметил Милль, соответствует принципам скорее механики, чем химии. Это означает, что, когда мы знаем об отдельном воздействии двух экономических сил — как, например, увеличение заработной платы и снижение тягости труда в отрасли будут по отдельности оказывать влияние на предложение рабочей силы в этой отрасли, — мы можем довольно точно предсказать результаты их совместного воздействия, не дожидаясь приобретения специфического опыта [Милль преувеличивал масштабы, в которых это может быть сделано, и поэтому он переоценивал роль дедуктивных методов в экономической науке. См. последний раздел его "Очерков о политической экономии" ("Essays"), кн. VI "Логики" ("Logic"); особенно ее гл. XI, а также с. 157 - 161 "Автобиографии* ("Autobiography"). Его практическая деятельность, подобно многим другим авторам, писавшим о методе экономической науки и придерживавшимся самых различных мнений, не отличалась такими крайностями, как его убеждения].
Но даже в механике длительные цепи дедуктивных рассуждений непосредственно могут быть применены только к событиям, происходящим в лаборатории. Сами по себе они в редких случаях являются достаточным ориентиром для работы с гетерогенными материалами, а также сложными и неопределенными комбинациями сил, существующими в реальном мире. С этой целью их необходимо дополнить специфическим опытом и применять в согласовании с непрестанным изучением новых фактов, с непрестанным поиском новых индуктивных выводов, а зачастую и в подчинении им. Например, инженер может рассчитывать с приличной точностью угол, при котором броненосец потеряет свое равновесие в спокойной воде, но прежде чем предсказать, как он будет себя вести при шторме, инженер ознакомится с наблюдениями опытных моряков, которые наблюдали движение броненосца при нормальном состоянии моря; силы же, которые должна учитывать экономическая наука, являются более многочисленны ми, менее определенными, не столь хорошо известными, чем механические силы, в то время как материал, на который они воздействуют, является более неопределенным и менее гомогенным. Далее, случаи, когда экономические силы сочетаются таким способом, который внешне ближе к произвольным процессам химии, чем к простой регулярности чистой механики, не являются ни редкими, ни малосущественными. Например, небольшое увеличение дохода человека в целом немного увеличит его затраты на все цели, но крупная прибавка может изменить его привычки, возможно, увеличит степень его самоуважения и заставит полностью отказаться от заботы о некоторых вещах.
Распространение моды от высоких социальных слоев к более низким может привести к отказу от этой моды в более высоких слоях. И далее, более серьезное отношение к нашим заботам о бедняках может привести к более обильной благотворительности или вызвать полное исчезновение потребности в существовании некоторых ее форм.
Наконец, материя, с которой имеет дело химик, всегда остается той же самой, но экономическая наука, подобно биологии, имеет дело с материей, внутренняя природа которой и строение, как и ее внешняя форма, постоянно изменяются. Предсказания химика целиком основываются на латентной гипотезе, что образец, над которым ведется работа, - это именно то, чем он предположительно является, или по крайней мере содержащиеся в нем загрязнения лишь таковы, что ими можно пренебречь. Но даже он, когда имеет дело с живыми существами, в редких случаях может отплыть на сколь-нибудь значительное расстояние от твердой земли конкретного опыта; он должен опираться главным образом на такой опыт, чтобы узнать, каким образом новое лекарство будет воздействовать на здорового человека, а также как оно повлияет на больного той или иной болезнью, и даже при наличии некоторого общего опыта он может обнаружить неожиданные результаты его воздействия на лиц различного сложения или в новом сочетании с другими лекарствами.
Если мы, однако, бросим взгляд на историю таких чисто экономических отношений, как отношения коммерческого кредита и банковские, тред-юнионистские союзы или кооперации, мы увидим, что те методы работы, которые были повсеместно успешными в одно время и в каком-либо месте, оказались полностью непригодными в другие времена и в другом месте. Иногда различия могут объясняться просто как результат колебаний в общем уровне просвещения или моральных качеств и привычек в отношении взаимного доверия. Но иногда объяснение оказывается связанным с большими трудностями. В одно время или в одном месте люди могут зайти далеко в оказании доверия друг другу и в самопожертвовании ради общего благосостояния, но только в определенных направлениях; в другое же время и в другом месте будет существовать подобное ограничение, но направления будут иными, и любое изменение этого рода ограничивает сферу применения дедукции в экономической науке.
Для целей нашего исследования в данный момент более важными являются изменения, происходящие в нации в целом, чем изменения отдельного индивидуума. Соответствует действительности, что в характере отдельного человека происходят изменения, частично внешне непредсказуемые, а частично — в соответствии с хорошо известными закономерностями. Например, соответствует истине, что средний возраст рабочих, участвующих в трудовом споре, является важным элементом для предсказания направления, в котором будет развиваться этот спор. Но поскольку, если говорить в общем, и среди старых, и среди молодых людей лица с жизнерадостным и пессимистическим характером оказываются примерно в одинаковой пропорции как в одном месте, так и в другом, как в одно время, так и в другое, индивидуальные особенности характера и изменения характера оказываются меньшим препятствием для общего применения индуктивного метода, чем это кажется на первый взгляд. Таким образом, путем терпеливого опроса природы и совершенствования анализа достигается вторжение правления закона во все новые области как терапии, так и экономической науки, и некоторый способ предсказания, независимый от специфического опыта, становится возможным в отношении индивидуального и совместного воздействия всевозрастающего разнообразия факторов.
§ 3. К тому же функция анализа и дедукции в экономической науке состоит не в создании нескольких длинных цепей логических рассуждений, а в правильном создании многих коротких цепочек и отдельных соединительных звеньев. Однако это совсем не простая задача. Если экономист быстро и не задумываясь делает выводы, он будет неправильно выявлять взаимосвязи на каждом этапе своей работы. Ему следует внимательно применять анализ и дедукцию, поскольку только при их помощи он может отобрать правильные факты, надлежащим образом сгруппировать их и сделать пригодными для использования в качестве основы теоретического мышления и практических рекомендаций, и поскольку если любая дедукция неизбежно должна опираться на индуктивные выводы, то столь же неизбежно любой индуктивный процесс должен затрагивать и включать в себя анализ и дедукцию. Или, иными словами, объяснение прошлого и предсказание будущего — это не различные операции, а одна и та же деятельность, осуществляемая в противоположных направлениях; в одном случае — от результата к причине, в другом - от причины к результату. Как удачно говорит Шмоллер, чтобы получить "знание об индивидуальных причинах, нам требуется индукция, окончательный вывод которой представляет собой не что иное, как инверсию силлогизма, который используется в дедукции...
Индукция и дедукция основываются на тех же самых тенденциях, тех же верованиях, тех же потребностях нашего разума".
Мы можем полностью объяснить событие, лишь выявив сначала те события, которые могли оказать на него воздействие, и пути, посредством которых каждое из них в отдельности могло это сделать. До тех пор пока наш анализ любого из этих фактов или отношений является неполным, наше объяснение будет предрасположено к ошибкам, а скрытые в нем выводы будут направлены к индуктивному построению, которое, хотя и может показаться правдоподобным, является ложным. В то же время, поскольку наши знания и наш анализ являются полными, мы можем посредством простого обращения нашего мыслительного процесса сделать дедуктивный вывод и предсказать будущее почти столь же достоверно, как мы могли бы объяснить прошлое на основе подобной исходной суммы знаний. Только когда мы выходим за пределы первого шага, возникает большая разница между достоверностью предсказания и достоверностью объяснения: ведь любая ошибка, допущенная на первом этапе предсказания, будет накапливаться и усиливаться на втором этапе, в то время как при трактовке прошлого маловероятно, что будет происходить накопление ошибок, поскольку наблюдения или исторические свидетельства, возможно, будут способствовать проведению дополнительной проверки при осуществлении каждого шага. Такие же процессы, как дедуктивные, так и индуктивные, используются почти аналогичным образом при объяснении известного факта в истории приливов и в предсказании какого-либо неизвестного факта. [Ср.: Д ж. М и л л ь. Логика, кн. VI, гл. III].
Следует всегда помнить: хотя наблюдение или история могут сообщить нам, что одно событие произошло одновременно с другим или после него, они не могут сказать нам, является ли первое из них причиной второго. Это может быть сделано только путем рационального осмысления фактов. Когда говорится, что определенное историческое событие учит нас тому-то или тому-то, формально не учитываются все условия, которые были налицо в момент события, некоторые из них неявно, если не бессознательно, предполагаются в качестве не имеющих отношения к событию. Такое предположение может быть обоснованным в каком-либо конкретном случае, но может и не быть. Более широкий опыт, более тщательное изучение могут показать, что причины, которыми объясняют это событие, не могли самостоятельно привести к его возникновению; возможно, даже они препятствовали этому событию, которое было вызвано вопреки им другими причинами, оставшимися незамеченными.
Эта трудность попала в центр внимания в результате недавних споров о современных событиях в нашей собственной стране. Когда из этих событий делается вывод, наталкивающийся на возражения, происходит нечто вроде судебного разбирательства: выдвигаются конкурирующие объяснения, выявляются новые факты, старые факты перепроверяются и систематизируются иным образом, а в некоторых случаях приводятся для доказательства вывода, противоположного тому выводу, в обоснование которого они первоначально были упомянуты.
Трудность осуществления анализа и необходимость его проведения одновременно возрастают в связи с тем обстоятельством, что никакие два экономических события не являются во всех аспектах полностью идентичными. Конечно, может быть близкое подобие между двумя простыми случаями: условия аренды двух ферм могут определяться почти одними и теми же причинами; два обращения в арбитражный суд по вопросам заработной платы могут привести к возникновению существенно совпадающих вопросов. Однако не существует точного совпадения даже в деталях. Какой бы тесной ни была аналогия между двумя случаями, мы должны решить, можно ли пренебречь различиями между ними как несущественными, это может оказаться нелегким делом, даже если оба случая относятся к одному и тому же месту и времени. Если мы имеем дело с фактами отдаленного времени, мы должны учитывать изменения, которые произошли за истекший период в целом в характере экономической жизни: насколько бы сильно сегодняшняя проблема ни напоминала по своим внешним проявлениям другую имевшую место в истории проблему, вероятно, что при более тщательном рассмотрении будет обнаружено фундаментальное различие в их действительном существе. До того как это будет сделано, ни один довод, основанный на одном событии, не может иметь силы в отношении другого события.
§ 4. Это подводит нас к рассмотрению отношения экономической науки к фактам отдаленного прошлого. Изучение экономической истории, может преследовать различные цели и, соответственно, опираться на различные методы. Рассматриваемая в качестве одной из дисциплин всеобщей истории, она может быть призвана оказать нам содействие в понимании, "какова была институционная структура общества в отдельные периоды, каково было строение различных социальных классов и их соотношение; она может выяснять, каков был материальный базис общественного существования, какие производились предметы первой необходимости и жизненные удобства, посредством какой организации обеспечивалось поступление рабочей силы и руководство ею, как распределялись произведенные таким образом товары, что представляли собой институты, основанные на этом руководстве и распределении, и т. д.". [A s h 1е у. On the Study of Economic History].
А для этой работы, какой бы интересной и важной она ни была, не требуется осуществления большой аналитической деятельности, и основная часть необходимого материала может быть самостоятельно получена человеком, обладающим активным и пытливым умом. Обладая знаниями о религиозных и моральных, интеллектуальных и эстетических, политических и социальных условиях, специалист по экономической истории может расширить границы наших знаний и выдвинуть новые и ценные идеи, даже если он довольствуется наблюдением тех совпадений и причинных связей, которые лежат близко от поверхности.
Но даже вопреки его собственным желаниям его цели наверняка выйдут за пределы этих рамок и будут включать некоторые попытки раскрыть внутренний смысл экономической истории, разгадать тайны возникновения и исчезновения обычаев и других явлений, в отношении которых мы более не довольствуемся восприятием их в качестве конечных и необъяснимых фактов, данных нам природой; маловероятно также, что он полностью откажется от формулировки выводов, вытекающих из событий прошлого и имеющих значимость для понимания настоящего. Ведь воистину человеческий разум испытывает отвращение к вакууму в используемых им понятиях, касающихся причинных связей между событиями, живо предстающими перед его взором. Лишь простым расположением вещей в определенном порядке рядом друг с другом и сознательным или бессознательным утверждением post hoc ergo procter hoc историк принимает на себя некоторую ответственность в качестве проводника на пути к их пониманию.
Например, за введением долгосрочной аренды при фиксированной денежной ренте в Северной Британии последовали большие улучшения в сельском хозяйстве и общих условиях, в которых находилось там население; но прежде, чем сделать вывод о том, что это была единственная или даже основная причина улучшения, мы должны выяснить, какие другие изменения происходили в то же самое время и в какой мере улучшение должно быть отнесено на счет каждого из них. Мы должны, например, учесть результаты изменений цен на сельскохозяйственную продукцию и наведения гражданского порядка в приграничных районах. Для выполнения этого требуется тщательный подход и применение научного метода, до тех же пор, пока это не будет иметь места, невозможно достигнуть сколь-нибудь надежного вывода относительно общей тенденции, присущей системе долгосрочной аренды. И даже когда это будет сделано, мы не сможем извлечь из этого опыта доводы в пользу введения в наши дни системы долгосрочной аренды, скажем, в Ирландии, если не будут учтены различия в характере местных и мировых рынков различных видов сельскохозяйственной продукции, вероятные изменения в производстве и потреблении золота и серебра и т. д. История землепользования содержит много интересного для антиквара, но до тех пор, пока она не будет тщательно проанализирована и истолкована при помощи экономической теории, она не сможет достаточно надежно осветить вопрос о том, какие лучшие формы землепользования должны быть приняты в данное время и в какой-либо стране. Так, некоторые утверждают" что, поскольку в примитивном обществе земля обычно находилась в общем владении, частная собственность на землю должна представлять собой неестественный и временный институт. Другие с не меньшей уверенностью говорят о том, что, поскольку частная собственность на землю расширялась по мере развития цивилизации, она является необходимым условием дальнейшего прогресса. Но чтобы вырвать у истории истину в данном вопросе, необходимо проанализировать последствия совместного владения землей таким образом, чтобы выявить, насколько долго будет, возможно, сказываться воздействие каждого из них в неизменном виде, как они будут трансформированы в результате изменений в привычках, знаниях, богатстве и общественной организации человечества.
Еще более интересной и поучительной является история профессий, возникших под воздействием гильдий и других корпораций и монопольных объединений в промышленности и во внешней и внутренней торговле с точки зрения использования их общих преимуществ на благо общества.
Но чтобы вынести окончательный приговор по данному вопросу и вдобавок на его основе путем логических рассуждений дать разумные рекомендации для нашей собственной эпохи, необходимы не только широкие общие знания и тончайшее инстинктивное чутье историка-практика, но и способность быстро понимать многие формы наиболее трудного анализа и рассуждений, касающиеся монополий, внешней торговли, сферы налогообложения и т. д.
Если затем специалист в области экономической истории направит свои усилия на выявление скрытных пружин, определяющих мировой экономический порядок, на то, чтобы найти в прошлом источник света, освещающий пути в современном мире, он должен получить в свое распоряжение все средства, которые могут содействовать ему в определении реальных различий, скрытых совпадением названий или внешнего вида, и реальных аналогий, скрытых внешними различиями. Он должен стремиться к отбору истинных причин каждого события и определению действительного влияния каждой из них и прежде всего — к выявлению более отдаленных факторов изменений.
Можно заимствовать аналогию из истории военно-морского флота. Подробности сражения с применением исчезнувшего вида оружия могут представлять огромный интерес для исследователя общей истории того времени, но из них можно извлечь немного полезных pекомендаций для сегодняшнего командующего военно-морским флотом, который должен иметь дело с совершенно иной материальной частью. И поэтому, как великолепно это продемонстрировал капитан Мейхом, современный флотоводец уделит больше внимания стратегии, чем тактике прошлых времен. Он займется изучением не столько обстоятельств конкретных сражений, сколько практических иллюстраций тех определяющих принципов действий, которые позволят ему держать все его силы в своих руках и тем не менее предоставить каждой из составных частей, входящей в эти силы, необходимую инициативу; иметь широкие коммуникации и все же обладать возможностью для быстрой концентрации и выбора направления атаки, которое позволит ему достичь подавляющего преобладания в силах.
Подобным же образом человек, обладающий большими знаниями в области всеобщей истории какого-либо периода, может представить живую картину боевой тактики, которая будет правильной в общих чертах и почти не нанесет вреда, даже если случайно окажется неверной, поскольку маловероятно, чтобы кто-нибудь копировал тактику, основанную на ушедшем в прошлое оружии. Но чтобы понять стратегию, применяемую в военной кампании, отделить действительные мотивы, двигавшие великими генералами прошлого, от кажущихся, необходимо самому быть стратегом. А если встает вопрос об ответственности за извлечение, пусть скромных, уроков из истории, на которых должен учиться настоящий стратег современности, то необходимо тщательным образом проанализировать нынешние условия деятельности флота, как и условия его деятельности во времена, о которых идет речь, и никак нельзя пренебрегать помощью, которая может быть получена с этой целью от работ многих мыслителей в разных странах, исследующих трудную проблему стратегии. Так обстоит дело с историей военно-морского флота, так же обстоит дело и с историей экономики.
Только недавно, и в значительной мере благодаря здоровому влиянию критики, направленной против исторической школы, стало придаваться большое значение тому различию в элементах экономической науки, которое соответствует различию между стратегией и тактикой в военном искусстве. Тактике соответствуют те внешние формы и случайные обстоятельства экономической организации, которые зависят от временных или местных возможностей, обычаев и классовых отношений, от воздействия отдельных лиц или изменяющихся инструментов и потребностей производства. В то же время стратегии соответствует та более фундаментальная сущность экономической организации, которая зависит от таких потребностей и видов деятельности, предпочтений и антипатий, которые повсеместно могут быть обнаружены в человеке; они в действительности не всегда тождественны по форме и даже не совсем тождественны по своей сути, но тем не менее они содержат достаточный элемент постоянства и универсальности, позволяющий свести их в определенной мере к общим формулировкам, посредством которых опыт одного времени и одной эпохи может пролить свет на трудности другой эпохи.
Это различие родственно различию между использованием механических и биологических аналогий в экономической теории. Оно не было в необходимой мере признано экономистами начала прошлого века. Бросается в глаза его отсутствие в работах Рикардо, если же обратить внимание не на принципы, которые воплощены в его методах исследования, а на конкретные выводы, достигаемые им, то, когда эти выводы превращаются в догмы и непродуманным образом применяются в иных временных или пространственных условиях, чем его собственные, они почти целиком оказываются порочными.
Его мысли подобны острым резцам, которыми особенно легко обрезать пальцы, поскольку у них такие неудобные рукоятки.
Но современные экономисты рафинируют его грубый способ выражения, извлекая самую сущность его идей и дополняя ее, отбрасывая догмы, но развивая принципы анализа и доказательства, они находят многообразие в единстве и единство в многообразии. Они убеждаются, например, что его принцип анализа ренты неприменим к значительной части того явления, которое выступает под названием ренты в наши дни, а также к еще гораздо большей части тех вещей, которые обычно, но неправильно описываются как рента историками средних веков. Однако применение этого принципа расширяется, а не сокращается. Дело в том, что экономисты убеждаются в возможности его применения при надлежащей осторожности к великому множеству вещей на разных стадиях развития цивилизации, которые на первый взгляд вовсе не обладают природой ренты.
Но, конечно, ни один исследователь стратегии не может игнорировать тактику, И хотя ничьей жизни не хватит для детального изучения всех битв, которые человек вел со своими экономическими трудностями, все же ни одно исследование широких проблем экономической стратегии, видимо, не будет иметь большой ценности, если оно не сочетается с глубоким знанием как тактики, так и стратегии борьбы человека с его трудностями в определенную эпоху и в определенной стране. И далее, каждый исследователь должен осуществить путем личного наблюдения подробное изучение какого-либо конкретного комплекса отдельных элементов, не обязательно для публикации, но для совершенствования своих собственных навыков, и это во многом поможет ему в трактовке и оценке фактического материала, получаемого им в печатном или рукописном виде, идет ли речь о современности или о прошедших временах. Конечно, каждый вдумчивый и наблюдательный человек всегда получает из разговоров и текущей литературы сведения об экономических фактах своего времени, и особенно о своем окружении, а запас полу чаемых им таким неуловимым способом фактов иногда оказывается более полным и подробным в некоторых специфических отношениях, чем если бы он был получен путем отбора данных из всех существующих письменных источников, относящихся к некоторым категориям фактов, происшедших в отдаленные времена и в отдаленных местах. Но независимо от этого непосредственное и формальное изучение фактов, возможно главным образом относящееся к его собственной эпохе, потребует от любого серьезного экономиста гораздо больше времени, чем изучение простого анализа и "теории", даже если он будет относиться к числу тех, кто значительно выше оценивает важность идей по сравнению с фактами, даже если он будет считать, что не столько сбор новых фактов, сколько лучшее изучение уже собранных является нашей наиболее настоятельной потребностью в данное время либо что оно лучше всего поможет нам в совершенствовании тактики, как и стратегии борьбы человека со стоящими перед ним трудностями.
§5. Является несомненной истиной, что большая часть этой работы нуждается не столько в утонченных научных методах, сколько в остром природном уме, здравом чувстве пропорций и большом жизненном опыте. Но, с другой стороны, значительная доля работы лишь с большим трудом может быть выполнена без подобного механизма. Природный инстинкт позволит быстро отобрать и обоснованно сочетать соображения, имеющие отношение к рассматриваемой проблеме, но они будут отобраны главным образом среди тех, которые известны; инстинкт в редких случаях позволит человеку проникнуть на большую глубину от поверхности явления либо далеко за пределы его собственного опыта.
И как это случается в экономической науке, ни те результаты известных причин, ни те причины известных результатов, которые наиболее заметны, не являются в целом самыми важными. "То, что невидимо", зачастую более достойно изучения, чем то, "что видно". Особенно это справедливо, когда мы имеем дело не с каким-то вопросом, представляющим лишь локальный или временный интерес, а стремимся найти руководящие идеи для разработки долгосрочной политики в интересах общества либо в силу какой-то другой причины мы меньше заинтересованы в непосредственных причинах, чем в причине причин — causoe causantes. Ведь опыт показывает, как это и можно было ожидать, что здравый смысл и инстинкт не достаточны для этой работы, что даже коммерческое образование не всегда толкает человека к поиску этой причины причин где-то далеко за пределами его непосредственного опыта и оно не всегда способствует выбору правильного направления таких поисков, даже если он и предпринимает попытки найти эту причину. Для помощи в этом деле каждому волей-неволей приходится опираться на могучий механизм мышления и знаний, который был постепенно построен предшествующими поколениями. Ведь действительно, та роль, которую систематическое научное доказательство играет в производстве знаний, напоминает роль машины в производстве товаров.
Когда одна и та же операция должна вновь и вновь повторяться неизменным образом, создание машины для выполнения работы, в общем, оказывается выгодным, хотя в том случае, когда речь идет о столь сильно изменяющемся разнообразии деталей, что применение машины не приносит прибыли, товары приходится производить вручную. Подобным же образом обстоит дело и в отношении знаний, когда имеет место какой-либо процесс исследования или логичных рассуждений, где одинаковый вид работы должен вновь и вновь осуществляться одним и тем же образом, тогда целесообразно свести процессы к системе, создать организованные методы рассуждений и формулировки общих положений, подлежащих использованию как механизма Для обработки фактов и в качестве "механического захвата" для фиксации фактов в процессе их обработки. И хотя соответствует действительности, что экономические факторы переплетены с другими факторами столь многообразными способами, что строгие научные рассуждения в редких случаях дадут нам возможность далеко продвинуться в направлении требующихся нам выводов, было бы неразумно отказываться от их содействия, если оно позволит сколь-нибудь приблизиться к цели, как неразумна была бы и другая крайность — предположение, что одна наука может выполнить всю работу и ничего не останется для осуществления за счет практического инстинкта и тренированного здравого смысла. Архитектор с неразвитой практической мудростью и эстетическим инстинктом построит плохой дом, насколько обширными бы ни были его знания механики, но если у него нет таких знаний, он построит ненадежное здание, произведя при этом массу ненужных затрат. Бриндлей, не имея академического образования, может проделать какую-то инженерную работу лучше, чем человек, обладающий не столь высокими природными способностями, как бы хорошо он ни был подготовлен. Умная медицинская сестра, которая определяет состояние своих пациентов, исходя из своего инстинктивного сочувствия, по некоторым вопросам даст лучшие советы, чем дипломированный врач.
Но инженер не должен пренебрегать изучением теоретической механики, как и специалист-медик не должен гнушаться изучением физиологии.
Ведь умственные способности, как и данные к физическому труду, исчезают вместе со смертью человека, обладающего ими, но усовершенствования, которые каждое поколение вносит в производственный механизм или в систему научного познания, переходят к следующему поколению. Может быть, сейчас не найдется более способных скульпторов, чем те, кто работал над Пантеоном, более одаренных мыслителей, чем Аристотель.
Но способы применения человеческой мыс ли последовательно накапливаются, как и способы материального производства.
Идеи, относятся ли они к искусству или науке либо воплощены в практических инструментах, представляют собой наиболее "реальный" дар, который каждое поколение получает от своих предшественников.
Материальное богатство мира было бы быстро восстановлено, будь оно уничтожено, если бы были сохранены идеи, на основе которых оно создавалось.
Если бы, однако, были утрачены идеи, а не материальное богатство, оно начало бы убывать, и мир вновь погрузился бы в нищету. А большинство наших знаний о чистых фактах при их утрате может быть быстро восстановлено, лишь бы сохранились конструктивные идеи в мышлении, погибнут эти идеи — и мир вновь погрузится в средневековье. Таким образом, поиск идей представляет собой не менее "реальную" работу, в самом высоком смысле этого слова, чем сбор фактов, хотя послед нее может быть в некоторых случаях правильно названо немецким термином Realstudium, т. е. исследованием, особенно пристойным для Realschulen. В самом высоком смысле этого слова то исследование в какой-либо области обширного царства экономической науки является наиболее "реальным", в котором сбор фактов, анализ и конструирование связывающих их идей сочетаются в таких пропорциях, которые наилучшим образом обеспечивают рост знаний и развитие прогресса в данной конкретной области. Какова же эта пропорция, нельзя определить экспромтом, это можно сделать лишь на основе тщательного исследования и конкретного опыта.
§ 6. Экономическая наука добилась большего продвижения вперед, чем какая-либо другая отрасль общественных наук, поскольку она является более определенной и точной, чем все другие отрасли. Но каждое расширение ее сферы исследования заключает в себе некоторую потерю ее научной точности, и вопрос о том, является ли эта потеря меньшей или большей по сравнению с выигрышем в результате расширения поля зрения, не может быть решен на основе некоего нерушимого правила.
Существует обширная спорная территория, на которой экономические соображения имеют значительное, но не доминирующее влияние, и каждый экономист может сознательно решить для себя, насколько далеко он распространит свою деятельность на эту территорию. Он сможет говорить с тем меньшей и меньшей уверенностью, чем дальше он будет удаляться от своего главною оплота и чем больше он будет заниматься условиями жизни и мотивами деятельности, которые по крайней мере частично не могут быть охвачены научным методом. Когда бы он ни занимался условиями и мотивами, проявления которых не удается свести к какому-либо определенному стандарту, он вынужден будет отказаться почти полностью от помощи и поддержки со стороны наблюдений и идей других исследователей в его стране и за рубежом, принадлежащих к его или предшествующим поколениям, он должен полагаться главным образом на свои собственные инстинкты и догадки, ему следует высказываться со всей скромностью, присущей индивидуальному суждению. Но когда, забредя в менее познанные и плохо познаваемые области социальных исследований, он тщательно выполнит свою работу и будет полностью сознавать ее ограниченность, он совершит благое дело. [Подобно тому как имитаторы Микеланджело копировали только его недостатки, Карлейль, Рескин и Моррис находят сегодня готовых имитаторов, у которых отсутствует их тонкое вдохновение и интуиция].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.