ГЛАВА 11 НЕПЛОСКИЙ МИР С ОРУЖИЕМ И МОБИЛЬНЫМИ ТЕЛЕФОНАМИ ВХОД ЗАПРЕЩЕН
ГЛАВА 11
НЕПЛОСКИЙ МИР С ОРУЖИЕМ И МОБИЛЬНЫМИ ТЕЛЕФОНАМИ ВХОД ЗАПРЕЩЕН
Чтобы построить, нужны годы медленной и трудной работы. Чтобы разрушить, достаточно одного дня.
Сэр Уинстон Черчилль
Зимой 2004 года в Миннесоте я обедал с друзьями Кеном и Джилл Грирами в блинной «Перкинс», и Джилл упомянула, что в штате недавно был подписан новый закон о ношении оружия. Утвержденный 28 мая 2003 года, он гласил, что начальники полиции на местах должны давать разрешения каждому (за исключением ранее судимых и душевнобольных), кто попросит права скрытого ношения огнестрельного оружия на работу. Считалось, что это нововведение снизит уровень преступности: бандиты, прежде чем напасть, задумаются — нет ли у вас в кармане пистолета. Впрочем, закон предусматривал, что предприниматели могут запретить проносить скрытое оружие в свои заведения (спортивные клубы, рестораны) клиентам. Говорилось, что, чтобы этот запрет имел силу, владельцам нужно было разместить у каждого входа соответствующий знак. (По сообщениям, некоторые организации весьма творчески подошли к вопросу. Так, некая церковь подала иск на правительство штата, отстаивая исключительное право на использование библейской цитаты в этих целях. А вход в один из ресторанов украсило изображение женщины, в кухонном переднике и автоматом наперевес) Джилл рассказала эту историю за обедом по той причине, что в последнее время в городских клубах здоровья, где она играет в теннис, она стала постоянно замечать две соседствующие надписи. Так, в теннис–клубе в Блумингтоне на входной двери висела табличка: «С оружием вход запрещен», а у входа в раздевалку: «С мобильными телефонами вход запрещен». С оружием и мобильными телефонами вход запрещен? Оружие — это понятно, подумал я, но при чем тут мобильные телефоны? Глупый Том! Дело оказалось в том, что некоторые люди проносят в раздевалки телефоны со встроенными фотокамерами, чтобы тайно делать снимки голых мужчин и женщин, а затем посылать эти изображения по электронной почте в любую точку мира. Людская изворотливость не знает границ: можно найти способ использовать любое изобретение и во благо, и во зло.
В организации интервью с Промодом Хаком из «Норвеет венчур партнере» в Пало–Альто мне помогала Редиректор компании Кэйти Белдинг. Позже она прислала мне электронное письмо такого содержания: «Мой муж — преподаватель истории в колледже в Сан–Матео. Пару дней назад я рассказывала ему о вашей встрече с Промодом и спросила: «Где ты был, когда мир стал плоским?» Он ответил, что это произошло буквально накануне, когда он находился на педсовете. Одного ученика временно отстранили от занятий: его поймали, когда он помогал другому ученику списывать на контрольной работе. Но это не было классическим случаем, когда вы передаете приятелю записку с правильными ответами или приклеиваете шпаргалку на подошву ботинка. Вовсе нет…» Заинтригованный, я сам позвонил супругу Кэйти — Брайану, и тот рассказал оставшуюся часть истории: «Когда время экзамена истекло и все листы с контрольными стали собираться на первой парте, я заметил, что один ученик ловко и незаметно сфотографировал задания на мобильный телефон и мгновенно отправил их по электронной почте своему другу, которому предстояло писать контрольную на следующем уроке. У приятеля тоже был телефон с фотокамерой и выходом в Интернет, так что с тестовым заданием он смог ознакомиться заранее. На перемене преподаватель заметил, что этот ученик достал свой телефон, и поймал его с поличным: на территории студенческого городка запрещено носить с собой мобильный, хотя понятно, что это правило все нарушают. Преподаватель забрал у парня телефон и увидел на экране экзаменационные вопросы. В результате заместитель декана по дисциплине начал наше собрание словами: «Похоже, у нас новая проблема», а потому предостерег нас в том духе, что будьте бдительны, внимательно следите за учениками — дети на несколько голов выше нас по части современных технологий».
Впрочем, по мнению Брайана, не все так плохо в бурном развитии технологий: «Несколько месяцев назад я ходил на концерт Джимми Баффетта. С фотоаппаратами в зал не впускали, а на мобильные не обращали внимания. Когда начался концерт, все зрители одновременно подняли вверх телефоны и принялись фотографировать Баффетта. Даже у меня на стене теперь висит фотография: мы сидели во втором ряду, и я попросил соседа, который тоже поднял свой телефон, прислать парочку снимков. Дав ему свой электронный адрес, я особенно ни на что не рассчитывал. К моему удивлению, на следующий день он прислал целую кучу карточек».
Мое путешествие в Пекин, описанное ранее, совпало с пятнадцатой годовщиной расправы на площади Тянаньмынь, (это произошло 4 июня 1989 года, то есть 4.06.89). Коллеги из корпункта «Тайме» сообщили, что в день годовщины китайское правительство блокирует все SMS–сообщения, которые содержат любые упоминания и намеки на Тянаньмынь, и даже цифры 6 и 4. Так что если кто–то набирал номер 664–64–64 или отправлял SMS, назначая встречу в 6 часов вечера на 4–м этаже, китайские цензоры тут же блокировали связь своими «глушилками».
Журналист Марк Стейн в статье в «Нэшнл ревю» (25 октября 2004 года) пересказывал историю из лондонской арабской газеты «Аль–Кудс аль–Араби» о панике в столице Судана — Хартуме, возникшей после безумных слухов: если неверный ТОМАС Л. ШРИДМАН пожмет мужчине руку, тот якобы потеряет свое мужское достоинство. «Больше всего в сюжете меня поразило, — писал Стейн, — что эту бредовую информацию распространяли через мобильные телефоны и SMS–сообщения. Только подумайте: человек пользуется мобильными средствами связи и одновременно верит в то, что от чьего–то рукопожатия его пенис исчезнет. Что произойдет, если технически подкованный дикарь освоится с чем–то посложнее SMS?»
Вообще–то эта глава не о мобильных телефонах. Почему я вспомнил все эти истории? Потому что с тех пор, как я начал писать о глобализации, критики постоянно повторяли мне один и тот же упрек: «Разве ваши взгляды не являются технологическим детерминизмом? Послушать вас, Фридман, есть только эти десять выравнивателей, они движут глобальным слиянием и выравниванием, и людям ничего не остается, кроме как смириться и присоединиться к их триумфальному маршу, И тогда, по прошествии короткого времени, все станут богаче, умнее, и вообще все будет в порядке. Но вы ошибаетесь. Мировая история свидетельствует о том, что у любой системы возникают идеологические и политические альтернативы. И глобализация не станет исключением».
Вполне законное возражение. Отвечу на него прямо: Да, я технологический детерминист! Признаю себя виновным.
Я верю в то, что возможности формируют задачи. Если мы создаем Интернет, где люди могут открыть онлайновый магазин, с глобальной сетью поставщиков, покупателей и конкурентов — значит, люди откроют такие магазины, или банки, или книжные лавки. Если мы создаем инфраструктуры автоматизации бизнес–процессов, которые позволяют компаниям фрагментировать любую работу и отдавать ее в любой интеллектуальный центр мира, чтобы она была выполнена качественнее и дешевле, компании тут же возьмут эту практику на вооружение. Если мы создаем мобильные телефоны со встроенной фотокамерой, люди начнут пользоваться ими при каждом удобном случае, от списывания контрольных до звонка в дом престарелых бабушке в день ее девяностолетия с вершины горы в Новой Зеландии. История мировой экономики подтверждает это правило снова и снова: если вы можете это сделать, вы должны это сделать, иначе это сделают конкуренты. И в этой книге я пытаюсь показать, что появилась целая новая вселенная вещей, не овладев которыми в плоском мире компании, страны и люди могут уже сейчас начать расставаться с надеждами на процветание.
Но будучи технологическим детерминистом, я не являюсь детерминистом историческим. Нет абсолютно никакой гарантии, что все без исключения будут пользоваться этими новыми технологиями, или тройным слиянием, ради собственного блага, блага своей страны и всего человечества. Это ведь просто технологии. Они не могут сделать вас современнее, изобретательнее, нравственнее, мудрее, справедливее или порядочнее. Они просто помогают общаться, соревноваться и сотрудничать, преодолевая расстояния и время. Если в мире будет стабильность и спокойствие, технологические достижения постепенно станут дешевле, проще в использовании, еще более персональными – мобильными – цифровыми — виртуальными. Следовательно, все больше и больше людей начнут задумываться о том, где и как еще их можно применить. Остается только надеяться, что они будут служить для творчества, сотрудничества и повышения уровня жизни, а не наоборот. Но этот прогноз не обязательно сбудется. Другими словами, я не знаю, чем кончится выравнивание мира.
Пожалуй, в этом месте книги пришло время сделать признание: я знаю, что мир — не плоский. Да, вы все верно поняли: я знаю, что мир — не плоский. Не волнуйтесь, мне это известно.
Тем не менее, я точно знаю, что мир сжимается и выравнивается уже не первый год и что за последние несколько лет этот процесс резко ускорился. Примерно половина планеты Земля сейчас напрямую или косвенно участвует в нем и чувствует его результаты. Когда я решил назвать книгу «Плоский мир», то хотел привлечь внимание к этому глобальному выравниванию и его все более стремительному темпу. Я выбрал такое название, потому что убежден: на сегодняшний день это самая важная мировая тенденция.
Но точно так же я уверен, что не существует исторического предопределения, что остальная часть мира не обязательно станет такой же плоской, а плоским частям мира не обязательно удастся уберечь себя от обратного развития в результате войны, серьезной экономической или политической катастрофы. Сотни миллионов людей на нашей планете оказались за бортом выравнивания или сбиты им с толку, и кое–кто из этого числа обладает достаточным доступом к инструментам выравнивания, чтобы обратить их против системы, а не во благо. Перспектива негативного выравнивания — тема настоящей главы. В ней я постараюсь ответить на следующий вопрос: «Какие наиглавнейшие группы населения, политические силы и проблемы развития способны помешать процессу выравнивания и как нам научиться лучше сотрудничать, чтобы их преодолеть?»
Однажды я слышал, как Джерри Йенг, один из основателей Yahoo!, процитировал слова какого–то китайского высокопоставленного чиновника: «Когда у ваших людей есть надежда, у вас есть средний класс». Думаю, над этой фразой стоит задуматься. Наличие большого и крепкого среднего класса во множестве стран мира — основа геополитической стабильности. Но ведь средний класс — это не состояние счета в банке, а состояние души. Вот почему большинство американцев охотно причисляют себя к среднему классу, даже если их материальное положение говорит о другом. Словосочетание «средний класс» описывает людей, которые верят, что существует путь от бедности и низкого достатка к более высокому уровню жизни и лучшему будущему для их детей. Можно считать себя представителем среднего класса, зарабатывая два доллара или двести долларов в день. Для этого достаточно лишь верить в социальную мобильность — в то, что у ваших детей есть шанс жить лучше, чем вы сами, — ив то, что упорный труд и игра по правилам, принятым в вашем обществе, приведет вас туда, куда вы хотите.
В определенном смысле тех, кто живет в плоском мире, от тех, кто существует за его пределами, отделяет именно эта линия надежды. Для Китая, Индии и стран бывшего Советского Союза хорошая новость заключается в том, что в них живут сотни миллионов людей, которые достаточно устремлены в будущее, чтобы быть средним классом. Для современной Африки, а также для сельскохозяйственных областей Китая, Индии, Латинской Америки и множества глухих уголков развитого мира плохая новость заключается в том, что сотни миллионов их жителей не имеют надежды, а потому и возможности превратиться в средний класс. Надежды у них нет по двум причинам: либо они слишком больны, либо их правительство слишком неэффективно, чтобы внушить им веру в лучшую жизнь.
К категории больных относятся те, чьей жизни постоянно угрожают СПИД, малярия, туберкулез, полиомиелит, те, у кого в домах нет проточной воды и электричества. Ужасно то, что многие из них живут в непосредственной близости от плоского мира. Во время визита в Бангалор я посетил экспериментальную школу «Шанти Бхаван» («Гавань Мира»). Она находится недалеко от деревни Балиганапалли, в провинции Тамил Наду, примерно в часе езды от бангалорских ультрасовременных центров высоких технологий. По пути в школу директор Лалита Лоу, энергичная и трезвомыслящая индийская христианка, с плохо скрываемой интонацией гнева рассказывала мне о своих 160 подопечных, родители которых живут в соседней деревне и принадлежат к касте «неприкасаемых».
«Родители этих ребятишек — старьевщики, кули, рабочие каменоломни, — говорила Лалита, пока мы добирались до школы по колдобинам и кочкам на нашем джипе. — Они живут за чертой бедности, они — низшая каста, которой предлагается смириться с судьбой и остаться на дне навсегда. Дети поступают в школу в возрасте четырех–пяти лет. Они не знают, что такое чистая вода, они привыкли пить воду из канавы — если, конечно, им повезет и рядом с домом есть канава. Они никогда не видели туалета, не принимали ванну… У них нет даже нормальной, не порванной одежды. Поэтому наша первая задача — социализация, приучение их к нормальной жизни. Поначалу они еще выбегают на улицу, писают, и какают, где попало. Мы даже не сразу даем им спать на постели — для них это культурный шок».
Я сидел на заднем сиденье и лихорадочно заносил в ноутбук каждое слово Лалиты, стараясь не вмешиваться в ее проникновенный монолог о деревенской жизни.
«Это «Индийское сияние» (предвыборный лозунг правящей партии Бхаратийа Джаната на выборах 2004 года) раздражает таких людей, как мы, — продолжала она. — Им не помешало бы приехать в сельскую местность и посмотреть, как сияет Индия здесь, заглянуть в глаза детей и увидеть, есть ли сияние в них. Индия сияет на страницах глянцевых журналов, но стоит выехать за границу Бангалора, и вашим глазам предстанет совсем не сияющая картина… В деревнях процветает алкоголизм, растут материнское детоубийство и преступность. Приходится давать взятки, чтобы провести электричество и воду; приходится давать взятки налоговому инспектору, чтобы он правильно начислил налог. Да, в Индии растет средний и высший класс, но есть 700 миллионов людей, которые оставлены за бортом, они не знают ничего, кроме тоски, мрака и отчаяния. Они родились с такой судьбой, они должны так жить и так же умереть. Для них сияет только солнце, жаркое и безжалостное, и многие умирают от солнечного удара». Единственная мышь, которую встречали эти дети, добавила она, это не компьютерная «мышь», а самая что ни на есть настоящая.
В сельских провинциях Индии, Китая, Африки, Латинской Америки — тысячи таких деревень. Нет ничего удивительного в том, что дети, рожденные в развивающемся, то есть неплоском, мире, гораздо чаще умирают от излечимых болезней, чем их ровесники, живущие в плоском мире. В самых проблемных сельских зонах Южной Африки каждая третья беременная женщина — носитель ВИЧ–инфекции. Одна эпидемия СПИДа способна отправить нацию в смертельный штопор: многие учителя в африканских школах заражены СПИДом, а потому не могут преподавать, дети, особенно девочки, не могут учиться, либо потому что вынуждены ухаживать за умирающими от СПИДа родителями, либо потому что остались сиротами, без денег на образование. Не имея образования, молодежь не научится защищать себя от смертельных болезней, не говоря о том, чтобы узнать, как обезопасить себя от случайных сексуальных связей и их последствий. Если угроза эпидемии СПИДа в Индии и Китае, такой же мощной, как в Южной Африке, остается весьма реальной, то главным образом потому, что во всем мире только один из пяти человек из группы риска имеет доступ к средствам защиты и предохранения. Десятки миллионов женщин, которые хотели бы и могли бы воспользоваться средствами планирования семьи, не имеют такой возможности из–за отсутствия финансовой поддержки государства. Нельзя добиться экономического роста в стране, где 50% населения больны малярией, или половина детей страдает дистрофией, или треть матерей умирает от СПИДа.
Понятно, что Китаю и Индии лучше оттого, что хотя бы часть их населения влилась в пространство плоского мира. Когда общество начинает процветать, в нем запускается благодетельный цикл обновления: Производится достаточно еды, чтобы люди перестали заниматься земледелием, избыток рабочей силы получает образование и переходит на работу в промышленность и сферу услуг, соответственно, уровень образования растет, университеты становятся доступнее, развиваются инновации, вслед за ними идут открытый рынок, экономический рост, лучшая инфраструктура, лучшая медицина, более медленный рост населения. В крупных городах Индии и Китая наблюдается именно такая динамика, люди получают возможность конкурировать на плоском игровом поле и привлекать миллиарды долларов инвестиций.
Но существует много, очень много тех, кто не участвует в этом цикле. Они живут в деревнях и сельских областях, куда готовы вкладывать деньги разве что криминальные авторитеты. Они живут там, где насилие, гражданские войны и болезни соревнуются друг с другом за право уничтожить как можно больше мирного населения. Мир станет окончательно плоским, только когда все эти люди вольются в него. Билл Гейтс, глава «Майкрософт», — один из немногих людей, достаточно состоятельных, чтобы мочь повлиять на эту ситуацию, и при этом обративших на нее внимание. Фонд Билла и Мелинды Гейтс, капитал которого составляет 27 млрд. долларов, называет своей миссией помощь лишенной перспектив и осаждаемой болезнями части глобального населения. Я уже долгие годы остаюсь критиком некоторых анти конкурентных бизнес–практик «Майкрософт» и сейчас готов подписаться под каждым своим словом. Однако меня впечатляет то, насколько Гейтс — подкрепляя это деньгами и личным вкладом — привержен решению проблем неплоского мира. Оба раза, когда я беседовал с ним, глава «Майкрософт» больше всего говорил именно на эту тему и говорил так эмоционально, как ни о чем другом.
«Никто не инвестирует в эти «остальные» три миллиарда, — сказал Гейтс. — Было подсчитано, что спасение жизни в Соединенных Штатах стоит 5 или 6 млн долларов — именно столько денег готово потратить наше общество. За пределами США вам это обойдется меньше чем в 100 долларов. Но сколько людей захотят сделать такое вложение?»
«Если бы дело было только во времени, — продолжал Гейтс, — что–то вроде «подождите, через двадцать–тридцать лет все будут там», — можно было бы с гордостью заявлять, что весь мир стал плоским. Но дело в том, что эти три миллиарда, фактически находятся в ловушке, и не исключено, что Они так никогда и не попадут в благодетельный цикл обновления: больше образования, больше здравоохранения, больше капитализма, больше правопорядка, больше доходов и так далее. Я боюсь, как бы плоская половина мира не осталась только половиной».
Возьмите малярию — заболевание, вызываемое паразитом, переносчиком которого являются комары. На сегодняшний день это самый главный убийца матерей на планете. Хотя сегодня в плоской части мира от малярии не умирает почти никто, в другой половине от нее ежегодно гибнет больше миллиона человек, 700 000 из которых — дети, в основном африканские. Мало того, за последние двадцать лет уровень смертности от малярии увеличился вдвое, потому что комары стали более стойкими к антималярийным препаратам, а фармацевтические компании не особенно вкладываются в разработку новых вакцин, так как на них нет платежеспособного спроса. По мнению Гейтса, если бы подобный кризис случился в плоской стране, заработала бы система: правительство предприняло бы все зависящие от него меры по борьбе с эпидемией, фармацевтические компании сделали бы все возможное, чтобы на рынке появились лекарства, в школах детей учили бы методам защиты, и проблема была бы решена. «Но этот простой рецепт годится для тех людей, у кого есть не только проблемы, но и деньги», — отметил Гейтс. Когда фонд Гейтсов выделил грант в 50 млн. долларов на борьбу с малярией, добавил он, «нам сказали, что мы вдвое перекрыли сумму, которая выделяется на эти цели во всем мире… Когда у нуждающихся в помощи людей нет средств, только иностранные организации и благотворители могут довести ситуацию до точки, в которой система начнет на них работать».
До сих пор, уверен Билл Гейтс, «мы не дали этим людям Шанс стать частью плоского мира. Подросток, у которого есть компьютер с выходом в Интернет и любопытство, имеет тот же круг возможностей, что и я. Но без нормального питания он никогда не начнет участвовать в этой игре. Да, конечно, мир Стал меньше, но разве мы теперь лучше видим, в каких условиях живут люди? Разве мир по–прежнему такой большой, что нам никак не разглядеть реальные условия жизни других людей, того ребенка, чью жизнь можно спасти за 80 долларов?»
Давайте остановимся на этом месте и представим, как процветал бы весь мир, в том числе и Америка, если бы сельские I области Китая, Индии и Африки в плане экономики и перспектив развития превратились в маленькие Америки и Европейские Союзы. Но без помощи и более активного участия компаний, благотворительных организаций и правительств плоского мира их шанс попасть в цикл обновления ничтожно мал. Единственный выход — применение новых форм сотрудничества между плоскими и неплоскими частями мира.
В 2003 году фонд Гейтсов запустил проект под названием «Великие задачи глобального здравоохранения». Больше всего мне понравилось, как сотрудники фонда решили подойти к решению проблемы. Они не говорили: «Мы, богатый западный фонд, сейчас научим вас разбираться с трудностями», не выписывали чеки и не давали ценные указания. Они сказали: «Давайте наладим равноправное сотрудничество. Давайте вместе, определим круг проблем и решений — найдем, как можно создать коммерческую ценность, — и тогда наша организация инвестирует деньги в те проекты, которые понравятся и вам и нам». Фонд Гейтсов разместил рекламу в Интернете, традиционных СМИ и т. д. всех развитых и развивающихся стран, призывая ученых ответить на один серьезный вопрос. Вопрос звучал так: «Решение, каких крупнейших проблем, если бы наука могла его предложить, наиболее радикально повлияло бы на судьбу нескольких миллиардов людей, заточенных в порочный круг болезней, детской смертности и низкой продолжительности жизни?» На адрес фонда пришло около 8000 страниц с идеями и проектами от сотен ученых со всего мира, включая Нобелевских лауреатов. Все заявки прошли тщательный отбор, и в результате был составлен список из четырнадцати «Великих задач» — направлений, где технологические инновации могли бы преодолеть критический барьер в решении важной проблемы здравоохранения для развивающегося мира. Осенью 2003 года «Великие задачи» были представлены всему миру. В их число вошли: создание эффективных единовременных вакцин для новорожденных. Методы приготовления вакцин, не требующих хранения в холодильнике; разработка не инъекционного способа ввода вакцин; методы определения иммунных реакций организма, которые обеспечивают его наилучшую защиту; более совершенные методы контроля за популяциями насекомых–переносчиков; генетические и химические средства их обезвреживания; выведение видов растений, включающих все необходимые питательные биовещества; разработка иммунологических средств лечения хронических инфекций. В течение года фонд получил 1600 предложений по решению этих задач от ученых из75 стран и теперь выделяет на осуществление лучших 250 млн долларов.
«Этой программой мы пытаемся сделать сразу две вещи, — объяснил Рик Клауснер, бывший глава Национального института рака и нынешний руководитель глобальных медицинских программ Гейтсовского фонда. — Во–первых, обратиться с воззванием к нравственной позиции ученых, указывая на важные нерешенные вопросы глобального масштаба, которые мы как сообщество до сих пор игнорировали, хотя так любим превозносить собственный космополитизм. Пока мы не относились к своей ответственности в решении мировых проблем с той серьезностью, которая полагается нам по статусу. Представляя Великие задачи, мы хотели сказать, что это — самые захватывающие и привлекательные научные проекты из всего, чем сегодня можно заниматься на планете… Нашей целью было раздуть огонь воображения. Во–вторых, мы пытаемся инвестировать ресурсы нашей организации, чтобы убедиться, что мы действительно способны достигнуть поставленной цели».
Принимая во внимание феноменальный технологический прорыв, случившийся в последние двадцать лет, легко предположить, что у нас в руках все необходимые инструменты для решения хотя бы каких–то из Главных задач и что не хватает только одного — денег. Мне бы очень хотелось, чтобы так и было. Но это не так. Например, чтобы вылечить больных малярией, недостаточно только лекарств. Все, кто бывал в Африке и провинциях Индии, знают, что системы здравоохранения там либо вообще не функционируют, либо функционируют очень плохо. Фонд Гейтсов пытается стимулировать развитие лекарств и необходимого медицинского оборудования, которые смогут работать именно в таких условиях — чтобы обычные люди могли пользоваться ими самостоятельно. Может быть, это самая великая задача: использовать инструменты плоского мира, чтобы создать инструменты, работающие в мире неплоском. «Важнейшая система здравоохранения в мире — это мать, — сказал Клауснер. — Как сделать так» чтобы в ее руки попали средства, ей понятны, которые ей доступны и которыми она сама сможет пользоваться?»
По мнению Клауснера, трагедия всех этих людей — двойная трагедия. Первая, личная трагедия связана со смертным приговором, который выносят им болезни, и пожизненным приговором, который выносят им разрушенные семьи и отсутствие перспектив. Вторая проблема — это проблема всех нас. Представьте, сколько мы теряем из–за того, что эти люди по–прежнему живут в неплоском мире. В плоском мире, где все интеллектуальные силы связываются воедино, представьте, какой объем знаний они могли бы привнести в науку и образование. В плоском мире, где новшества способны рождаться в любой его точке, мы оставляем за бортом огромный контингент потенциальных первопроходцев и изобретателей. Понятно, что бедность провоцирует болезни. Ясно и другое: болезни загоняют людей в ловушку бедности, которая лишает их последних сил и не дает встать на первую ступень лестницы, ведущей к надежде. Пока мы не решим некоторые из стоящих перед нами великих задач, половина мира так и будет оставаться неплоской — независимо от того, насколько плоскими будем мы сами.
ЛИШЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
Существует не только плоский и неплоский мир. Многие живут в сумеречной зоне между ними, и в их числе те, кого я называю лишенными возможностей. Это достаточно большая группа, которая не ощутила на себе последствий выравнивания в полной мере. В отличие от больных, у кого пока еще не было шанса войти в плоский мир, лишенных возможностей можно назвать плоскими наполовину. Они — здоровые люди, живущие в странах, значительные области которых пережили процесс выравнивания, однако по разным причинам у них нет ни инструментов, ни навыков, ни инфраструктуры, для того чтобы стать его полноценными участниками. Они лишь знают, что мир вокруг стал плоским, и что лично на них это никак позитивно не отразилось. Быть плоским — хорошо, хотя и тяжело. Быть неплоским — ужасно, это приносит только страдания. Но быть плоским наполовину — это особый случай, не самый веселый. Как бы ни был привлекателен и показателен пример суперплоского высокотехнологического сектора индийской экономики, не стройте иллюзий: в нем работает лишь 0,2% трудоспособного населения страны. Добавьте экспортные производства и в сумме вы получите только 2%. Наполовину плоскими являются сотни миллионов жителей Земли, особенно сельских провинций Индии, Китая и Восточной Европы, которые достаточно близки к плоскому миру, чтобы видеть его, осязать и даже иногда пользоваться его преимуществами, но которые сами в нем не живут. Весной 2004 года, во время выборов в Индии, несмотря на предшествующий экономический рост принесших поражение правящей партии, многие наблюдали, какой агрессией и мощью могут обладать эти люди—главным образом жители сельской местности, недовольные медленным ходом глобализации за пределами мегаполисов. Эти избиратели не говорили: «Остановите поезд глобализации, мы хотим сойти». Напротив, они говорили: «Остановите поезд глобализации, мы тоже хотим сесть — но кто–то должен помочь нам и сделать более удобную подножку».
Этим сельским избирателям — крестьянам и фермерам, которые составляют основную часть населения Индии, — достаточно провести один день в большом городе, чтобы оценить преимущества плоского мира, в котором у человека есть личный дом, личная машина и карьера. «Когда деревенский житель смотрит телевизор и видит рекламу мыла или шампуня, он обращает внимание не на мыло или шампунь, а на образ жизни людей, которые им пользуются. Он обращает внимание на их мотоциклы, их одежду, их жилища, — объяснял редактор YaleGlobal Online Найан Чанда, индиец по происхождению. — Сельский Житель видит мир, в который он хочет попасть. Соответственно, во время выборов наружу вырвались гнев и зависть. Это классический пример революции — когда происходят какие–то изменения к лучшему, но недостаточно быстро и для слишком ограниченного числа людей».
В то же время индийские провинциалы на инстинктивном уровне понимали, почему изменения не коснулись их: представители власти на местах так испорчены коррупцией, так плохо умеют управлять, что не могут дать беднякам образование и инфраструктуру, благодаря которым они могли бы рассчитывать на свою долю общего пирога. Миллионы жителей Индии за воротами мегаполисов, теряя надежду, «становятся более религиозными, более привязанными к своей касте, более радикальными во взглядах. Они больше стремятся брать, а не зарабатывать, больше втягиваются в грязную политику — поскольку в отсутствие экономических способов политика остается единственным путем социальной мобильности, — пояснил мне Вивек Пол, вице–президент «Уипро». — Индия может иметь самый передовой высокотехнологический сектор в мире, но если она не начнет втягивать в орбиту людей, лишенных возможностей и образования, она окажется той ракетой, которая мгновенно отрывается от земли и так же быстро падает обратно из–за недостатка движущей силы».
Партия Национального конгресса приняла все это к сведению и поэтому сразу после выборов поставила на пост премьер–министра не какого–нибудь антиглобалиста, а Манмохана Сингха, бывшего министра финансов Индии. Который в 1991 году первым открыл экономику страны для глобализации, сделав акцент на развитии международной торговли, экспорте и оптовых инвестиции в развитие сельской инфраструктуры и начать проводить розничные реформы на местном уровне.
Каким образом аутсайдеры могут участвовать в этом процессе? Я думаю, прежде всего они могут переопределить для себя такое понятие, как «глобальный популизм». Если популисты действительно хотят помочь деревенским беднякам, им не стоит сжигать рестораны «Макдоналдс», изгонять из своих стран МВФ и воздвигать протекционистские барьеры. Taкие методы воздействия не помогут беднякам ни на йоту. Надо направить основные силы глобального популизма на то, чтобы совершенствовать работу местных властей, улучшать инфраструктуру и образовательную систему в таких местах, как сельские провинции Индии и Китая, — только тогда люди, там живущие, смогут иметь .инструменты для сотрудничества и соперничества в плоском мире. У глобального популистского движения, более известного как антиглобалистское движение, огромный запас сил, но пока что его участники были слишком разобщены и сбиты с толку, чтобы суметь хоть сколько–нибудь существенно помочь бедным. Поэтому оно нуждается в «стратегической лоботомии». Бедняки всего мира отнюдь не настолько недовольны богачами, как это воображают себе представители левых партий цивилизованного мира. Что возмущает неимущих, так это отсутствие перспектив улучшить свое материальное положение и пересечь ту черту, отделяющую их от среднего класса, о которой говорил Джерри Йенг. Давайте на минуту остановимся и попробуем понять, почему антиглобалистское движение утратило связь с бедными людьми и перестало понимать их истинные желания. Это движение возникло во время конференции Всемирной торговой организации в 1999 году в Сиэтле и распространилось по всему миру в последующие годы, обычно собираясь для нападений на участников встреч Всемирного банка, МВФ, а также стран «Большой восьмерки». С самого начала антиглобалисты, собравшиеся в Сиэтле, были западным феноменом, в толпе митингующих редко мелькали люди с небелым цветом кожи. У этого движения было пять разрозненных составляющих. Первая—чувство вины состоятельных и либерально настроенных американцев, испытываемое ими за то невероятное богатство и власть, которую Америка обрела после падения Берлинской стены и в эпоху Интернет бума. В самый разгар биржевой лихорадки огромные массы выросшей в тепличных условиях, одетой по последней моде американской молодежи начали интересоваться эксплуатацией иностранного труда. Этим они как бы искупали свою вину. Второй движущей силой была последняя волна так называемых «старых левых» — социалистов, анархистов и троцкистов, — выступающих заодно с протекционистскими профсоюзами. Они намеревались ухватиться за растущую у некоторой части населения волну недовольства глобализацией, чтобы возродить в той или иной форме идею социализма — несмотря на то, что эта идея была отвергнута и странами бывшего Советского Союза, и Китаем, которые прожили под социализмом дольше всех. (Теперь вы понимаете, почему антиглобалистское движение практически отсутствует в бывшем СССР, Китае и Восточной Европе.) Эти «старые левые» хотели поставить под вопрос саму необходимость глобализации. Они делали заявления от имени нищих стран третьего мира, но обанкротившаяся экономическая политика, которую они проповедовали, на мой взгляд, превращала их в «Коалицию за то, чтобы бедные оставались бедными». Третьей силой была более аморфная группа людей в разных странах, которые поддерживали антиглобалистов лишь пассивно — в качестве протеста против стремительного исчезновения старого мира и столь же стремительно возникающего нового.
Четвертой движущей силой антиглобализма, которая была особенно влиятельна в Европе и исламских странах, стал антиамериканизм. Несоответствие между экономическим и политическим могуществом Америки и всех остальных стран приобрело такие размеры после распада СССР, что Соединенные Штаты, по крайней мере, в восприятии множества людей, начали прямо или косвенно влиять на их жизнь больше, чем собственные правительства. Как только люди это почувствовали, образовалось движение, которое кристаллизовалось в Сиэтле и главным посылом которого было: «Если Америка влияет на мою жизнь больше, чем мое собственное правительство, я хочу влиять на решения, которые она принимает». Тогда в Сиэтле людей в первую очередь беспокоило влияние Соединенных Штатов в сфере экономики и культуры, и поэтому требование участия в принятии решений касалось главным образом организаций с функциями глобальных законодателей вроде ВТО. Америка 1990–х годов, в период правления Билла Клинтона, казалась большим неуклюжим драконом, который осознанно или неосознанно расталкивал остальных участников экономической и культурной жизни мира. Мы были Волшебным Огнедышащим Драконом, и люди хотели контролировать огонь, вырывающийся из нашей пасти.
Затем наступило 11 сентября. Америка из неуклюжего, расталкивающего всех Дракона превратилась в Годзиллу с торчащей из плеча стрелой, изрыгающую пламя и размахивающую огромным хвостом. Она стала затрагивать жизни людей не только в экономическом и культурном измерении, но и в военном. После 11 сентября люди стали говорить: «Теперь, когда Америка так пользуется своей властью, мы точно хотим, чтобы она учитывала наше мнение». В некотором смысле вся дискуссия о войне в Ираке была на самом деле посвящена именно этой проблеме.
Наконец, пятой силой антиглобализма было объединение серьезных, вдумчивых и конструктивных групп — экологов, профсоюзных активистов, озабоченных вопросами ответственности власти неправительственных организаций. Они вошли в число участников движения в 1990–х годах в надежде, что сделают предметом общей дискуссии не то, необходима ли глобализация вообще, а то, какая глобализация необходима. К этой группе людей я питаю большое уважение. Но, в конце концов, они затерялись в более агрессивной толпе, выкрикивающей радикальные антиглобалистские лозунги и постепенно сообщавшей свою агрессию всему движению. Этот сдвиг ознаменовался инцидентом в июле 2001 года, когда на саммите «Большой восьмерки» в Генуе митингующий антиглобалист был убит во время своего нападения с огнетушителем на джип итальянской полиции.
Тройное слияние, инцидент в Генуе, 11 сентября и последовавшее усиление мер безопасности по всему миру переломили антиглобалистское движение. Более серьезные его участники, выступающие под лозунгом внятной дискуссии о путях глобализации, не захотели становиться на одну ступень с анархистами, провоцирующими уличные столкновения с полицией, а после 11 сентября многие американские рабочие активисты перестали ассоциировать себя сдвижением, в котором были так сильны антиамериканские настроения. Эта тенденция выразилась еще отчетливее, когда в конце сентября 2001 года, через три недели после 11 числа, антиглобалисты предприняли попытку повторить генуэзские события на улицах Вашингтона, вдень проведения конференции Всемирного банка и МВФ. Из–за трагических событий конференция была отменена, и многие протестующие американцы резко сократили свою активность. Те немногие, кто остался, устроили марш протеста против ввода американских войск в Афганистан. В то же самое время в результате того, что тройное слияние сделало многих китайцев, индийцев и восточноевропейцев одними из главных выгодополучателей глобализации, было просто нелепо продолжать твердить, что это явление отрицательно сказывается на бедном населении планеты. Наоборот, именно благодаря выравниванию мира и глобализации миллионы китайцев и индийцев теперь вступали в ряды всемирного среднего класса.
Итак, трезвомыслящие антиглобалисты ушли в тень, количество жителей Третьего мира, пользующихся плодами глобализации, росло, администрация президента Буша все в более одностороннем порядке использовала американскую военную мощь, и на этом фоне антиамериканские настроения начали завоевывать сторонников и влияние. В результате более антиамериканским становилось само движение, а значит, менее способным играть конструктивную роль в обсуждении путей глобализации — именно в тот момент, когда такая роль приобретала важное значение на фоне продолжающегося выравнивания мира. Как удачно заметил политолог из Еврейского университета Ярон Эзрахи, «задача привлечь массы к обсуждению вопросов глобализма — к тому, как сделать его более сострадательным, более справедливым, более бережно относящимся к человеческому достоинству, — слишком важна, чтобы расходовать свои силы на радикальный антиамериканизм или отдавать ее на откуп только антиамериканистам».
Образовался огромный политический вакуум, который никто пока не заполнил. Люди, которые в состоянии обсуждать пути и способы глобализации, — а не то, нужна ли она вообще, — могут сыграть реальную роль в формировании нашего будущего. И самое лучшее место для начала такого движения — сельская Индия.
«И Индийский национальный конгресс, и его левые союзники поставят на карту будущее страны, если сделают неправильные выводы из выборов 2004 года, — писал в газете «Хинду» Пратап Бхану Мета, глава Центра политических исследований в Дели. — Это было не восстание против рынка, это было восстание против государства. Это не негодование по поводу плюсов либерализации, это призыв к правительству навести порядок в стране путем дальнейших реформ… Бунт против властей не то же самое, что бунт бедняков против богачей: обычные люди склонны к недовольству чужими успехами гораздо меньше, чем думают интеллектуалы. Скорее это реакция на тот факт, что реформирование государства зашло недостаточно далеко».
Вот почему сегодня в Индии главными борцами с бедностью, на мой взгляд, являются те неправительственные организации, которые стараются усовершенствовать местные порядки и используют Интернет и прочие инструменты плоского мира, чтобы привлечь внимание к коррупции, неграмотному администрированию и бездействию налоговой системы. Самые эффективные, работоспособные и здравомыслящие популисты — это не те, кто сыплет деньгами. Это те, кто ставит целью углубление в своих странах розничных реформ на локальном уровне — думает, как помочь маленькому человеку зарегистрировать в собственность свою землю, даже если он занял ее явочным порядком, открыть дело сколь угодно мелкое, добиться минимальной справедливости от судебной системы. Современный популизм, если отхочет играть существенную роль, должен заняться именно розничным реформированием, делать глобализацию реальной, неотменимой и справедливой для более широкого круга людей, совершенствовать местные административные структуры, чтобы деньги, которые уже предназначены бедным, в конечном счете попадали им в руки и чтобы их природный предпринимательский талант имел базу для развития. Потому что именно через местные структуры люди подключаются к системе и получают шанс пользоваться благами плоского мира, а не просто смотреть на них со стороны. Обычные индийские сельские жители не могут позволить себе то же самое, что индийские высокотехнологические компании, которые прекрасно обходятся без правительства и проводят собственные электросети, налаживают собственное водоснабжение, обеспечивают собственную безопасность, организуют собственные автобусные маршруты и подключаются к миру через собственные спутниковые антенны. Для всего этого простым людям нужно государство. Нельзя рассчитывать, что рынок компенсирует все инфраструктурные провалы властей, государству просто необходимо самому стать лучше. Именно потому, что в 1991 году Индия сделала выбор в пользу глобализации и отказалась от пятидесяти лет социализма, приведшего страну на грань разорения, — в 2004 году ее капитал составлял уже 100 млрд. долларов, и эти ресурсы помогли огромному количеству ее граждан влиться в плоский мир.
Рамеш Раманатан, уроженец Индии и бывший служащий «Ситибанк», который недавно вернулся в родную страну, чтобы возглавить неправительственную организацию «Джанааграха»и посвятить себя делу совершенствования местного управления, — представитель того самого нового типа популистов, о котором я говорил. «В Индии, — рассказал он, — потребители государственного образования сигнализируют властям о качестве их услуг: все, кто может позволить себе учиться в частных школах, так и поступают. То же происходит и в системе здравоохранения. Даже с учетом резкого роста цен на медобслуживание, если бы у нас была нормальная, крепкая система медицины, то в государственных клиниках лечились не только бедняки, но и все остальные. То же касается строительства дорог и автострад, водоснабжения, гигиены, регистрации рождаемости и смертности, работы крематориев, выдачи водительских прав и т. д. Везде, где государство предоставляет такие услуги, оно должно действовать на благо всех граждан. Но на самом деле по некоторым позициям, особенно по водоснабжению и санитарии, бедные не получают того же базового уровня обслуживания, который существует для средних и обеспеченных классов. Следовательно, в данной области главная задача — это всеобщий доступ». Если НПО решат проблемы на местном уровне и проследят за тем, чтобы неимущие имели инфраструктуру и обеспечение, на которое они вправе рассчитывать, это значительно поможет в борьбе с бедностью.
Так что даже если вам покажется странным то, что я сейчас скажу, мои слова нисколько не противоречат мыслям, высказанным в остальных частях книги: миру сегодня совершенно не нужно, чтобы антиглобалистское движение сошло со сцены. Нам нужно, чтобы оно развивалось и росло. У него огромный запас энергии и огромная способность к мобилизации. До сих пор ему не хватало только одного: последовательного стремления помочь бедным через взаимодействие с ними, такое сотрудничество, которое действительно способно им помочь. Группы активистов, которые успешнее других борются с бедностью, выполняют свою задачу на местном уровне: в деревнях Индии, Африки и Китая они искореняют коррупцию, приучают власти к ответственности и прозрачности, прививают уважение к образованию и правам собственности. Вы не поможете бедным, если переоденетесь в костюм черепащки–ниндзя и пойдете бить окна «Макдоналдс». Вы облегчите им жизнь, если откроете для них инструменты и институты, с помощью которых они смогут помочь себе сами. Конечно, такая тактика не столь эффектна, как демонстрации на улицах Вашингтона и Генуи против глав развитых стран, она не привлекает внимания «Си–эн–эн», но зато результат окажется куда более значимым. Если сомневаетесь, спросите любого индийца из провинции.