Тенденции

Тенденции

После Второй мировой войны развитие человечества шло «не по Марксу». Марксистская теория не предусматривала возникновения при капитализме «общества всеобщего благосостояния». Виновником этого нарушения стал Советский Союз, явившийся моральным оппонентом капитализму. И именно конкуренция двух систем [664] позволила реализовать благоприятные возможности сложившейся экономической конъюнктуры.

Эпоха расцвета «общества всеобщего благосостояния», казалось, будет длиться вечно. И действительно, до конца 1960-х гг. ничего не предвещало беды, мир соревновался в чудесах: германское, испанское, японское и т. п. обеспечивали этим странам невиданное ранее процветание. Впечатляющие результаты были достигнуты за счет реализации стратегии опережающего развития: доля инвестиций в ВВП этих стран в 1,5–2 раза превышала аналогичный показатель США, а темпы роста производительности труда в Германии, Франции и Италии превышали показатели США в 3–4 раза, а Японии — в 6 раз [665]. В Соединенных Штатах драйвером роста выступал бум потребительского кредитования, доля которого к с 1945 по 1965 г. выросла почти в 3,7 раза с 18 до 68 % растущих располагаемых доходов населения [666].

Однако постепенно картина начинала меняться, государство «всеобщего благосостояния» стало испытывать все большие, все нарастающие трудности со своим существованием. Что же случилось?

Источниками роста эпохи процветания «welfare state» явились два процесса — восстановление экономики после Второй мировой войны и появление новых рынков сбыта в лице увеличивающейся доли среднего класса. Расширение производства и повышение производительности труда почти не встречало ограничений для роста, а вместе с ними росли заработные платы и прибыли капитала. Однако уже к середине 1960-х годов стало намечаться насыщение рынков сбыта, что привело к обострению конкуренции не только на товарных рынках, но и на рынке труда и капитала. К этому времени был достигнут пик роста производительности труда, доступный на данном уровне развития науки и техники.

Наглядно эти процессы отразились в снижении темпов роста производительности труда, начавшегося в США с середины 1960-х гг. Ко второй половине 1970-х они упали почти в 5 раз по сравнению с первыми двумя послевоенными десятилетиями [667]. Другой, более образный пример, свидетельствующий о произошедших изменениях, дает динамика снижения трудозатрат на производство основных продуктов потребления.

Трудозатраты среднестатистического работника на производство типичных продуктов потребления в Германии, мин., по данным Т. Саррацина [668]

Не случайно, что именно на середину 1960-х гг. приходятся отчаянные попытки дальнейшей либерализации международной торговли, т. е. увеличения рынков сбыта, выразившиеся в череде Кеннеди раундов, снимавших оставшиеся после организации ГАТТ торговые ограничения. Снятие торговых барьеров привело к тому, что последним инструментом защиты и стимулирования национальных экономик стал курс национальной валюты. А он был жестко привязан к долларовому стандарту. Крах последнего становился неизбежным.

Отмену долларового стандарта можно сравнить с неожиданным исчезновением под зданием мировой экономики несущего фундамента. Оказавшись без опоры, мировая экономика буквально провалилась и перешла в стадию свободного падения валютных курсов. И именно с этого времени темпы инфляции в США устремились ввысь. Отчаянные попытки ФРС обуздать инфляцию повышением процентных ставок приносили лишь временное облегчение, и инфляция возрождалась с новой силой. Американский доллар вошел в крутое пике, стремительно теряя свою покупательную способность. До «земли» оставалось совсем немного, когда на выручку пришли монетаристы. И неожиданно падение доллара перешло в посадочную глиссаду. Платой за изменение траектории стало начало эрозии «государства всеобщего благосостояния» и наращивание государственного долга:

Покупательная способность доллара (к 1800 г.) и государственный долг США, в % от ВВП [669]

Перелом в динамике стоимости доллара в начале 1980-х гг. связан с изменением в этот период методологии расчета индекса потребительских цен, дополнительно скорректированной при Б. Клинтоне. В результате текущая инфляция в США оказалась сильно занижена. Если рассчитывать инфляцию по прежней методологии, то реальная инфляция в США в 2012 г., по данным shadowstats.com, составит не 2 %, а почти 10 % [670], а стоимость (покупательная способность) доллара — примерно минус «—» 80 центов.

Такого не может быть! Валюта не может иметь отрицательную стоимость. Однако, как видно, может, когда инфляция превращается из текущей в отсроченную. Положительная стоимость доллара в настоящее время обеспечивается только государственным долгом США. Динамика падения реальной покупательной способности доллара (накопленной отсроченной инфляции) почти зеркально отражает рост государственного долга, т. е. накопленная инфляция доллара демонстрирует экспоненциальное падение его стоимости.

Американцы вели себя в этих условиях полностью прагматично, они бросили сберегать, поскольку при такой инфляции это бесполезно, и стали потребителями, что стимулировал процент по кредиту, который фактически был ниже уровня инфляции. Однако избыточная инфляция не может существовать вечно, она постепенно разрушает и общество, и экономику.

…

Эту сторону инфляции описывал Дж. М. Кейнс: «При помощи продолжительной инфляции власти могут незаметным образом конфисковывать значительную часть богатств своих граждан. Таким образом, они проводят не просто конфискацию, но конфискацию как произвол, и в то время как одних этот процесс ведет к обнищанию, другие обогащаются… Нет более тонкого и более верного пути разрушения основ общества, чем обесценивание валюты. В этот процесс вовлекаются все скрытые разрушительные экономические силы, и его не распознает и один из миллиона» [671]. Дж. Кейнс утверждал: рост цен, «по сути, означает передачу заработка потребителей в руки класса капиталистов» [672]. Кейнс, по сути, повторял Ж. Неккера, который за полтора века до Кейнса отмечал, что инфляция ведет к перераспределению богатства в пользу наиболее состоятельных сословий и по сути является «налогом на бедных». Механизмы отсроченной инфляции в данном случае, действуют, так же как и текущей, но только в еще более скрытом состоянии.

Подобные процессы происходили и в других странах мира, и что самое неожиданное, и в Советском Союзе с его социалистической и плановой системой хозяйствования, почти изолированной от мирового рынка.

…

Советский Союз, так же как и Соединенные Штаты, вышел на «глиссаду» примерно в 1980 г. Но смог продержаться всего 5 лет, а потом продолжил снижение, которое еще через 5 лет закончилось падением и крахом СССР. Это, конечно, грубое сравнение, но, тем не менее, оно дает представление о существующих закономерностях.

Покупательная способность рубля [673] и внешний государственный долг СССР, в % от ВВП (по ППС)

…

В период правления М. Горбачева в СССР была также испробована попытка монетарного стимулирования спроса за счет повышения ставок и окладов. Денежная эмиссия всего за 5 лет с 1985 по 1990 г. выросла почти в 10 раз, а за 10 месяцев 1991 г. — еще в 3 раза [674]. Однако из-за структурных перекосов промышленность не смогла обеспечить адекватного предложения. Результатом стал рост товарного дефицита и углубление кризиса, приведшего в итоге к падению СССР.

Макроэкономический смысл отсроченной инфляции выражался в искусственном стимулировании увеличения спроса, впервые начатом Р. Рейганом в 1981 г. Расширение спроса обеспечивалось главным образом за счет увеличения кредитования и сокращения сбережений. Дополнительными мерами стали снижение налогов, дерегулирование и приватизация, которые служили увеличению гибкости и емкости рынка.

Государственный долг, долг домохозяйств и уровень сбережений в США, в % от ВВП [675]

За счет искусственного стимулирования спроса к 2007 г. объем потребления американцев более чем удвоился относительно реального уровня и распределения их доходов. И такое стимулирование спроса было неизбежным.

…

Что ждало Америку и мир в противном случае? Согласно расчетам Дж. Мейкина, если бы американцы не расходовали, а сберегали лишь треть от реального уровня 1990-х, т. е. 5 %, ежегодные расходы снизились бы на 350 млрд долл. Соответственно, ВВП сократился бы на 3,5 %, что надежно гарантировало бы экономический спад на многие годы вперед. К подобным выводам приходил и Д. Рихебэхер, по его мнению, если восстановить сбережения на уровне лишь половины того, что было после войны, Америка к середине 1990-х гг. получила бы самую глубокую и сильную рецессию за весь послевоенный период [676]. В такой же рецессии оказался бы и весь мир.

В 1990-х гг. Америка, находившаяся уже на краю пропасти, неожиданно получила второе дыхание. Его источником, по словам П. Кругмана, стал «технологический бум и некий фантом, который толкал экономику вперед» [677]. Этим фантомом стало падение СССР, которое вместе с доткомовским и ипотечным бумом принесло вполне материальные дивиденды, выразившиеся, в частности, в стремительном росте иностранных инвестиций в США и снижении темпов роста американского государственного долга.

Прирост иностранных инвестиций и государственного долга США, в % от ВВП [678]

«Новая эпоха процветания» закончилась «15 сентября 2008 г., когда рухнул Lehman Brothers, что, по мнению Д. Стиглица, может стать таким же символом краха рыночного фундаментализма, каким для краха коммунизма является падение Берлинской стены » [679]. «Вашингтонский консенсус», определявший мировое развитие на протяжении почти 20 лет, зашел в «Вашингтонский тупик». «Наша страна потеряла право оставаться моральным и интеллектуальным мировым лидером… », — констатировал нобелевский лауреат в 2009 г. [680].

А между тем «кризис не закончился, — предупреждает Д. Стиглиц. — До этого еще далеко. То, что происходит сейчас, похоже на замедленное крушение поезда… По обе стороны Атлантики оптимизм, царивший в начале этого десятилетия, к его концу вновь сменился мрачными ожиданиями… » [681] Пример подобных ожиданий дал в 2009 г. австралийский экономист [682] С. Киин, который на основе созданной им модели пришел к выводу, что «благодаря порокам монетарной теории Фридмана, однажды Гринспен-Бернанковский Федеральный Резерв может быть заслуженно обвинен в гораздо более масштабном кризисе, чем кризис 1929 г.» [683].

Ресурсы развития, двигавшие человечество последние 30 лет, подошли к концу, а проблемы, накопившиеся за этот период, наоборот обострились до предела.

…

И здесь одни, такие, например, как П. Кругман и Дж. ДеЛонг в США, Ф. Штокер в Китае, X . Солана в Европе, все надежды на спасение возлагают на продолжение наращивания государственного долга [684] . Однако перспективы этого пути, по мнению нобелевского лауреата М. Спенса, недолговечны и таят серьезные угрозы будущему: «многие развитые страны построили свое текущее процветание на угрожающих размерах государственного долга и еще больших недолговых обязательствах, являющихся причиной неустойчивой модели роста. Большинство из нас, я верю, неосознанно делали выбор, который негативно воздействует на будущие поколения. Неполное знание о последствиях нашего выбора, очевидно, несет ответственность. Мало того, встав однажды на путь необеспеченных обязательств, трудно уйти с него, поскольку в переломной точке грядущее поколение будет вынуждено платить за прошлые обязательства и одновременно начинать финансирование будущих» [685].

Другие, как, например, Д. Мойо, для решения проблемы рассматривают возможность объявления дефолта по внешним долгам . Дефолт — старый и хорошо проверенный способ, к которому периодически прибегали почти все развитые страны мира. Соединенные Штаты, например, в XX в. неформально объявляли дефолт два раза — в 1933 г. и в 1971 г., когда отказывались от золотого обеспечения доллара. Третий дефолт, как и прежние, приведет к ослаблению доллара, за чем, очевидно, последуют валютные войны, подобные тем, которые в 1930-х гг. стали одной из причин Второй мировой войны, а в 1970-х гг. — стагфляции. Третья валютная война приведет к не менее серьезным последствиям. Мало того, на этот раз она способна окончательно похоронить и сам доллар, поскольку, с одной стороны, ему уже некуда падать, а с другой, нечем остановить это падение.

Особую остроту современному экономическому кризису придает происходящая одновременно эрозия «государства всеобщего благосостояния»: «сегодня в Америке верхний 1 % богатейших фамилий владеет около 35 % всего национального богатства, в то время как нижние 90 % — около 25 %. «Но еще большее беспокойство, — считает З. Бжезинский, — вызывает то, что основная часть современных конгрессменов и сенаторов, а также представителей высшего эшелона исполнительной власти относятся к категории супербогатых или этому 1 %». С другой стороны, кризис демократии привел к феномену массового политического пробуждения. «Возмущение властью и привилегиями развязывает популистские страсти, взрывной потенциал которых чреват международными беспорядками большого масштаба», — предупреждает Бжезинский [686].

…

В терминологии А. Гринспена, «повышение концентрации доходов, проявившееся в условиях глобализации, вновь разожгло сражение между культурой государства всеобщего благосостояния и культурой капитализма» [687].

Рост неравенства, согласно данным международных организаций, таких как МОТ (2008 г.) и ОЭСР (2011 г.), с 1990 по 2005 гг. охватил почти две трети стран мира, а кризис 2008 г. в еще большей мере усугубил этот процесс. По мнению авторов доклада МОТ, «чрезмерный рост неравенства доходов представляет опасность для общества и эффективной экономики» [688].

Весной 2011 г. не выдержал даже глава МВФ Д. Стросс-Кан, который, выступая в Вашингтоне на открытии очередной сессии МВФ и Всемирного банка, фактически взвалил на «консенсус» вину за мировой экономический кризис, заявив при этом: «Вашингтонский консенсус» с его упрощенными экономическими представлениями и рецептами рухнул во время кризиса мировой экономики и остался позади». «При определении макроэкономических рамок нового мира маятник качнется от рынка к государству». При этом на первый план выходит социальная справедливость — ведь финансовая глобализация усилила неравенство, и это стало одной из тайных пружин кризиса. «Поэтому в более долгосрочной перспективе устойчивый рост ассоциируется с более справедливым распределением доходов, — объявил глава МВФ. — Нам нужна глобализация нового рода, более справедливая глобализация, глобализация с человеческим лицом. Блага от экономического роста должны широко распределяться, а не просто присваиваться горсткой привилегированных людей» [689], [690].

Характеризуя современный мир, Дж. Сорос в своей книге «Кризис мирового капитализма» указывает на вырождение общественного самосознания: капитализм в стадии глобализации отличает от его прежних этапов всепоглощающее стремление к успеху, усиление мотива прибыли и проникновение его туда, где ранее преобладали иные ценности — культурные, профессиональные, нравственные. «Не будет преувеличением сказать, что деньги правят теперь жизнью людей в большей степени, чем когда-либо раньше» [691] . Отражением этого явления стал и тот взрывной рост коррупции в США, Европе, Китае, Индии, Африке, Бразилии и в других странах, о котором пишет Дж. Сакс, «достигший масштабов эпидемии » [692] .

Итог эпохи неолиберализма подводила британская газета деловых кругов The Financial Times, которая на переломе 2011/2012 г. опубликовала цикл статей под названием «Капитализм в кризисе». Общее мнение экспертов сводится к выводу, что унаследованная из 1980-х гг. формула ультралиберального и нерегулируемого капитализма больше не работает. Капитализм оказался в кризисе, так как является главным источником неравенства, которое последние 30 лет в Америке и Европе ощущается все сильнее, и уже начинает представлять угрозу для нашей демократии [693].

И здесь из тени прошлого вновь всплывают мрачные пророчества О. Шпенглера, который начинал их с предупреждения, что «политическим оружием диктатуры денег является демократия» [694]. И что же дальше? «Диктатура денег, — отвечал О. Шпенглер, — продвигается вперед и приближается к своей естественной высшей точке, как в фаустовской, так и во всякой другой цивилизации. И здесь свершается нечто…» — деньги угасают, «причем угасают вследствие отсутствия материи. Деньги проникли в жизнь крестьянской деревни и привели в движение почву, они по-деловому переосмыслили все виды ремесла; сегодня они победно наседают на промышленность, чтобы в равной мере сделать своей добычей производительный труд предпринимателей, инженеров и исполнителей. Машине с ее человеческой свитой, настоящей госпоже столетия, угрожает опасность пасть жертвой еще более мощной силы. Однако тем самым деньги подходят к концу своих успехов, и начинается последняя схватка, в которой цивилизация принимает свою завершающую форму: схватка между деньгами и кровью » [695] .

Тяжелый пессимизм и радикализм немецких философов, «сумрачный германский гений», зародившийся еще во времена А. Шопенгауэра и получивший развитие в лице К. Маркса, О. Шпенглера, Ф. Ницше, В. Шубарта… был связан с тем, что Германия и Европа уже к началу XX в. оказалась в том же тупике развития [696], к которому сегодня подходит современное человечество, на более высоком — глобальном, постиндустриальном уровне. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.