6.4 Адаптивная модель переходной экономики

6.4

Адаптивная модель переходной экономики

А дальше — те же реформы (которые многие считают слишком радикальными и разрушительными) в сочетании с прежними неформальными институтами (которые как раз и отличаются малоподвижностью) привели в условиях обострившегося кризиса к своеобразной адаптивной модели переходной экономики. Она была нацелена на выживание людей и предприятий и вырабатывала их реакции на импульсы, создаваемые реформами и кризисом. Ее особенности таковы.

Возросший разрыв между формальными и неформальными институтами. Реформаторы стремились сразу заложить в законодательство лучшие образцы правовых норм рыночной экономики и демократии. Но, сталкиваясь с укоренившимися неформальными институтами, эти нормы либо отторгались, либо переваривались, лишались исходного смысла. Такой была, например, судьба судебной реформы начала 1990-х годов. Формальные правила игнорировались, реальные практики, порой более жизнеспособные, усиливали традиционное пренебрежение к закону.

Слабое государство. В условиях революционных перемен институты и учреждения государственной власти всегда ослабевают. Выражается это, в частности, в том, что различные группы, включая самих чиновников, начинают использовать прерогативы власти в своих интересах.

Теневая экономика, всегда сопровождавшая советскую формальную экономику, теперь разрослась. Используя слабость государства и вновь предоставленную экономическую свободу, для бедных она становилась способом выживания, для активных, готовых на риск людей — источником обогащения, в том числе за счет эксплуатации или растаскивания ресурсов государственной экономики.

Беспорядочное распределение собственности и власти в процессе приватизации и последующего передела собственности. Высокий уровень ее концентрации. Поэтому легитимность приватизации, несмотря на формальную законность подавляющего большинства актов, в глазах населения остается сомнительной.

Углубление социальной дифференциации. Уравниловка советских времен сменилась кричащим разрывом между богатым меньшинством и бедным большинством. Децильный коэффициент вырос с 4,5 раза в 1990 году до 14,5 раза в 2002 году. Рост различий по доходам и материальной обеспеченности неизбежен при переходе к рыночной экономике и играет роль стимула трудовой и деловой активности, но у нас он оказался чрезмерным, провоцируя постоянное недовольство населения своим положением и властью.

Преступность существенно выросла в силу указанных выше факторов. Социальная дифференциация толкала в нее молодых людей, не видевших иных способов занять место под солнцем. Ослабление государства понижало риски наказания и формировало спрос на силовые услуги. Теневая экономика создавала питательную среду. Постепенно традиционные формы преступности стали вытесняться менее жестокими, но не менее опасными формами нелегального применения насилия, в том числе правоохранительными органами, активно участвующими в конкурентной борьбе.

Усиление бюрократии. Традиционно влиятельная российская бюрократия, как ни странно на первый взгляд, усилилась с ослаблением государства. Решение более широкого круга вопросов теперь оставлялось на усмотрение чиновников в исполнительной власти. Соответственно расширялись возможности использования служебного положения, в том числе посредством прямого или завуалированного участия в бизнесе. Увеличание разрыва между формальными и неформальными институтами, правовой нигилизм также усиливали ее позиции. Она к тому же выступала как защитница интересов государства, упадок которого принимался россиянами близко к сердцу.

Коррупция достигла запредельных размеров. Это объясняют и ослаблением государства, и усилением бюрократии при примирительном отношении населения. Оценки Г. А. Сатарова поразили воображение (33 млрд. долл. в год только деловой коррупции, минимум треть федерального бюджета). Но они вряд ли занижены, если учесть еще и бизнесменов, приходящих во власть, чтобы продвигать свой бизнес. Кроме того, бизнес боится неподкупности чиновников: порядок еще будет или нет, а свои проблемы уже не решишь. Всякий шаг по повышению роли государства в экономике усиливает позиции бюрократии (как и ослабление государства — ей как-то все идет на пользу), а усиление бюрократии усиливает и коррупцию.

Управляемая демократия. С 1996 года, когда манипулирование демократическими процедурами стало альтернативой государственному перевороту или возврату коммунистов к власти, стала складываться модель управляемой демократии, особенно продвинутая в первое президентства В. В. Путина. Суть ее проста: формальное соблюдение демократических норм при фактическом произволе власти. Очевидна преемственность этой практики по отношению к советской демократии. Оправдание ее находят в необходимости преодоления слабости государства и в отсутствии гражданского общества, в общественной пассивности большинства населения. Однако при этом общество утрачивает возможность контроля над властью, над действием всех новых экономических и политических институтов, их система как бы лишается стержня, придающего ей эффективность и перспективу развития.

В целом негативные свойства адаптационной модели переходной экономики, связанные между собой определенной логикой, образуют институциональную ловушку, некую машину, встроенную в институциональную структуру рыночной экономики и препятствующую ее позитивному развитию. Мы перечислили хорошо известные явления, квалифицировав их как институты адаптационной модели российской экономики, чтобы подчеркнуть: их наличие не приближает нас к созданию институтов, содействующих процветанию и конкурентоспособности. Напротив, они противодействуют повышению конкурентоспособности и отчасти объясняют, почему сдвиги в модернизации экономики происходят крайне медленно.